Можно восхищаться чужим языком, даже если не можешь свободно говорить на нем, как можно любить женщину, почти не зная ее.
Мы живем в эпоху, когда необходимы только бесполезные вещи.
Ненавижу, когда несерьезно относятся к еде. Это неосновательные люди, и притом пошлые.
Нет нетактичных вопросов, есть только нетактичные ответы.
Нет ничего опаснее, чем быть модным. Все модное быстро выходит из моды.
Ни одна из ошибок не обходится нам так дешево, как пророчество.
Ничегонеделанье – самое трудное в мире занятие, самое трудное и самое духовное.
О футболе я самого лучшего мнения. Отличная игра для грубых девчонок, но не для деликатных мальчиков.
Определить – значит ограничить.
Папиросы – это совершеннейший вид высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего нас неудовлетворенными. Чего еще желать?
Природа – отнюдь не выпестовавшая нас мать. Она есть наше творение.
Природа ненавидит разум.
Пунктуальность – воровка времени.
Работа – последнее прибежище тех, кто больше ничего не умеет.
Стоит делать лишь то, что считается невозможным.
Тот, кто смотрит на дело с обеих сторон, обычно не видит ни одной из них.
Трудно избежать будущего.
Это не мое дело. Поэтому оно меня и интересует. Мои дела всегда нагоняют на меня тоску. Я предпочитаю чужие.
Это ужасно тяжелая работа – ничего не делать.
Я всегда так поступаю с добрыми советами: передаю их другим. Больше с ними нечего делать.
Я не люблю принципов. Мне больше нравятся предрассудки.
Я ненавижу драки, независимо от повода. Они всегда вульгарны и нередко доказательны.
Из письма Уайльда Аде Леверсон:
Я читал Алфреду отрывки из его собственной жизни. Это был сюрприз для него. Каждый должен вести чей-либо чужой дневник; надеюсь, вы будете вести мой.
Оскар Уайльд о других
О Шекспире:
Городская жизнь воспитывает и совершенствует все наиболее цивилизованное в человеке. Шекспир, пока не приехал в Лондон, не написал ничего, кроме скверных памфлетов, и не написал ни строчки, когда навсегда покинул Лондон.
Чем объективнее кажется нам произведение, тем оно на деле субъективнее. Быть может, Шекспир и вправду встречал на лондонских улицах Розенкранца и Гиль-денстерна или видел, как бранятся на площади слуги из враждующих семейств, однако Гамлет вышел из его души и Ромео был рожден его страстью.
Об Оноре де Бальзаке:
Почитайте-ка Бальзака как следует, и наши живущие ныне друзья окажутся просто тенями, наши знакомые – тенями теней. Одна из величайших драм моей жизни – это смерть Люсьена дю Рюбампре.
Бальзак не больше реалист, чем был Гольбейн. Он созидал жизнь, а не воспроизводил ее.
Об Эмиле Золя:
Золя старательно создает панораму Второй империи. Но кому теперь интересна Вторая империя? Она уже устарела.
О Чарлзе Диккенсе:
В искусстве Диккенса столь мало здравого смысла, что он не способен даже на сатиру, его подлинная стихия – карикатура.
О Роберте Льюисе Стивенсоне:
Романтическое окружение – наихудшее окружение для романтического писателя. На Гауэр-стрит Стивенсон мог создать новых «Трех мушкетеров». А на Самоа он пишет письма в «Тайме» насчет немцев.
Я также вижу, что он из кожи вон лезет, стремясь к естественной жизни. Если ты валишь лес, то, чтобы делать это с толком, ты не должен уметь описывать этот процесс. Естественная жизнь – это, в сущности, бессознательная жизнь. Взяв в руки лопату, Стивенсон всего-навсего расширил область искусственного.
Если я проведу остаток жизни в парижском кафе за чтением Бодлера, это будет более естественно, чем если я наймусь подстригать живые изгороди или сажать какао по колено в грязи.
Об американском писателе Генри Джеймсе:
Он пишет прозу так, как будто сочинять для него тяжелое наказание.
Об ирландском писателе Джордже Муре:
Он писал на блестящем английском языке, пока не открыл для себя грамматику.
О романисте Джордже Мередите:
Как повествователь он владеет всем на свете, за исключением языка, как романист умеет абсолютно все, не считая способности рассказать историю, а как художник тоже постиг все, кроме дара изъясняться внятно.
О поэте Роберте Браунинге:
После Шекспира не было шекспировской личности. Шекспир умел петь миллионами голосов, Браунинг – заикаться на тысячи ладов.
Мередит – это Браунинг в прозе, да и Браунинг – тоже.
Об одном из своих современников:
Если бы он меньше знал, он, возможно, стал бы поэтом.
Об английском критике Максе Бирбоме:
Боги наделили Макса даром вечной старости.
О Бернарде Шоу:
Прекрасный человек. Он не имеет врагов и не любим никем из друзей.
Можно по-разному не любить его пьесы, или любить его романы.
О писателе и издателе Франке Норрисе:
Франка Норриса приглашали в каждый приличный английский дом – по одному разу.
О Джеймсе Уистлере:
Джеймс Уистлер – один из величайших мастеров живописи; таково мое мнение. И должен добавить, что мистер Уистлер полностью разделяет это мнение.
Уистлер, при всех его недостатках, не согрешил ни одной стихотворной строкой.
Об Одри Бердсли, иллюстраторе «Саломеи» Уайльда:
Одри Бердсли изобретен мной.
Другие об Оскаре Уайльде
Он выглядел, как последний джентльмен в Европе.
Ада Леверсон
Уайльд говорил даже лучше, чем писал. Вероятно, он был величайшим мастером беседы, который когда-либо жил, не исключая Сократа, которому недоставало уайльдовского чувства юмора.
Алфред Дуглас
Отчего Уайльд оказался столь подходящим для биографа, что все существующие опыты его жизнеописания нельзя считать неудачными? Только из-за феноменальной лени, упростившей его жизнь так, словно он инстинктивно стремился убрать из нее эпизоды, способные помешать кульминации в конце предпоследнего акта. Это была хорошо сделанная жизнь в скрибовском смысле, такая же простая, как у Де Грие, любовника Манон Леско; но она достигла еще большего, отбросив Манон и сделав Де Грие единственным героем, влюбленным в самого себя.
Бернард Шоу
Я не столько говорил, сколько слушал значительно более умелого рассказчика, чем я сам.
Бернард Шоу
Оскар столько же смыслит в картинах, сколько в покрое платья, и смело высказывает чужие взгляды.
Джеймс Уистлер
Что общего у Уайльда с искусством? Разве то, что он присаживается к нашему столу и подбирает в нашей тарелке изюм из пудингов, который потом развозит по провинции.
Джеймс Уистлер
Мученичество Уайльда, более или менее добровольное, его трагический финал, Редингская тюрьма – все это сообщает его дендизму своего рода налет святости. Томас Манн
С самого начала Уайльд режиссировал свою жизнь и продолжал это делать даже тогда, когда судьба вырвала все нити у него из рук.
Уистен Хью Оден
Он был гениально одаренным поэтом. Он осуществлял до чрезмерной капризности все свои «хочу!», – но, как все истинные игроки, он в решительный момент не рассчитал своих шансов сполна.
Константин Бальмонт
Если мне удается сочинить афоризм, я никогда не пытаюсь приписать себе его авторство – все мы знаем, что это уже сказал Уайльд.
Дороти Паркер
Благодаря Уайльду англичане знают способ превращать парадоксы в банальности.
Андре Моруа
Не всегда достоверные случаи из жизни Уайльда
На экзамене в Оксфорде Уайльд переводил с древнегреческого отрывок из Нового Завета. Наконец профессор сказал: «Достаточно». Уайльд воскликнул: «О, подождите немного! Так интересно узнать, чем это кончилось».
Во время своего американского турне, беседуя с журналистом из Цинциннати, Уайльд сказал:
– Меня удивляет, почему ваши преступники не указывают в качестве смягчающего обстоятельства редкостное безобразие вашего города.
Эмиль Золя предложил тост за искусство и за Оскара Уайльда, добавив:
– К сожалению, месье Уайльду придется отвечать нам на своем варварском языке.
Уайльд встал и сказал по-французски:
– По рождению я ирландец, по воспитанию – англичанин, и поэтому я обречен, как заметил месье Золя, говорить на языке Шекспира.