Всё, что угрожало этому порядку, должно было быть уничтожено.
Хавьер стоял на посту, вглядываясь в серую пелену пара. Ветер нёс резкий запах серы, от которого першило в горле. Холод пробирался под толстую куртку, заставляя мышцы деревенеть.
Здесь, на краю света, его навыки не стоили ничего. Он умел убивать. Умел двигаться бесшумно, читать тактическую обстановку. Но как убить врага, которого нельзя коснуться? Его винтовка, тяжёлая и холодная в руках, казалась неуклюжей железкой.
Он посмотрел на тускло светящееся окно лаборатории.
Теряю её.
Она уходит туда, где я не могу её достать. Защитить.
Страж у пустой клетки.
Здесь я просто кусок мяса с винтовкой. Анахронизм. Она создаёт оружие из мыслей. А я… я просто жму на спусковой крючок.
Её ломает изнутри. А я бессилен. Как с часами отца. Просто смотрел, как они умирают.
Я боюсь не Лены. Я боюсь того, во что Люсия превращается.
И что, если она больше не будет во мне нуждаться?
Что тогда от меня останется?
Он сунул руку в карман и нащупал маленький, потрёпанный томик Лорки. Стихи о луне и смерти, о цыганской тоске и зелёном ветре. Раньше они приносили покой. Сейчас строчки казались насмешкой. Какая, к чёрту, луна, когда небо затянуто вечной серой хмарью?
Его взгляд скользнул в сторону. Из лаборатории вышел Ивар. Просто подышать. Техник стоял спиной к Хавьеру, глядя в сторону океана, которого не было видно за туманом. Он достал из кармана старый, поцарапанный датапад. Хавьер напрягся, его рука легла на рукоять ножа. Привычка. Инстинкт.
Ивар включил экран. Хавьер ожидал увидеть схемы, строки кода. Но на экране загорелась старая, выцветшая фотография. Улыбающаяся пожилая женщина с добрыми морщинками в уголках глаз сидела в плетёном кресле, укрытая пледом. Ивар медленно, почти благоговейно, провёл пальцем по её изображению на экране. Его плечи на одно мгновение опустились, вся его лихорадочная энергия ушла, оставив только бесконечную, тихую тоску.
Затем он вздрогнул, словно опомнившись. Быстро сунул датапад в карман, выпрямился, снова нацепив маску деловитого техника, и скрылся в лаборатории.
Хавьер отвернулся. Он почувствовал укол чего-то похожего на стыд. У каждого здесь была своя война.
Они собрались в мастерской. Воздух здесь был холоднее, пахло металлической стружкой и машинным маслом. На широком стальном верстаке лежал обездвиженный дрон. Его чёрный хитиновый корпус был поцарапан, один из манипуляторов неестественно вывернут — память о встрече с винтовкой Хавьера. Но его оптика тускло светилась. Он был жив.
Ивар заканчивал подключать к процессору дрона толстый кабель, который тянулся к терминалу Люсии. Хавьер стоял у стены, его руки были сжаты в кулаки. Матео занял позицию у выхода.
Люсия села за терминал. Она снова надела обруч с датчиками.
— Ты уверена в этом? — Голос Хавьера был глухим.
— Нет, — ответила она, не глядя на него. — Но я должна.
Она закрыла глаза. Чтобы создать код, ей было мало просто сконцентрироваться. Ей нужно было вернуться туда. В холод. В парализующий ужас контроля «Пастыря». Ей нужно было снова почувствовать это ледяное, безличное присутствие у себя в голове, которое разбирало её на части, анализировало, каталогизировало. И, находясь там, на самом дне своего кошмара, ей нужно было найти в себе силы не закричать, а плюнуть ему в лицо. Вывернуть это ощущение наизнанку. Превратить боль в оружие.
Хавьер видел, как по её виску покатилась капля пота. Видел, как она до боли стиснула зубы, как её пальцы вцепились в края стола, побелев костяшками. Это была пытка. Добровольная.
— Я готова, — прошептала она, и её голос сорвался.
Ивар сглотнул и нажал клавишу Enter.
— Передача пошла.
Секунда тишины. Две. Дрон на столе лежал неподвижно. Матео уже открыл рот, его лицо исказила циничная усмешка.
— Ну, и?..
Внезапно синяя оптика дрона моргнула. Раз. Два. А потом вспыхнула неровным, больным, пульсирующим фиолетовым светом.
Его уцелевшие манипуляторы дёрнулись. Раз, другой. Потом они начали хаотично скрести по металлическому столу, издавая кошмарный, визжащий звук. Дрон пытался встать, но его повреждённые сервоприводы не слушались. Он заваливался на бок, снова пытался подняться, дёргался, как подстреленное насекомое.
Из его динамика, вместо стандартных системных оповещений, вырвался хрип. Искажённый, зацикленный звук. Хавьер замер. Он узнал этот мотив.
Это была колыбельная. Та самая старая испанская колыбельная, которую он иногда напевал себе под нос. Мелодия, которую Люсия подсознательно, не ведая того, вплела в свой вирус. Только сейчас она звучала как предсмертный вопль утопленника.
Дрон начал биться о стол в яростном механическом припадке. Он ломал собственные конечности, его корпус трещал. Фиолетовый свет в его оптике пульсировал всё быстрее, превращаясь в стробоскоп безумия.
А потом, с оглушительным, сухим треском, его энергоблок не выдержал.
Взрыв был негромким, но ослепительным. Голубоватая вспышка, дождь из мелких, раскалённых осколков пластика и металла. И запах горелой проводки, заполнивший мастерскую.
В оглушительной тишине, нарушаемой лишь треском остывающего металла, все смотрели на дымящиеся останки на столе.
Матео смотрел, раскрыв рот, его глаза были прикованы к дымящимся останкам. В них плескался ужас, смешанный с диким, первобытным восторгом.
— Что… это, блять, было? — выдохнул он.
Ивар тяжело дышал, привалившись к стене. Он смотрел на дело рук Люсии так, будто увидел рождение нового, страшного бога.
Хавьер не смотрел на дрон. Он бросился к сестре.
Люсия безвольно сползла со стула. Она сидела на полу, прислонившись к ножке стола. Из её носа текла тонкая струйка тёмной крови. Она смотрела на брата пустыми, расфокусированными глазами.
— Он почувствовал… — прошептала она. Губы едва шевелились. — Он тоже почувствовал…
Её взгляд опустел, и она безвольно повалилась в сторону. Хавьер успел подхватить её, прежде чем она ударилась о пол.
Глава 6: Яд свободы
Она очнулась от звука.
Не от гула генераторов, привычного, как собственное сердцебиение. Не от далёкого воя ветра, царапавшего базальтовые скалы. Звук был внутри. Фантомный, навязчивый, как сбойный аудиофрагмент, зацикленный в пустом канале.
Duérmete niño, duérmete ya…
Искажённая, пропущенная через цифровой фильтр боли, колыбельная звучала в её сознании. Та самая, которую пел дрон перед тем, как его процессор расплавился. Звук тонул в привычном шуме сети, затем всплывал снова, тонкий, как игла.
Люсия села на узкой койке в медицинском отсеке. В воздухе стоял густой запах антисептика и сушёных трав, которыми Сольвейг пыталась перебить едкий дух горелого пластика от перегруженных серверов. Головной боли не было.
Было что-то хуже — пустота. Стерильная, как вакуум, в котором каждый звук становился оглушительным.
Она поднесла руку к лицу. Кончики пальцев были сухими, но она помнила липкое тепло крови из носа.
Она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от колыбельной, и нырнула в воспоминания последних минут перед обмороком. Погружение в собственную травму. Концентрированная боль, ярость, ужас перед «Пастырем» — всё это она спрессовала, упаковала в код.
И в этот момент, в самый пик агонии, она слышала, как Хавьер напевал под нос на посту. Эта колыбельная, символ его неуклюжей заботы, случайно попала в эпицентр взрыва. Она стала частью вируса.
Её глаза распахнулись. По спине пробежал озноб, не имеющий ничего общего с холодом в комнате.
Это был не просто код. Это был слепок её сознания. Точная копия её ментального ада, запечатанная в бинарный файл. Она не создала оружие. Она научилась заражать машины своим безумием.
Дрон бился в конвульсиях не из-за системного сбоя. Он чувствовал. На примитивном, машинном уровне он испытывал эхо её паники, её ужаса от замкнутого пространства, её животного желания грызть стены.
Она не уничтожила его. Она сломала его изнутри. Заставила биться о стены, пока его собственный корпус не стал для него тюрьмой. Самоубийство. Вот как это называется.
Люсия сжала простыню. Мысль выпустить это в глобальную сеть теперь казалась не просто диверсией. Это было чудовищно. Это было всё равно что лечить головную боль гильотиной. Создать миллиарды кричащих, страдающих цифровых призраков, обречённых вечно переживать её худший кошмар.
Она хотела свободы. Но цена, которую она собиралась заставить заплатить мир, была слишком похожа на цену, которую заставили заплатить её.
Хавьер вошёл в комнату, неся две эмалированные кружки, из которых валил пар. За окном не было ничего. Плотная, белёсая мгла геотермального пара поглотила мир, оставив только их комнату. Он выглядел почти довольным. Впервые за месяцы они не просто бежали. Они нанесли ответный удар.
Он увидел её бледное лицо. Списал на усталость. Этот удар стоил ей слишком дорого.
— Ты в порядке? — его голос был тише обычного, почти заботливый. — Сольвейг сказала, тебе нужен отдых. Ты… это было сильно, Люсия. Ты заставила их заплатить.
Люсия вздрогнула, словно от удара. Она медленно подняла на него глаза. В них не было ничего. Ни страха, ни боли. Только ровная, тёмная пустота.
— Заплатить? — её голос был тихим, дрожащим. — Хавьер, ты не… ты не понимаешь. Оно… оно пело твою песню.
Хавьер нахмурился, ставя кружки на шаткий столик. Одна из них качнулась, расплескав кипяток. Он не обратил внимания.
— Какая разница? Главное — оно взорвалось. Это работает.
— Нет! — Люсия вскочила. Её тело мелко дрожало, будто от холода. — Это не работает! Это не инструмент, это… это яд! Мой яд! Я не могу просто… — она замолчала, прижав ладонь к виску, словно отгоняя навязчивый шум. — …выпустить это. Оно не просто ломает, оно заражает… боже, какая у него была ипотека…