иметами он не выделялся. Разве что какой-то еле уловимой цепкостью взгляда. Едва войдя, он сразу же отметил, что Эвмен не один — в тёмном углу комнаты стояло кресло и оно не пустовало, там сидел человек.
Вошедший притворил за собой дверь.
— Поручение у меня для тебя, Антенор, — сказал Эвмен, — царское поручение. Знаешь, кто это?
Он кивнул на человека в тёмном углу. Тот встал и шагнул ближе к свету. Антенор снова бросил на него быстрый взгляд.
— Знаю. Радуйся, достойнейший.
— Радуйся и ты, Антенор, — с лёгким фригийским выговором произнёс по-эллински Кофен-Каувайча, младший из оставшихся к сему времени в живых сыновей некогда могущественного сатрапа Артабаза, что сначала сражался с Александром, а потом покорился и был македонским царём обласкан и одарён властью. Это несмотря на то, что старший его сын, неугомонный Фарнабаз, неоднократно битый, пленённый, из плена бежавший, продолжал числить Искандера Двурогого врагом. Как было известно Эвмену, ныне он отсиживался на Родосе у родни своей матери-эллинки. А младшие его братья оказались при дворе покорителя Азии и вовсе не в качестве пленников.
— Хорошо, что знакомы. Вам вместе теперь ехать в Пергам, — сказал Эвмен, убрав стило и закрыв чернильницу.
Немного подождав, пока чернила высохнут, он свернул папирус, засунул его в поданный Кофеном футляр и протянул Антенору.
— В Пергаме отыщете Барсину и Геракла.
— Не надо искать. Все знают, где живут, — сказал Кофен.
Эвмен никак на его слова не отреагировал.
— Кофен едет с тобой, Антенор, дабы сестра его безоговорочно поверила каждому слову в этом письме. Ты ведь знаешь уже, что произошло?
Антенор кивнул.
— Мальчик теперь — последний из Аргеадов по мужской линии.
Эвмен откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы перед собой в замок.
«Вот ведь, какой жребий вынули боги… От Геракла пошёл род македонских царей и Гераклом же и завершается. Завершается? Это ещё посмотрим».
— Ваша задача — надёжно спрятать мальчика и его мать. От этих…
Он неопределённо мотнул головой.
— Сейчас они и слышать не хотят, чтобы назвать незаконнорождённого царём, но кто знает, что будет потом. После того, что тут сегодня произошло, лучше мальчику исчезнуть. До поры.
— Не волнуйся, господин архиграмматик, то есть прости, хшатрапава, за сестру я кому угодно горло перегрызу, — бодро заявил Кофен.
Эвмен усмехнулся.
— Сатрап… Без сатрапии. Великую честь оказали. Каппадокию с Пафлагонией ещё только предстоит завоевать.
Он взял со стола кожаный мешочек и вытряхнул из него себе на ладонь серебряную тетрадрахму с рогатым профилем Александра, неровно сломанную пополам. Протянул Антенору одну из половинок.
Симболлон.
— Возьми. Отдашь Барсине. Пусть сбережёт. Скажешь ей, что человеку, который предъявит вторую половинку, она может доверять.
Антенор сжал половинку симболлона в кулаке.
— Ступайте. Готовьтесь, — сказал Эвмен и, когда они повернулись к двери, добавил, — помните, от вас теперь зависит будущее всего царства.
Антенор молча кивнул.
Часть первая
За что…
В чём был не прав…
У неба нет ответа.
Оно не даст мне знак.
Лишь пыль и тишина…
Я думал, верность — путь, что нас ведёт к рассвету.
Цель может быть чужой, но истина — одна.
Всё…
Поздно…
Никогда
не быть земному счастью,
Единому. Не быть
Здесь миру без войны.
Низвергнуты мечты, разбитые на части.
Не воплотит никто,
Раз не сумели мы
И всё же — почему…
Нам не хватило жизни.
Бессмертно имя лишь,
И в славе, и во лжи.
Страшней телесных мук
Гнетут пустые мысли:
За что. В чём был не прав.
О, небо, расскажи.
Глава 1. Пыль и пепел
— Потерпи ещё немного, друг. Досталось тебе сегодня? Нам всем досталось.
Красная от холода ладонь ласково потрепала шею храпящего жеребца. Даже он устал, рослый и выносливый «нисеец», белоснежный красавец. Даже он выбился из сил. Что уж говорить о других.
Конь доверчиво скосил глаза, шумно фыркнул, выпустив клубы пара. Всадник выпрямился, подышал на окоченевшие пальцы. Злые языки говорили, будто им более пристало держать стило, нежели меч. Что тут возразить? Всё так и есть. Кто сейчас помнит, что эти тонкие изящные пальцы когда-то были способны заставить взвыть от боли и замолотить ладонями по песку палестры не самых хилых панкратиастов? Много воды утекло с тех пор. Меч обнажать доводилось не часто, но уж если он брался за него, злые досужие болтуны пристыженно умолкали.
Конечно, были и неудачи, но справедливости ради, разве себя он должен в том винить? Он, многократно преданный и предаваемый?
Да, себя. Только себя. И не надо взваливать вину на чужие плечи. Кто он такой? Искушённый политик, знаток чужих тайн, некогда поверенный в делах величайшего из людей, живших на свете. Хитрый, как лиса, изворотливый стратег, выходивший сухим из воды, даже будучи загнанным в угол. О нём ходили слухи, будто он способен читать человеческие души, словно книги. Было ли это правдой? Как такой человек мог раз за разом становиться жертвой измены? Некогда бесстрастный дознаватель, обременённый долгом, ныне среди своих немногочисленных друзей он приобрёл репутацию излишне мягкосердечного человека. Милосердного и даже доброжелательного к врагам и бесчисленным завистникам, число которых год от года преумножалось. Виной тому победы. Вопреки всем предательствам, а может, благодаря им.
Эвмен, стратег-автократор Азии, назначенный на эту должность Полиперхонтом, нынешним опекуном царя — Филиппа-Арридея. Повелитель стила, вощёной таблички и папируса, к искреннему недоумению и зависти многих стал одерживать победу за победой на поле брани. Эвмен — непобедимый. До сего дня? А вот это, вообще-то, очень интересный вопрос.
— Кто же, Кербер меня раздери, побеждает? — раздался голос за спиной.
«У дураков мысли сходятся», — усмехнулся Эвмен.
В голосе молодого Иеронима, земляка и одного из ближайших друзей, ему послышались болезненные нотки.
Стратег обернулся и ахнул.
Иероним сейчас цветом лица мог соперничать с эвменовым жеребцом. Кто белее. Он едва держался на лошади. Левый рукав чёрен от крови. Поводья гетайр сжимал правой рукой, а кизиловое копьё-ксистон — левой. И, верно, сил только на то и хватало, чтобы не выронить. Отвоевался.
— Антенор! — воскликнул стратег, — смотри, он же ранен! Иероним, что же ты молчишь?
Антенор спрыгнул с коня, бросил поводья ещё одному из подоспевших всадников и подбежал к Иерониму, на ходу отрывая полосу от подола своей пёстрой персидской рубахи.
— Не хотел быть обузой… — пробормотал Иероним, спешиваясь, а точнее сказать — сползая с лошади.
— Дурак, пустое болтаешь, — Эвмен подъехал к нему вплотную, — покажи-ка, куда тебя?
— Плечо пропороли, — буркнул Антенор, — ну-ка, не дёргайся.
Он вытащил нож, разрезал рубаху раненного, осторожно развёл в стороны края прорехи, цокнул языком.
— Скажи ещё, что я сейчас сдохну, — поморщился Иероним.
— От такой царапины не сдохнешь, — хмыкнул Антенор.
Он принялся перевязывать раненого.
— Время теряем, — с досадой бросил Иероним, — бежать надо.
— Бежать? — удивлённо заломил бровь Эвмен, — с чего бы это? Нет уж, пусть сегодня побегает Циклоп, собирая свою пехоту. Хорошо им задали мои аргираспиды!
— Ты уверен, что ещё твои? — покосился на него Антенор.
— Вот-вот! — поддержал его Иероним, — вспомни предупреждение Эвдама! Вспомни, что они задумали!
— Он умеет побеждать, пусть добудет нам победу, — мрачно проговорил Антенор, явно повторяя чужие слова, — но на этом довольно с нас кардийца.
Эвмен покачал головой.
— Я не верю. Они просто были напуганы стремительностью броска Антигона.
— Так уж и не веришь? — прищурился Иероним, — «Я среди диких зверей» — не твои ли слова? И думаешь, я не знаю, что вчера ты писал завещание?
— Предстояло сражение. Кто знает, какой жребий мне уготован.
— И письма жёг по этой же причине?
— Мимолётная слабость, — сказал Эвмен, — я всего лишь человек. Не каждый день мне открывают, что мои союзники сговорились убить меня, когда я добуду им победу. Но сам же Эвдам — живой пример того, что между ними нет единства. А может ещё осталась частичка совести.
— Да какая там совесть, — возразил Антенор, — они просто трясутся за свои деньги.
— Эвдаму-то чего бояться? Это других я вынудил тряхнуть мошной на наше общее дело, а его, наоборот, осыпал золотом.
— Общее дело… — проворчал Антенор, завязывая узел, — туго?
— Пойдёт, — поморщился Иероним.
— Не Антигона они боятся, — сказал Антенор, — а того, что ты станешь вторым Антигоном, если победишь его.
— Такому не бывать, — ответил Эвмен.
— Ха, убеди-ка их в этом. Слишком много власти оказалось в твоих руках после того письма Полиперхонта, с царским указом. Все судят по себе, а душонка-то у каждого из этой компании с гнильцой. Давай подсажу.
Последние слова относились к Иерониму.
— Сам, — отстранился гетайр.
— Са-ам, — передразнил Антенор, — давай колено, дурень.
Он помог товарищу сесть на коня. Сдвинул на затылок беотийский шлем. Огляделся.
На северо-востоке медленно рассеивалось гигантское облако пыли, поднятое копытами тысяч лошадей. Такое же, если не больше, клубилось на западе, скрывая огненно-красный диск. Солнце, испуганное, оскорблённое невиданным зрелищем кровавой бойни, разливало по небосводу багряное пламя гигантского погребального костра. Оплакивая боль и страдания тысяч душ, безжалостно вырванных из жизни, оно стремилось поскорее спрятаться за горизонт. Сгущались сумерки.