«Отсюда до работы рукой подать», — подумала Элль и снова мотнула головой, отгоняя мысли. На работу только завтра. А пока что есть только сейчас — бесконечное и тягучее, как ночная темноте. Элоиза вложила свою ладонь в руку Ирвина и позволила заклинателю вести. Она старательно вертела головой — как будто ей еще не приходилось бывать в этих богатых кварталах. Хотя, будь ее воля, она бы сказала, что на самом деле жизнь здесь не слишком отличается от бедных районов, где также балом правила борьба за место под солнцем. А вот эти каменные скульптуры, лепнина, витражи и расписанные фасады — это пустяк, обычные декорации.
Но обычно, если мужчина приводит в такие места, они предполагают восторг и искреннее удивление. Элль было не жалко пару раз удивленно раскрыть рот.
— Почти пришли, — Ирвин подвел ее к массивной двери и провел рукой по наполированной серебрянной пластине на уровне груди. Щелкнули замки и дверь открылась.
Внутри их встретил просторный холл с винтовой лестницей, закручивавшеся под самый стеклянный купол.
— Нам на самый верх, — прокомментировал Ирвин и, снова схватив Элоизу за руку, принялся подниматься.
— И ты тут живешь? — пробормотала девушка, пытаясь придать своему тону игривости. Предательское эхо выдало дрожь в ее голосе.
— Да, снимаю небольшую квартирку на самом верху. Сейчас увидишь. Там тесновато, но оно того стоит.
«Оно действительно того стоит!»
Элоиза чуть не выкрикнула это во весь голос, когда Ирвин распахнул перед ней дверь в самом конце лестницы, и напротив себя девушка увидела огромные — во всю стену — окна. А за этими окнами канал, кафе на том берегу, даже кусочек плавучего парка. Элль даже не заметила, как прошла вперед и чуть ли не прижалась носом к стеклу, впитывая эту красоту. Она даже ослабила всякую бдительность и старательно проигнорировала клацанье закрывающейся двери и удаляющиеся шаги. Она прикрыла глаза, позволяя взволнованной дрожи пробежать по телу. На секунду в опустившейся тишине она позволила себе представить, что это она живет в квартале Рек и каждый уголок в уютной, как кокон, квартире, пропахшей табаком, крепким кофе и дождем, принадлежит ей.
Голос Ирвина вырвал ее из фантазий и напомнил, зачем она пришла.
— Как насчет вина?
Элль обернулась. Молодой человек уже успел избавиться от куртки, рубашки и ботинок и теперь стоял, привалившись к дверному проему, за которым, скорее всего, находилась уютная кухня. В руках Ирвин держал два бокала вина. Элоиза улыбнулась и сделала шаг в его сторону, на ходу сбрасывая мантию. Тяжелая ткань упала на пол, как занавес в финале дурацкой пьесы под названием «Обольщение». Бровь Ирвина чуть изогнулась, а губы дернулись в предвкушающей улыбке, как тогда, незадолго до поцелуя. Элоиза замерла на расстоянии вытянутой руки и, не сводя с него взгляда, потянулась к пуговицам рубашки. Ирвин послушно следил за ее движениями и попивал вино, всем видом показывая, насколько ему нравится это маленькое представление. Рубашка соскользнула с округлых плечей вслед за мантией, Элоиза осталась лишь в тугом корсете, брюках и сапожках. Выжидающе посмотрела на Ирвина и только теперь приняла бокал из протянутой руки. Освободившейся ладонью Ирвин взял ее за руку и подвел к диванчику у окна. Элоиза села, а Ирвин опустился на колено перед ней, сделал еще глоток из своего бокала и отставил его на низкий журнальный столик. Элль следила за молодым человеком из-под полуопущенных ресниц, и не смогла сдержать стона, когда он подхватил ногу девушки, стянутую сапогом, и, устроив у себя на колене, принялся освобождать шнуровку. Он почти не смотрел на узлы и застежки, его взгляд был прикован к лицу девушки. Молчание стало вязким, и тогда Ирвин сказал:
— Не понимаю, зачем было разрешать женщинам носить брюки, если они до сих пор вынуждены ходить с этими капканами на ногах.
Когда сапог упал на пол, Элль издала первый стон. А когда пальцы Ирвина прошлись по напряженным мышцам, она выгнулась так, как не извивалась под самыми изощренными ласками. Она еле дождалась, когда заклинатель освободит ее от второго сапога и тут же притянула Ирвина к себе на диван.
Идеально. Как по нотам.
Вспышка удовольствия Элль, несколько тяжелых хриплых вздохов Ирвина и минута затишья, когда они просто замерли неподвижно, оглушенные грохочущим пульсом. Элль уткнулась лбом в плечо Ирвина и переводила дыхание. Главное, не уснуть. Превозмогая себя, она подняла голову и перекатилась на свободное место на диване. Мягкая обивка щекотала кожу. Она закинула ноги на бедра Ирвина и чуть вскинула подбородок, зная, что сейчас должен последовать вопрос:
— Все хорошо?
Элль удивленно моргнула. Обычно спрашивали: «И часто ты так?» или «Тебя проводить?». Вопрос: «Все хорошо?» был приятной редкостью, как жемчужина в куче дерьма. Элоиза откинула налипшие на лоб кудри и кивнула. Потянулась за своим бокалом вина и одним глотком допила. Даже обидно было подниматься и собирать с пола свои вещи, но таковы были правила этих маленьких приключений. Ирвин неподвижно наблюдал за тем, как она натягивает белье и брюки, в темноте находит нужный рукав рубашки.
— Не останешься? — нахмурился он.
— Зачем? — улыбнулась Элоиза, будто он сморозил какую-то глупость.
— Можем устроить второй раунд утром. Либо я приготовлю завтрак.
— У меня дома есть кухня, еда и чистая одежда, — небрежно повела плечом девушка. — На сегодня, я думаю, можно закончить.
— Я могу тебя проводить.
Романтик. Элль снисходительно улыбнулась. Заходившееся минуту назад сердце молчало.
— Не стоит, Ирвин. Я живу недалеко. К тому же, мне скоро на службу.
Заклинатель поднялся с дивана и натянул брюки.
— Хотя бы провожу до дверей, — он тряхнул головой, нагоняя на лицо улыбку. Обманчиво миролюбивую, но Элль отдавала ему должное за старание. По ее опыту, мужчины делились на два типа: одни делали все, чтобы ночная незнакомка как можно скорее исчезла в темноте, а другие готовы были всеми правдами и неправдами удержать ее до утра, чтобы потом исчезнуть первыми. Редкие романтики действительно искали повторной встречи, но Ирвин не был одним из них. Он принял правила игры, и от этого на секунду сердце екнуло. Он даже начал ей нравиться.
— Как хочешь, — бросила она и щелкнула пальцами. Шнурки на сапогах туго затянулись. Элль кое-как собрала волосы и спрятала их под капюшон мантии. Ирвин проводил ее до дверей.
— Если захочешь повторить…
— Обязательно заявлюсь к тебе на порог посреди ночи с бутылкой вина наперевес. Не такого шикарного, как твое, конечно.
— Как тебе угодно, — улыбнулся он и пожал плечами. Тот самый жест, который означает, что лучше даже не пытаться нагрянуть. — Погоди, службу?
Элль кивнула и выскользнула в холл. Каблуки простучали по винтовой лестнице, и с каждым шагом случившееся становилось все менее реальным. Просто очередное воспоминание, закончившееся минутной вспышкой удовольствия и пустотой в груди.
А дальше уже знакомый путь: ночной речной трамвайчик до квартала Торговцев, дом, почти ничем не отличающийся от высившихся на набережной вытянутых четырехэтажек. Разве что одно бросалось в глаза — кирпичные стены здесь были не рдяными, а покрытыми розовой краской. А над тяжелой скрипучей дверью красовался барельеф — женский лик, скрытый вуалью, у чувственно приоткрытых губ застыл вырезанный из розового кварца цветок. Удивительно, что его до сих пор никто не попытался украсть, даже при том факте, что кражи из храмов даже в неблагополучных районах не были редкостью. Но только не из этого. Слишком уж тонкая была работа. И слишком уважаем был именно этот храм.
Элль любила рассматривать переливы золотистого света в гранях камня, и порой у нее чесались руки, чтобы одним движение сломать тонкий каменный стебелек, спрятать цветок в карман, а потом с полным признанием вины принять на свою голову гнев Рошанны, если та все-таки очнется от вечного сна. Элль по обыкновению посмотрела на цветок, а затем потянула на себя тяжелую дверь. В лицо ударил запах горячего воска и благовоний: мирра, жасмин, роза, иланг-иланг. В обители Рошанны пахло, как в покоях знатной невесты.
Дом, снаружи обычный, изнутри напоминал выеденное яйцо. Как будто кто-то невидимой рукой вынул внутренности, оставив нетронутой скорлупу, а внутри воздвиг колонны, украсил стены фресками с эпизодами жизни мятежной богини. В центральном алькове воздвигли скульптуру самой Рошанны. Богиня замерла на одной ноге, как будто скульптор застал ее кружащейся под праздничный бой барабанов, того и гляди, легкие одежды начнут развеваться, браслеты на руках и ногах зазвенят, тугая коса хлестнет по спине, а тонкая вуаль приподнимется, являя миру красоту коварной богини. У ее ног тлели несколько конусов с благовониями. Первые лучи солнца еще не коснулись волн Солари, а несколько сестер из храма уже приводили в порядок главный зал, готовясь к утренней службе. Некоторые из них поворачивали головы к Элль, но лишь натягивали пониже розовые капюшоны, как бы говоря, что ничего и никого не видели.
Ноги неслышло ступали по ковру, когда Элоиза пересекала главный неф, прячась в мягких тенях. Она зашла за расписную ширму и подошла к стеллажу, на который складывали подушки для молящихся, нажала на панель. Щедро смазанный механизм беззвучно сработал, и стеллаж отъехал в сторону, открывая проход во вторую часть храма — Крепость. Ей открылся темный коридор, лестницы, перегородки, крепкие стены, между которыми чего только ни находилось: жилые помещения, лаборатории, склады. Целая крепость в самом центре города. Многие ли знали об этом? Точно нет. Для большинства розовый дом на набережной был просто храмом, в котором ждали всех алхимиков. Но Элоиза входила в привилегированное меньшинство, то ли наделенное истинным знанием, то ли клейменное им.
Когда она вошла, огни были еще потушены, и только тиканье часов давало понять, что в стенах этой крепости остановилось все, кроме времени. Утром в лаборатории войдут алхимики, продолжат работать над своими формулами, пить прогорклый кофе на кухнях, обрабатывать руки антисептиками, шелестеть листами