Было почти два часа пополудни, когда мы выехали на первый ровный участок дороги, и половина третьего, прежде чем мы въехали с Бланшеттой в двор Отедь-де-Франс в Аррексе.
В Отель-де-Франс мы пробыли несколько дней, потому что при спуске с горы Бланшетта сильно натерла себе шею упряжью и нуждалась в отдыхе. Она совершила настоящий подвиг. Никто не хотел нам верить, когда мы рассказывали, что она перевезла нас через Коль, и многие выражали желание купить ее у нас.
Хорошенько отдохнув, мы посетили еще много живописных мест и, наконец, добрались до конечного пункта нашего путешествия — Лурда. Можно себе представить нас с Билли, с грохотом проезжающих по мощеному бульвару с целой сворой рычащих и лающих собак позади, впереди и вокруг нас.
Представьте себе длинный двойной ряд открытых кафе, полных французами, с удивлением и нескрываемой усмешкой таращащими на нас глаза.
Полагаю, что мы действительно имели довольно забавный вид. Приключения, пережитые нами в течение последних нескольких недель, оставили свои следы на нас. Шарабан был весь забрызган грязью, упряжь, и раньше далеко не элегантная, скреплялась бечевками и веревками, а там, где она терла кожу нашей ослицы, я прикрепил большие прокладки из тряпок и хлопчатой бумаги, которые высовывались самым неаккуратным образом. Мне показалось необходимым также облегчить боль от укусов оводов, смазав их иодом, и эффект желтых пятен на белоснежной шкуре Бланшетты был далеко не гармоничен.
Когда мы выехали на главную улицу, вся она была запружена плотной массой мужчин, женщин, детей, трамвайных вагонов, автомобилей, экипажей и телег, едущих на базар со всевозможными продуктами.
Прежде чем я успел выпрыгнуть из шарабана, Бланшетта оказалась вовлеченной в этот могучий поток, как ветка увлекается рекою в половодьи. Впереди нас, позади, справа и слева — везде теснились люди и все они пели, смеялись и толкались.
Бланшетта наступала им на ноги, толкала оглоблями в спину и вообще мешала всем окружающим. Раздались негодующие крики, брань и далеко не благочестивые слова.
— Почему вы не правите своим ослом?
— Тысяча чертей… Почему вы не едете поосторожнее?..
— Боже мой! Да вы непременно кого-нибудь убьете!..
— Почему вы не повернете назад?
Повернуть назад?.. Мы с таким же успехом могли бы попытаться задержать реку Амазонку.
Этот человеческий поток увлекал нас с непреодолимой силой.
Те из прохожих, которым Бланшетта не успела отдавить ног, громко восхищались ее красотой, мы же с Билли подверглись довольно откровенной критике.
— Не волнуйся, Билли, — прошептал я хриплым голосом. — Нам теперь уже, вероятно, недалеко ехать. Сейчас будет лучше.
Но скоро стало еще хуже. Улица значительно сузилась.
Прохожие плотно прижимались к потным бокам Бланшетты, и она едва могла перевести дух. Вдруг терпение ее окончательно лопнуло. Какой-то человек, очень высокого роста, оказался крепко притиснутым толпою к самому ее носу. Бланшетта в ярости схватила его зубами за верхнюю часть штанов. Он закричал и попытался обернуться, чтобы избить ее, но она вторично укусила его, лягнула, очистила себе место и понеслась.
Совершенно непонятно, каким образом никто не был убит во время этой скачки, потому что люди падали во все стороны, как кегли, когда через них проносится шар.
Я изо всех сил тянул за вожжи. Окружающие пытались ухватить ее за уздечку, но раньше чем Бланшетта остановилась, она въехала на узкий тротуар, сбросила весь товар с ларька и опрокинула вращающуюся подставку с открытками.
Когда этот циклон достаточно стих, я отдал жене свой бумажник и просил ее утешить владельцев товаров; затем я продолжал висеть на спинке шарабана, пока мы не переехали через мост на противоположную сторону реки.
Здесь, к моей несказанной радости, я нашел небольшую улицу, идущую в сторону от главной улицы, и в конце ее скромненькую гостиницу. Я даже не потрудился взглянуть на ее название. Поспешно передав Бланшетту и шарабан конюху, я ворвался в контору и потребовал себе комнату.
Лурд был конечным пунктом нашего странствия по Пиренеям, и здесь мы навсегда расстались с нашей дорогой Бланшеттой. Мы продали ее огороднику Сихатчанану, жизнерадостному старику, в глазах которого светилась сердечная доброта. Он обещал дать ей двухнедельный отдых и уверял нас, что ее ежедневная работа никогда не будет настолько тяжела, как она была, пока ослица находилась у нас.
Билли плакала, обнимая Бланшетту и прощаясь с ней, и должен сознаться, и у меня на душе было гораздо тяжелее и больнее, чем когда она оттаптывала мне ноги или лягала своими сильными задними ногами.
Когда я повернулся, чтобы уйти, Бланшетта вдруг сунула свой холодный влажный нос мне подмышку и издала какое-то странное жалобное ржание. Я крепко обнял ее.
— Добрая, старая Бланшетта! — сказал я очень нетвердым голосом. — Добрая, старая Бланшетта!..
ДЛИННОУХАЯ АКТРИСА
— Я поклонник свежего воздуха, миссис Честер, — сказал Самюэль.
— Воздуха, сэр? — ответила хозяйка дома и улыбнулась. — Поверьте, зимой в Лондоне вы не найдете воздуха чище и лучше, чем здесь. И мой сын такой же, как вы. Он все твердит: «Воздух — самое главное, мама. Знаешь, все твои греночки, поджаренная грудинка, яичница и пирожки в сравнении со свежим воздухом — ничто». Теперь сына моего нет дома, но я знаю, что он быстро подружился бы с вами.
— Мне очень жаль, что он уехал, — сказал Самюэль с важностью, подобающей служащему в государственном банке.
— Вам угодно посмотреть спальню, сэр? — предложила миссис Честер.
Она провела его в помещение, находящееся в задней части дома, торжественно распахнула дверь и заметила:
— Видите, это очень удобная комната: окна и двери выходят прямо в сад, и в светлый день перед вами открывается чудный вид на лондонское предместье — дома, сады, огороды… все это недурная картинка? Да?
Самюэль одобрительно кивнул головой.
— У вас большой сад, — сказал он. — А скажите, что это за строение?
— Это так себе, маленький сарайчик. Там кое-какое имущество моего сына. Он очень любит эту комнату и, когда бывает дома, часто спит здесь сам. Скажите, сэр, вам нужно приносить по утрам горячую воду для бритья?
— Да, пожалуйста, в половине восьмого. А эти окна отпираются легко?
— О, да. В такие теплые ночи, как теперь, мой сын часто и совсем не запирает их на ночь. Он ужасно любит свежий воздух.
— А что это за странный круг на лужке, миссис Честер? — спросил Самюэль, выходя в сад.
— Какой круг? Который?
Самюэль с удивлением посмотрел на старушку. На лужке был только один круг и притом очень заметный.
— Ах, этот маленький след! — сказала миссис Честер. — Право не знаю, так что-то. Верно, мой сын играл здесь в какую-нибудь игру. А в котором часу вам угодно ужинать, сэр?
Тут Самюэль пустился в переговоры относительно дальнейших подробностей и объявил, что переедет в свое новое помещение в этот же вечер, часов в семь.
Он остался доволен новой квартирой. Большой дом имел внушительный вид; старушка миссис Честер, хотя и показалась ему слишком болтливой, но относилась к нему добродушно и почтительно; главное же, окна; и двери его спальни выходили в сад. Это ему понравилось больше всего. Он даже сможет похвастаться своим помещением перед товарищами по службе!
Самюэль очень любил порядок, а потому заботливо устроил свою гостиную; в один угол поставил ящик с музыкальным инструментом, в другой — принадлежности для гольфа, в третий поместил ракетки для тениса. Расставил он также на камине портреты, словом, все расположил по своему вкусу.
В десять часов Самюэль вошел в спальню. Сначала он, по заведенному обычаю, прочитал отрывок из Шекспира (в тот вечер ему под-руку попалась та сцена из чудной сказки великого писателя «Сон в летнюю ночь», в которой одно из действующих лиц является с ослиной головой).
Затем он в течение пятнадцати минут поиграл в мяч, занялся гимнастикой и, наконец, прыгнул в постель, задыхаясь, как загнанный пони.
Окна и двери были раскрыты настежь, и Самюэль с удовольствием думал о том, что он всю ночь будет вдыхать свежий воздух, который, конечно, в скором времени окажет на него свое благотворное действие.
Он спокойно проспал часа два, но вдруг проснулся, чувствуя, что происходит что-то необычное.
Самюэль приподнялся, прислушался; на лужке перед домом явственно раздавались шаги, и слышалось чье-то тяжелое дыхание. Тонкие бесцветные брови Самюэля грозно нахмурились, он сел на постель.
Теперь скрипел гравий подле окна.
Самюэль задрожал от ужаса. Хотя он еще недавно старался развить свои мышцы, но в эту минуту они показались ему совершенно бесполезными. Маленький человечек дрожал и, напрягая зрение, вглядывался в окна, еле белевшие при слабом свете.
Какой он глупец! Какой идиот! Зачем он не запер свои окна и двери?
Одна из створок застекленной двери слабо двинулась; какая-то черная фигура остановилась на пороге. Самюэль быстро спрыгнул с кровати и шмыгнул в противоположную сторону и спрятался. Но даже в минуту величайшего страха он подумал: «Я ведь становлюсь под прикрытие, а вовсе не прячусь», — и эта мысль утешила его.
Между тем темный предмет продолжал двигаться… Самюэль, задыхаясь от страха, широко раскрывал рот, как рыба, вынутая из воды. В его дорожном мешке лежал револьвер, — но где же был тот злополучный дорожный мешок? Страх мешал ему вспомнить.
Теперь черное существо было уже в комнате и шло тяжелыми шагами. Самюэль истерически закашлял и вскочил на ноги.
— Убирайся!.. — крикнул он. — Как ты смеешь входить сюда?
Но в эту минуту он разглядел, что перед ним не замаскированный разбойник, а рослый осел.
Мужество вернулось к нему. Он зажег свечу; серый осел с удивлением смотрел на него.
— Ну, дружище, — сказал Самюэль, — это совсем не годится. Уходи-ка, подобру поздорову.
Животное заложило уши и сморщило свою верхнюю губу, показав целый ряд желтых зубов. В то же время осел «переменил позицию», т. е. повернулся к Самюэлю так, что тот очутился под огнем, иначе говоря, против задних ног серого.