[8] и «куриный бульон» считались сигналом о гриппе, хотя это совершенно случайная корреляция без реальной причинно-следственной связи с заболеванием. Большим данным безразлично, почему сделан запрос: они отражают эмпирический подход. Любые отклонения и искажения при принятии решения людьми отбрасываются. Предпочтение отдается дедуктивному способу рассуждения. Индуктивные методы исследования отвергаются. При достаточном объеме данные говорят сами за себя, и вам не нужна теория. Но в случае с Google Flu Trends для того чтобы придать корреляциям значение и установить причинно-следственную связь, необходим более глубокий анализ. Большие данные не могут просто избавиться от зависимости от традиционных методов исследования. Их смысл по-прежнему зависит от интерпретации. Вопреки всем усилиям Кремниевой долины, большие данные никогда не будут нейтральными.
Несмотря на примеры вроде Google Flu Trends, показывающие ограничения больших данных, сторонники Кремниевой долины продолжают обращать людей в свою веру. Их доводы основаны на легендарной статье «Конец теории» Криса Андерсона, опубликованной в журнале Wired в 2008 году. Якобы то, как мы объясняли действительность в прошлом — с помощью моделей и гипотез, — становится все менее актуальным. Превращается в грубое приближение к истине. В 2008 году интернет, смартфоны и системы управления взаимоотношениями с клиентами уже обеспечивали переизбыток данных. «Цифры говорят сами за себя, — писал Андерсон, цитируя Питера Норвига, директора по исследованиям в Google. — Все модели неверны. И все чаще вы справляетесь с задачей без них». Андерсон развил идеи Норвига и пошел в рассуждениях дальше: «В этом мире огромные массивы данных и прикладная математика заменяют любой другой инструмент, который нам только доводилось использовать. Долой теории человеческого поведения — от лингвистики до социологии. Забудьте таксономию, онтологию и психологию. Кто знает, почему люди поступают так или иначе? Суть в том, что это происходит. И мы можем отследить и измерить все их действия с беспрецедентной точностью. При достаточном объеме данные говорят сами за себя».
Эти компании поддались идее о целесообразности данных, поверили в то, что больший набор фактов всегда гарантирует лучший результат. Считается, что обширные данные лучше отвечают интересам потребителей. Позволяют более точно отражать их нужды и чаяния. Ведут к прогрессу общества в целом. Но действительно ли больше значит лучше?
Понимание мира на основе выборки фактов, исчисляемых миллионами, предполагает радикальный отказ от других типов исследования. Большие данные дают некоторую информацию о людях в целом, но поразительно мало сообщают об отдельном человеке. Насколько правдиво можно отразить ситуацию с позиций Кремниевой долины, если этот образ мыслей отрицает, что человеческое поведение неотделимо от контекста?
Один из основателей прагматизма XIX века Уильям Джеймс критиковал наивный подход к данным современников — сторонников редукционизма. В книге «Принципы психологии» 1890 года философ утверждал: «Никто никогда не испытывал простое ощущение само по себе. В сознании… в великом множестве представлены объекты и связи». Белый лебедь в красном свете кажется красным. Для того чтобы понять, какой он на самом деле, нужно учитывать свойства света. Другими словами, факты всегда существуют в контексте. Если их разбить на элементы, то данные станут бессмысленными и неполными.
Допущения в основе беспрепятственной технологии
Среди прочего в Кремниевой долине популярна идея беспрепятственной технологии. Это золотой стандарт инноваций. Технологии признаются беспрепятственными, если их использование не вызывает проблем и происходит на интуитивном уровне. Они работают без человеческого участия в плане эмоций и интеллекта. И становятся неотъемлемой частью реальной жизни. Но что означают такие технологии для человеческой мысли и усилий? Воспринимать ли как должное их роль в нашей жизни? Или иногда все же хотелось бы более осмысленного задействования технологий? По мере роста популярности идея беспрепятственной технологии влияет на то, какие инновации кажутся людям многообещающими, и на то, какие работы удостаиваются финансирования и дальнейшего исследования. При этом наше видение возможностей скорее сужается, чем расширяется.
В 2010 году в интервью Wall Street Journal Эрик Шмидт, на тот момент главный исполнительный директор Google, утверждал: «Большинство не хотят, чтобы Google отвечал на их вопросы… они желают, чтобы поисковая система говорила им, что делать дальше». Эти слова отражают незаметный на первый взгляд сдвиг в культуре интернета и — в более широком смысле — в западном обществе. И такие перемены настораживают. Мы ищем что-то в Google или выкладываем пост на Facebook. А постоянно меняющиеся алгоритмы в основе этих платформ формируют получаемую нами информацию о друзьях, событиях в мире, состоянии здоровья и благополучии. Люди не замечают, но Кремниевая долина определяет сведения, к которым есть доступ, и перекраивает их под наши потребности и предпочтения.
Часто высказывается точка зрения, что персонализация ведет к поляризации общества. Людей снабжают контентом, отражающим их мировоззрение, и ограждают от тех, кто придерживается иных взглядов. В результате общественная жизнь становится все менее динамичной. Интернет-активист Эли Паризер назвал это «стеной фильтров».
Риски концепции беспрепятственной технологии связаны не с тем, может ли она быть нам полезной или нет. Опасность в том, как она меняет наш образ мыслей. Зачем искать свежую информацию, учиться чему-то новому, раздвигать границы обсуждений или выходить за рамки общепринятых идей? Ведь нас постоянно пичкают информацией, в точности отражающей наше мировоззрение и предпочтения. Именно это явление журналисты, эксперты и политические аналитики назвали «эпохой постправды». При образе мыслей Кремниевой долины людей не так волнует истина, как возможность поучаствовать в дискуссиях. Этот опыт позволяет утвердиться в своем мнении и почувствовать признание.
Несомненно, инновации Кремниевой долины как географического места и как культуры приносят огромную пользу. Никто не говорит о полном отказе от передовых идей или духа предпринимательства, которые делают это сообщество столь заметным игроком в глобальной экономике. Осуждается тихое, постепенное негативное воздействие Кремниевой долины на интеллектуальную жизнь. С каждым новым допущением образа мыслей Кремниевой долины преуменьшается значение гуманитарных наук. Иначе говоря, принижается традиция описания богатой реальности нашего мира: истории, политики, философии и искусства.
Признавая, что технологии спасут человечество, что нам нечего вынести из прошлого или что цифры говорят сами за себя, мы увлекаемся пением сирен. Стремимся отыскать идеальное решение вместо того, чтобы по крупицам собирать истину.
Осмысление корректирует все ошибочные предположения Кремниевой долины. Даже со всей волшебной вычислительной мощью у нас нет других вариантов, кроме как уделять пристальное внимание проблемам и вникать в них. Преодолеть трудности поможет тщательное, непрерывное человеческое наблюдение. В последующих главах я раскрою некоторые ориентиры для продвижения в этом направлении.
Глава 3. Культура, а не индивиды
Итак, очевидно, государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку… А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством.
Мы изучили общие принципы образа мыслей Кремниевой долины и предполагаем, что современные компании должны уверенно предугадывать человеческое поведение. Благодаря машинному обучению получены огромные наборы данных. Разрабатывается потенциальная модель «всего, что можно узнать в мире». О чем еще думать? Предугадывай человеческое поведение — и дело в шляпе!
Разумеется, в реальности топ-менеджеры зачастую пребывают в замешательстве и не понимают, как действовать во времена больших перемен. Лидеры утрачивают интуитивное видение того, как мир и их организация могут двигаться вперед.
В консалтинговой фирме ReD Associates я в основном работаю с компаниями такого рода, возможно, самыми проблемными на планете. Это вовсе не означает, что они обязательно теряют долю рынка или испытывают трудности в разгар внутренних перестановок. Хотя и то и другое во многих случаях имеет место. Я говорю о том, что целая культура «проблемной» организации охвачена паникой. В немецком языке есть слово Scheue (момент, когда оса жалит лошадь), идеально описывающее данное состояние. Scheue кратко и точно передает атмосферу, когда, накрытые лавиной не поддающихся интерпретации данных, мы размахиваем руками в попытке что-то предпринять.
Конечно, не только крупным корпорациям знакомо чувство Scheue. Представьте собственную реакцию на кризис вроде изменения климата. Мы испытываем тревогу, но зачастую понятия не имеем, как действовать стратегически, с пользой для будущего. Некоторые обращаются к науке, пытаясь из разрозненных частей составить эффективный план, но большинство попросту впадает в оцепенение, мучаясь по ночам от нарастающих страха и отчаяния.
Осмысление предлагает план дальнейших действий, когда страх и отчаяние уже возникли. Аналитические инструменты взяты из таких дисциплин, как философия, антропология, литература, история и искусство. Свою работу с новым корпоративным клиентом я всегда начинаю с определения мира.
Под «миром» я, конечно же, понимаю сообщества клиентов и конкурентов. Но не только. У этого слова есть и фундаментальный смысл. Как понимает мир сама компания. Как конструируется реальность внутри той или иной организации? Какие допущения наиболее широко распространены? Почему люди ведут себя так или иначе? Поощряет ли мир тех, кто ставит под сомнение господствующие взгляды? Интересуют ли сотрудников товары, которые они продают? Как поток работ перетекает из одного отдела в другой? Эти и многие другие аспекты формируют мир компании.