По Москве ходили толпы «бесхозных» иностранцев. Каждый вечер Алик приволакивал домой швейцарские часы, фотоаппараты, брелоки, сигареты. Что-то раздаривал, что-то продавал по дешевке дворовым корешам. Бумажники с разноцветными банкнотами придерживал до возвращения из ссылки крутых «деловых» — валютчиков.
Однажды на ВДНХ Алик встретил иностранца, который выгодно отличался от разномастной и горластой толпы нищебродов — участников фестиваля.
Во-первых, белый. Во-вторых, возраст — ему за сорок. В-третьих, дорогой «прикид» (костюм) и «колесики» (туфли) в идеальном состоянии говорили о его неиссякаемой кредитоспособности.
Непорочный заточенным серебряным полтинником «Сеятель», зажатым между указательным и средним пальцами правой руки, подрезал задний карман иностранца.
Эх, знать бы Алику, что «упакованный фраер» не только его вожделенная «тема», но и объект круглосуточных бдений «топтунов» из Службы наружного наблюдения КГБ!
Инородец — разведчик, «сидевший под корягой», то есть действовавший под прикрытием секретаря посольства одной уважаемой западноевропейской страны, только-только «в одно касание» получил от своего агента экспонированные микрофотопленки, которые поместил в бумажник. Он-то и стал добычей щипача-виртуоза Непорочного.
Не успел Алик и пары шагов от жертвы отмерить, как был взят под белы руцы и на оперативной «Волге» доставлен в секретную Лубянскую тюрьму, в народе известную как «нутрянка». Вскоре туда доставили и «пострадавшего» во вспоротых портках.
Для кого-то непорочный, а кому — «смотрящий»
Допрос, более походивший на «вербовку в лоб», проводил серьезный дядя в погонах майора гэбэ. Свою партию он исполнил в стремительном темпе. Не тратя времени на увертюру, показал Непорочному фотографии, где тот был запечатлен рядом с жертвой в привычном для щипача ракурсе.
Дядя в погонах пояснил, что отсутствие судимостей у Алика — это не его заслуга, а недоработка работников МВД, которую его «контора» — Лубянка — легко исправит.
Непорочный попытался разжалобить визави слезливым признанием, что, дескать, бес попутал, он в первый раз и больше ни-ни, да и, вообще, надо бы его отпустить…
Чин, посмеиваясь в усы, заявил, что Лубянка — не богоугодное заведение, и фото о «фокусах» Непорочного на ВДНХ вмиг окажется на столе начальника МУРа, если он не окажет помощь самой гуманной в мире дружине, чьи воины известны своими чистыми руками, горячими сердцами и холодными головами.
Непорочный понял: торг неуместен и спешно заверил дядю в погонах, что готов выполнить любое его поручение.
Действительно, и на очной ставке с «иноземным фраером» в тюрьме, и на судебном процессе Алик, следуя отработанной майором линии поведения, полностью изобличил супостата, дав показания, что именно из его кармана «случайно» извлек шпионские материалы.
Иностранец, ввиду его дипломатической неприкосновенности, после суда был объявлен persona non grata и выслан из Союза.
…Непорочного после суда не отпустили. И дело не в отсутствии у него дипломатического иммунитета. Дело в другом: если соль профессии официанта в чаевых, журналиста — в поиске сенсаций, то соль профессии гэбэшника — в вербовках. Завершив одну, он готовит следующую, чтобы приобщить к своему промыслу еще одного тайного помощника. И чем больше их будет, тем лучше, ибо закрома родной «конторы» должны беспрестанно пополняться агентами-новобранцами.
Их много. Их сорок сороков. Среди них люди разных национальностей, возрастов, профессий, вероисповеданий, сексуальной ориентации. Они — ударная сила «конторы».
Особо почитаемыми являются кадровые офицеры из противоборствующих спецслужб, на профессиональном жаргоне — «кроты», а также дипломаты, ученые, журналисты, писатели, артисты — как наши, так и иностранные. Разумеется, речь идет не только о мужчинах, но и о женщинах.
Ремесло Непорочного в перечень упомянутых профессий не входило, но нет правил без исключений — почему бы не завербовать щипача-виртуоза? Этот малолетка совсем не промах и когда-нибудь окажет «конторе» услугу — вон ведь какую пламенную речугу о происках гадов-империалистов на процессе толкнул!
В общем, перед тем, как отпустить Непорочного на все четыре стороны, майор выложил перед ним бланк с машинописным текстом:
Подписка о сотрудничестве
Я, Поречный Александр Иванович, добровольно обязуюсь оказывать органам госбезопасности Союза ССР всемерную помощь в их борьбе с происками империалистических разведок.
Клянусь хранить в тайне все сведения, ставшие мне известными в ходе сотрудничества.
Для конспирации избираю псевдоним Смотрящий.
Подпись ____
Число _____
…Когда Алик заверил подписку, майор проинструктировал новоявленного секретного сотрудника — сексота — о правилах конспирации и о способах связи. Инструктаж завершил напутствием:
— И последнее на сегодня… Хотя дело наше правое — мы не только чистим авгиевы конюшни Союза, но и не пускаем туда конокрадов, с одним из которых ты имел несчастье познакомиться, — нам, тем не менее, приходится лавировать между епитимьей и анафемой. Посему запомни наш девиз: «никогда не думай о себе плохо!»
— А сколько, гражданин майор, — у осмелевшего Непорочного прорезался голос, — вы будете мне платить?
Гэбэшник вперил испепеляющий взгляд в зрачки сидевшего через стол юнца и процедил сквозь усы:
— Что, хочешь кусочек ветчины извлечь из свинства, в которое угодил? Не выйдет. Спасибо скажи, что тебе срок не впаяли!
На том и расстались.
…Так в октябре 1957 года майор гэбэ правовым актом (подпиской о сотрудничестве) узаконил претензию Непорочного на двойную жизнь, которая станет нормой его последующего бытия.
Напутствие кагэбэшника, изобиловавшее непонятными для Алика словами, было тотчас им забыто. Но девиз он затвердил намертво и повторял всякий раз, творя дела свои противоправные.
Органам госбезопасности ни разу не удалось использовать щипаческий талант агента «Смотрящий» в своих оперативных мероприятиях, поэтому со временем его передали в систему МВД.
Любовь во всём виновата…
После своего совершеннолетия Алик сгинул — чтобы переждать трудные времена, переквалифицировался в инструкторы: открыл курсы молодых бойцов «карманного фронта». В числе своих учеников заприметил одну красавицу дивчину по имени Дарья, глаз с нее не спускал. Чтоб пыль ей уркаганской жизни в глаза пустить, снова «пошел на дело» — за деньгами на подарки для Дарьи. Тут-то его муромцы и взяли с поличным.
…Слава о похождениях Непорочного впереди него бежала — не успел еще в Бутырке оказаться, а ему уже там почетный прием блатные организовали. Ковровых дорожек и пионеров с барабанами только не было при встрече.
Через некоторое время короновали Алика, стал он вором в законе по кличке «Злотник». Всего-то два дня и носил корону.
«Малява» (записка) пришла с воли: ссучился «Злотник», продался ментам, воровской Орден променял на возможность выйти быстрее на волю к Дарье.
Вслед за обрядом посвящения в высшее преступное сословие последовал другой. «Опустили» Алика — отобрали титул вора в законе — там же, в Бутырке. Отторгли, значит, за измену. И стал он с тех пор «прошляком», то есть раскоронованным вором-законником.
Оказался вскоре Непорочный на воле, с лицом черным и высохшим. Правая рука у него плохо гнулась: специально отбили в милиции. Некоторое время о нём ничего не было известно — на карантин сел. А потом вновь стал верховодить на «курсах молодых щипачей». А те, кто знал о том, что его завербовал МУР и изгнан он с позором из воровского сообщества, — уже или в мир иной отошли, или безвылазно на зонах да по тюрьмам.
Так что молодая блатная поросль, которую он с успехом натаскивал, не ведала, что Алик находится под муровской опекой.
Кража во имя государственной безопасности
Непорочному хватило минуты, чтобы усвоить, какая роль отводится ему в предстоящем спектакле на Центральном рынке.
— Только вот, неувязочка выходит, гражданин опер-упал-намоченный, — обратился он к Николаю Ионову, почувствовав в нём старшего. — Где гарантии, что в околотке, узнав, что я — Непорочный, будут вести со мной такие же задушевные беседы? В менты принимают не по интеллекту, а по анализам! Разговор у них с такими, как я, простой — «аналиТЫческий», так тебе наТЫкают «демократизатором» в ребра и в харю, а потом — в козлятник на трое суток без права переписки с ООН и ЮНЕСКО о правах человека…
— Ты цену себе не набивай, будто беременная кенгуру, — оборвал его Кондрашов, у которого Алик состоял на связи, — сказали же тебе, что даже в журнале происшествий регистрировать не будут. Товарищ, — капитан выбросил руку в сторону улыбающегося Ионова, — обо всём уже подумал. А под видом сознательных граждан, что на рынке повяжут тебя, будут выступать ихние… то есть наши люди…
Ты, помнится, рассказывал мне про лохов, которым взрезал карманы, доставал оттуда какую-нибудь муть и принародно возвращал ее владельцу, дескать, «держи, раззява, не у себя в деревне — в столице ухо надо держать востро». Тогда ты не боялся и гарантий ни у кого не требовал, а теперь? Что изменилось теперь?
Алик проигнорировал вопрос. Сложив губы трубочкой, он сосредоточенно пускал кольца табачного дыма в потолок.
— Ну, что ж, — Ионов пошел ва-банк, — если наш друг сомневается, настаивать не будем… Я генералу так и доложу… Кстати, Алексей Федорович, — взгляд в сторону капитана, — какое вознаграждение вы платите за риск?
— Когда как, Николай Григорьевич, — Кондрашов принял подачу Ионова, — иногда даже в случае инвалидности пособие выплачиваем…
— Ну, до инвалидности, я уверен, дело не дойдет…
Психологический прессинг Ионова с использованием так чтимых Аликом категорий: «наш друг», «генерал» и «вознаграждение» дал результаты. Непорочный, малый понятливый, тут же загасил сигарету.
— Нет, я что? Мне бы вот только рабочую руку не сломали… А остальное — разыграем как по нотам!