— Расскажи ей всё, — посоветовал он. — Она простит.
— Она меня убьёт!
— Это вряд ли. Поворчит для вида — это да, непременно. Но в итоге точно простит.
Людвиг уверенно кивнул. В разговор он не вмешивался, но всем своим видом показывал, что с мнением Тимура согласен. В кои-то веки!
— Она спросит, что было на тех фотках, которыми Буранов меня шантажировал, — не сдавалась Инга. — Я же знаю, она любопытная и точно спросит.
— Она любопытная, но умеет хранить тайны.
— Не такие тайны. То есть хранить-то она умеет, но некоторые вещи ей лучше просто не знать. Она… мне кажется, она не поймёт.
Да что же там такое? Эротическая фотосессия в школьной раздевалке? Ритуальное сожжение хомяка? Любовная переписка?
— А мне скажешь? — осторожно спросил Тимур. — Я не настаиваю. Просто… теоретически.
— Даже покажу. Вам обоим, — вздохнула Инга, вытаскивая телефон. Все дружно придвинулись ближе, даже дымчатые тени заинтересованно высунулись из-под дивана. — Только не говорите никому. Это… вроде как семейный секрет. И Ксюхе не говорите, я сама ей всё объясню. Попозже.
— А попозже — это когда? — прозвучало сбоку. Тимур мысленно выругался и торопливо повернулся к разноцветной двери — сейчас слегка приоткрытой.
Ксюша стояла, прислонившись к косяку, с любопытством оглядывала собравшихся и машинально поправляла причёску. Её обычно растрёпанные волосы были аккуратно уложены — девочки из салона долго советовались, шушукались и листали каталоги стрижек, и в итоге одна из них в порыве вдохновения выстригла на голове юной клиентки асимметричное нечто: с одной стороны получилось совсем коротко, чтобы срезанные прядки не выглядели проплешинами, с другой волосы почти доставали до плеча, а пол-лица закрывала косая чёлка, почти как у Тимура в юности. Цвета тоже обновили, сделав их более мягкими, приглушёнными.
— Ой! — сказала Инга. И немедленно (ну кто бы сомневался!) покраснела.
— Я думал, ты спишь, — сознался Тимур.
— Я и спала. Вырубилась сразу после парикмахерской, а ближе к ночи проснулась и решила вас проведать. Интересно же, чем вылазка закончилась.
— Вот этим. — Людвиг многозначительно кивнул на Ингу. — У нас пополнение.
— Я против! — Ксюша упрямо скрестила руки на груди. — Вот увидишь, она сразу же расскажет про тебя отцу. И родичам Дианы. И вообще всем, кто захочет слушать!
— Не расскажет!
— Не расскажу, обещаю, — подтвердила Инга.
— Нашёл кому верить! — На подругу Ксюша не смотрела, демонстративно обращаясь к Людвигу. — Она же трусиха, стоит только надавить — сразу же расколется. Уж я-то лучше знаю!
— Я тебе верю. Но и ей тоже верю. Надо верить в людей.
— Ты просто блаженный. Идеалист, который вечно спасает всех обиженных и обездоленных.
— Да, — спокойно подтвердил Людвиг. — Спасал, спасаю и буду спасать. Столько, сколько потребуется.
Тимур подумал, что с такой уверенностью могут говорить только те, кого в детстве никто не спас. Хотя обычно эти неспасённые вырастают озлобленными на весь свет. Примерно в девяноста девяти случаях из ста. Но иногда случается чудо и рождаются вот такие блаженные Людвиги.
Да и Ксюша, если подумать, из того же теста.
И как бы она сейчас ни хмурилась, как бы ни бросалась резкими фразами, Тимур точно знал — это защитная реакция. Ей просто очень страшно, что человек, причинивший ей боль, однажды сделает это снова. Вполне нормальная реакция, если вдуматься.
Тимуру даже странно стало — почему у него не так? Заразился от Людвига всепрощением? Или так и не прочувствовал до конца весь ужас ситуации, в которой мог оказаться из-за поступка Инги? Ведь, по сути-то, действительно ничего страшного не произошло.
Или он в глубине души точно такой же блаженный идиот? Может, они друг к другу притягиваются, как магнитные шарики? Кучкуются, как голодные котята в холодном подвале?
— Не надо меня спасать! Я смогу сама! — Инга вскочила на ноги. Возможно, больше всего ей сейчас хотелось сбежать, но выхода из Дома не было. Осталось пересилить себя и прошептать: — Ксю, прости меня… пожалуйста…
— А если не прощу, то что? — Ксюша отлипла от дверного косяка и сделала шаг вперёд.
— Ничего. Думай про меня что хочешь. Делай что хочешь. Говори что хочешь. Ты имеешь на это полное право. Просто мне надо, чтобы ты знала: ты лучшее, что со мной случилось в школе. И если мы сейчас поссоримся, мне будет очень одиноко, но это полностью моя вина. Я очень виновата перед тобой и перед Тимуром Игоревичем. Мне так стыдно. Мне даже думать об этом стыдно. Но я просто хочу, чтобы ты знала: я никогда не желала тебе вреда. Ты права, я ужасная трусиха и с этим сложно что-то сделать, но я постараюсь. Я изменюсь! Я…
— Ой, ладно, угомонись, Герасим ты мой. Слышала я ваши размышления про Муму. И если уж Тимур не злится, хотя его чуть не уволили сгоряча, то мне как-то даже стыдно на тебя обижаться. А вот если ты не расскажешь, что там за компромат на тебя у Буранова, — вот тогда я обижусь всерьёз. Ну?
— Я не хотела тебе говорить, потому что… я не думала, что ты мне поверишь. Не знала, что ты имеешь отношение к магии. Вот и всё, других причин нет.
— Это долгая история. — Ксюша смущённо потёрла нос. — Я не умею колдовать, если что. И сил у меня никаких нет. Просто удачно затесалась в эту тёплую компанию. Ну что ты так пялишься?
— Тебе очень идёт эта стрижка! — выпалила Инга таким счастливым голосом, будто её помиловали накануне смертной казни. Всё же ссора с подругой сильно её беспокоила.
— А… спасибо. Ладно, не отклоняйся от темы. Показывай. — Ксюша тоже выглядела довольной: вроде и высказалась, душу отвела, и сильно ругаться не пришлось.
Инга потыкала в телефон и положила его на стол, чтобы все могли посмотреть. Тимур на правах самого слепого сразу же пододвинулся поближе — и отстранился, даже не рассмотрев до конца. Впрочем, для того, чтобы понять, что изображено на фото, хватило и беглого взгляда.
Какой-то лес или парк (много зелени и ветки, частично загораживающие обзор), Инга спиной к камере (её русая коса, её сумка со значками — не перепутать), высоко задранный джемпер… и кожа, вся исчерченная тонкими тёмными линиями сигилл. Рисунки на лопатках, вдоль позвоночника, на пояснице — везде, где можно было разглядеть.
— Это школьный субботник в сентябре, помните? Когда всех повезли за город, мусор убирать. У меня лифчик расстегнулся, и я зашла за дерево, чтобы его поправить. Не знаю, зачем Буранов за мной потащился. То есть догадываюсь, конечно. Потому что придурок. В общем, я его тогда не заметила даже. А вечером он прислал мне эту фотку и сказал, что теперь я должна ему денег, иначе он всем её покажет. А это… вы же понимаете. Нельзя такое показывать.
— И ты ему заплатила? — спросила Ксюша. Кажется, этот вопрос беспокоил её больше, чем факт рисунков на теле подруги. Зато Людвиг, убедившись, что на телефон никто не претендует, немедленно заграбастал его себе и увеличил изображение, разглядывая узоры.
— Заплатила. — Инга беспомощно развела руками. — Даже несколько раз, он иначе не отставал. Сказала папе, что мы с ребятами решили скинуться на подарки ко Дню учителя и на новые шторы в кабинете… Он никогда не запоминает, сколько и на что мы собираем, поэтому дал не спрашивая. Но всё равно страшно было, вдруг Буранову однажды понадобятся от меня не деньги, а что-то другое. Ну и вот, понадобилось.
— Козлина! — прорычала Ксюша.
— Он долбаный гений, — выдохнул Людвиг. И вряд ли это относилось к Буранову. — С ума сойти можно! Надо быть полностью отбитым, чтобы вообще до такого додуматься. А более чёткое фото есть? Или… Ты не против, если я посмотрю вживую? Это же… Я же правильно понял, что это?
Инга кивнула.
Ксюша вопросительно посмотрела на Тимура, но он только пожал плечами. Лично он ничего не понял, и вообще слабо представлял, как Людвиг ухитрился что-то разглядеть на не особенно чёткой фотографии.
Ясно было лишь одно: Инга не просто так боялась, что фото увидит кто-то посторонний — слишком уж много неприятных вопросов оно могло вызвать. И к ней, и к её родителям.
Даже Тимур — взрослый, казалось бы, человек — татуировки в школе старался особо не светить. Получалось не очень, все о них знали, а некоторые даже видели. К счастью, только у Ксюши хватило наглости пристать с просьбой показать и рассказать, что означают странные узоры.
Тихой отличнице из восьмого класса отвертеться от вопросов было бы гораздо сложнее.
Зато сразу стал понятен её привычный выбор одежды: свободные свитера и кофты с длинными рукавами, длинные юбки, плотные колготки, джинсы… Что-то подсказывало, что спиной дело не ограничилось. Скорее всего, на руках и ногах тоже есть узоры.
Но… зачем?
Понятно, что это сделал Гаврилов (не собственноручно, конечно, но идея и расчёты точно его), но… зачем… на ребёнке?! Сколько лет она уже с этим живёт? И как собирается жить дальше?
Инга стянула через голову свитер, оставшись в коротком топике. Тимур поспешно отвернулся, но успел заметить линии татуировок под ключицами и на руках выше локтей.
Желание набить Гаврилову морду всколыхнулось с новой силой. И не только морду. Отпинать ногами, скинуть с моста, заставить прыгать в луже с голым задом.
Или просто убить.
Поймав себя на последней мысли, Тимур торопливо зажмурился и тряхнул головой. Нет-нет-нет, никаких убийств! Достаточно! Даже думать о таком нельзя, иначе чем он лучше того же Гаврилова? Тем более что тот никого собственноручно не убивал.
Но вот отпинать — да, отпинать можно!
— Я не знаю, что сказать, — призналась Ксюша.
Ну, если даже у неё слов нет — то что с остальных взять?
— Очень противно выглядит, да? — вздохнула Инга. — Ты больше не захочешь со мной общаться?
— Что?! Нет, нет! Вообще не противно, даже красиво! Просто… я не могла представить. Больно было?
— Очень. Но лучше один раз потерпеть, чем постоянно рисовать заново. Временные рисунки сильнее жгутся, чешутся, размазываются. А с татуировками можно хотя бы не бояться, что подведут в самый ответственный момент.