— Ты знаешь, кто такая Диана? — А вот это был действительно внезапный вопрос!
— В смысле? Я с ней жил. Я с ней спал. Я её документы на работе ксерокопировал, когда ей надо было. Конечно я знаю, кто она.
— Нет, я про другое. Ты знаешь, что она не человек?
— Ну… да. — Зачем скрывать, если Фрида, очевидно, тоже об этом знает?
— Она сама тебе рассказала? И тебя это не смущает?
Тимур пожал плечами, не зная, как объяснить словами всё, что в этот момент вертелось в голове. Как передать то ощущение, когда ты мальчик-подросток, и все твои ровесники взахлёб обсуждают девчонок, хвастаются первыми поцелуями, у кого-то уже начинают пробиваться усы, у некоторых даже на груди волосы растут, разговоры в школьной раздевалке ведутся такие, что у взрослых бы уши завяли, детство стремительно остаётся в прошлом… А ты живёшь от одной таблетки обезболивающего до другой, да и те не особо помогают, всё тело ломит, в глазах темнеет от любого резкого движения и периодически совершенно без причины поднимается температура. Отец нервничает, мама места себе не находит, одноклассники всё больше отдаляются…
Какие уж тут девчонки?! Только и остаётся, что украдкой пялиться на симпатичную соседку, не позволяя себе даже поболтать с ней нормально.
А потом ты падаешь ей под ноги. В обморок.
А потом она приводит тебя в чувство поцелуем и наконец-то (после всех врачей и обследований, после маминых слёз, после твоих собственных постоянных мыслей о смерти) объясняет, что с тобой происходит. Говорит про магию, про переизбыток силы, про сигиллы и медитации, про свою семью… Конечно, рассказывает, что она оборотень. Волчица.
Но на фоне всего остального тебя это совершенно не смущает.
— Кажется, я даже не удивился, когда узнал. Но это было очень давно. Очень.
— Значит, и сейчас не удивишься. Только можно я не буду говорить, а просто дам тебе прочитать? — Фрида достала из складок платья телефон, разблокировала и протянула Тимуру. — Однажды кое-что случилось… Я забыла очень важную вещь и с того момента решила всё записывать. На всякий случай. Вдруг опять забуду. Это не совсем дневник, скорее исповедь или что-то типа. Доступ есть у меня и у Стаса. Хотя он всё равно не читал, сказал, что и так всё это знает. Но на самом деле не всё, я там кое-что добавила совсем недавно. Просто не стала говорить ему перед свадьбой. Динка очень просила не выдавать её. Сказала, что сама всё объяснит… И мне, честно говоря, страшновато, как он отреагирует. Но вдруг всё нормально будет. Ты же нормально воспринял.
— Мне было четырнадцать лет, я бы и появление Терминатора нормально воспринял, — вздохнул Тимур. — А Динка эту твою исповедь не читала?
— Я же говорила, мы не подруги. Не настолько подруги. Просто так получилось, что… Ты лучше прочитай, пожалуйста. Так будет проще, чем объяснять вслух. Там не очень много, я скажу, что можно пропустить. Только не удивляйся. Пожалуйста.
— Постараюсь, — пообещал Тимур.
И честно постарался.
Не дневник. Без даты
Я не знаю, с чего начать, и это тот случай, когда начать с начала кажется не самой хорошей идеей. Даже мысленно не хочу возвращаться в ту точку, с которой всё началось. Но мне надо записать. Объяснить. Рассказать самой себе.
Вдруг я опять забуду?
Я до сих пор иногда просыпаюсь среди ночи и начинаю мысленно перечислять даты, события, имена людей. Представляю внешность знакомых, вспоминаю, чем завтракала три дня назад или что надевала накануне. Я так боюсь, что из моей головы снова исчезнет что-то важное! И ещё больше боюсь, что даже не замечу, если это случится. Просто забуду — и всё.
Стас говорит, что даже если я не замечу — заметит он. Я ему верю, он очень наблюдательный. Не представляю, что бы я без него делала. Умерла бы.
И это даже не фигура речи. Он меня спас. Буквально. После того, как я… Ну…
Даже не знаю, как сказать. До сих пор не знаю. Иногда думаю: «Какая же я дура была!», а иногда: «А что мне ещё оставалось делать?»
Как сейчас помню: лето, жара. Стою посреди улицы в домашнем халате, в домашних тапочках и с паспортом в руке. Вся в слезах. Люди оглядываются, пялятся, но молча. Хоть бы кто-нибудь помощь предложил. Хотя, если бы и предложил — приняла бы я?
Сама не знаю. Мне кажется, я мало что в тот момент соображала. Просто стояла и перебирала варианты: с крыши прыгнуть? С моста? Вены перерезать? Просто уйти в лес и там заблудиться?
В общем, такие вот примерно варианты. Не очень радостные.
Одно я знала точно: домой не вернусь. Никогда. Мать убьёт, и будет права — такие, как я, не должны жить. И детей заводить не должны. Пусть уж лучше Ксюха совсем меня не помнит. Пусть ненавидит. Пусть что угодно думает. Лучше уж совсем без матери, чем с такой, как я, которая может в любой момент…
Я не хотела!
Господи, нет, конечно я не хотела её топить. Просто я пыталась её выкупать, а она опять вырывалась и кричала, верещала на весь подъезд, и бесила этим невероятно. Соседи, наверное, думали, что я её режу. И я вдруг представила, что если она окажется под водой, то перестанет кричать. Может, даже немного испугается и наконец-то начнёт вести себя нормально. Хотя бы ненадолго.
И вдруг наступила тишина. Такая прекрасная тишина. Буквально на пару секунд. Мне рыдать хотелось от счастья.
А потом мать зашла. И увидела это всё. И так меня звезданула по затылку, аж искры из глаз посыпались. Зато мозги, кажется, на место встали, и я вдруг осознала, как это выглядит со стороны, и что я вообще делаю, и какая я идиотка. А если бы она захлебнулась? Если бы мать не зашла? Если бы я… на самом деле… Если бы…
На меня просто вдруг свалилось это осознание, как вагон кирпичей на голову, и я поняла, что натворила. Что меня нельзя подпускать к детям. К людям. Мне вообще нельзя жить.
Но ни на какую крышу я почему-то не полезла. Просто шла и шла, бесцельно. И пришла на вокзал.
Это сейчас там охрана и досмотр, а раньше попроще было. Я зашла — и никто на меня даже внимания не обратил. Прошла к поездам. Не знаю, зачем. Просто прошла. Может, хотела уехать далеко-далеко, туда, где меня никто не знает. Но от себя-то не уедешь, особенно без билета.
И я шла по платформе.
И мне поезд шёл навстречу.
И я подумала, что хороший же вариант. Не надо никуда лезть, не надо никаких лишних движений делать. Один шаг с платформы. И совсем не страшно. Один шаг.
А потом меня дёрнули назад и обматерили. Так дёрнули, что я на платформу грохнулась. Лежала, пялилась в небо и думала, что ладони ободрала, и локоть, наверное, тоже. И на заднице синяк. И тапки слетели. И мимо поезд идёт, гудит. И бежит кто-то.
Стас орал на меня, пока не охрип.
Я тогда не знала, что его зовут Стас. Даже лицо его разглядеть не могла, потому что ревела и ничего толком не видела. Думала, это охранник, или грузчик, или ещё кто-то такой, и сейчас меня будут бить. А он меня обнял, к себе прижал… материть, правда, не прекратил. И Анной Карениной обозвал.
Мне почему-то от этого так обидно стало. Из Карениной, конечно, так себе мать получилась, но она детей хотя бы не убивала. И тут, видимо, какие-то литературные ассоциации включились раньше, чем мозг, и я ляпнула в ответ:
— Я не Анна, я Фрида.
— Платок дать? — немедленно среагировал он.
И это было так тупо и так больно, как будто он меня ударил. Я аж сжалась вся и представила, что мне на том свете действительно будут до конца времён подавать… Что? Ванну с водой? Полотенце мокрое?
А он на самом деле достал из кармана платок и начал мне слёзы вытирать. Вытирал, а они текли, а он снова вытирал. Потом подхватил меня в охапку и понёс куда-то.
Вот так мы и познакомились.
Он приезжал бабушку с дедушкой проведать. Сошёл с поезда — а тут я.
Так он к ним в гости и явился: с полной сумкой сувениров и мной. Сказал, что больше никуда без присмотра не отпустит. А они как-то сразу захлопотали, подобрали одежду подходящую, ссадины обработали, есть усадили. Есть я не хотела, объяснить ничего не могла — просто сразу начинала реветь. Андрей Петрович, Стасов дедушка, налил мне рюмку коньяка, заставил выпить и отправил спать.
Я до этого не представляла, что такие люди бывают. Они волшебные какие-то оказались — и дедушка с бабушкой, и родители.
Ну, родители уже потом, когда мы в Москву приехали.
То есть Стас просто купил билет и привёз меня с собой в Москву. Это было похоже на тупой сериал какой-то. Хотя, если бы это был сериал, мы бы поженились и жили долго и счастливо.
А у нас вообще никакой любви не случилось, с самого первого дня он ко мне относился как к младшей сестрёнке, а я к нему… даже не как к брату, а как к какому-то ангелу с небес. Я его боготворила. И больше всего боялась, что как только он узнает правду, то сразу же выгонит меня обратно на улицу. Или вообще в полицию сдаст. Или в психушку.
Я до сих пор не знаю, куда положено сдавать таких, как я. Это только Стас считал, что меня надо не наказывать, а жалеть и защищать. Считал и считает. Говорю же, ангел.
В общем, Стас… Да, я ему всё рассказала. Совсем всё: про Ксюху, про ванну, про провалы в памяти, про дневник. Он повздыхал только, что дневник дома остался. Сказал, что, может, там нашлись бы какие-то важные детали или намёки на имя ксюхиного отца, если читать не в истерике, а с холодной головой.
Наверное, он был прав, но домой за дневником я всё равно возвращаться отказалась. За вещами тоже, паспорт есть — и хватит. Стас только настоял, чтобы я из универа документы забрала, раз доучиваться всё равно не буду. А я сразу поняла, что не буду. Ну какой из меня врач? Как мне людей спасать, если собственную дочь чуть не убила?
Это Стас — врач. И родители его. Династия у них. Семья. Нормальная человеческая семья, где все друг друга любят. Прекрасные светлые люди. И я — приблудное чудовище.
Я потом узнала, почему меня не прогнали. Хотя меня все уверяли, что и так бы не прогнали, но я точно знаю, в чём причина. У Стаса действительно была когда-то сестра. И она действительно попала под поезд — только не на вокзале, а в метро. Ехала из школы, дурачилась с друзьями, носилась по платформе, споткнулась — и всё. Несчастный случай, никто не виноват.