Алексей МихайловОсобенный день
Много сотворил Ты, Господи, Боже мой, чудес Своих…
(Псалом 39, стих 6)
Этот день обещал быть особенным. Сегодня он со своей музыкальной группой, наконец-то, выступает не на школьной дискотеке, а в модном клубе. Целый год напряженной работы и репетиций принес, наконец, плоды. Всю неделю Филипп пребывал в каком-то восторженно-растерянном состоянии. Как будто ему под ребра накачали обжигающе ледяной надежды, которая сковала все внутренние органы в один тяжелый жесткий комок и никак не могла нагреться, чтобы дать возможность воздуху свободно циркулировать в легких. Из-за этого у него не получалось свободно дышать.
Но он держался молодцом. Нельзя было показывать волнения. Ребята сейчас тоже наверняка на взводе. И если кто-то из них проколется, всё может посыпаться. А на нем, как на фронтмене, двойная ответственность.
Прозвенел звонок на перемену и Филипп, покидав в рюкзак школьные принадлежности, вышел в рекреацию. Там его ждали Андрей и Серафим. Басист и барабанщик. Они выглядели, как настоящие бунтари. Взъерошенные волосы, рубашки выправлены наружу, галстуки слегка опущены, рукава у школьных пиджаков подогнуты. На руках — кожаные браслеты и фенечки, на ногах тяжелые ботинки. Да и он от них не слишком отличался. Разве что у него было здоровенное серебряное кольцо, которое он по дешевке купил на одном из аукционов на Ибее.
— Домой? — скорее утвердительно спросил Андрей и водрузил на нос стильные солнечно-защитные очки.
Филипп еле заметно кивнул и слегка улыбнулся краем рта, чтобы поддержать образ. Они были местными рок-звездами. И красавчиками. Неспешно они направились в раздевалку, хотя всё их естество неистово рвалось на свободу. Прочь из этой душной школы!
Если бы кому-нибудь потребовалось запечатлеть момент школьного триумфа, то лучшей сцены было не найти. Они двигались среди толчеи по центру длинной школьной рекреации в ореоле славы. Казалось даже, немного с замедлением. А вокруг них сновали какие-то школьники из младших классов и каждый третий норовил поздороваться, девочки перешептывались и кидали на них мимолетные восторженные взгляды, одноклассники смотрели с завистью. Но ни Филипп, ни его друзья не обращали на хаос школьной перемены и привычные атрибуты популярности никакого внимания. Это был их день. Особенный день.
— Ну, что парни, по домам? — спросил Андрей, когда они, наконец, вышли на улицу.
— Во сколько собираемся? — уточнил Серафим, сутулясь и кутаясь в куртку.
— Вроде на шесть чек запланирован, — ответил Филипп и посмотрел на часы.
— Тогда через пять в клубе! — бросил Андрей с видом бывалого рокера и достал из кармана пачку сигарет, — Ты на чём домой?
— На тралике, — ответил Филипп, пожав плечами.
Альтернатив у него особо не было. Ещё летом родители сняли квартиру в другом конце города. Они хотели и его перевести в школу поближе, но Филипп яростно воспротивился. Учиться остался последний год. Менять школу, на его взгляд, было крайне глупо. Он мог не просто потерять друзей и все, чего он добился за эти годы, — авторитет, рок-группу, привычный ритм жизни и учебы, — но и потратить время и энергию на адаптацию в новом коллективе и выстраивание отношений с новыми учителями. Не говоря уже о том, что уровень образования в новой школе мог быть ниже, а это уже создавало определенные риски его поступлению в выбранный вуз. А у Филиппа на будущее были грандиозные планы. Он, как и его друзья, планировал поступить в Бауманку и продолжить двигать свое панк-музло в столице.
В общем, родители сдались. Разумных контраргументов доводам сына они не нашли, и он продолжил ходить в старую школу, тратя полтора часа в день на дорогу. Зато он всё сохранил. И это позволило их музыкальной банде продвинуться дальше. Ведь сегодня они играли не на очередной дешевой школьной дискотеке, а на престижном фестивале-конкурсе.
— Ну, бывай! — ухмыльнулся Андрей, закуривая сигарету от старой зипповской бензиновой зажигалки.
Им-то хорошо, они живут от школы минутах в пяти ходьбы. Спокойным шагом. Раньше и он жил с ними в одном доме. Только в соседнем подъезде. Так они и познакомились пару лет назад.
— Надо было тебе гитару с собой взять, — назидательно заметил Серафим, — мог бы ко мне пойти! В приставку бы порубились, а потом сразу в клуб!
— Да мне ещё переодеться надо. И вещи забросить, — неуклюже оправдываясь, пробормотал Филипп.
На самом деле домой ему не хотелось. Почему родители не могут решить квартирный вопрос? Зарабатывают вроде хорошо, а живут на съемных квартирах. И это не говоря ещё о дурацкой работе, из-за которой им приходится регулярно колесить по стране. Это Филиппа всегда жутко бесило. Он не мог оборудовать свой угол. Вешать плакаты и разрисовывать стены в съемных квартирах ему не разрешали, поэтому было стыдно приглашать друзей в гости. Слишком аккуратно, слишком чисто. Весь его рок-н-ролл помещался в гардеробе на трех-четырех вешалках и под пластиком на письменной столе.
— Ладно, не опаздывай! — улыбнулся Андрей и выпустил облако синего дыма, мимолетом беспокойно взглянув в сторону школы.
Они по своей давней традиции ударились кулаками и разошлись. Андрей и Серафим о чем-то весело болтая и размахивая руками, побрели домой. А он угрюмо поплелся на остановку.
Троллейбус пришел почти сразу. Филипп забрался внутрь и уселся на первое попавшееся пустое кресло. Днём в общественном транспорте всегда полно свободных мест. Филипп воткнул в уши наушники и уставился в новостную ленту. Настроение — боевое. Сегодня особенный день!
И тут его что-то кольнуло. Точнее, как будто кольнуло. В затылок. Длинной тонкой иглой. Филипп оглянулся и сразу же заметил этот злой немигающий взгляд исподлобья. Какай-то тип лет двадцати в черной болоньевой куртке и черной вязаной шапке неотрывно глазел на него с заднего сидения и не отвернулся даже в тот момент, когда встретился со взглядом Филиппа.
Это было довольно по-хамски. Филипп хотел было что-то крикнуть этому наглецу, но в итоге решил не связываться. Не хотелось рисковать. Сегодня особенный день. Концерт. Пальцы, да и лицо нужны целыми. В итоге Филипп изредка с неудовольствием посматривал на этого нацика. Тот все-также пялился.
Наконец, троллейбус доехал до нужной остановки. Филипп поднялся с места и вдруг увидел, что этот тип тоже встал и направился к соседней двери. Неужели все-таки будет напрашиваться на драку? Но почему? Куртка и шапка надежно скрывали панковский прикид Филиппа. И последнее время он ни с кем не конфликтовал. Да он вообще старался ни с кем не конфликтовать. Это не круто. Филипп стал лихорадочно соображать, что же делать. Звонить друзьям не имело смысла. Даже на такси они не успеют приехать и выручить его. Звонить родителям, — не вариант… Стыдно. Да и смысл?
Наконец, открылась троллейбусная дверь, и Филипп как можно непринужденнее вывалился на морозную мостовую. Он решил не обращать на гопника внимания. Вдруг пронесёт? Накинув капюшон на голову, он бодрым шагом направился к дому. Идти было минут десять — пятнадцать.
Его новый дом располагался в самом центре микрорайона, застроенного многоэтажками ещё в советское время. Чтобы пройти к дому от троллейбусной остановки, нужно было либо обходить длинную кирпичную пятиэтажку, которая как крепостная стена охраняла микрорайон от вторжения таких вот гопников, либо идти через прямоугольный проем, насквозь пронизывающий эту пятиэтажку и называемый в народе аркой. Обычно все обходили, заглядывая по пути в супермаркет. Но Филипп предпочитал проем. Так было на пару минут быстрее. В этом-то проеме его и догнал гопник.
Не сказать, чтобы Филипп удивился. Внутренне он уже был готов к возможной стычке с отморозком из троллейбуса. Но произошедшее все же стало неожиданным, а напор напавшего удивил и напугал Филиппа.
— Э-э-э, чувак, в чем дело? — возмущенно крикнул Филипп, которого гопник, схватив за рукав, грубо развернул к себе лицом.
Тот молча вытащил откуда-то из-за пояса выкидной нож. Филип бы его даже не заметил, если бы не этот щелчок при открывании. Слишком будничный. Лезвие ножа, такое обычное в своем металлическом блеске и такое невозможное средь бела дня в городской застройке, сработало как триггер. Филипп впал в ступор и даже не попытался сопротивляться или вырваться и убежать.
Он отказывался верить, что всё это происходит на самом деле. В такой особенный день. Но зачастую самая что ни на есть жесткая реальность протекает, облачившись в камуфляж сна. Филип увидел быстрый целеустремленный удар. Второй. Третий. Он не почувствовал боли, но услышал мерзкий треск рвущихся тканей. Услышал ушами и почувствовал этот треск всем своим телом, всеми нервными окончаниями.
— Постой! — хотел крикнуть он.
Ещё удар, ещё!
— Помогите!
Ещё!
— Хватит!
— Сдохни, тварь! — услышал он звериное рычание, обдавшее его жаром кислого дыхания и ненависти.
Ещё удар! И тут пришла боль. Откуда-то издалека. Из далекой дымки, стелющейся на горизонте сознания. Она стала расти, расти, расти и он, почувствовав, что не может больше терпеть, закричал и устремился к ней навстречу, чтобы поскорее покончить с этим безумием. В туманное далеко, откуда приходят сны.
Когда он открыл глаза, то увидел над собой серые плиты перекрытия. Он лежал на заснеженном асфальте во все том же проеме под домом. Было тихо, если не считать шума проезжавших невдалеке автомобилей. Рядом никого не было. Не было боли, не было страха. Только недоумение.
И тут он вспомнил яростного безумного демона, бесчисленное число раз вонзающего свой жуткий клинок в его живот. Филипп чуть не задохнулся от навалившегося на него ужаса. Он боязливо приподнял руку, но боли не почувствовал. Аккуратно, ощупал себя. Вопреки ожиданиям не было никаких болевых ощущений. Как будто и не было нападения. Только куртка измазана кровью. Он долго и бестолково смотрел на красную ладонь, потом расстегнул молнию и, засунув ладонь под куртку, ещё раз осторожно ощупал живот. Тонкие, липкие, дрожащие пальцы то и дело натыкались на рваные дыры в рубашке и жуткие раны на коже. Боли по-прежнему не было. Точнее была, но не острая, а какая-то поверхностная, терпимая.