— Ну что ж, — рассудительно начал Хартфорд и, протянув к огню худые длинные ноги, жестом предложил Тоби коньяку. То была не беседа с воспитательной целью, а консультация и, стало быть, случай особый. — Если вы и впредь будете заниматься так же упорно, как в последний месяц, и на будущий год не потеряете темпа, можно считать, что перспективы у вас неплохие, я бы сказал где-то посередке между умеренными и блестящими. — Тоби явно был ему по душе, хотя знал он о нем мало — разумеется, ему было известно, из какой среды вышел его ученик, но не более того. Понимал он и то, что Тоби честолюбив, но куда приведет его честолюбие или хотя бы к чему он сам стремится — об этом Хартфорд не имел представления.
— Если сумеете перебороть себя и одолеть такие вопросы, которые наводят на вас тоску…
— Взять хоть Калонна!
Тоби позволял себе некоторую вольность в обращении с Хартфордом — ведь между ними было всего несколько лет разницы.
— …вот именно, и перестанете чересчур увлекаться чисто романтическими сторонами проблемы, все будет хорошо. Французская революция — это вам не только Диккенс[10] и Çа ira[11].
— Вам никогда не бывает скучно, доктор Хартфорд?
— Довольно часто. Но поддаваться этому — непозволительная распущенность: все равно что слишком много пить или слишком много спать. Перебарывать себя даже интересно, поверьте мне. Когда удается одолеть трудный вопрос, понять его в должном контексте, испытываешь большое удовлетворение. Даже самым выдающимся романистам порою надоедали их персонажи, и им приходилось себя перебарывать. Ну, не Толстому, конечно, — тот вообще величайшее и непостижимое исключение из всех правил. Налейте себе коньяку, а? Что-то не хочется вставать. У вас бывает лень душевная, и только порой, а у меня — лень физическая, притом постоянная.
Хартфорд был холост и жил в колледже, но все знали, что он собирается жениться и ведет переговоры о покупке дома на Чосер-роуд.
— Чем бы вы хотели заниматься, Тоби?
— Пока не знаю. А другие знают?
— Те, кто метит высоко, обычно знают. Во всяком случае, в большинстве. У некоторых из них цель одна — взлетать все выше и выше, а куда их в конце концов занесет, — это им все равно.
— Ну, я-то высоко не мечу. Но я знаю твердо: мне нужно зарабатывать на жизнь. Вы были ненамного старше меня, когда написали первую книгу.
— Незрелую, преждевременную. И все же, должен признаться, она свою роль сыграла.
Тоби глядел на него с таким нетерпеливым, глубоким интересом, что Хартфорд, словно загипнотизированный его взглядом, дал разговору уйти в сторону: стал рассказывать о начале собственного пути. Поговорить о себе с Тоби было приятно: у него был особый дар — он так умел слушать!
— Ну, где мне с вами равняться, — сказал Тоби, когда Хартфорд кончил.
— А почему же нет? Пусть не сейчас, пусть потом. Стиль у вас недурен. Слушайте, ко мне скоро должен прийти студент. А вы действуйте в том же духе, и если я чем-нибудь смогу быть вам полезен, сделаю все возможное.
Но после этой приятной, успокоительной беседы Тоби ждал разговор совсем другого свойства. Он еще раньше условился с Бобом Катбертсоном, что зайдет к нему за сорок пять минут до обеда и они пойдут в столовую вместе. Боб сидел, опустив плечи: стиснутые кулаки зажаты между коленями, глаза — затравленные.
— Что с тобой стряслось?
— Обрюхатил девчонку.
Тоби задал сам собою напрашивающийся вопрос:
— Ты уверен?
— В том, что обрюхатил, или в том, что это я?
— И в том, и в другом.
— Вполне.
Тоби сел.
— Расскажи-ка мне все. То есть если хочешь, конечно.
История оказалась донельзя банальная. Девушка работает в магазине тканей, и Боб подцепил ее, когда покупал носовые платки. Зовут ее Рита Чемпиен, ей девятнадцать лет, и он у нее первый. Как на грех, добавил Боб, отец у нее полицейский. Услышав это, Тоби с трудом сдержал улыбку.
— И что же ты собираешься делать?
— А что я могу поделать? У нее уже два месяца. Перепробовала все: и с лестницы прыгала, и джин пила, и горячие ванны принимала, и таблетки глотала — никакого толку.
— Она хочет, чтобы ты на ней женился, — сказал Тоби, и прозвучало это отнюдь не вопросительно, то была констатация факта.
— Если б ей только удалось от этого избавиться! Ну как я могу на ней жениться? Ведь мне бы пришлось бросить учебу и пойти работать. Ничего другого не остается.
— Нельзя тебе бросать. Сдашь в будущем году выпускные, а уж потом сможешь зарабатывать как следует.
Вид у Боба был такой, словно он вот-вот расплачется. Тоби достал из шкафа пиво, налил ему.
— Слушай, Тоби, ты не знаешь, к кому с этим обратиться?
— Не по моей линии. Могу осторожно поспрошать кое-кого.
Но кого же, собственно? В узком кругу его друзей беспутство было не в чести.
— Значит, подпольный аборт, — сказал Боб с горечью. — Сплошная мерзость, антисанитария, опасность.
— А если не это, что тогда? Сам подумай.
И тут пришел Эйдриан. Вид Боба испугал его.
— Что случилось? Я врезался в какой-то разговор?
— Вы уж не взыщите, отец Стедмэн, — сказал Боб, и в голосе его было еще больше горечи, чем раньше, — нам бы сейчас очень не повредили пастырские наставления.
— Пока я не вправе никого наставлять, — ответил Эйдриан просто. — Но может, ты скажешь, в чем дело?
Боб был явно не в силах говорить, так что пришлось Тоби рассказывать всю историю.
Вправе был Эйдриан наставлять других или не вправе, но именно этим он и занялся.
— Ты, разумеется, должен на ней жениться, — сказал он.
— Ну, понес поповскую ахинею, — буркнул Боб уже обычным своим тоном. — Нам необходимо от этого избавиться, вот какое дело.
— Но это было бы убийство, — объявил Эйдриан.
— Нельзя ли без громких слов? Пока это даже не живое существо.
— А по-моему, живое — с той секунды, как оно зачато. Кстати, это установлено точно?
— Она проверялась. Делали пробу на кроликах.
— Аборт запрещен законом. Но даже если бы и разрешался…
— Кончай. Как я могу жениться?
— Хотя бы для проформы…
— Но кто будет содержать ребенка?
— Это же твой ребенок!
— Знаю, — сказал Боб с неожиданной трезвостью. — Думал об этом. Но это не меняет дела.
— Допустим, вы сможете от него «избавиться», как ты выражаешься. Избавиться от живой души. Почем ты знаешь, кем бы этот ребенок стал, если б ему дали родиться?
— Кретином, с вашего позволения.
— А вдруг — ну, например, Эйнштейном. — Эйдриан назвал это имя обдуманно, памятуя о дарованиях самого Боба.
— Да брось ты.
— Никто из нас не имеет права лишать человека жизни.
— Он же еще не живой.
— Ничего подобного. Живой, и даже очень.
Они помолчали. Потом Тоби сказал:
— Спустимся-ка лучше в столовую.
— Мне кусок не полезет в горло, — возразил Боб.
— Ну, а я не могу позволить себе такую роскошь — пропустить обед. И тем временем я пораскину мозгами.
И Тоби ушел, предоставив Бобу выслушивать наставления Эйдриана и спрашивая себя, долго ли Боб сможет их выдержать.
Ему было жаль друга. Вообще-то история банальная, но от этого не легче. Боб по натуре человек честный: он уверен, что должен поступить именно так, как говорил, — пойти работать, даже если из-за этого рухнет его научная карьера в Кембридже. Рассчитывает, что с такими оценками, какие он получил за первую часть курса обучения, ему удастся найти место учителя. Но ведь это было бы куда ниже его истинных возможностей! Интересно, что являет собой эта девица? Тоби представил себе вульгарное, худосочное создание с крашеными волосами.
…Фарфор и стекло посверкивали в свете люстр и бра, на стенах мягко блестели портреты прежних ректоров колледжа и прославленных покойников; сев за длинный стол, Тоби увидел входящего Эйдриана — тот был подавлен, удручен, но не подошел к нему, сел поодаль.
Во время обеда к Тоби пришло решение. Из столовой он снова отправился к Бобу и застал его в прежней позиции: сидит на стуле, но теперь еще и руки его, по-обезьяньи длинные, свисают чуть не до полу.
— По-моему, я кое до чего додумался, — сказал Тоби. — Тебе надо поговорить с Маркемом. (Это был наставник Боба.)
— А что он может сделать?
— Он старик дошлый. Для таких вот случаев его и держат.
Боб считался с мнением Тоби, верил ему. Ему вообще верили, хотя основания для этого были не всегда.
— Ну, если ты так считаешь…
— Ты Риту любишь?
— Пожалуй, да. Девчонка смазливая, не хуже других, но умишка ни на грош.
— Ну, может, у нее просто ум не такого склада, как у тебя. Вообще-то редко у кого из девушек бывает твой склад ума. Значит, я думаю так. Думаю, надо тебе с ним потолковать.
Поднявшись со стула, Боб споткнулся: он добрел до шкафа и налил себе еще пива. Предложить пива Тоби он забыл, но тот сам о себе позаботился.
— Завтра схожу, — сказал Боб.
— Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Сейчас только четверть десятого. Сходил бы узнал, может, он сразу тебя примет.
— Черт возьми, да я еще ничего не продумал.
— Я же сказал: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
Боб вышел из комнаты позвонить. А вернувшись, сообщил:
— Он нас примет прямо сейчас.
— Нас? Я-то буду просто в качестве бесплатного приложения.
— Мне понадобится поддержка. Он может мне башку снести напрочь.
— Кто, Маркем? Да он мухи не обидит.
— Ну, все равно. Если только ты в силах — двинулись.
И они пошли к наставнику Боба. Маркем, низенький тучный лысый человечек, встретил их приветливо и вместе с тем настороженно.
— Вы ведь знаете Тоби Робертса, — сказал Боб.
— Знаю, конечно, хотя пути наши скрещиваются довольно редко. Присаживайтесь оба. Ну, что у вас за беда?
Когда Маркем узнал, что произошло, грузное тело его сотряс глубокий вздох — и во вздохе этом была бездна житейской мудрости.