ранился на восток, тем самым не была ограничена рамками особого пути между Западом и Востоком [Kocka 1995b; Materialien 1995: 591f].
Намечающаяся европеизация взгляда на катастрофы XX столетия выходит за привычные границы национальной истории (и это стоит приветствовать). Тем не менее невозможно и непозволительно забывать о том, что Германия была центром европейского фашизма и что Вторая мировая война, как и Холокост, исходила именно отсюда. Европеизация понимания национал-социализма имеет четкие пределы [125]Как бы то ни было, вопросы, ответ на которые искала теория особого пути, остаются острыми и по сей день.
Как обстоят дела со слабеющей убедительностью теории особого пути, по мере того как национал-социализм все дальше уходит в прошлое? Как можно предположить спустя пятьдесят с лишним лет, после новой важной вехи (1989–1990), в контексте социально-экономических и социокультурных проблем, которые типичны не только для Германии, но и в целом для современных западных обществ, сила возможных толкований, содержащихся в теории особого пути, уменьшается, и было бы хорошо, если бы стремление понимать немецкую историю sub specie «1933 года» ослабло. Долгая фаза самокритики, которая нашла отражение в подчеркнуто скептическом взгляде на немецкую национальную историю, предположительно уже завершилась [126]Тем самым убедительность теории особого пути разрушилась, поскольку она отвечает на вопросы, которые сейчас, в конце столетия, едва ли кем-то задаются.
Об этой тенденции свидетельствуют некоторые из сегодняшних дискуссий историков и публицистов. Кроме того, бросается в глаза, что сравнительный анализ обращен сегодня больше к сопоставлению между коричневыми и красными, фашистской и коммунистической диктатурой, которое долгое время табуировалось, чем к сравнению между развитием Германии, приведшим к диктатуре, и западноевропейскими путями развития, которые такая судьба миновала.
Правда, не подлежит сомнению, что интерес к национал-социалистической Германии и ее чудовищным преступлениям нисколько не ослабевает. Чем интенсивнее историки занимаются второй немецкой диктатурой — ГДР, тем больше внимания уделяют и первой — национал-социалистической. Национал-социалистическая Германия больше представлена в историческом сознании сегодня, чем двадцать лет назад, и непохоже, чтобы ситуация в ближайшем будущем изменилась. Немецкая катастрофа 1933–1945 годов, лишь частью которой, хотя и наиболее ужасной, был Холокост, остается периодом, когда немецкая и мировая история переплелись особенно плотно, теснее, чем когда-либо еще в Новое время. Это неприятно и неизбежно: часть истории, которая не исчезает со временем, а становится все более явной. Пока это так, вопросы, на которые отвечала теория особого пути, останутся актуальными.
Все аргументы в защиту теории особого пути действительны, конечно, только при том условии, которое значительно ограничивает ее амбициозность. Она имеет смысл лишь тогда, когда речь идет об обсуждении вопроса, почему Германия при определенных условиях извратилась до тоталитарной, фашистской системы, в то время как в западных странах, с которыми немцы традиционно охотно себя сравнивали, при сходных обстоятельствах этого не произошло. Этот вопрос привел к критическому взгляду на немецкую историю с точки зрения идеи особого пути, и в нем присутствовал контекст, в котором критическая теория особого пути изначально была сформулирована. Она возникла на основе жизненного опыта и познавательного интереса двух поколений — эмигрантов и ссыльных, а также их более молодых последователей, которые видели себя частью «Запада» и хотели согласовать бремя своего прошлого с перспективами своего будущего. Как ответ на поставленный вопрос и как часть упомянутого контекста, теория особого пути продолжает сохранять смысл, хоть и в иной по содержанию форме. В остальном она вводит в заблуждение. Если, например, проводить сравнительное исследование региональных или национальных процессов индустриализации в плане их зависимости от доиндустриальных структур или сопоставлять образовательные системы различных стран с точки зрения эксклюзии и инклюзии, то теория особого пути неуместна. Принимая во внимание большинство вопросов, каждая страна и каждый регион вступают на свой особый путь. Применительно к большинству тем и проблем идея особого пути Германии едва ли служит необходимым ключом. Амбициозность и полезность этого подхода тесно связаны с определенными вопросами и интересами исследования. В данных границах подход и продолжает существовать.
В представлении об особом пути немецкой истории есть компаративное ядро. В нем с определенных позиций немецкий путь развития сопоставляется с путями развития в Западной Европе и в Северной Америке, при этом предполагается наличие сходств (например, в уровне социального развития и в вызовах, с которыми необходимо справиться) и ясно обозначаются различия. И все же высказывания, касавшиеся теории особого пути, редко вытекали из равноправных сравнений, при которых каждая из вовлеченных единиц сравнения исследуется с одинаковой точностью и обстоятельностью. Наоборот, подход, связанный с особым путем, чаще всего использует крайне асимметричный тип сравнения — скорее сравнительную перспективу, чем полноценное сопоставление. Познавательный интерес здесь направлен на лучшее понимание истории собственной страны с учетом определенных вопросов. С этой целью для сравнения используется краткий эскиз истории какой-либо другой страны или стран, чтобы на таком фоне выявить особенности интересующего предмета, например Германии.
Как видно из истории идеи особого пути, асимметричные сравнения часто рискованны. Опирающееся, как правило, на избранную научную литературу краткое описание фона, на котором проводится сравнение, — в данном случае эскиз истории одной из западных стран или «Запада» в целом — может оказаться столь селективным, поверхностным, стилизованным и идеализированным, что это приведет к искаженным результатам. Кроме того, можно возразить, что асимметричное сравнение подразумевает несправедливое отношение к выбранному для сопоставления объекту, поскольку при этом он не изучается полноправно, а лишь используется. На другого смотрят, чтобы лучше понять себя.
Тем не менее можно привести аргументы и в пользу асимметричного сравнения, стремясь избежать поверхностности и искажений. Оно имеет преимущество с точки зрения экономии труда, так как не требует одинаковых затрат для сопоставляемых единиц. Для диссертаций и других работ, связанных с временны́ми ограничениями, асимметричное сравнение часто является вообще единственной возможностью провести компаративный анализ. Даже в асимметричной форме оно приводит к вопросам и ответам, которые не были бы поставлены или даны без компаративного подхода. Если задуматься, сколь сильны национально-специфические приемы в истории Нового времени (а также в современной истории [Kleßmann 1982; Kocka 1993]), то многое будет свидетельствовать в пользу расширяющей горизонты сравнительной перспективы, даже если она применяется не сбалансированно, а лишь асимметрично. Хотя асимметричное сравнение может привести к неясным выводам и искажениям, оно способно стимулировать эмпирические исследования, которые приведут к коррекции изначально односторонних гипотез и промежуточных результатов.
На примере дискуссии о теории особого пути становится очевидным, насколько результаты сравнения зависят от выбора объекта для сопоставления. Если сравнивать немецкий торговый средний класс XIX века с его нидерландскими или английскими аналогами, то он представляется менее влиятельным, могущественным и буржуазным. Если рассмотреть его в перспективе сравнения с Центрально-Восточной и Восточной Европой, то он, напротив, окажется сильным и явно буржуазным. Перспектива сравнения с Западом позволяет считать немецкий национал-социализм отклонением. На основании сравнения с Южной и Юго-Восточной Европой он предстает частью явления, охватившего большие территории Европы. Выбор объекта для сопоставления не зависит исключительно от научных соображений, скорее значение имеют нормативные решения и личный опыт. Об обусловленной этим селективности сравнения нельзя забывать: смена сопоставляемых объектов способствует ее осознанию и уменьшению.
Решительную «ориентацию на Запад» сравнительной перспективы также можно оправдать положительными причинами, несмотря на свойственную ей избирательность. В исторической науке сравнение служит различным целям и выполняет много функций. В случае дебатов об особом пути оно полезно для коллективной проверки и критики идентичности. Сопоставление с Западом позволяет увидеть альтернативы исторического развития (в данном случае более подходящие, нефашистские, менее диктаторские варианты), которые, к сожалению, не были реализованы в немецкой истории. В свете таких альтернатив, не только возможных, но и ставших реальностью в странах, с которыми осуществляется сопоставление, ход немецкой истории представляется менее неизбежным и однозначным, то есть является скорее проблемой, а не фактом. Историческое сравнение полезно для критики, и теория особого пути в дальнейшем займет в нем свое место.
Пер. с нем. Екатерины Заболотской
[Augustine 1994] — Augustine D. L. Patricians and Parvenus: Wealth and High Society in Wilhelmine Germany. Oxford, 1994.
[Berger 1997] — Berger S. The Search for Normality: National Identity and Historical Consciousness in Germany since 1800. Oxford, 1997.
[Blackbourn, Eley 1980] — Blackbourn D., Eley G. Mythen deutscher Geschichtsschreibung: Die gescheiterte bürgerliche Revolution von 1848. Frankfurt am Main; Berlin; Wien, 1980.
[Blackbourn, Eley 1984] — Blackbourn D., Eley G. The Peculiarities of German History: Bourgeois Society and Politics in Nineteenth-Century Germany. Oxford, 1984.