Через минут двадцать все устало поднялись, а мне даже пришлось помогать подниматься. Меня так страшно потянуло в сон, что я, растирая веки руками, не давала окончательно слипнуться глазам. Шли в полном молчании пока сзади далеко-далеко не раздались одиночные выстрелы, а за ними довольно быстрая стрельба очередями. И не из одного, а из десятков автоматов стреляли.
– Хе-хе, – сказал солдат, что поддерживал меня за локоть другому, идущему впереди: – На Севу нарвались. Ну, он им сейчас устроит показательные стрельбища.
Второй не поворачиваясь, усмехнулся и ничего не сказал. Я очень тихо спросила у помогающего мне:
– Это вы про того человека на дереве?
– Ага. – В тон мне ответил глядящий. – Севка – профи. Сейчас отстреляется, спустится, сменит позицию и добьет любого, кто на него там прет. А его ребята никому подобраться не дадут.
– А его самого не убьют? – Спросила я.
Дернув плечом с автоматом, и скривив усмешку, он ответил мне:
– Такие как он бессмертны. Сева неделю назад из засады с тремя автоматчиками роту на марше выкосил. Повыбивал офицеров и старших, пока остальных наши к земле прижимали. А потом, как в тире отработали. Да и сейчас… он бы не начал бой, если бы не был уверен. Ушел бы в сторону.
Я молча представила себе роту, и четырех человек против нее. Как-то верилось очень плохо. Но я знала, что такими вещами не хвастаются без основания. И всегда есть возможность проверить. И, наверное, эти-то проверили. Звуки стрельбы стихали. Последними я слышала одиночные выстрелы, и отчего-то надеялась, что это незнакомый мне Сева отстреливается от южан. Хотя отчего я так "болела" за него и почему тогда решила, что он южан убивает, не знаю.
Еще минут сорок мы двигались лесом пока нам на встречу не стали попадаться другие глядящие по форме и без. Сопровождающие меня здоровались со многими. Некоторые из встречных начинали идти рядом переговариваясь со своими знакомыми. Иногда я ловила на себе любопытные взгляды и немного смущалась от них. Я представляла, что эти мужчины обо мне рассказывали, описывая в какой ситуации поймали. Становилось жутко стыдно, но от этого я только решительней смотрела перед собой и шла, ускоряя шаг. Даже боль от стыда куда-то отступала. Солдат, помогавший мне, решив, что он больше не нужен, отпустил мой локоть и теперь просто шел рядом.
Как-то очень неожиданно мы оказались в лесной деревушке. В странной деревушке со странными домиками. Вместо опор стенам домов служили живые деревья. И в домиках этих было по несколько этажей. Некоторые деревья до самых высоких крон были оббиты досками и толстыми жердями, из которых стены и делали. Усадив меня на выкорчеванный пень и оставив под охраной автоматчика, будто я, такая маленькая могла как-то им навредить, офицер увел остальных солдат и ушел сам. Правда вскоре он вернулся с пожилым мужчиной и, указав на меня, сказал:
– Осмотрите ее доктор. А потом ко мне направьте. Мне показания надо снять с нее. Я пока хоть пообедаю по-человечески. – Потеряв ко мне всякий интерес, он спросил у проходящего мимо молодого солдата по форме глядящих: – Что там на кухне?
– Каша. – Небрежно сказал тот, но чуть более с интересом добавил: – Правда, с мясом.
Офицер ушел, а меня доктор поманил за собой и я, поднимаясь, в сопровождении солдатика поковыляла за ним. Мы не вошли в один из построенных вокруг живых деревьев домиков. Наоборот мы спустились в землянку. Солдат остался снаружи и я, пока доктор поярче разжигал несколько керосиновых ламп, постаралась привыкнуть и к сырым запахам и к этой полутьме.
– Жалобы есть? Кашель интересует и чесотка.
Я, все еще ломая себе руки у спуска, отрицательно помотала головой.
– Ну, давай иди сюда. – Сказал доктор и одел стетоскоп. Когда я подошла, он попросил меня задрать маечку под горло и я, краснея, показала ему свою грудь. Пожилой врач равнодушно приложил холодный металл прибора к верхней части груди и попросил, чтобы я глубже дышала. Я старалась, как могла, пока он двигал стетоскопом. Вдруг я почувствовала головокружение и чуть не свалилась. Надышалась, называется. Поддерживая меня за руку, врач сказал мне повернуться и стал слушать меня со спины. Но уже я не старалась дышать глубоко. Еще не хватало свалиться в этой землянке с усыпанным опилками полом. Повернув меня лицом к себе, сидящий на чурке из ствола дерева врач взял мои ладони в руки и внимательно что-то стал высматривать меж пальцев. Даже поскреб зачем-то. Потом попросил меня нагнуться и показать голову. Хорошо, что я ее вымыла. Я представила отвращение, с каким бы этот мягкий и добрый на вид человек копался бы в них, и меня передернуло. Предложив мне сесть на другую чурку, напротив себя и пряча стетоскоп в карман военной куртки, мужчина спросил:
– Жалобы есть?
Покраснев, я кивнула. Я была так напугана болями и произошедшим со мной, что не смогла не сознаться этому спокойному и уверенному человеку. Мне надо было хоть у кого-то помощи попросить.
– Говори, девочка. – Сказал мужчина и выслушал меня. Только вздыхая и качая головой, он дослушал, и когда я разревелась, прижал мою голову к себе и сказал: – Всякое в этой идиотской жизни случается. И ублюдков много попадается. Хорошо, что ты сбежала от них. А проблемы мы твои решим. Пойдем.
Он сам меня вывел из землянки и, держа за руку, повел к одному из домиков. Войдя в почти темное помещение, я не сразу разглядела сидящих за столом мужчин, и замерла на пороге, привыкая к сумраку.
А доктор прошел за стол, и сев обратился негромко к одному:
– Василий, мне бы в деревню девочку переправить. Сережа сегодня привел из рейда.
Я заметила, уже привыкнув к сумраку, как названный Василием поднял на меня взгляд, отрываясь от какой-то тетради перед собой, и долго рассматривал мое лицо. Наконец, он перевел взгляд на доктора и сказал:
– Через три дня пойдут ребята в деревню. Тогда и отведем.
– Это долго три дня. У нее температура повышенная. Да и…
– Роман Камилович, из-за температуры я не подставлю под риск ни жителей, ни своих бойцов. Я сам с температурой. И вон Тёма тоже. Странно, что мы после той засады в болоте еще воспаление легких не подхватили.
Названный Тёмой до этого державший голову на сложенных на столе руках приподнял ее и мутно поглядел сначала на доктора с Василием, а потом и на меня.
– Выйди девочка. – Попросил меня врач, и я послушно переступила за порог, где меня уже ждал автоматчик. Подмигнув, он закурил и даже предложил мне. Я, конечно же, отказалась. Не то чтобы я в интернате не курила ни разу, просто при этих взрослых мне было боязно вот так открыто стоять и пускать дым.
Из-за символической двери в виде тряпки вывешенной на входе, я хорошо слышала, что говорит доктор:
– Ее изнасиловали. И с неделю продолжали насиловать. Видно в раны грязь попала начался воспалительный процесс. Она, конечно, крепится, но я представляю себе КАКАЯ это боль. И думаю заражение сам остановить не смогу. Там промывать надо, колоть антибиотики, и просто в чистоту ее надо. Если еще антибиотики я смогу ей колоть, то вот как ей чистоту обеспечить здесь… да и с промывкой я, знаете ли, того… только если уж действительно выхода нет. Плюс конечно нужен еще осмотр профессиональный. Она говорит, еле трусики от выделений отстирала…
– Можно мне без таких подробностей, Роман Камилович? – Попросил голос Василия. И в домике повисла тишина.
Незнакомый мне голос сказал:
– Давай я ее отведу. Если она ходит, конечно. На руках не понесу. Вон возьму своих парочку и смотаемся туда обратно. Если с утра выйдем за сутки управимся. Операций на эти дни не запланировано. А малой помочь надо.
Через минуту молчания Василий сказал:
– Серега притащил, пусть он и отведет…
– А на обходы ты сам завтра поведешь? – Насмешливо спросил незнакомец.
Что-то, промычав, Василий сказал:
– Я завтра на весь день с разведкой к реке ухожу. Надо посмотреть места для форсирования. К нам будут остатки Попова прорываться. Их там жмут по-черному. Думают, на этой стороне лучше будет. Идиоты. – Через некоторое время Василий спросил: – Роман Камилович, она точно три дня не потерпит до планового рейда? Через три дня за продуктами пойдем. Может, потерпите с ней?
Доктор ответил не сразу, он видно тщательно обдумывал слова, прежде чем говорить:
– Через три дня она может быть сама ходить не сможет, и зараза перекинется на кровь. Я не говорю о чисто женских вещах. Я говорю о понятном. Заражение крови и мы ее не вытянем. У меня нет здесь ни запасов крови, ни препаратов для снижения иммунитета.
Мне отчего-то стало так стыдно, что моими проблемами обременяют этих взрослых серьезных мужчин. Но боль, жгущая меня внизу живота, заставила забыть и о стыде и обо всем другом. Я, скрывая свои движения, переменила позу, чтобы было не так больно. А ведь доктор прав, подумала я тогда. Через три дня, если ничего не делать я, может, и ходить не смогу.
– Ладно, Тёма, отведи ее в деревню. – Устало согласился Василий. – Сдай с рук на руки Полине Николаевне. Он женщина мудрая, повидавшая все, и всех знающая. Придумает, как помочь. А медикаменты в деревне есть. Только давайте с утра и чтобы до ужина вы вернулись. Если силы будут, наберите, что сможете из подготовленного нам.
Незнакомый голос сказал:
– Хорошо. Пойду я сейчас тогда спать, а то глаза слипаются и бошка болит. Буду нужен, вызывайте не думая.
– Если сейчас ляжешь, то ночью проснешься и будешь до утра мучиться. – Сказал Василий. – Потерпи. Сходи, проверь дальние посты. И голова проветрится, и до вечера время убьешь.
– Угу. – Как-то без энтузиазма прозвучал голос.
Я отошла от входа, чувствуя шаги приближающихся мужчин. Первым вышел добрый доктор, а уже за ним тот, кого называли Артемом. Поглядев на меня при солнечном свете, этот мужлан положил свою тяжелую руку мне на плечо, так что я чуть не упала на подогнувшихся ногах и сказал требовательно:
– Идем, малая.
Они с доктором подвели меня к другому дому на дереве и, указывая мне на лестницу, из длинных жердей ведущую на второй этаж, Артем сказал: