Лёша схватил колонки и поставил их на подоконник. Строители задрали головы, замахали ему руками, подняли большие пальцы вверх, заулыбались. Он помахал им в ответ и вернулся к своему курсовику, напевая очередную заморскую абракадабру. Хорошее настроение — это штука, которая, если ею поделиться, возвращается в двойном размере. Так даже чертить стало
приятнее. Тем более что работа была уже почти закончена.
Этот курсовик по инженерной графике уже пару месяцев перемещался между письменным столом в Лёшиной комнате в Тучковом переулке и дачей лучшего Лёшиного друга — Олега Баринова, постепенно преображаясь. Огромную замысловатую схему требовалось выполнить на 24 формате ватмана, и работа была проделана гигантская. Лёша такое ужас как не любил. Сидеть и аккуратно чертить чёрт знает что, ещё и штамп этот идиотский… То ли дело математика. Щёлкать задачки быстрее всех в группе, включать мозг, решать то, что другие решить не могут, — вот это было интересно! А тупое вычерчивание никому не нужных схем ему не нравилось совершенно. Но он всё равно старался сделать курсовик хорошо и прилежно трудился над ним всю весну.
Склонившись над ватманом и наморщив лоб, Лёша тщательно выводил штамп. (И кто только придумал эти штампы! Кому они вообще нужны? Маразм полнейший!) Несколько тонких тёмно-серых линий — и чертёж наконец-то был готов. Лёша откинулся на спинку стула, потянулся, оглядел лист целиком, удовлетворённо выдохнул. О, это чувство, когда заканчиваешь долгую, нудную работу! Разве может оно с чем-нибудь сравниться? Вряд ли. Вот он, запах свободы! Его, то есть запах, не портила даже неумолимо приближающаяся сессия. Но это потом, ещё целый месяц впереди. Лёша придирчиво оглядел чертёж. Красота!!! Ровненько, аккуратно, ну загляденье. Однозначно должны поставить 5. Он был страшно горд собой. Выполнить такую работу, возможно, не подвиг, но что-то героическое в этом точно есть.
Лёша бережно свернул драгоценный ватман и осторожно засунул в тубус. Закинув его через плечо, в расчудесном настроении он слетел вниз по лестнице и направился в сторону метро по майским василеостровским улицам. Ехать ему предстояло недалеко: три остановки до «Петроградской». И от метро до здания ЛЭТИ ещё километр пешком. По хорошей погоде — одно удовольствие! В голове звучали песни «Аббы», солнышко пригревало, впереди его ждала заслуженная пятёрка — жизнь была однозначно прекрасна!
По пути к институту на Петропавловском мосту через реку Карповку он встретил одногруппника Игоря Литвиненко, который, облокотившись на перила, тоже наслаждался жизнью, параллельно втягивая в себя сигаретный дым. Лёша остановился обсудить последние институтские новости. Курить он не курил, а вот поболтать со знакомыми всегда был рад. Аккуратно прислонив тубус к чугунной решётке, начал в красках рассказывать про новый альбом «Аббы» (который, конечно же, новым был только в Советском Союзе, остальные жители планеты наслаждались им уже несколько лет). Игорь слушал внимательно, музыкальные новости занимали его явно больше учебных вопросов. Не выпуская сигарету изо рта, он подтянулся на руках и, взмахнув ногой, сел на перила. Тубус вздрогнул, проскользнул в отверстие решетки, полетел вниз и плюхнулся в воду.
Глаза Лёши расширились. Он посмотрел вниз: среди потоков канализации, мусора и обычной питерской грязи результат его тяжких трудов, мучений и невероятной силы воли медленно уплывал в сторону Финского залива.
Что делать?! В состоянии аффекта Лёша бросился в ближайшую парадную, позвонил в первую попавшуюся дверь и открывшей ему женщине сходу выпалил:
— Пожалуйста, дайте мне верёвку, срочно!!!
Женщина остолбенела, принюхалась. Пожала плечами. Вроде не пахнет. С сомнением произнесла:
— Какую ещё верёвку?
— Да у меня там по Карповке курсовик в тубусе плывёт, мне надо срочно его достать, помогите!
Кажется, из сбивчивого объяснения женщина ничего не поняла, но посмотрела на Лёшины безумные глаза, высокий рост и крепкие плечи и решила отделаться от странного гостя максимально простым путём: пошла на кухню и принесла моток верёвки. У Лёши даже не было времени обрадоваться своей невообразимой удаче, он лишь крикнул «Спасибо!» и исчез в двери парадной.
Выбежав на набережную Карповки, горе-студент оценил обстановку: тубус, к счастью, уплыл недалеко. Быстро прикинув скорость движения и расстояние до Малой Невки, в воды которой должен был выйти новоиспечённый кораблик, Лёша медлить не стал. Нашёл ветку, привязал к верёвке и стал методично забрасывать своё изобретение в воду, пытаясь подтянуть тубус к берегу. Задача оказалось не самой простой. Ветка то перелетала, то не долетала, то соскакивала, а тубус, мечтая о большом плавании, продолжал упрямо продвигаться в сторону Финского залива. Нет уж, дудки! Лёша не менее упрямо шёл за ним вдоль набережной, вновь и вновь повторяя попытки спасти итог двух месяцев своей жизни.
Наконец ему всё же удалось подтянуть тубус к гранитным берегам речки, но это была только половина дела. Как его теперь оттуда достать? С набережной до воды не дотянешься. Лёша огляделся. Впереди виднелись каменные ступени. Спуск к воде! Он направил свой весенний кораблик в том направлении. Сбежав по лестнице, выхватил из воды тубус, нетерпеливо открыл крышку и перевернул вверх дном. Из тубуса вылилось ведро грязной, вонючей воды.
Под барабанный аккомпанемент сердца Лёша развернул мокрый ватман. Карандашный чертёж был частично размыт, частично поблёк, а кое-где вообще едва различим. Вместо него ватман украсили большие жёлтые разводы.
Лёша сел. Поднял голову к тёплому весеннему солнцу. Вздохнул. Разложил чертёж прямо там, на ступеньках, стал его сушить и думать о человеческой судьбе. Оба процесса заняли час. Теперь работа была, конечно, сухой, но её внешний вид от этого выиграл несильно. Лёша аккуратно свернул ватман, засунул в тубус и направился в институт. «Абба» из головы куда-то исчезла.
Что теперь делать — он не понимал. Переделывать с нуля? Так он его два месяца чертил, а тут до сессии осталось всего ничего! Сдавать так? Преподаватель его убьёт. По дороге он встретил двух одногруппниц и решил провести эксперимент и проверить реакцию неподготовленных зрителей. Посмотрев на творение Лёши, подправленное водами Карповки, девушки округлили глаза и издали странные звуки: то ли вскрикнули, то ли всхлипнули. Плохой знак.
— Лёша, это нельзя показывать Панчурину! Ни в коем случае! Это просто кошмар! Тебе придётся переделать! — наперебой увещевали они его.
Лёша вздохнул. Свернул ватман. И направился прямиком в аудиторию.
Павел Николаевич Панчурин, преподаватель начертательной геометрии, сидел и проверял студенческие работы. Относительно среднего возраста институтских профессоров он был достаточно молодым, можно сказать, даже юным — ему было всего пятьдесят лет. Правда, с точки зрения девятнадцатилетнего Лёши, что пятьдесят, что семьдесят, что сто — это было где-то рядом, глубокая старость, в общем.
Лёша решительным шагом вошёл в аудиторию. Развернув совместное с Карповкой творчество, он всё прямо и открыто рассказал судье и палачу в одном лице. Бровь судьи поползла вверх, бровь палача опустилась вниз. За десять лет преподавания профессор, конечно, видел немало. Но такое…
— Алексей, Вы вообще себе представляете, как я могу это принять?!
— Павел Николаевич, простите, но переделывать это я не в состоянии. Делайте, что хотите. Хоть убейте.
С трудом подавив желание последовать совету студента, Павел Николаевич покачал головой.
— Давайте зачётку.
Лёша протянул маленькую синюю книжечку и, заглядывая через плечо, прочитал заветные пять букв: у-д-о-в-л. Он выдохнул с облегчением. Это была первая тройка в его зачётке, но отнюдь не последняя.
Любовь
Лёша
Лёша сидел на лекции по физике полупроводников и пытался не заснуть под занудный голос преподавательницы. Тихий оркестр учебной аудитории ЛЭТИ на улице Профессора Попова, как назло, словно напевал колыбельную. Негромко стучал мелок по доске:
«Тук-тсссссс-тссссс-тук-тсссссс-тссссс…» Мерно поскрипывали сто шариковых ручек по тетрадным листам: «Пшшшшш-пшшшш…»Тихими литаврами впереди кто-то перешёптывался. За окном далёким гобоем гудел февральский ветер. Как будто специально все сговорились усыплять студентов.
Учиться совершенно не хотелось. Хотелось кататься на коньках или пойти в кино. Причём желательно не одному, а с девушкой. Какой-нибудь. Как так получилось, что к четвёртому курсу Лёша оставался один — загадка. Ни жадные взгляды однокурсниц, ни слёзные любовные письма, подсунутые в портфель, ни милый взгляд, ни вздох нескромный… В общем, ничто его не трогало, ничего он не замечал. Ну и в самом деле, какие вздохи, когда тут то спорт, то бары, то друзья, то турпоход, то отцу помогать машину чинить, то этот чёртов курсовик по инженерной графике… В общем, не до девушек совсем было.
Нет, в принципе девушки Лёше нравились. Ленка Ловыгина, например, из 856-й группы. Они учились на одном потоке. Группы практически ничем не отличались, ну, кроме размера стипендии. Лёшиной 854-й военная кафедра доплачивала аж пятнадцать рублей, и стипендия выходила целых пятьдесят пять рублей даже с тройками в зачётке. С какой радости именно их группе доплачивали, Лёша за время учебы так и не понял, но секретную информацию о повышенной стипендии выдала очарованная им тётенька из приёмной комиссии, и тот при распределении не преминул воспользоваться ценными сведениями.
Ленку он давно заприметил. Симпатичная, стройная, косища — ух! До не самых приличных для разглядывания мест. Опять же круглая отличница. А значит, девушка умная. Наверное. Учились они на одном потоке, так что на лекциях пересекались почти ежедневно, а вот на практических занятиях группы разделяли, поэтому их знакомство было шапочным. Лёша на Лену поглядывал, но до решительных действий было всё никак не дойти, потому что… Бары, друзья, отцовская машина… Ну, вы помните. Один раз судьба даже попыталась подсобить нерешительному парню. Столкнула их в метро. Вообще, они оба жили на Васильевском острове. Правда Лёше надо было выходить на