— Это совсем другое дело — незнакомый питбуль. Он может взбеситься в любую секунду. И натворить неизвестно чего!
Мы идем в мотоклуб на шоссе. В этих клубах всегда имеется в наличии пара-тройка питбулей.
Ни души не видать. Гараж заперт. Эти люди так рано день не начинают.
Терье вдруг останавливается.
— Пожалуй, я здесь обожду, — говорит он нервно и боязливо поглядывает на гараж.
— Стоит питбулю почуять запах другого питбуля, как он звереет, — говорит Терье.
Я один иду к гаражу и ногой стучу в ворота. Ноль внимания. Оглядываюсь на Терье — этот уже далеко, аж у дороги. Ну и трус! Я снова стучу. Где-то в глубине гаража слышна какая-то возня. Потом сиплый кашель, кто-то сплевывает. С грохотом отодвигают задвижку. Дверь открывается, петли противно визжат. В проеме показывается здоровый мужик. У него огромные усы торчком и борода клочками.
— Тебе чего? — хрипло говорит он.
Когда он говорит, усы шевелятся.
— Мы хотим одолжить у вас питбультерьера, — объясняю я.
Мужчина начинает кашлять, как больной. Можно подумать, у него дыра в легких. С трудом уняв кашель, он говорит:
— Ты в своем уме? Питбули — это самые опасные собаки.
— В этом их прелесть, — отвечаю я.
— Поэтому их запрещено держать частным лицам! — говорит человек из мотоклуба.
— Идиотизм какой-то, — говорит Терье, выслушав мой отчет. И голос у него подозрительно веселый.
— Надо искать дальше, — говорю я.
— Проще подождать, пока мой вернется из приюта.
Я не могу удержаться от вопроса:
— А сколько ждать, хотелось бы знать?
— Ну, некоторое время.
— Мы не можем ждать так долго.
Чем больше я думаю, тем одолжить где-то настоящего питбуля кажется мне все сложнее. Они запрещены, во-первых, и так опасны, во-вторых, что единицы решаются завести их дома. На самом деле не так, строго говоря, важно, чтоб это был именно питбуль. Сгодится любая большая и страшная собака.
— Хорошо, — говорю я. — Попробуем найти ему замену.
В поисках злой и страшной собаки мы прочесываем улицу за улицей, но пока дело глухо. Это нелегкая задача, оказывается. В наши дни таких собак, чтоб на людей кидались, почти не встретишь. Все теперь воспитанные, выдрессированные на курсах собачьих манер и даже на котов не лают. Вышагивают по улицам, как пай-песики, не помышляя зарычать там или поводок дернуть.
Наконец в одном переулке, недалеко от моего дома, мы обнаруживаем на воротах табличку «Осторожно, злая собака!». Рядом нарисована овчарка. К сожалению, эта овчарка стоит, вывалив язык, и вид имеет несерьезно симпатичный, но это наверняка можно исправить. К тому же овчарки похожи на волков. А если ей начесать хвост, то будет вылитый волк.
— Я здесь постою, — говорит Терье.
Я смотрю на него строго.
— Посторожу! — быстро добавляет он.
— Ты пойдешь со мной!
Я откидываю крюк на калитке и распахиваю ее. Вокруг дома очень большой сад, с одной стороны он почти что лес. План у нас такой: мы попросим разрешения погулять с собакой. Обычно люди очень умиляются, когда дети вызываются погулять с собакой. Тем более что и для хозяев это облегчение. А когда собака услышит слово «гулять», которое я буду ясно и громко вставлять через каждое слово, она, естественно, начнет радоваться, скакать и скулить, так что хозяева не смогут нам отказать.
Когда нам остается пройти до дома несколько метров, из-за угла с лаем выскакивает какая-то ненормальная зверюга. По виду просто волк.
Я собак не боюсь, это мой принцип. Но когда она несется на меня, щелкая острыми клыками и лая, как ненормальная, то я готов принципами поступиться.
Я улепетываю во всю прыть. Терье тоже. Но прыть у человека его комплекции еще та. В результате мы отступаем недостаточно стремительно для того, чтобы успеть захлопнуть калитку перед носом у волкодава, и он выскакивает следом за нами на улицу.
Теперь на кону стоит наша жизнь. И уж по крайней мере ноги. Спасение одно — бежать что есть духу.
У меня за спиной пыхтит и отдувается Терье. Аза ним по пятам несется дикий лай и стук когтистых лап.
Я уверен, что овчарка бегает быстрее человека. Во всяком случае, быстрее такого мелкого, как я, и такого грузного, как Терье. Это всего лишь вопрос времени. Добежав до перелеска за домами, я одним махом взлетаю на первое же дерево. Руку я ободрал, но оно того стоило. К дереву подбегает Терье, за ним несется ощерившийся пес. Еще секунда — и он всадит свои клыки Терье в задницу.
С грехом пополам Терье удается взгромоздить свою тушу на ветку. Внизу прыгает и щелкает зубами овчарка, но Терье в последнюю секунду успевает улизнуть на безопасную высоту. Он еле живой.
Пот течет струями, дыхалка сорвана, щеки красные, как кровь.
Пес некоторое время заполошно лает, но потом смолкает, садится под деревом и смотрит на нас. Вид у него недружелюбный.
Овчарка сидит под деревом долго. Так долго, что мы успеваем закоченеть.
— Думаешь, нам сколько тут болтаться? — всхлипывает Терье.
— Главное, не терять веры в жизнь, — говорю я.
— Псина скоро проголодается, — говорит Терье.
— Да уж, — отвечаю я.
Проходит полчаса. Пес зевает, потягивается, прогибает спину и уходит.
Тюпа
Я смотрю на фото питбуля, скачанное нами из Интернета.
— Общее есть, — говорю я, сравнивая картинку с собачкой, которая сидит в маленьком палисаднике и с любопытством смотрит на нас. Она называется «тибетский спаниель». Она, конечно, не дотягивает до питбуля размерами. И шерсть у нее длинная и более светлого окраса. Но в то же время сходство очевидно. Она тоже собака. Маленькая собачонка, но все же и она — пес.
Терье выхватывает у меня фотку. Долго ее разглядывает. Очень пристально. Потом возвращает мне со словами:
— Сойдет.
Пожилая сухопарая дама, хозяйка Тюпы, соглашается доверить ее нам.
— Учтите, вам следует хорошо обращаться с Тюпой, — говорит она строго и протягивает Терье поводок. Терье изумленно таращится на него, но потом все-таки берет, хотя и с неохотой.
— Конечно, мы будем очень хорошо с ней обращаться, — обещаю я.
Терье смотрит на собачку, прокашливается и командует:
— Иди, ладно?
Но Тюпа и ухом не ведет. Сидит себе и глупо смотрит на него.
— Ты потяни за поводок, она пойдет, — говорит дама.
Терье решительно дергает за поводок, и Тюпа на заднице скользит к нему по снегу. Дама меняется в лице.
— Поосторожнее! — говорит она прерывающимся голосом.
Тут Терье второй раз дергает поводок, и Тюпа улетает вперед. Дама разевает рот, и морщинок у нее на лице становится еще больше. Так, главное смотаться, пока она не передумала.
Чтобы придать Тюпе сходство с питбулем, над ней нужно немного поработать. В частности, питбули, в отличие от шерстистых спаниелей, собаки короткошерстные.
Как ни осторожно я крадусь по коридору за ножницами, мама у себя просыпается и сразу впадает в панику.
— Что происходит? — спрашивает она из-за двери испуганным голосом. Я отвечаю, что иду играть в бункер и зашел за плеймобилями.
— А-а, — говорит она с облегчением и затихает.
Чтобы никто нас не тревожил, мы уходим с Тюпой в лес. Я велю Терье держать ее покрепче. Но Терье морщится.
— Что-то мне не хочется ее трогать, — говорит он. — У этой мелюзги всегда столько болячек.
От этого парня помощи не дождешься.
— Следи, по крайней мере, за тем, чтобы она стояла смирно, — говорю я и осторожно открываю ножницы. Тюпа зарылась носом в снег рядом с бревном и громко фыркает, принюхиваясь. Моего приближения она не замечает. Терье держит поводок в вытянутой руке и топчется дальше невозможно.
Я наклоняюсь к Тюпе. Она крутит носом и машет хвостом. Я осторожно тянусь к ней, но вдруг у меня с хрустом подгибаются коленки, Тюпа оборачивается, видит у себя под носом ножницы, взвивается, как полоумная, кидается на меня, пытаясь укусить, и заливается лаем. Что интересно: она не гавкает, вавкает.
— Вав, вав, вав! — лает она.
Я пячусь назад.
Хорошо, мама на снотворном.
Тюпа становится питбулем
И приходится мне вести к себе домой и Тюпу, и Терье. Превращение спаниеля в питбуля требует основательности. Ножниц недостаточно, нужна бритва. К тому же Тюпе вредно много бывать на воздухе, когда она так внезапно стала короткошерстной собакой. Для собаки с длинной шерстью внезапное превращение в голявку может оказаться сильным испытанием.
Но важно, чтобы мама не узнала о том, что я привел Тюпу и Терье.
— Веди себя так, как будто тебя нет, — говорю я Терье.
— Почему это? — удивляется он.
— Потому что мне вообще не разрешают водить в дом людей.
Я стучу три раза. Терье смотрит на меня, выпучив глаза, и уже собирается сказать что-то, но я цыкаю на него.
Мама снимает цепочку, она откидывается со звоном. С легким щелчком открывается замок. Теперь надо выждать. Пусть мама вернется к себе в комнату, тогда она точно ничего не услышит.
Я осторожно отворяю дверь и заглядываю в квартиру. Мамина дверь захлопнута неплотно.
— Это я, — говорю я самым невинным голосом.
— Привет, — вздыхает мама из своей комнаты.
Я даю знак Терье, он дергает поводок, Тюпа пролетает вперед, тюкается носом и возмущенно тявкает. Я с досадой машу на Терье руками. Он пожимает плечами и кивает на Тюпу.
Мы тихо крадемся мимо маминой комнаты в ванную. Только я берусь за ручку двери, как мама спрашивает:
— Кто там с тобой, Терье?
Я не успеваю сказать нет, как мама говорит:
— Хорошо, только постарайтесь не шуметь.
Тюпа урча заглатывает куски колбасы, счастливо не подозревая о том, что я проложил их снотворным.
— Что теперь? — спрашивает Терье.
— Дождемся, пока она заснет, — говорю я.
Засыпает она не сразу. Сперва Тюпа долго ходит кругами по ванной и сует свой любопытный нос в каждую щель. Все изучив по много раз, она наконец садится и принимается вылизывать себя. Это, видимо, обязательный вечерний туалет. Она занимается им основательно, не жалея времени.