СТРАНА ЧЕРНОЙ ЗЕМЛИ
ГЛАВА 6
1
453 год до н.э.
Месяцы скирофорион[21]и Тот[22]
Афины, Каноб[23]. Навкратнс[24], Саис[25].
Вечернее небо окрасилось на западе оранжевыми всполохами. Обрезок солнечного диска сочился бессильной багровой яростью. Бирюзовая высь помрачнела, потеряв прозрачность.
В проливе Кея волны бугрились словно комья земли на вспаханном поле. Тупоносый самен вздрагивал от бортовой качки, но упрямо держал курс на Саронический залив. По правому борту медленно таял остров Елены.
Аттика неумолимо наплывала на корабль. Мыс Сунион припал к воде как измученный жаждой медведь. Обгрызенные штормами утесы щерились бурыми осыпями. Море вскипало бурунами, ударяясь о прибрежные валуны.
Геродот зачарованно смотрел на святилище Посейдона. Колонны посерели и истончились на фоне кудлатых облаков. Раскрашенные скульптуры фронтона даже на расстоянии внушали благоговение.
Галикарнасец не первый раз любовался этим видом. На всем протяжении пути от Самоса до Афин не было момента более величественного, чем появление парившего над морем в окружении пиний храма.
Он снова склонился над куском кожи, тщательно выписывая слова камышовым каламом: «...Итак, эллины отплыли на Делос. Мардоний же в это время еще зимовал в Фессалии. Оттуда Мардоний отправил к местным прорицалищам некоего человека родом из Европа, по имени Мис, и приказал ему всюду, где только был доступ варварам, обращаться с вопросами к оракулам. Какие именно вопросы Мардоний пожелал задать оракулам, я не могу сказать, так как об этом мне ничего не рассказывали. Впрочем, я полагаю, что эти вопросы относились к современному положению дел и ни к чему другому...»[26]
Когда темнота окутала палубу самена, Геродот отложил дифтеру в сторону. Заткнул арибалл с тушью куском упругой камеди. Закутавшись в гиматий, он вслушивался в звуки моря: тревожные крики чаек, скрип уключин, шелест ветра в парусе, плеск волн за бортом...
Пирей, как и раньше, показался галикарнасцу центром ойкумены.
От причалов Канфароса он двинулся к широкой дейгме. Несмотря на ранний час, оптовый рынок был забит товарами. Вооруженные луками скифы-токсоты топтались перед воротами верфи, осаживая любопытных чужестранцев.
Чтобы не попасть под копыта тяжеловозов, которые тащили волокуши с бревнами, Геродот решил идти по краю дороги вдоль эмпориев. Комли оставляли на утрамбованной глине глубокие борозды. Пахло сосновой смолой, пылью и навозом.
Шорох дерева по земле мешал смотреть по сторонам уберечься бы, пока не задело. Груженные товарами телеги жались к обочине, пропуская обоз с лесом. Навстречу торопился рабочий люд — поденщики, грузчики, такелажники, калибровщики весел, матросня...
Гермес устало взирал на повозки и пешеходов с фронтона Афинских ворот. Справа вытянулась Северная стена с зубчатым боевым ходом. Геродот вспомнил, как шестнадцать лет назад — еще подростком — он проходил по дороге через Киредеи вместе с дядей Паниасидом. Тогда стену только начали возводить на осушенном болоте.
Галикарнасец решил воспользоваться попуткой. Дорожная торба оттягивала плечо, да и неразношенные крепиды натирали подъем. Он досадливо поморщился — хотел ведь подложить под ремни кусок сыромяти, да пожалел, решил, что лучше пустить его на дифтеру.
Телегу с пифосами Геродот пропустил: наверняка в них соленая рыба. Трястись по дороге, нюхая вонь засола, ему не хотелось. Когда с ним поравнялась забитая кожаными мешками повозка, он прибавил шагу, чтобы не отстать: зерно — то, что надо.
За мостом через Кефис вдоль насыпи потянулась оливковая роща. Придорожный некрополь ощетинился покосившимися надгробиями и вкопанными в землю амфорами с отбитым дном.
Кипарисы выстроились на обочине словно гоплиты в фаланге. Заросли мальвы пестрели розовыми и фиолетовыми бутонами. Асфодель тянула вверх цветущие белыми цветами колосья.
На бахче зеленели арбузы, желтели дыни, огороды краснели клубничной россыпью. А после переправы через Илисс хору сменили сараи, жердяные загоны для скота, кучи глиняной выработки, ямы для отжига древесного угля, штабеля бревен...
Колеса повозки елозили в раздолбанной колее. Возница полез было с расспросами, но Геродот отмалчивался: при такой тряске недолго и язык прикусить. Уплаченный за проезд обол избавлял пассажира от вынужденной учтивости.
Парасанг[27] пролетел незаметно. Вскоре выросла пестрая стена Фемистокла, сложенная из чего попало. Когда показались надгробия Керамика, галикарнасец, наконец, осознал, что он в Афинах...
До Мелиты Геродот добрался к полудню, когда духота стала почти невыносимой. Поднялся по улице Изготовителей герм к холму Нимф. Благоговейно кивнув статуе Афины Воительнице на Акрополе, сдержанно поприветствовал колонну Аполлона Агиея возле дома Перикла.
Затем взялся за горячее от солнца кольцо. На стук вышел ойкет — молодой, чернокожий.
«И этот ливиец, — подумал Геродот, — значит, тоже немой».
На мозаичном полу андрона леопард уносил Диониса вглубь фракийского леса. Одной рукой безумный бог обнимал зверя за шею, в другой сжимал увитый лентами тирс.
Аромат ладана ласкал ноздри. Толстый памфилийский ковер заглушал шаги босых ног. Идол Гермеса Поворотного проводил гостя внимательным взглядом из ниши.
Домашние боги — Гестия, Зевс Ктесий и Гефест — подозрительно покосились на галикарнасца с мраморной полки над очагом. Но тут же равнодушно замерли, стоило ему поклониться фигурке Гекаты, покровительницы путников.
С клинэ поднялся мужчина средних лет с густой бородой и слегка вытянутой головой. По краю длинного домашнего хитона бежал узор из меандра.
— Рад тебя видеть, Геродот! — сказал он с улыбкой.
— И я тебя, Перикл! — искренне ответил галикарнасец.
— Так вот ты какой, — Первый стратег Афин оглядел статную фигуру гостя. — Погоди... Тебе тридцать?
— Тридцать один, — поправил Геродот, смущенно оглаживая уже довольно густую угольно-черную бороду.
Серые глаза галикарнасца лучились светом, не ясным и бьющим, как у неопытного эфеба, уверенного, что впереди его ждет все самое хорошее. А живительным, но сдержанным огнем опытного мужчины, познавшего в жизни кроме радости взаимной любви еще и горечь утраты.
Перикл посерьезнел, правильно оценив этот взгляд:
— Я слышал от Харисия, что ты овдовел.
Галикарнасец сглотнул поднявшийся к горлу ком.
Потом коротко бросил:
— Два года назад... Тяжелые роды.
— А ребенок?
Геродот молча покачал головой.
Повернувшись к очагу, афинянин мягко сказал:
— Да упокоятся души Поликриты и ее младенца в Элизиуме.
Затем жестом пригласил Геродота возлечь на гостевом канапелоне.
— Так ты больше не женился? — зачем-то спросил он.
— Нет, — удивленно протянул Геродот.
С одной стороны, ему было приятно, что Первый стратег знает имя его покойной жены. С другой стороны, непонятно, почему этот важный человек проявляет такой интерес к личной жизни простого галикарнасца.
Про Перикла среди афинян ходили слухи, будто он только на публике выступает за демократию, а на деле диктует Экклесии свои требования. Недоброжелатели сравнивали Перикла с тираном Писистратом. Сторонники, наоборот, с пеной у рта доказывали, как бережно Первый стратег обращается с конституцией, а его реформы только идут нации на благо.
Были и такие, кто утверждал, что он ничего не боится, кроме одного — остракизма, который превратит его из хозяина жизни в изгоя. Как это раньше случилось с Фемистоклом и Кимоном. И те и другие сходились в одном: человек он непростой, иногда дерзкий и высокомерный, иногда замкнутый и необщительный.
— Хорошо, — заметил Перикл еле слышно, словно разговаривал сам с собой.
Повисла пауза. Геродот не знал, что сказать, потому что слова хозяина дома его озадачили.
— Обед! — крикнул Первый стратег, повернувшись к прихожей.
Ойкеты внесли два столика-трапедзы.
Галикарнасец отметил про себя, что еду подали простую, но сытную. Вареные яйца, жареная рыба, маслины, сыр, пшеничный хлеб, зелень, соусы... Ойнохоя с вином была холодной на ощупь, видимо, ее только что достали из погреба.
Скромностью быта Перикл напомнил Геродоту Кимона. Хотя чему тут удивляться — оба воины. Только один вместе со спартанцами громил персов при Саламине, а другой резал спартанцев в Танагре.
Совершив тройное возлияние, сотрапезники принялись за еду.
— Хочу выразить тебе признательность, — сказал Перикл, отпивая из канфара. — Благодаря твоим обстоятельным отчетам Буле имеет полное представление о военной мощи Самоса... Теперь в случае объявленной Афинами мобилизации геоморы выставят столько снаряженных кораблей, сколько потребуется для проведения операций Делосской симмахии...
Первый стратег многозначительно поднял брови:
— С отставкой Кимона для тебя мало что изменилось... В Экклесии тон теперь задает Народная партия, но внешняя политика осталась прежней. Афины по-прежнему заинтересованы в господстве на море. А значит, сведения о военно-политической обстановке на Спорадах и эгейском побережье Малой Азии имеют первостепенную важность... Ты должен знать, что Буле ценит преданность и компетентность своих осведомителей. Твои донесения о заходивших в порт Самоса эскадрах из Ионии и Карии безупречны. Так вот... Я уполномочен Буле вручить тебе пятьсот драхм в качестве премии за отлично выполненную работу.
С этими словами Перикл поднялся и откинул крышку сундука. Положив кошель с серебром на трапедзу перед гостем, снова улегся на клинэ. Успел заметить радостное удивление на лице галикарнасца.
Геродот не стал прятать довольную улыбку. На эти деньги он не только купит овец, но и сможет заказать мраморную статую на могилу Поликриты. Наверное, на связку дифтер тоже останется.
Собеседники выпили.
— Это еще не все... — загадочно сказал Перикл, поставив канфар на трапедзу.
Потом добавил:
— Должен сообщить тебе о решении Буле продолжить сотрудничество со всеми связниками Кимона, так что твои друзья Харисий и Менон по-прежнему в деле, как и твой куратор Софокл...
Он вдруг поменял тему:
— Как продвигается литературная работа?
— Закончил описание Малой Азии, Фракии, а также островов Эгейского моря, — подробно ответил галикарнасец. — Мне даже удалось встретиться с Фемистоклом в Магнесии-на-Меандре... Он мне много чего рассказал о Саламинском сражении.
Первый стратег нахмурился:
— Что касается Фемистокла... Отношение к нему в Афинах неоднозначное. С одной стороны, да — он народный герой. С другой стороны, предатель. Так что я бы порекомендовал тебе учитывать официальную позицию Буле. Считай его мудрым, разумным, бесстрашным, каким угодно.... Но описывай так, чтобы читатель понимал: перед ним изворотливый оборотень, — надменно вскинув брови, Перикл закончил: — Если, конечно, тебя интересует финансовая поддержка со стороны властей.
Геродот промолчал, однако ему пришлось слегка кивнуть, чтобы подтвердить свое согласие.
— Хорошо, — подытожил Перикл. — Я рад, что ты с завидным упорством добиваешься исполнения своей мечты... Однако тебе придется много путешествовать, чтобы получать сведения из первых рук, а путешествия требуют расходов... Как я понимаю, ты стеснен в средствах.
Галикарнасец не стал скрывать:
— После казни Паниасида Лигдамид забрал себе наши угодья. Семья осталась ни с чем. На Самос нам пришлось бежать только с личными вещами. Если бы не Херил, даже не знаю, как бы мы выжили... Какие уж тут путешествия.
Закусив оливками, Перикл продолжил:
— Мне известно, что Кимон поддерживал тебя материально из своих личных средств. У меня такой возможности нет... Зато я могу предложить тебе хорошо оплачиваемую работу... Только придется уехать далеко от дома.
Он вопросительно посмотрел на гостя.
Геродот пожал плечами:
— После смерти Поликриты меня дома ничего не держит... Отец позаботится о матери и Феодоре. Формион уже взрослый, способен сам прокормиться. Иола живет в Герайоне, поэтому ни в чем не нуждается... У Херила есть земля, сад... А куда ехать?
— В Египет, — коротко ответил Первый стратег.
Галикарнасец мог предположить все, что угодно, но только не это... Ливия, которой эллины называли весь огромный континент на юге за Эгейским морем, считалась опасной страной.
А о землях к югу от Эфиопии никто вообще ничего не знал. Но как историк он обязан описывать любую землю любые народы, так что, похоже, выбора нет.
— Я согласен, — так же коротко ответил Геродот.
— Отлично! — Перикл выглядел довольным. — Тогда я введу тебя в курс дела... Возможно, кое-что из моего рассказа тебе покажется знакомым. Но имей, пожалуйста, терпение...
Первый стратег махнул ладонью в сторону трапедзы:
— Давай, налегай на закуску, разговор будет долгим... Кстати, я довольно часто устраиваю симпосии для друзей. Хочу пригласить тебя на ближайший — в День Аполлона... Ко мне приходят известные люди, многие имена на слуху. — Перикл начал загибать пальцы: — Дамон — искусный музыкант, Анаксагор — отличный логик, а Зенон знает все о строении материи... Еще Протагор, но он помешан на мудрости, бесконечно рассуждает об искусстве достижения поставленной цели... Зато собаку съел в управлении своим имением, так что может дать кучу полезных советов... О Сократе ты наверняка слышал: этот известный афинянин вообще умница, хотя иногда изъясняется туманно...
Геродот кивнул, но промолчал, давая Периклу высказаться.
Первый стратег продолжал перечислять своих именитых гостей:
— Милетянин Гипподам очень способный архитектор, хочу поручить ему реконструкцию Пирея и застройку новой колонии в италийских Фуриях... Некоторых ты и сам знаешь — Фидий, Софокл... На Фидия у меня большие виды, мы с ним уже обсудили эскизы храмового комплекса на Акрополе, включая новый храм Афины, там вообще работы невпроворот... А вот Софокла, если честно, я приглашаю только из-за его опыта в кураторстве над связниками. Резковат в суждениях, мда... Хотя надо отдать ему должное, он неплохой стратег... И главное — познакомишься с моей женой Аспасией. Как она Гомера читает...
Перикл мечтательно закатил глаза, но сразу осекся:
— Ладно... Хватит об этом, давай теперь о деле. Ты должен знать, как Персия прокладывала себе дорогу в Египет.
2
Геродот слушал Перикла, то и дело макая кусочки хлеба в миску с оливковым маслом. Он даже не предполагал, что Первый стратег настолько хорошо разбирается в делах варваров.
Рассказав о том, как Кир, сын Камбиса, стал вождем персидских племен, Перикл перешел к его захватнической политике:
— К тому моменту, когда Кир стал шахом Персии, рядом с этой страной располагались четыре великие державы: Мидия, Лидия, Вавилония и Египет... Сначала Кир покорил Мидию. Это произошло ровно сто лет тому назад. Три года спустя он захватил Сарды, после чего Лидийское царство пало... Завоевание остальных государств Малой Азии шах поручил своему соратнику мидийцу Гарпагу. Захватив Бактрию, Согдиану, Маргиану, Хорасмию и Гандхару, Кир расширил владения Ахеменидов до пустыни Тар в Индии, а затем выступил против Вавилонии... Как ты знаешь, полководец Гобрий осушил Евфрат, отведя его воды в искусственный канал, что позволило ему беспрепятственно взять город приступом. Эта победа заставила все страны к западу от Вавилонии добровольно подчиниться персам...
Заметив, что Геродот хочет что-то сказать, он остановился.
Галикарнасец смущенно заговорил:
— Не хочу показаться умником, но Евфрат был не единственной рекой в Вавилонии, которую осушили персы... Я держал в руках свиток, написанный жрецом Ахурамазды. Там говорилось, что во время переправы армии Дария Великого через приток Тигра Гинд один из священных белых жеребцов утонул... Разъяренный шахиншах приказал осушить реку. Саперы за лето выкопали триста шестьдесят каналов, после чего любая крестьянка могла перейти Гинд не замочив колен.
Перикл усмехнулся:
— Это для них он Великий... И вообще... Любят эти персы воду наказывать. Сначала Дарий, потом Ксеркс... Эллину бы такое в голову не пришло — там же наяды живут. Одно слово: варвары...
Затем продолжил:
— Когда Кир погиб на войне с массагетами, шахиншахом стал его сын Камбис... Через пять лет после вступления на престол Камбис пошел войной на фараона Псамметиха. Он погнал к берегам Нила данников из всех подвластных ему стран. В его армии были в том числе наемники из Ионии и Карни... С моря захватчиков поддержал флот саммеотов, финикиян и киприотов... Сухопутное войско перед броском через Синайский полуостров разбило лагерь в Палестинской Сирии. Арабы позволили армии Камбиса за три дня беспрепятственно пройти от Акко до Пелусия[28], более того, снабжали ее водой на всем пути по Синайской пустыне... Неоценимую помощь Камбису оказал перебежчик из армии Псамметиха — галикарнасец Фанес, который командовал наемниками... Предатель сообщил персам сведения о тактике боя египтян, а также показал пути обхода засек и рвов... Несмотря на вероломство своего командира, карийцы и ионийцы сохранили верность Псамметиху в битве при Пелусии. Но жестоко отомстили Фанесу — его сыновья были казнены перед началом битвы на глазах у отца...
Геродот мрачно спросил:
— Как?
Перикл объяснил, однако без особого удовольствия:
— Когда две армии остановились на расстоянии броска дротика, наемники поставили мальчиков перед строем... Перерезав им горло, они смешали кровь с вином в кратере, а потом долго глумились над трупами, хохоча и зачерпывая вино канфарами. Пили не особенно аккуратно, проливали вино на себя, брызгались друг на друга... Такой вот коттаб кровавый затеяли... Фанес все это видел, а сделать ничего не мог.
Геродот побледнел, представив себе картину ужасной смерти подростков на глазах у отца, однако сумел совладать с чувствами.
Перикл снова заговорил:
— Сражение при Пелусии окончилось победой персов. Египтяне и наемники отступили в Мемфис[29]. Камбис предложил Псамметиху мир, но после того, как осажденные убили его послов, пошел на приступ города... В конце концов египтяне сдались. Псамметих был помилован, при этом персы казнили две тысячи пленных, в том числе сына фараона... Камбис ограбил храмы египетских богов, а также силой увел из страны камнетесов для строительства дворцов в Персии и Мидии... Приняв титул Царя Верхнего и Нижнего Египта и чужеземных стран, Камбис стал первым фараоном новой династии. После этого Египет семьдесят пять лет находился под властью Ахеменидов...
— И что, египтяне спокойно приняли персидское иго? — удивленно спросил Геродот.
Перикл досадливо мотнул головой:
— Конечно, нет... Но даже такой мир все равно лучше, чем война. Несмотря на грабежи в первые годы правления Камбиса, жизнь в Египте постепенно восстановилась... Хотя для жречества она была уже не такой вольготной, как раньше: персы отнимали у храмов значительную часть доходов. Да и простой люд изнемогал под тяжестью новых податей... К тому же многие семьи потеряли кормильцев после того, как персы угнали в рабство мастеров... В общем, пока новый фараон находился в походе на Эфиопию, египтяне подняли восстание... Вернувшись в Мемфис, Камбис жестоко его подавил и снова разграбил несколько храмов.
Отхлебнув из канфара, Первый стратег закусил смоквой после чего продолжил:
— Волнения в Персии вынудили шахиншаха отправиться в Сусы, однако по дороге на родину он умер... Я не буду сейчас вдаваться в семейные подробности персидского двора. Скажу только, что после смерти Камбиса власть в Персии захватил человек, выдававший себя за погибшего при неизвестных мне обстоятельствах младшего брата Камбиса — Бардию...
— Да, я читал об этом убийстве в библиотеке Лигдамида, — подтвердил Геродот. — В свитке Бардия назывался Смердисом и служил под началом Камбиса в Египте. Но потом по его приказу был не то утоплен в Эгейском море, не то застрелен из лука во время охоты под Сусами... Маг Гаумата объявил себя Смердисом. но сам пал жертвой заговора. Его убили представители персидской родовой знати. Трон занял один из заговорщиков — Дарий, тоже Ахеменид.
— Ты прав, — согласился Перикл. — Чехарда с преемниками Камбиса привела к новой смуте, потому что против Дария восстали почти все сатрапии персидской империи — Вавилония, Мидия, Маргиана, Армения, Парфия, Хорасмия... Сатрап Египта Арианд начал чеканить собственную серебряную монету, что было равносильно измене... Только Бактрия сохранила верность новому шахиншаху... Дарию потребовался год на усмирение бунтарей...
Геродот внезапно спросил:
— Не тот ли это Арианд, что приютил Феретиму, мать царя Кирены Аркесилая?
Перикл удивленно подтвердил:
— Да... Откуда ты это знаешь?
Геродот пожал плечами:
— Аркесилай одно время скрывался на Самосе... Мне про него Херил рассказывал. Царь на острове наемников набирал, чтобы отбить у братьев Кирену... Отец Херила с ним туда плавал... Но из-за предсказания пифии Аркесилай бежал из Кирены в Барку. Там его и убили вместе с тестем Алазиром... Но это к делу не относится... Просто вспомнил.
Перикл промолчал. Такими глубокими познаниями о Киренаике не располагал даже он сам. Оставалось только гадать, что еще может быть известно самосскому осведомителю.
Первый стратег невозмутимо продолжил:
— Так вот... Дарий лично прибыл в Мемфис... Казнив изменника Арианда, он назначил новым сатрапом Ферендата. Именно тогда по его приказу египтяне закончили сооружение судоходного канала от Нила к Красному морю[30]. Теперь персы могли плыть из Эритрейского моря[31] прямо в Египет вдоль побережья Аравии, минуя Синайскую пустыню с ее дикими, никем не контролируемыми бедуинами...
Геродот возбужденно перебил Перикла:
— Да! Я про него тоже читал... Он длиной в четыре дня плавания и такой широкий, что по нему навстречу друг другу могут пройти две триеры... Ну, или плыть рядом... Пошире Афонского будет... Вот бы его увидеть!
— Увидишь, — сдержанно сказал Первый стратег.
Он уже понял, что нужно избегать деталей, иначе его рассказ о Египте может затянуться.
Перикл продолжил:
— Дарий уважал древнюю религию египтян. Новый фараон принял египетское имя Сетут-Ра. Он делал богатые подношения храмам, отремонтировал святилище Птаха в Мемфисе, построил кумирню бога Амона-Ра в Ливийской пустыне... В благодарность за проявленное уважение к культу предков египтяне провозгласили его сыном богини Нейт... Но вскоре Дарию пришлось вернуться в Персеполь чтобы подавить заговор знати...
Когда ойкет услужливо подлил хозяину вина, тот с удовольствием выпил.
С Дарием пора было заканчивать, эллинам его биография была хорошо известна:
— Я вычеркну тридцать два года из царствования Дария. За это время он много чего натворил... Хотя мы крепко врезали ему под Марафоном... Так вот... Спустя четыре года после этой битвы в Египте вспыхнуло новое восстание. Причины были те же, что и при Камбисе: налоговый гнет, а также продолжавшийся угон ремесленников в Персию... Когда Дарий внезапно умер, бунт пришлось подавлять его преемнику Ксерксу. Шахиншах отнял имущество у храмов, а на высшие должности в государстве назначил персов... Ксеркс так ни разу и не приехал в свою самую южную сатрапию. Он даже не принял титул «Царь Египта», поэтому всеми делами в Египте управлял его брат Ахемен...
— Если ты не против, давай опустим еще свежие в памяти события войны с персами: сражения при Фермопилах, Салмине, Платеях и Микале, — предложил Геродот. — А также военные действия в бассейне Эгейского моря. Мы оба хорошо знаем про многократный позор Ксеркса.
— Идет, — согласился Первый стратег. — В общем, двенадцать лет назад Ксеркс был убит заговорщиками... Его преемником стал младший сын Артаксеркс. А через пять лет Египет снова восстал. Причины остались прежними: налоги, притеснения местного населения персами, святотатства... Бунт возглавляли Инар и Амиртей — оба из Саиса. Восставшие египтяне разбили армию сатрапа Египта Ахемена при Папремисе[32]...
Теперь Геродот слушал, не перебивая: про это восстание он не знал ничего.
Перикл продолжал говорить короткими емкими фразами: — Ахемен был убит. Победители обратились к Афинам за поддержкой. Буле послал в Египет двести триер. Наварх Гонгил одержал две блестящие победы: на Кипре и в дельте Нила. Затем эпибаты совместно с восставшими захватили Мемфис, но в Белой крепости успели укрыться многие персы, а также сочувствующие им из числа египтян... Осада продолжалась больше двух лет. За это время посол Артаксеркса Мегабиз склонил Спарту к военным действиям против Афин...
Перикл не собирался поносить лакедемонян, но правду не скроешь.
Его речь зазвучала презрительно:
— Мегабиз подкупил эфоров. Объединившись с фиванцами, лакедемоняне напали на Аттику. Афинское ополчение потерпело поражение под Танагрой... Но когда мы разбили фиванцев, Спарта вышла из войны с Афинами, так как эфорам пришлось потратить деньги Мегабиза на восстановление полиса после землетрясения...
Воспользовавшись тем, что Первый стратег прервался, потянувшись за зеленью, Геродот сказал:
— На Самосе мы тогда горячо обсуждали, выделят Афины деньги на помощь Спарте или нет... Харисий в красках описывал нам перепалку Кимона с Эфиальтом на заседаниях Экклесии.
Перикл усмехнулся:
— Ну, и за кого ты болел?
Галикарнасец ответил откровенно:
— Ты знаешь, я хоть и не лаконофил, как Кимон, но тоже считаю, что лакедемонянам нужно было помочь. Столько народа погибло, многие остались без крыши над головой женщины, дети... А когда эфоры бесцеремонно отправили отряд Кимона домой... Честно скажу, я был потрясен... Все-таки верить лакедемонянам нельзя.
Стратег кивнул:
— Хорошо, что наши мнения на этот счет совпадают... Но речь сейчас не об этом.
Он вернулся к прерванной теме:
— Так вот... Мегабиз с флотом и сильной сухопутной армией двинулся к Белой крепости. Персы захватили Мемфис. Гонгил с десятком экипажей и уцелевшими египтянами укрылись на острове Просопитида в Дельте... Осада острова длилась полтора года... Мегабиз взял его хитростью — персы осушили один из рукавов Нила, после чего по насыпанной дамбе прорвались сквозь засеки. Военнопленным в том числе Гонгилу, они отрубили голову, а раненого в бедро Инара посадили на кол. Только Амиртей сумел скрыться с остатками войска в болотах Дельты...
— Из наших кто-нибудь уцелел? — с удрученным видом спросил Геродот.
Перикл мрачно кивнул:
— Небольшой отряд эпибатов прорвался в Кирену. Оттуда они на купеческих кораблях вернулись в Афины... Но это еще не все... Когда остров был уже взят Мегабизом, в Дельту из Афин прибыли пятьдесят триер на помощь Гонгилу. Персы напали на них с суши и с моря. Большая часть эскадры была потоплена. Наварх Улиад попал в плен, его дальнейшая судьба неизвестна.
Бледный Геродот слушал, стиснув зубы. До Самоса доходили слухи о страшной трагедии в Египте, но сейчас он впервые узнал ее подробности. Гнев душил его.
Галикарнасец решительно спросил:
— Что требуется от меня?
Перикл вздохнул:
— Спасибо за понимание... Верь, мне тяжело тебе это рассказывать. Я хорошо знал обоих навархов. У каждого осталась семья... В общем, так... Персы похитили с корабля Гонгила полевую арулу Геры и сфагион Зевса. А с флагмана Улиада они забрали небриду Диониса.
— Для чего? — Геродот был поражен бессмысленным на его взгляд святотатством.
— Думаю, что наши намоленные святыни займут достойное место в хранилище любого египетского храма, — пояснил Перикл. — Для египетских жрецов победа в бою — это прежде всего победа своих богов над чужими...
Потом отчеканил:
— Необходимо найти эти священные атрибуты и вернуть в Афины. Для этого тебе придется стать купцом...
Заметив растерянное выражение на лице Геродота, Первый стратег добавил:
— Задачу Буле ставит непростую. Но послать для ее выполнения отряд эпибатов мы не можем, потому что на северной и южной границах Египта стоят заставы персов.
— Где именно? — решил уточнить галикарнасец.
— Мне точно известно, что в Марее против ливийцев, в Дафнах[33] против арабов и сирийцев, в Элефантине[34] против эфиопов... Наверняка есть где-то еще... Так что купцу перемещаться по Египту будет проще: война войной, а торговлю никто не отменял. Египетские лавочники должны платить налог с доходов.
— Какой из меня купец, — засомневался Геродот, — я для торговли слишком простодушный.
Впервые за беседу Перикл улыбнулся:
— Напустишь на себя вид делового человека... А для убедительности получишь от меня подорожную, в которой будет указано, что ты фортегесий. Сделки заключать тебе не обязательно, для этого есть настоящие купцы, но проводить переговоры от лица Буле по закупочным ценам на зерно и папирус ты имеешь полное право... Для отвода глаз загрузим твой лемб лучшим вином с Киклад.
Геродот в задумчивости огладил короткую курчавую бороду. Потом посмотрел в глаза Периклу и уверенно кивнул. Он для себя уже все решил: вряд ли в будущем появится другая возможность за государственный счет объездить Египет вдоль и поперек.
Галикарнасец прекрасно понимал, что может попасть в руки персов, как это случилось в Сардах. Но в сердце крепло убеждение: если он благополучно вернется из опасного путешествия, то привезет с собой подробное описание никем еще как следует не изученной, загадочной земли.
— Плыть можно на любом корабле? — уточнил он.
— Нет, — Перикл мотнул головой, — поплывешь с Харисием. В составе каравана из Афин. Так мне будет спокойней... В Навкратисе есть колония афинян. Демарха Амфилита Харисий хорошо знает. Так вот... Оставишь у него серебро, лучше не таскать ценности с собой...
Заметив удивление во взгляде Геродота, Первый стратег объяснил:
— Кроме денег на дорожные расходы, тебе будут выданы пять талантов для подкупа египетских магистратов и жрецов. Распоряжайся ими в зависимости от ситуации, здесь ты должен решать сам. Но не трать серебро впустую, когда вернешься — отчитаешься... И еще... Отправление сразу после Скирофорий. Сотис[35] уже взойдет, а значит, несколько недель с севера будут дуть попутные Этесии.
Оставалось обсудить точную дату отплытия и подготовить сопроводительные документы. После этого новоиспеченный фортегесий должен принести в жертву быка Аполлону Архагету на Акрополе, получить в казне храма Гекатомпедон деньги, а также запастись всем необходимым для долгого путешествия.
3
Если не считать короткой, но сильной бури у западного берега Крита, плавание до берегов Египта прошло спокойно. Наконец, в середине египетского месяца Тот показался мыс Лохиада.
Триерарх флагмана не рискнул самостоятельно маневрировать среди подводных скал к востоку от острова Фарос, поэтому взял на борт лоцмана. Оставив по правой стороне города Элевсин, Никополь и Фониду, а также мыс Зефирий с храмом Афродиты Арсинои, флотилия приблизилась к широкому полукруглому молу.
Маяк издалека чадил густым черным дымом. Торговые лембы вслед за триерой с афинским вымпелом на мачте вереницей вошли в гавань Каноба, после чего флагман остановился на внутреннем рейде в ожидании элимена.
По лазурной морской глади расползалось огромное темно-зеленое пятно. Потревоженные дыханием бога Хапи снега с вершин далеких Эфиопских гор наполняли талой водой Нил.
Затопляя пойму, разбухшая река катила свои воды через Канобское устье в Египетское море. Гребцы на лембе озадаченно наблюдали, как изумрудная взвесь облизывает весла и постепенно обволакивает корабль.
Геродот стоял возле носовой рубки рядом с Харисием. Оба галикарнасца разглядывали акваторию порта, только капитан целенаправленно искал глазами нуггар портового магистрата, а пассажир вертел головой с видом изумленного новичка.
Такого количества разномастных кораблей и лодок Геродот не видел даже в Фалерском заливе. Большие и маленькие. дощатые, долбленые, собранные из снопов папируса, плетенки, обмазанные глиной или обтянутые кожей... Над водной гладью мелькали красные, синие, зеленые борта, реяли клетчатые и полосатые паруса...
Рыбачьи дощаники, грузовые плоты, барки-зерновозы... Особый интерес вызвали у галикарнасца торговые и военные униремы. Казалось, они парят в воздухе, погрузив в воду лишь середину корпуса, настолько высоко поднимались нос и корма.
Хотя взгляд Геродота сразу выделял узнаваемые кипрские лембы, финикийские кумбы, кикладские керкуры, родосские келеты, самосские самены, а также широкобортные гиппосы из Аттики.
Хаотичное на первый взгляд судоходство подчинялось внутреннему ритму. То и дело раздавался предупреждающий тягучий гул раковины или резкий звон кимвалов.
Даже при опасном сближении встречные корабли расходились, не задевая друг друга. Вытащив весло из уключины, гребцы ненадолго замирали на палубе, а потом снова принимались за работу.
Харисий увлеченно махнул рукой:
— Корабль у египтян называется «бар-ит», «кебенет» или «менех», но мы их все зовем барисами. Вот этот — грузовой... Дерева у египтян мало, поэтому каркас они делаю из костей коров или гиппопотамов. Обшивка и грузовые короба из акации или ююбы... Те, кто побогаче, используют для палубных надстроек дорогой финикийский кедр... Они сначала обшивку кроят из кусков дерева, будто кирпичами стену выкладывают, а уже потом вставляют внутрь распорки... А, вот еще что... Киля у египетских кораблей нет.
Геродот с любопытством разглядывал сшитый из кожаных полос прямоугольный парус, спаренный трос для его подтягивания к рею, тряпичные стенки палубного бункера, желтую кучу засыпанного внутрь зерна, полуголых коричневых матросов...
Харисий объяснил: концы нижнего рея только кажутся кривыми, на самом деле они просто выгнулись, так как их заранее подтянули к верхушке мачты веревками, чтобы снасть не погружалась в воду при бортовой качке.
— Ясно, — со знанием дела кивнул Геродот, — значит, это морской корабль... Тем более что из обшивки торчат поперечные распорки. Мачта для остойчивости двуногая, с «вороньим гнездом» для обзора. На носу закреплена амфора с пресной водой... Так еще и трос натянут между стяжками корпуса от кормы до носа для прочности.
В расщепленном наподобие ласточкина хвоста ахтерштевне египетского бариса торчало огромное рулевое весло, чуть ли не размером с саму мачту. Рукоять заканчивалась противовесом, это понятно — чтобы тяжелое весло было легче ворочать. Но вот для чего на носу и на корме устроены жердяные клети...
Геродот обратил внимание, что рубка на барисе находится прямо посередине палубы, вместо стенок натянуты циновки, при этом мачта протыкает плоскую деревянную крышу словно вертел кусок мяса — чудно...
Борт низковат, непонятно, как корабль нагружать, например, камнем. А с высокого носа разве не посыплется груз при качке... Он пожал плечами: варвары...
Галикарнасец недоумевал: конструкция египетских судов представляла для него загадку. Хотя наверняка всему необычному для понимания эллина в чужой стране есть разумное объяснение.
Несколько папирусных лодок, без рубки и с зарифленным парусом, буксировали на тросах финикийскую трирему к причалу. Лоцман, стоявший на полубаке корабля рядом с капитаном, громко отдавал приказы гребцам барисов. Кормчие налегали на два рулевых весла.
Вот рядом плывет безмачтовая барка. Почему-то на крыше рубки громоздятся короба. Скорее всего, торговец хочет загрузить на палубу новые товары в Канобе.
«Наверное, это речной барис, — решил галикарнасец, потому что не рассчитан на качку, иначе весла вставили бы в уключины, а не привязали к планширю ремнями. Ненадежно...»
Сторожевой корабль Геродот узнал сразу. Длинный приподнятый нос бариса заканчивался тараном в виде львиной головы с человеческой головой в пасти. Из плетеной корзины на топе мачты выглядывали лучники, а гребцов было едва видно за протянувшимся вдоль борта бруствером из щитов.
«Странно, — подумал он, — таран расположен выше уровня воды. Как же они врага топят...»
А вслух спросил капитана:
— Что означает нарисованный на носу торс человека с головой сокола и копьем в руке?
— Это бог войны Монту.
Лемб проплыл мимо небольшой лодки с занавешенным белой тканью ковчегом в центре. На полубаке замер лысый человек в белоснежных одеждах. Лодку тащили на буксире два тростниковых бариса. Гребцы размеренно погружали весла в воду.
— Жреческая ладья, — пояснил Харисий. — В ковчеге находится алтарь с идолом. — Он ткнул пальцем в направлении полубака: — Видишь эгиду в виде коровьей головы на носу? Это символ богини Исиды... Круглая желтая пластина между рогами — Солнце. Может, даже из чистого золота... Под головой висит ожерелье — «усех» называется. Жрецы ладью пускают по Нилу, иногда на ней в море выходят...
— Зачем?
— Исида вроде как Осириса ищет, мужа своего.
Геродот с пониманием кивнул:
— А что означает набалдашник на конце ахтерштевня?
Капитан улыбнулся:
— Для красоты... Соцветие папируса в форме метелки.
Но больше всего в гавани было дощатых нуггаров с косым треугольным парусом, а также крошечных папирусных плотов, которые сновали по водной глади, словно прудовые водомерки.
Приткнувшись на такой посудине к скуле или корме только что зашедшего в гавань корабля, египтянин в набедренной повязке вытягивал вверх руки с кувшином или полной фруктов корзиной. При этом орал так, что слышно было даже на афинском лембе.
Со стороны борта египтяне подплывать боялись, по опыту зная, что после долгого плаванья усталые и злые гребцы запросто могут огреть навязчивого торговца веслом. Так они и шастали вокруг корабля в ожидании удобного момента, когда можно подобраться поближе.
Триерарх заплатил пошлину за швартовку, после чего флотилия направилась к причалам. Город приближался, над лазоревым морем вставали белые портовые постройки, на фоне кристально чистого, безмятежного неба зеленели рощицы финиковых пальм.
Наконец, Геродот ощутил под ногами твердую поверхность. Ему не верилось, что длительная морская болтанка закончилась. Галикарнасец в нерешительности замер, не зная, что делать дальше.
А пока он просто смотрел на снующих вокруг людей: невысоких египтян в льняных набедренных повязках, смуглых худощавых арабов в длинных полосатых абах и спадающих на спину куфиях, высоких чернокожих эфиопов с леопардовыми шкурами на плечах, хеттов и аморейцев в цветастых хитонах, почти голых рабынь...
Большинство торговцев и рыночных поденщиков, включая рабов, трудились без головных уборов. Гладко выбритые намасленные черепа лоснились на солнце. Лишь пожилые люди носили на лысой голове льняную шапочку.
Харисий взял его за локоть:
— Не отходи далеко от лемба, после полудня уходим в Навкратис... И не вздумай вино продавать в Канобе, тебе предложат только половину от настоящей цены. Так ты себя сразу выдашь, потому что к расточительному эллину портовый агораном отнесется с подозрением. А настучать на тебя персидскому шахрабу для него — раз плюнуть... Если хочешь, пройдемся по торговой площади, там я тебе все покажу.
— Слушай, — сказал галикарнасец, кивнув в сторону группы египтян в длинных хитонах и с большим воротником на шее, — у меня такое впечатление, будто они все стригутся у одного цирюльника.
— Да нет, — засмеялся капитан, — это не прически... Парики! Вообще-то работяги их не носят из-за жары, но в приличном обществе принято ходить в парике. Если ты его не нацепил, на тебя будут косо смотреть. Традиция...
— А кто они такие?
Харисий пригляделся:
— Серы, или, по-нашему, «магистраты». Скорее всего агораном с помощниками... Сейчас начнут к купцам придираться, цены узнавать и товар взвешивать.
— Одеты, как мы, только на шее какая-то гирлянда висит, — заметил Геродот. — Похожая у той эгиды была... На носу корабля.
Капитан замялся:
— Здешние эллины мне говорили, как у египтян одежда называется. Да я не запомнил названия... Хитон не то «месес», не то «месис». В Навкратисе устоялось слово «каласирис». Вот я так теперь египетский хитон и называю. Гиматий вроде бы «дзет». Обернутая вокруг бедер ткань — «схенти» или «шендет»... Воротник на шее — точно «усех». Богачи заказывают ожерелья из золота или драгоценных камешков: лазурита, бирюзы, сердолика... А бедняки делают из того, что под руку подвернется. Особенно у них в уважении бисер...
Друзья осторожно пробирались между торговыми рядами оптового рынка. Чего здесь только не было... Шкуры диких зверей, обмотанные бечевой кипы папирусных листов, связанные попарно слоновые бивни, овечья и козья шерсть в пуках, амфоры с благовониями, изделия из бронзы, стекла, серебра, а также зерно, ткани, соль, украшения...
Прямо на земле высились груды медных чушек с Кипра, оловянных слитков из Таршиша, колец сирийского железа, связок бронзовых прутов. Кувшины с оливковым маслом и гарумом из Иудеи прятались от солнца под пальмовыми листьями.
На тростниковых циновках раскинулись ворохом разноцветные египетские одежды из хлопка и льна. Куча бараньих и воловьих шкур была такой большой, что продавцу приходилось стаскивать верхние связки багром.
Красильные порошки и пасты хранились в больших глиняных чанах: желтая охра из молотых гранатовых корок, толченый древесный уголь, гипсовый порошок, фиолетовая марганцевая краска, лазуритовый ультрамарин, красный кермес из высушенной дубовой тли, зеленая медная паста, иссиня-черная краска индиго...
Рядом стояли открытые мешки с пчелиным воском, клеем, квасцами, щелочами и серым графитовым ломом, который добывают в Аравийской пустыне. От протрав исходил сильный запах уксуса, а над рыбьим клеем алчно жужжали мухи.
От птичьих криков и рева диких зверей можно было оглохнуть.
Харисий подвел Геродота к клеткам:
— Смотри... Павианов и мартышек ловят в Эфиопии. Торговый караван плывет с грузом зерна и папируса до Коптоса[36]. В доках корабли разбирают, чтобы вместе с товарами дотащить по сухому руслу Вади-Хаммамат до порта Левкос Лимен[37]... Там корабли снова собирают, загружают на них товары и плывут по Красному морю в Эфиопию... Обратно чего только не везут: смолу миррового дерева, ладан, эбеновую древесину, слоновую кость, тушь для глаз, обезьян, охотничьих собак, шкуры леопардов, рабов... Корабли через Фивы[38] плывут вниз по Нилу до Каноба. Ну, а в порту, ясное дело, покупатели всегда найдутся...
У клетки со львом Геродот остановился:
— Разве лев у египтян не олицетворяет царя?
Харисий махнул рукой:
— Да кто их разберет... В одном месте его считают тотемом, а в другом сами фараоны на них охотятся... Я слышал фараон Аменхотеп... какой-то там по счету, не помню... единолично больше ста штук завалил. Очень этим гордился, везде хвастался...
Не дослушав, галикарнасец отпрыгнул в сторону. Маленький сморщенный египтянин вытащил из мешка желто-бурую змею и, держа ее за хвост, размахивал рукой перед чужестранцами.
Харисий рассмеялся:
— Так ведь это песчаный удавчик!
Геродот смущенно подошел к другу. Ничего не сказал, просто досадливо выдохнул.
Капитану пришлось объяснить:
— Он неядовитый, питается мышами и ящерицами... Со змеями у египтян тоже неразбериха. Красную корону фараона украшает амулет в виде кобры — «урей» называется. Но в одних номах змея — неприкосновенный тотем, а в других змей убивают, думая, что это воплощение демона темноты Небеджа...
— Что ему надо? — галикарнасец недовольно кивнул на египтянина.
Харисий удивился:
— Как что... Продать хочет. Удавчик съедобный.
Теперь рассмеялся галикарнасец:
— По мне заметно, что я голодный?
Друзья обошли только часть огромного рынка, так и не добравшись до съестных рядов. Поэтому купили кулек фиников у лоточника. Но солнце уже застыло в зените, поливая портовый город желтым жаром.
Пора было возвращаться на корабль.
4
Вверх по Нилу лемб шел под парусом.
Кормчий-кибернет вполголоса ругался, маневрируя между бесчисленными островками. Харисий приказал палубному матросу делать замеры глубины через каждый стадий пути.
К закату лот свернули кольцами и оставили лежать на полубаке. По наблюдениям капитана уровень воды в реке поднялся уже на два локтя от обычного, так что сесть на мель кораблю не грозило.
По обеим сторонам Нила зеленели заросли камыша, папируса и египетских бобов. Там, где раньше был берег, плескалась темная муть, по которой расхаживали желтоклювые аисты. На речном ветру тихо подрагивали плавучие лотосовые прогалины.
С пойменных болот раздавался свист серощёких поганок, в осоке прятались священные белые ибисы. Змеешейки громко хлопали голубыми крыльями, а розовые пеликаны бесшумно погружали в воду клюв.
Бегемоты грели на солнце черные спины, по которым расхаживали маленькие птички. Крокодилы безмятежно замерли на песке, словно выброшенные на берег топляки. В отдалении пугливые страусы покачивали длинными шеями.
К берегу сбегали хижины из пальмовых листьев, к которым вплотную подобралась вода. Казалось, они едва держатся на сваях под тяжестью пухлых тростниковых крыш. Коровы и волы меланхолично обмахивались хвостами, стоя по брюхо в реке.
На берегу мужчины лепили сырцовые кирпичи из речной грязи. Добавив в ил песок, ослиный навоз и рубленую солому, они сначала ворочали полученную массу лопатами, а потом вываливали ее в деревянные формы для просушки.
Харисий рассказал, что подмоченные наводнением дома и сараи из таких кирпичей легко выдерживают многомесячный паводок. Но работа монотонная, а значит, нудная поэтому грязь в основном месят рабы.
По межам пашни взбирались кусты тамариска, ивы и клещевины. Под сухими бурыми кронами акаций прятались от солнца ласточки. Финиковые пальмы млели под зеленым шаром из колючих листьев, наслаждаясь обилием влаги.
Сикоморы с толстым белым стволом раскинули вширь мощную кровлю. Оливы, персеи и баланиты собирались в рощицы по склонам холмов, словно скот на водопой. Колючие зизифы охраняли покой виноградников.
Яблоневые и гранатовые сады располагались на возвышенностях, куда разливу не добраться. От берега вдаль уходили каналы, по самую кромку наполненные водой.
Грустно свесили бадью из пальмовых листьев бесполезные во время паводка «журавли»-шадуфы. Геродоту они напомнили подъемные гераносы в афинском театре Диониса. В полях желтели скирды пшеничной, полбяной и ячменной соломы.
Лемб шел уверенно, хотя сильное течение не позволяло ему развить морскую скорость. До самого Навкратиса деревни сменяли одна другую, при этом крупных городов эллинам встретилось всего два. В Анфилле Харисий запасся свежей водой, а в Архандре решил заночевать, так как опасался плыть ночью по незнакомой местности.
Стоило небесной богине Нут в муках родить солнечного скарабея Хепри, как показался Навкратис. Под пронзительно-голубым рассветным небом парили узнаваемые фронтоны храмов. В тени тимпанов боги Олимпа прятались от жгучего нильского солнца.
Лемб привалился к причалу, ткнувшись скулой в папирусный кранец. Сова на вымпеле устало сложила крылья. Швартовщик окликнул Харисия на койнэ, а затем приготовился ловить конец троса.
Элимен принял от капитана плату за якорную стоянку, после чего внимательно изучил подорожную Геродота. Пока помощник элимена проверял содержимое одной из амфор, галикарнасец отсчитал пошлину.
Получив деньги, портовые магистраты посоветовали не нанимать для охраны корабля египтян. На причале сразу нашелся расторопный молодой эллин с хорошей репутацией.
От гавани команда Харисия двинулась к агоре. Двое матросов толкали перед собой тачку с укрытым рогожей сундуком и винной амфорой. Третий сжимал в руках корабельный багор.
Облик города поразил Геродота сочетанием высокого аттического стиля и египетской практичности. Оштукатуренные портики храмов рядом с жилыми домами из коричневых саманных кирпичей казались белоснежными.
Незнакомые архитектурные формы напомнили галикарнасцу о том, что он не в Элладе. Геродот с удивлением разглядывал покрытые изображениями египетских богов пилоны-бехены, высокие обелиски-чехены, алтари с непонятными символами, капители колонн в виде распустившегося цветка папируса, плоские крыши домов...
На улицах города звучала разноязыкая речь. Эллины были одеты в привычные для глаза однотонные хитоны из шерсти, льна или хлопка, а египтяне носили белые льняные схенти до колен.
Рисовавшие мелом на стенах всякую ерунду мальчишки мало чем отличались друг от друга, только эллины делали это слева направо, тогда как египтяне наоборот — справа налево.
Внешностью египтяне походили на эллинов: такие же черноволосые, кареглазые... Зато кожа у них была цвета бронзы, или даже масла из перезрелых оливок.
При этом мужчины брили голову и лицо, а у женщин волосы спускались до плеч. Но теперь Геродот знал, что скорее всего пышная прическа — это на самом деле парик.
Вскоре он заметил различия в поведении. Если мужчина несет груз на голове, а не на плече, значит, это египтянин. А если на улице женщина торгуется с лоточником, то она точно египтянка, потому что за эллинок это делает муж.
Вилла Амфилита располагалась в квартале плетельщиков. Сквозь открытые ворота эргастериев виднелись кипы пальмовых листьев, груды ковыля, связки стеблей тростника, аккуратные стопки плашек из пальмового дерева, пучки травы хальфа, а также чаны с красителями и присадками.
Вдоль стен высились ряды поставленных друг на друга корзин и коробов. Бухты веревок, канатов, бечевы были уложены аккуратными штабелями.
После глухого стука бронзы по дереву раздался голос привратника. Вскоре створка ворот распахнулась. Из перистиля пахнуло ароматом цветущей сирени. Нимфей прятался за покрывалом из белых бутонов акации.
По эллинскому обычаю гостям было предложено омыть и умаслить ступни, после чего ойкет провел их в андрон. Даже Гермес Поворотный находился на положенном месте — в нише сразу за входом.
Хозяин расплылся в приветливой улыбке. Геродот первым делом вручил ему футляр с папирусом от Перикла. Пока Амфилит пробегал глазами письмо, гости наслаждались охлажденным кикеоном.
Наконец, демарх оторвался от чтения:
— В сундуке серебро, пять талантов, я правильно понял?
Геродот подтвердил.
— Серебра в Египте своего нет, его привозят из Сирии, Лидии или Италии, поэтому оно здесь на вес золота... — Амфилит уважительно хлопнул ладонью по крышке сундука: — У меня как в храме Аполлона Делосского, ни одна драхма не пропадет.
Потом с интересом спросил:
— А в амфоре что?
— Вино тебе в подарок, — осклабился Харисий.
Демарх приказал ойкетам отнести амфору в погреб.
Наконец, потер руки:
— Ну, с приездом!
После традиционного возлияния ойкеты снова наполнили канфары сотрапезников египетским вином. Разговор сразу зашел о задании Геродота.
— Что собираешься делать? — спросил его Амфилит.
— Даже не знаю... — галикарнасец пожал плечами. — Гонгил мертв, Улиад пропал без вести... Амиртей прячется где-то в болотах Восточной Дельты: не то в Мендесийском устье, не то в Пелусийском... Если буду его искать, только время потеряю.
— Не скажи... — не согласился Амфилит. — Амиртей наверняка может что-то знать об Улиаде... Я бы тебе посоветовал начать именно с него.
— И как я его найду? — спросил Геродот.
Подумав, демарх предложил:
— Потолкайся на рынке в Папремисе, поспрашивай местных... Папремис считается воротами в Египет. Думаю, у Амиртея там есть связники. Тем более что это место его боевой славы...
Внезапно Амфилит вскинулся:
— Так ведь в Дафнах живут твои соотечественники — ионийцы и карийцы. Они там поселились со времен фараона Псамметиха, который подарил им приморскую землю за то, что они помогли ему вступить на престол... Тебе с ними будет проще разговаривать, чем с египтянами... Тем более на карийском языке.
Геродот согласился.
— Только в одиночку по Дельте плавать нельзя, предупредил демарх. — Египтяне эллинов не любят, относятся к нам хуже, чем к финикиянам или иудеям... Так что придется все время быть начеку.
— Почему не любят? — удивился Геродот.
— Мы считаем их варварами, а они обижаются, — пояснил Амфилит.
Потом важно заявил:
— Раз Перикл просит помочь, я это сделаю... Дам тебе трех своих пелатов[39] для охраны серебра. Но только до Дафн, там уже с карийцами договаривайся... Ты ведь сразу не заберешь все деньги?
В глазах демарха промелькнуло беспокойство.
Геродот мотнул головой:
— Нет... Возьму с собой только один талант.
Амфилит кивнул:
— Тогда трех парней хватит.
Демарх решил поменять тему. Обеспечить связника Перикла охраной он, конечно, согласен, но надо дать понять гостям, что на этом его возможности исчерпаны.
Амфилит сделал кислое лицо:
— Да и вообще... Ладно мы, потомки первых поселенцев, нам к обычаям египтян не привыкать. А вот приезжие купцы недовольны. Жалуются, что на рынке не найдешь ни бычьего мяса, ни угрей...
— Как так? — снова удивился Геродот. — Рыба в море везде есть, а быков и коров в деревнях мы видели.
— Они этим животным поклоняются, — терпеливо пояснил демарх. — Хотя и не везде... Вот вы в Навкратисе заметили хоть одну дохлую кошку?
Гости отрицательно покачали головой. Кажется, они поддались на уловку хозяина.
— Правильно, — подтвердил Амфилит. — Потому что кошка — это воплощение богини Бастет. Египтяне кошек кормят и лечат.
— На родину не тянет? — вдруг спросил Харисий с хитринкой в глазах.
Демарх усмехнулся:
— Нет... Наша родина здесь. Нам в Египте хорошо: климат мягкий, земля жирная, палку воткни — так она сразу зацветет, ни удобрять, ни поливать не надо. Купцы с севера товары к нам охотно везут, потому что у нас без обмана, не как на варварском рынке... Кстати, вы вино где собираетесь продавать? А то я могу купить оптом.
Геродот пожал плечами:
— Нет смысла таскать амфоры с собой по всему Египту. Для меня главное получить запись в подорожной, что товар продан. Могу и тебе... Вино паросское, процеженное, но не проваренное... Возьмешь по двадцать драхм за метрет[40]? Оно в Афинах не меньше стоит, так я ведь еще за доставку должен добавить.
— Скинь три обола с метрета, — попросил демарх.
Геродот равнодушно махнул рукой. Харисий закатил таза в недоумении, но перечить не стал, не его это дело.
— Тогда по рукам! — довольно заявил Амфилит.
Он хлопнул ладонями по коленям:
— Ну, что... Обед? О делах мы вроде бы поговорили. Так я вам теперь про здешнюю жизнь все подробно расскажу... Заодно угощу пивом из пальмового сока.
Вскоре ойкеты внесли несколько трапедз. Проголодавшиеся гости с удовольствием принялись за закуски.
Перед уходом Харисий обратился к Геродоту:
— В конце египетского месяца Атир[41] я приплыву в Навкратис за тканями. По афинскому календарю как раз начнется пианепсион... До конца морской навигации останется всего ничего. Так что ты должен к этому времени вернуться... А в середине пианепсиона уйду в море, извини, дольше ждать не буду.
Друзья на прощанье обнялись...
Геродот взял себе за правило: перед сном при свете лампы записывать то, что увидел или услышал за день.
Поэтому вечером он удобно расположился на канапелоне скрестив ноги.
Сам свиток подсунул под одно колено, а размотанный край папируса положил на другое, будто заправский египетский писец. Миска с тушью стояла на придвинутой к кушетке трапедзе.
Начал сосредоточенно писать: «...Религиозные же обряды египтяне вообще строго соблюдают, а в особенности следующие. Хотя Египет граничит с Ливией, в нем не особенно много зверей. Но все животные, которые там есть, как домашние, так и дикие, считаются священными. Если бы я пожелал рассказать, почему их считают священными, мне пришлось бы коснуться религиозных представлений [египтян], чего я по возможности стараюсь избегать. А то. что я упомянул об этом мимоходом, я сказал лишь поневоле. Обычаи же, связанные с [почитанием] животных, вот какие. Для ухода за животными каждой породы назначены из египтян особые служители — мужчины и женщины, и эти должности переходят по наследству от отца к сыну. Каждый житель города выказывает свое благоговение перед священным животным следующим образом. После молитвы богу, которому посвящено данное животное, они стригут своим детям всю голову, половину или только треть головы, и затем взвешивают волосы на серебро. Сколько веса серебра потянут волосы, столько они отдают служительнице, а та за это нарезает рыбы в пищу животным. Таков способ питания этих животных. Если кто-нибудь умышленно убьет какое-нибудь из этих животных, того карают смертью; если же — неумышленно, то платит пеню, установленную жрецами. А кто убьет ибиса или ястреба, должен во всяком случае умереть...»
5
Болота Ах-бид пахли тиной и сыростью.
Геродот медленно поворачивал руль, направляя нуггар в просвет между островками. С высоких стеблей папируса свисали изумрудные с проседью мохнатые шапки. Стена зелени поднималась выше человеческого роста.
Длинный рей мачты смотрел в небо почти вертикально. В береговых зарослях ветер не ощущался, поэтому парус эллины свернули. Двое гребли веслами, третий шестом промерял глубину протоки.
Пелаты Амфилита большей частью молчали. За главного был некрасивый парень с клочковатой бородой и изрытым оспой лицом. По имени они друг друга почему-то не называли, зато у каждого имелась кличка. Рябой сказался «Паном». Хромой отвечал на прозвище «Гефест», а к эллину со шрамом на лбу товарищи обращались: «Арес».
В прогалине показалась камышовая лодка. Стоявший на коленях египтянин лишь мельком глянул на нуггар. Заметив среди водорослей рыбину, он резко ударил в воду острогой с двумя костяными наконечниками.
За поворотом обнаружился дощаник. Рыбак протянул леску для верности под согнутой ногой. Дубинку положил толстым концом на бортик, пусть будет наготове.
Несколько голых египтян ждали команды артельного старосты, чтобы вытянуть сеть за веревки на берег. Сам староста шарил глазами по зарослям камыша, где запросто мог притаиться крокодил.
Пара рыбаков волокла за жабры огромного нильского окуня, оставляя за собой чистый след в болотной ряске. Серебристая чешуя чудища поблескивала голубоватым отливом. Опустив добычу на песок, крестьяне в изнеможении повалились рядом.
За болотом снова открылась спокойная гладь реки. Египтяне с двух лодок расправляли бредень из пальмового волокна, внимательно наблюдая за поплавками. Священные лепидоты и угри безнаказанно шастали между корневищами растений.
Геродота не удивило такое количество рыбачьих лодок. Наступило время половодья — ахет. Вода прибывала, а вместе с ней прибывала всякая речная живность.
Первую остановку путники сделали в Саисе на правом берегу Больбитского русла. Река показалась Геродоту странно прямой, будто это и не Нил вовсе, а рукотворный канал.
Да и ровная береговая линия походила больше на отвал чем на естественный рельеф местности. Болотистые заросли поймы сменились бурыми глиняными холмами, песчаными лощинами и рощицами финиковых пальм.
Но разлив добрался и сюда, с каждым днем подступая все ближе к окраине города. В затопленных паводком оврагах оголтело квакали лягушки. Стада коз и овец топтались у самой кромки воды.
Саис славился тканями.
Проходя по улице, галикарнасец замечал в каждом дворе ткацкий станок. Почему-то ткачеством в Египте занимались именно мужчины. Женщины только пряли.
Иногда он останавливался, чтобы понаблюдать, как хозяин или хозяйка околачивает снопы льна колотушкой по камню, мнет стебли билом на мялке, сбивает с них кострицу трепалом или вычесывает ее щеткой.
Вытрепанное и отчесанное льняное волокно хранилось в коробах отдельно от кудели. Кострицу сгребали в кучу, возле которой хлопотали куры. А вот нить египтянки скручивали руками на прялке с помощью веретена, так же, как в Элладе женщины прядут шерсть.
На рынке кипы толстого прочного холста соседствовали с рулонами тонкого прозрачного царского виссона. Были здесь также ткани из козлиной и овечьей шерсти, пеньковой пряжи, а еще хозяйственная рогожа из волокна тростника и разных болотных трав.
Геродот обратил внимание на то, что шерстяную ткань покупают неохотно, но потом выяснилось почему: шерсть нельзя носить в храме и на похоронах.
Ночью на празднике в честь богини Нейт Геродот познакомился с жрецом Мнемхотепом. Эта встреча оказалась не только полезной, но еще и знаменательной.
Геродот потом долго гадал, кто именно из богинь вмешался в ход событий. Лахеса так причудливо сплела нить судьбы или Тихе создала счастливый случай поворотом колеса удачи.
Стоило солнцу укрыться за Ливийскими горами, как пойму Больбитского русла окутал мрак. С фиолетового неба Ра взирал на священное круглое озеро своим левым оком.
Тени паломников тянулись к краю берега, чтобы раствориться в донной тьме. По сонной глади скользили плоты с дарами богине и зажженными лампами. Над озером повисло покрывало из мерцающего света.
В толще воды тоже мелькали искры. Казалось, будто это отражается не огонь фитилей, а звезды — поросята черной небесной свиньи Нут. Сотни голосов сливались в гимне. Папирус подпевал хору тихим шорохом листьев.
Заметив чужестранцев, Мнемхотеп сам подошел к ним, а когда узнал, что Геродот хочет описать для эллинов Египет, пригласил галикарнасца в храм на беседу.
Жрец указал на темную громаду пилона:
— Спросишь сеша, это «писец» по-вашему.
Путники заночевали в шалаше на холме возле реки. Сундук они предусмотрительно забрали с собой. Нуггар тихо покачивался на привязи, словно приветствуя прибывающую воду.
Когда рассвет разогнал болотный туман, Геродот отправился к храму. В осоке кричали птицы, сом с шумом накрыл водяную крысу, напуганные камышовым котом утки заполошно сорвались с плеса.
Галикарнасец вынул из дорожного мешка свернутый кульком лист египетского боба. Финики таяли во рту, однако липкую руку потом все-таки пришлось вымыть в запруде.
Пилон при дневном свете уже не казался мрачным. Вдоль ведущей от берега вымостки в торжественном молчании замерли сфинксы. Пальмы отбрасывали на плиты скудную тень.
Флаги безвольно свесили тяжелые кисти с кедровых мачт. Обелиски из красного гранита покоились на спинах каменных слонов. По бокам высокого портала в спокойном и безмятежном величии восседали фараоны древности.
Пока привратник искал Мнемхотепа, Геродот внимательно осмотрел барельефы фриза. В центре вереницы фараонов выделялась золотокожая женщина в красной короне, которая одной рукой держала крест с петлей, а в другой сжимала лук с двумя перекрещенными стрелами. Такая же корона была среди иероглифов над ее головой.
«Богиня войны и охоты Нейт», — догадался галикарнасец.
Мнемхотеп повел гостя через залитый солнцем перистиль к портику. Белоснежная схенти начиналась под грудью и обнимала худое смуглое тело египтянина. Накрахмаленный парадный передник падал широким концом до колен. На бритой голове оттопыривались уши.
Ступни сеша были такими маленькими, что казалось, будто плетеные тростниковые сандалии готовы слететь при следующем шаге. С плеча на грудь свешивалась рабочая палетка.
Перед входом в портик оба сняли обувь. Колонный зал встретил гостя прохладой вечно стылого камня. От окон на квадры пола падали пыльные раструбы света. Раскрашенные капители казались живыми цветами.
С постаментов на Геродота взирали бронзовые боги: крылорукая Исида, Осирис с жезлом-хекет и плетью-нехеху, стоящий на крокодиле со змеями в руках младенец Хор, шакалоголовый Анубис, рогатая небесная корова Хатхор...
Из центрального нефа Мнемхотеп свернул в боковой придел, а затем привел гостя к большой комнате. В скудном свете тимиатерионов галикарнасец разглядел деревянные стеллажи, которые были доверху заполнены перевязанными и скрепленными храмовой печатью свитками папируса. Густо пахло благовониями.
Египтянин зажег от светильника лампу.
Затем повернулся к гостю:
— Мы находимся в пер-анх, или «Доме жизни», на эллинском языке это словосочетание означает одновременно библиотеку, архив и школу. Здесь мое рабочее место... Хотя я не только сеш, но еще и ит-нечер — сторож храмового имущества. К библиотеке примыкают хранилища, а также ритуальные залы, в том числе молельня Сет-Урет, по-вашему «святая святых», однако я не имею права водить туда мирян и чужестранцев... Ну, что ж, теперь давай поговорим...
Оба уселись на циновки.
Сеш обвел рукой комнату:
— Раньше здесь проходили занятия для детей. Воины Камбиса разграбили храм. Очень много рукописей было утоплено в болоте. Персы не осквернили огонь Ахурамазды сжиганием свитков, так как считали, что в них содержится богохульство... К счастью, большинство из погибших папирусов служили учебниками. Мы пишем новые, но на это требуется время.
— Расскажи о своей стране, — попросил Геродот, подоткнув под себя подушку. — Я почти ничего о ней не знаю.
Мнемхотеп в задумчивости покрутил голубой фаянсовый перстень на пальце.
Потом ответил:
— Мы называем ее Та-Кемет — «черная земля»... Ты знаешь, откуда произошло слово «Египет»?
Галикарнасец отрицательно покачал головой.
Речь Мнемхотепа звучала спокойно и неторопливо, словно он объяснял ученикам урок.
При этом писец тщательно подбирал слова, было заметно, что говорить на койнэ он не привык:
— Мемфис, который долгое время был столицей Обеих земель, на нашем языке называется «Хет-ка-Птах», то есть «вместилище души бога Птаха». Эллины переиначили эти слова на свой лад... Кстати, титул «фараон» происходит от египетского словосочетания «пер-аа» и означает «Дом великий», подразумевая царскую резиденцию... А если добавить слово «па», то получится «па-пер-аа», что на язык эллинов переводится как «материал царского дома»... Вот отсюда и слово «папирус».
Потом он рассказал Геродоту о горной стране Эфиопии, где берет начало Нил. О Ливийском и Аравийском хребтах стискивающих пойму реки с двух сторон словно безжалостные челюсти крокодила.
— До Керкасора Нил течет по единому руслу, — объяснил Мнемхотеп, — а дальше Великая река разделяется на три рукава, которые образуют самостоятельные устья: Канобское, Пелусийское и Себеннитское. От Себеннитского рукава отходят еще два ответвления: Танисское и Мендесийское. В море Уадж-ур из Нила также выходят два искусственных канала: Больбитский и Буколийский. Все эти рукава и каналы образуют мехет...
Заметив замешательство на лице галикарнасца, он исправился:
— Прости... Забываю, что ты чужестранец... Морем Уадж-ур, что означает «Великая зелень», мы называем Северное море, по-вашему — «Великое море». Мехет — это Дельта Нижнего Египта. Нил почти полностью затопляет ее во время летнего разлива, превращая в огромное папирусное болото...
— Мы еще говорим: «Наше море» или «Эгейское море», а море к югу от Кипра называем «Египетским», — пояснил Геродот.
Потом спросил:
— Когда начинается разлив?
— С восходом звезды Сепедет. Вы называете ее «Сотис», хотя я встречал в эллинских текстах и название «Сейриос»... В начале месяца Тот.
— Как долго он длится? — не унимался галикарнасец.
— Сто дней, иногда больше, иногда меньше... Это зависит от мощи паводка. А она зависит от того, насколько сильно бог Хнум надавил на Дельту своими сандалиями. Во времена древних династий уровень воды в реке поднимался на шестнадцать локтей. И даже выше... Сейчас значительно меньше. Но даже если вода поднимается на четыре локтя, она затопляет на два дня пути Нубийскую пустыню на востоке и Ливийскую пустыню на западе. После этого вода спадает, и Нил продолжает течь в своем обычном русле... Египтяне верят, что паводок — это дар богов, поэтому в начале лета в каждом номе жрецы приносят жертвы богу Нила и богам своего города... В Саисе мы молимся Нейт — Великой богине-матери.
Дослушав Мнемхотепа, галикарнасец с жаром заговорил:
— В Навкратисе я слышал, будто наводнение случается из-за того, что вытеканию воды из Нила препятствуют Этесийские ветры с севера. Это мнение демарх Амфилит приписывает философу Фалесу Милетскому. Я считаю, что в таком случае должны выходить из берегов и другие реки Ливии, однако я про такое не знаю... Еще эллины рассказывают о плавании вдоль западного берега Ливии Евфимена из Массалии. Так вот... Евфимен считал Ливию островом в Океане, а Нил — рекой, вытекающей из Океана на одной стороне острова и впадающей в него же на другой. Если это так, в чем я вовсе не уверен, то у паводка все равно должна быть причина. Ведь даже самая сильная океанская буря не смогла бы нагнать в Нил столько воды...
— Что такое Океан? — спросил Мнемхотеп.
— Это слово, кажется, Гомер придумал, — с сомнением протянул Геродот. — Он так назвал Атлантическое море, которое обтекает со всех сторон сушу.
Мнемхотеп понимающе кивнул.
Геродот в нетерпении задал следующий вопрос.
— Отчего происходят разливы Нила?
Сеш пожал плечами:
— Согласно священным свиткам, Великая река выходит из берегов от упавшей в воду слезинки Исиды, когда богиня начинает оплакивать своего мужа Осириса... Но мне кажется, что одной-единственной слезинки для этого маловато поэтому я считаю причиной паводка таяние снегов на вершинах Эфиопского нагорья... А вот жрецы юга верят, будто звезда Сепедет — это воплощение Тефнут-Сехмет, и разлив начинается с возвращением богини из Нубии в Египет...
В глазах галикарнасца мелькнула растерянность:
— Как же так... Амфилит говорил, что в Эфиопии климат еще более жаркий, чем в Египте, поэтому ее жители черные от солнца. Коршуны и ласточки в этой стране остаются на зиму, так еще и журавли прилетают зимовать из Скифии... Там не то что снег, даже дожди не выпадают... А без дождей и заморозков откуда взяться снегу?
Мнемхотеп развел руками:
— Другого соображения у меня нет... Хотя ваш философ Анаксагор тоже так считает.
— Тогда позволь мне высказать мое собственное мнение, — попросил Геродот.
Мнемхотеп жестом предложил гостю продолжать.
Выдохнув, словно перед прыжком в воду, галикарнасец заявил:
— Все-таки здесь не обходится без Этесийских ветров... Зимой они сдувают солнце из Египта в Верхнюю Ливию. А всем известно, что там, где солнце, там и жара... Светило испаряет воду из рек и озер, которая летом выпадает там же на землю в виде дождей. Дождевая вода из Верхней Ливии устремляется в Нил... Вот и паводок!
Мнемхотеп сделал вид, будто объяснение Геродота его устроило. Хотя прекрасно понимал, что никакому ветру не под силу сдуть солнце со своего места на небе. Это ведь не сухой лист на рыночной площади. Да и солнечный бог Амон-Ра не потерпел бы такого неуважения со стороны своего сына бога воздуха Шу.
Уточнять, какую именно страну гость подразумевает под Верхней Ливией, он не стал. Если Эфиопию, тогда эллин и здесь путался: то там идут дожди, то не идут...
«Ничего, — решил сеш, — со временем разберется... Он вроде бы смышленый».
Воодушевленный на его собственный взгляд верным суждением, Геродот продолжил расспросы. Писец еще долго рассказывал галикарнасцу о богах Египта и древних обычаях.
Объяснил, что согласно оракулу Аммона все народы, живущие на берегах Нила ниже Элефантины: копты, кушиты, сирийцы, финикияне, ливийцы, иудеи и эллины считаются египтянами, даже если говорят на разных языках. А значит, должны соблюдать традиции, в том числе не употреблять в пищу мяса священных животных.
Когда Мнемхотеп заговорил про оккупантов, его взгляд сделался жестким:
— Персов в Египте не любят... Начиная с Камбиса, завоеватели грабили храмы. Хотя Камбис прикинулся другом жречества, даже приезжал в Саис, чтобы поклониться Нейт. Но это не помешало его наместнику уничтожить школу врачевания при святилище, а сам шахиншах велел отнять у храмов большую часть доходов... Побежденный фараон Псамметих по его приказу покончил жизнь самоубийством... А как он над мумией фараона Амасиса издевался! Приказал вытащить ее из гробницы, высечь бичами, вырвать волосы, а потом сжечь...
Сеш сжал губы. Было заметно, что о Камбисе он вспоминает с возмущением.
Взяв себя в руки, Мнемхотеп продолжил уже спокойным голосом:
— Или ремесленники... Хватишься хорошего каменотеса, так ни одного и не осталось, потому что все угнаны строить Персеполь... Правда, Дарий попытался заслужить уважение египтян. Благодаря его покровительству наше святилище стало главным храмом Дельты, за что жрецы провозгласили шахиншаха сыном Нейт. Но народ все равно не простил ему поборов... Зато Ксеркс просто распоясался: вообще египтян за людей не считал. У храмов отобрал все самое ценное — утварь, запасы зерна, дорогие ткани... Да и при Артаксерксе ничего не изменилось. Сатрап Египта Ахемен относился к египетской религии с пренебрежением, поэтому храм Нейт пришел в упадок... Другое дело северяне. Эллины и карийцы всегда были опорой фараонов. И не важно, что за большие деньги. Для нас главное — почитание нашей веры и уважение к обычаям предков. А эллины это умеют...
Мнемхотеп внимательно посмотрел на Геродота, прежде чем закончить:
— Ты тоже сеш, как и я... Эллин, отмеченный дыханием Тота, для любого сеша не просто товарищ по цеху, но и личный друг... Так что можешь на меня рассчитывать.
За беседой день пролетел незаметно. Несколько раз храмовые рабы приносили в библиотеку свежую воду и фрукты, потом забирали с низкого столика пустую посуду.
На прощание Мнемхотеп пригласил Геродота переночевать в храме Нейт следующей ночью.
— Сны в нашей библиотеке считаются вещими, — загадочно пояснил писец. — Сейчас как раз наступило благоприятное время для таких снов, потому что звезда Тубан[42] соединяется с Луной.
Галикарнасец даже не сомневался. Таинство, свидетелем которого он стал в мантеоне Аполлона Дельфийского много лет назад, оставило в его сердце неизгладимый след.
Вечером при свете костра Геродот записал на бледно-желтом листе папируса услышанное от Мнемхотепа:
«...Что до истоков Нила, то никто из египтян, ливийцев или эллинов, с которыми мне приходилось иметь дело, не мог ничего мне сообщить об этом, кроме храмового писца и управителя храмовым имуществом Афины в египетском городе Саисе. Но, как мне кажется, он шутил, утверждая, будто можно знать это. Рассказывал же он вот что: есть две горы с остроконечной вершиной, возвышающиеся между городами Сиеной в Фиванской области и Элефантиной. Названия этих гор — Крофи и Мофи. Между этими-то горами и выходят на поверхность бездонные источники Нила, причем половина их вод течет на север, в Египет, а другая половина на юг, в Эфиопию...»