Документалка пользовалась большой популярностью, так что Пеппер предложил каналу запустить сериал под названием «Самые страшные места в Мексике». Идея приглянулась руководству, и Пеппер отправился снимать свой первый эпизод в Zona del Silencio, или «Мертвую зону», — клочок земли в Дуранго, названный так после того, как пробный запуск ракеты на военном полигоне в Юте завершился крушением в районе мексиканской пустыни Мапими. Ракета несла две капсулы с радиоактивным веществом. Операция по сбору обломков, которую развернули Военно-воздушные силы США, тянулась неделями — и сделала весь регион эрзацем «Зоны 51», со всей сопутствующей мифологией и городскими легендами о мутации животных и растений, о загадочных огнях в ночном небе, о пришельцах, о магнитных аномалиях, которые не дают нормально работать средствам связи… В общем, полный набор.
С той поры Пеппер отснял немало серий — как правило, повествующих о домах с привидениями, заброшенных клиниках для душевнобольных и всяком таком прочем, — но Остров Кукол по-прежнему оставался, так сказать, его несбыв-шейся мечтой. Этот островок был частным владением, и это все усложняло. Кроме того, владелец недавно умер, и теперь там распоряжался племянник, который, по слухам, наотрез отказал Пепперу и его съемочной группе в посещении острова. Телеканал, в свою очередь, выдал Пепперу неофициальный карт-бланш, заявив: если он добудет нужные кадры — отлично; если же будет арестован при попытке их заполучить — руководство не в курсе.
Тут-то в действие вступаем и мы с Питой: ясно, что Пепперу не хотелось лезть на остров в одиночку, а мы к тому же не имели никакого отношения к телевидению. Лично я ждал этой вылазки с нетерпением, пока несколькими днями раньше о наших планах не прознал Хесус, который со свойственным ему буйным задором настоял на участии его и Елизаветы.
Пита уже ополаскивала волосы, и по спине ее струилось молочно-белое мыло. Я спросил:
— Планы не менялись? Мы отправляемся в десять?
— Да, — ответила она, не глядя на меня.
— А сколько сейчас?
— У тебя есть полчаса на подготовку.
Я издал стон, гадая, смогу ли собраться с духом.
— Можешь остаться, если не хочешь ехать. Ты ведь не обязан, — сказала Пита, показывая мне боковинку левой груди.
— Я уже обещал Пепперу, что поеду.
— Не сомневаюсь, что он все поймет… Ну, твоя голова, и вообще.
— А ты сама? — осторожно поинтересовался я, подозревая, что чуть не забрел в очередную ловушку. Стоит согласиться с Питой, и она тут же примется меня пилить: обвинит в том, что мы никуда не выбираемся вместе, что я недолюбливаю ее братца, или еще в чем-нибудь. Ее хитроумные схемы выглядели бы забавными, не будь они вечно направлены против меня одного.
— Думаю, что тебе стоило бы отдохнуть, Зед, — сказала она. — Мне так кажется. Но решать тебе самому.
Остальные подкатили минут через сорок в новеньком «Ягуаре-Икстайп» Хесуса. Эта машина очень ему шла: сплошная показуха, а толку чуть. Потому что под фигуркой бегущего кота на капоте, под кожей и деревом внутреннего убранства она была, по сути, полноприводным «Фордом-Мондео». Скорее всего, Хесус об этом и не догадывался. Молодым, успешным типам вроде него просто необходимо водить подобные тачки, — только из этих соображений он ее и купил.
Пита — в полотняной рубахе и обрезанных джинсах, выставлявших напоказ контур зада, — выскочила со всеми поздороваться, а я направился в гараж и забросил наши рюкзачки в свой трехлетний «Порш-911». Он стоял рядышком с побитым «Шевроле Монте-Карло» 79-го. Дело в том, что еще подростком, в Вегасе, я владел точно таким же. Причем три года вкалывал подручным в автомастерской, чтобы скопить на него денег. Когда мне стукнуло восемнадцать, я получил гоночную лицензию и тогда по четыре вечера в неделю участвовал в местных заездах. Приходил к финишу далеко не первым, но все равно выбился в любимцы публики из-за одного только имени. Дикторы гоночной трассы считали, что Зед Ротт — просто уморительное имечко, и старались произносить его почаще, к вящей радости толпы. Уже очень скоро никто больше не звал меня Зедом: только имя-фамилия, только Зед Ротт. Дикторы, репортеры, фанаты — да все вообще. Магическая модуляция двух коротких слогов, не говоря уже о пикантном намеке, призывала произносить мое имя целиком.
Короче, я так и не выиграл на своем «Монте-Карло» ни единого заезда, но он все-таки был моей первой гоночной машиной, и о нем у меня сохранились самые нежные воспоминания. Потому-то я и купил эту рухлядь пару месяцев назад, надеясь когда-нибудь восстановить ее. Любимая игрушка и способ чем-то заполнить свои дни — теперь, когда я уже не участвую в гонках.
Я уселся за руль «порша» и покатил по подъездной дорожке, — пока не уперся в «ягуар» нос к носу. Елизавета, под здоровенной пляжной шляпой и в темных очках, сверкнула улыбкой и помахала мне рукою с переднего пассажирского сиденья. Я ответил тем же. Стекло со стороны Хесуса опущено, — повернувшись к своей спутнице, он выставил в окно локоть. Прическа по обыкновению безупречна: коротко на висках, челка влево и назад. На носу солнцезащитные очки-авиаторы, на щеках — дневная щетина, которую Хесус, надо полагать, мнил особым шиком. Солнечный отсвет на лобовом стекле не позволил мне рассмотреть Пеппера позади, и я уже колебался, не стоит ли выйти сказать «привет», когда Хесус с Питой закончили болтать.
Хесус снизошел до того, чтобы заметить мое присутствие, расплылся в ухмылке и посигналил. Я же покрепче вцепился в баранку, гадая, зачем мне вообще взбрело в голову куда-то ездить в этой компании. Выбирать, однако, было не из чего. Как я уже сообщил Пите, это было обещание помочь Пепперу. Я из тех, кто держит слово, и притом голова у меня не сильно-то и болела. Признаться, похмелье мучило меня сильнее, чем ссадина на лбу. Я чувствовал тяжесть, бессилие и хандру, — но вполне мог поучаствовать в вылазке. К тому же, в компании Хесуса или без него, я все еще хотел побывать на печально знаменитом Острове Кукол.
Врубив погромче какую-то мексиканскую песню с тяжелым ухающим басом, Хесус сдал назад, развернулся и покатил по улице. Пита запрыгнула в «порш» на свое законное место рядом со мной.
Ехали мы всего с пару минут, когда она принялась мычать какую-то мелодию. Потом подняла руки, чтобы стянуть волосы в хвост на затылке, открыв свои безупречно выточенные черты лица. Длинные ресницы; золотистая, как у койота, радужка глаз (которые сама Пита предпочитала называть «карими»); идеально прямой носик, настолько невыдающийся, что его почти и незаметно, а это большой плюс, когда речь идет о носах; полные губы — скорее игривые, чем надутые; остроугольные скулы и нежно скругленные щеки. Мычание Питы мало-помалу обросло словами — какая-то песня на испанском, которую я слыхал по радио. Она тихонько напевала ее, не пуская в дело свой глубокий грудной голос.
— Что с тобой? — спросил я.
Она повернулась и уставилась на меня.
— Ты это в каком смысле?
— У тебя отличное настроение.
— А что, у меня не может быть отличного настроения?
— Я всего лишь… О чем это вы с Богом так мило болтали?
— Не зови его так.
— В лицо — ни в коем случае.
— Он ведь зовет тебя Зедом.
Имелось в виду, что он не зовет меня «Зед Ротт». Пита права, он действительно так не делает. В лицо, во всяком случае. Тогда я сформулировал иначе:
— О чем ты разговаривала со своим братом?
— Ни о чем.
— Вы весело трепались битых пять минут.
— Он мой брат, Зед. Мы просто пообщались.
— Насчет погоды? Поездки?
— А какая тебе разница?
— Просто разговор поддерживаю, Пита.
— Тебя послушать, так мы будто заговаривались или типа того.
«Плели заговоры». Вслух я не стал ее поправлять; бывает, что Пита путает иногда английские слова или употребляет не совсем к месту. Впрочем, «заговаривались» — это нечто новенькое, такого я еще не слышал.
— Как там Пеппер? — спросил я, меняя тему.
— Радуется, как дитя.
— Он все еще хочет снять тебя для фильма?
— Да, он выдаст мне реплики, и я разучу их на лодке. Тебя он тоже собирается попросить что-то сказать.
— Я не стану сниматься.
— Правда, он очень этого хочет.
Почему бы Пепперу не попросить об этом Хесуса?
— Хесус чересчур знаменит.
— А я, значит, нет?
— Мы больше не в Штатах, Зед, — напомнила мне Пита. — Я говорю сейчас о Мексике. Здесь все поголовно знают моего брата. А про тебя даже не слышали.
Истинная правда. В этой стране меня выделяют из толпы белая кожа и завидный рост. Именно эта новообретенная анонимность и подала мне изначальную мысль перебраться южнее. Вместе с тем крах моей карьеры гонщика наделал довольно много шума, и я уже воображал, как спортивные журналюги наткнутся на отснятое на Острове Кукол творение Пеппера и прогонят в эфир Отрывок с моей физиономией в кадре и подписью: «Новичок года Гоночной ассоциации Зед Ротт теперь исследует сверхъестественные явления для мексиканского ТВ».
— Сниматься не буду, — твердо повторил я. Хесус притормозил на светофоре. Я подъехал и встал рядышком. И рассеянно смотрел вперед, воображая карту дорог Сочимилько, когда вдруг услышал, как взревел мотор «ягуара».
Повернув голову, я уставился мимо Питы — там сидел, ухмыляясь, Хесус. Он снова поддал газку, еще громче и дольше.
— Он не шутит? — спросил я.
— Даже не вздумай устраивать с ним гонки! — пискнула Пита.
— Да я в порошок его сотру… — пообещал я с такою же ухмылочкой.
Хесус принялся короткими рывками открывать заслонку дросселя, заставляя «ягуар» рычать на манер спортивного болида.
Я выжал сцепление, сменил передачу, поднял обороты до пяти тысяч.
— Зед! — взмолилась Пита, перекрикивая наши моторы. — Только не устраивай гонок!
— Дорога свободна.
— Зед!»
Хесус стартовал, не дожидаясь смены сигнала на светофоре. Я сбросил сцепление и придавил педаль газа. Шины коротко взвизгнули, обороты ушли за красную черту. Моя голова вжалась в подушку подголовника. Рывок Хесуса дал ему небольшое преимущество, но я быстро отыгрался, включив вторую.