Юный сторож, которому Миронов поручил уход за животными, исполненный чувства собственного достоинства, энергично отстранял любопытных ребятишек, когда они слишком близко лезли к чудным животным.
— Чистый медведь, — говорила пожилая женщина, недоверчиво поглядывая на Отто.
Девочка лет десяти, закутанная до пят в большую теплую шаль, смело вышла из толпы и положила перед собакой сайку. Отто лениво разинул гигантскую пасть — и сайка мигом исчезла. Пес облизнулся огромным красным языком, завилял хвостом.
В толпе засмеялись:
— Ему не сайку, целую булочную подавай!
Впрочем, Отто, по-видимому, не был голоден. Около него валялось немало разгрызенных крупных костей.
Олень-малютка, не обращая никакого внимания на любопытных, жевал ягель в своей клетке.
Крошечный тюлень опять был на приволье в открытом тазу: он быстрыми кругами носился в воде, потом выбрался на деревянную подставку и начал умильно раскрывать рот.
Парнишка-сторож, сохраняя невозмутимо важное выражение лица, стал кормить животное мелкими ломтиками свежей рыбы. Тюлень раскрывал рот и ловко подхватывал брошенный кусочек, а затем опять просительно уставлялся на парнишку.
— И зачем такую собаку вырастили? — сказал кто-то из колхозников. — Собака и так хороша, а как она с медведя, ее не прокормишь.
— А оленей и тюленей зачем уменьшать? К чему это? — заметил другой.
В это время к толпе любопытных подошли Миронов, Гущин и Цветков. Гущин вынул блокнот и начал что-то быстро записывать. Цветков с недоумением спросил приятеля:
— В чем дело, Сурок?
— Столько интересного, а я еще ничего не записал! Мне редактор голову оторвет, если не будет очерка!
— Какой там очерк! — возразил Цветков. — Ты же сам правильно сказал: материала хватит на целый роман.
Миронов поглядел на забавных зверей, на собравшихся вокруг зрителей и подумал: «Обязательно в рыболовецком городе зоопарк организуем».
XVIII. Как оправдалась догадка Рашкова
В этот же день на железнодорожной станции неподалеку от колхоза с поезда сошли два человека и направились к колхозу. Один из них, сухощавый, крепкий мужчина лет пятидесяти, с черными живыми глазами, похожий на цыгана, помог выйти из вагона своему спутнику, тучному, со странной, шестиугольной формы головой и невероятно крупными чертами лица.
На улице они встретили Миронова. Вид у него был очень усталый: колхозные дела не останавливались, а встреча островитян вызвала немало дополнительных забот.
Но Миронова это не угнетало: кипучей его энергии хватило бы и на большее.
Увидев новых людей, он подошел к ним и отрекомендовался:
— Председатель колхоза Миронов. А вы к кому?
— А вот как раз к вам, — обрадовался чернявый и представился: — Охотник Якушев из Ильинска. Что, Цветков и Гущин еще у вас?
— Да, — ответил Миронов и с гордостью добавил: — Гостей у нас много, еще и два академика — Таусен и Рашков… А у вас что же, дело к Цветкову и Гущину?
— Да как сказать… — ответил Якушев. — Мы к Цветкову за советом, хоть он и не доктор… Они вдвоем у меня в Ильинске были проездом. От меня и направились лысых уток разыскивать, — улыбнулся охотник.
— Ну, ладно, — сказал Миронов. — Что же мы будем на улице стоять, пойдемте-ка пока в правление.
И уже на ходу заметил:
— Они и тут насчет этих уток интересовались, и даже одна такая на них налетела.
— Молодцы, — обрадовался Якушев, — все же добились своего! Добрались и до Таусена. Люблю настойчивых! Я решил, узнав, что они у вас задержатся, съездить поздравить их. Не знал я, конечно, долго ли они тут останутся, ну, да риск невелик. И Таусена заодно повидать — очень, видно, любопытный человек. А вот этот товарищ, — Якушев кивнул на спутника, который с трудом поспевал за ними, хоть шли не быстро, — попросился со мной: «Хочу, говорит, использовать случай, что Рашков и Таусен тут. Попрошу их посмотреть на меня, — оба большие ученые, а Таусен еще и врач».
— Вы больной? — спросил Миронов, с участием глядя на неуклюжего человека.
— Сло… новая болезнь, — ответил тот.
— Болезнь внутренней секреции, — объяснил Якушев, — как сказали наши врачи.
Жалко товарища! Хороший человек, ценный работник. Бухгалтер по специальности. Уже с полгода перешел на инвалидность. Михайлов его фамилия.
Миронов протянул руку новому знакомому, и тот слабо пожал ее, с трудом подняв свою.
— И что же, трудно излечивается? — сочувственно спросил Миронов, поднимаясь на крыльцо правления.
— Трудно, — сказал Якушев, — хоть врачи у нас хорошие…
Из-за угла вышли Гущин и Цветков — они возвращались с радиостанции. Гущин издали увидел ильинских знакомых.
— Вот так встреча! — закричал он. — Как вы сюда попали, Сергей Иваныч?
— Вас повидать, — сказал охотник. — По правде сказать, не ожидал.
— Чего не ожидали? — не понял Гущин.
— Всего. Что достигнете насчет уток. Что спасетесь, как в шторм попали. Что Таусена найдете. Да и сам не ожидал, что так захочу вас повидать — сюда приеду.
Для председателя колхоза Миронова этот день был самый беспокойный. Принять как следует такое количество гостей — не просто, а Миронов любил угостить, принять.
За исключением больного Михайлова — он после дороги чувствовал себя неважно, — все гости с интересом знакомились с работой колхозников-поморов. Особенно любопытно было все Таусену и Кнуду. Мальчик всюду ходил вместе с академиком, и тот неустанно переводил и объяснял ему.
Как раз в этот день в гавань колхоза вернулся с богатым уловом траулер.
Почти одновременно с ним прибыло несколько самолетов за рыбой для Москвы и Ленинграда. Таусен долго смотрел, как автоматические краны перегружали живую, бьющуюся рыбу в цистерны на самолетах. Груды блестящей чешуи на мгновение мелькали в воздухе и с плеском опускались в воду. Через час погрузка была закончена, и самолеты один за другим исчезли в облачном небе.
И Таусен вспомнил с грустью свой остров, тяжелый, часто опасный промысел, норландбот, которым недавно так гордился…
Он ходил по новым улицам поселка, осмотрел клуб с большой библиотекой и вместительным зрительным залом.
— Здесь можно дать любой спектакль, но кто же здесь играет? — удивился он.
— Приезжают артисты, часто из лучших театров столицы, — спокойно ответил Миронов.
Таусен бросил на него недоверчивый взгляд.
— Ничего, академик, — сказал Цветков, — скоро вы перестанете удивляться таким вещам.
А Миронов добавил:
— Только этим летом у нас были опера и балет Московского Большого театра.
Таусен побывал и на консервном заводе. Он видел, как свежая рыба, поданная на заводской конвейер, выходит в другом конце завода в банках, балыками и другими копчеными изделиями. Он видел, как электрический ток мгновенно сушит огромные партии рыбы, подготовляемой к отправке.
— У вас красиво распланированы улицы и площади, есть театр и завод, — говорил Таусен. — Так что же это — деревня или город?
— Это, — сказал Гущин, — ваш первый наглядный урок, ваше первое знакомство с нашей политикой: социализм уничтожает различие между городом и деревней.
Вечером все приезжие собрались снова в доме Миронова.
— Хотя бы вкратце пока скажите, товарищи ученые, — расспрашивал Гущин, — можете вы тут на месте помочь больному Михайлову и как?
— На месте помочь, конечно, нельзя, — ответил Рашков, — но вообще помощь будет довольно скорая и ощутительная. Мы с академиком Таусеном совещались и написали целое руководство для ильинских товарищей-врачей. Это для их практики вообще будет полезно. Коротко объяснить трудно, но попытаюсь.
Лечить акромегалию быстро и эффективно мы уже научились. Случай с Михайловым довольно тяжелый, и лечить его придется комбинированно. Во-первых, мы рекомендуем оперативное вмешательство: у него будет удалена опухоль гипофиза. Затем, если спустя некоторое время его состояние не улучшится достаточно, то в его организм будут вводить тропные… Простите, тут присутствуют не специалисты… Ну, проще говоря, стимулирующие гормоны гипофиза. Эти гормоны усиливают действие других желез внутренней секреции и регулируют нормальный обмен веществ. Тут все дело в том, чтобы найти нужную комбинацию гормонов с некоторыми лекарственными веществами. Мы обследовали состояние Михайлова и, мне кажется, правильно определили для него лечение.
— И он выздоровеет? — спросил Гущин.
— Думаю, что да, — ответил Рашков.
— И неужели он будет иначе выглядеть?
— Ну, — сказал Рашков, — таким, как до болезни, он, конечно, не будет. Но несравнимо лучше, чем сейчас. А главное, развитие болезни остановится, и самочувствие, надеюсь, быстро улучшится.
Лицо Таусена помрачнело.
— Да, — сказал он, — каждое научное открытие вы обращаете на пользу человека, а я… я увлекался созданием курьезов: выводил гигантских собак, миниатюрных оленей и тюленей…
И Таусен угрюмо замолчал.
Цветков постарался переменить тему разговора и обратился к Рашкову:
— Как видите, Николай Фомич, ваше предсказание оправдалось: на неизвестном острове мы действительно нашли очень талантливого человека.
Хитро прищурившись в сторону Цветкова, Рашков сказал:
— Вот что, дорогой Таусен: ваши экспериментальные утки иногда улетали к югу… Очевидно, их заносило ветром… Разрешите спросить: какими способами вы добились линьки уток?
Цветков взглянул на Рашкова:
— Как? И это спрашиваете вы — тот, кто первый предложил метод кормления птиц щитовидной железой для искусственной линьки?! — И вдруг спохватился: — Конечно, одинаковых результатов можно достичь разными путями. Ведь то, что у нас давно удавалось с гусями, до сих пор очень плохо получалось с утками.
Значит…
— Значит, вы снова проявили непростительную рассеянность, — докончил за него Рашков.
— Действительно! — с досадой сказал Цветков.
— Итак, — любезно обратился Рашков к Таусену, — вы разрешили задачу, с которой мы еще до сих пор полностью не справились. Следовательно, я имел полное основание допустить, что речь идет о неизвестном, безусловно талантливом… (он чуть не сказал — чудаке), — и тут же перебил себя: — Что же все-таки вы делали с этими утками?