— И долго живут сельди? — заинтересовался Гущин.
— Не особенно. Лет десять-двенадцать, до двадцати.
— И что ж, большая бывает двадцатилетняя селедка?
— Нет, — сказал Миронов, — величина ее от породы зависит. Есть породы крупные и мелкие… Простите, заболтался с вами: надо пойти узнать, как там дело идет… А вы на море полюбуйтесь…
— Смотри-ка, Юра! — воскликнул Гущин.
Море опять изменилось. Луна светила уже слабо. Но все море сияло бледно-зеленоватым светом — неярким и призрачным. Нос судна резал жидкое сияние, оно тихо переплеталось за кормой. Порой отливала этим сиянием рыбья спина.
Море было как расплавленный, но холодный металл. Цветков взглянул на Гущина: его лицо казалось мертвенно-зеленоватым от морского свечения.
— Ну, нравится? — тихо спросил опять незаметно подошедший Миронов.
Гости молчали под впечатлением беззвучной и недвижной сияющей дали.
— Краше моря ничего на свете нет, — еще тише, убежденно сказал Миронов. — И богаче моря ничего нет.
Кто-то настойчиво трогал Гущина за плечо. Он нехотя раскрыл глаза: Миронов.
— Пойдемте! Выбирают сети.
Гущин и Цветков быстро оделись и вышли на палубу. Солнце только что показалось из-за горизонта. Оно было алое и неяркое, как на погожем закате.
Там, на востоке, нельзя было отличить, где кончается море и где начинается небо. Исчезла, растаяла линия небосклона. Даль отливала всеми оттенками янтаря — от молочно-матового до ярко-оранжевого. Солнце заметно на глазах наливалось жаром и блеском. И вот море отделилось от неба. Вода засверкала ярче солнца. Солнечный диск уже только касался поверхности нижним краем.
Вода отняла блеск и алое сияние у неба, оно бледнело, переходя в синеву.
Потом солнце уменьшилось, перестало быть огненно красным и совсем оторвалось от линии горизонта. Восход кончился, начался день.
— Вира! — кричали на палубе.
Моряки подымали сеть на тросе. Две или три сети уже опростали. Палуба сверкала скользкой перламутровой чешуей. Густая масса сельди шевелилась, медленно разливаясь по палубе. Подняли новую сеть, и хлынул новый поток рыбы.
Миронов напряженно следил, как моряки одну за другой поднимали тяжелые, наполненные бьющейся рыбой сети, как все гуще и шире заливал палубу поток живого серебра — быстрее, чем его успевали убирать. Миронов оживленно заговорил о том, как на месте нынешних колхозов и на пустынных пока берегах возникнут большие рыбопромышленные города. Траулеры[6] будут пересекать море во всех направлениях, заваливая пристани грудами рыбы. Зоны парников окружат города, стеклянные крыши теплиц и оранжерей будут сверкать в лучах арктического лета. А в полярную ночь зарево электрических огней будет видно далеко с моря, с земли и с воздуха. По рекам и железным дорогам пойдут сюда широким потоком лес, фрукты, мясо, ткани, обувь, книги…
— …топливо, — вставил Цветков.
— Никакого топлива! — обиделся Миронов. — У нас море. В нем энергии краю нет, а мы будем возить сюда уголь и дрова? Если хотите знать, то нашей электроэнергии хватит для всего архангельского и мурманского побережья, а пожалуй, что и для Ленинграда.
— Но из чего вы будете вырабатывать энергию? — спросил Цветков.
— Я же говорю вам, вот оно, — Миронов сделал широкий жест, — море! В Архангельске инженеры уже работают над проектом приливно-силовой станции. А сколько таких станций можно настроить! Без конца по всему побережью! Это ведь почти даровое электричество!
Он говорил о городе, который возникнет на месте его колхоза. Электричество согреет и осветит этот город, даст энергию множеству предприятий, растопит льды, и круглый год сюда, в порт, будут идти суда. Смотря по времени года, они будут везти сельдь, треску, семгу, пикшу[7], зубатку[8], окуня, морского зверя[9]. Громадный рыбокомбинат будет безостановочно выпускать миллионы банок консервов, икры, бочки с соленой и копченой рыбой, витаминизированным рыбьим жиром, техническими жирами, выделанные шкуры тюленя, моржа, акулы, зубатки, рыбью муку, клей. В городе построят верфи, судоремонтные заводы, заводы для выработки сетей и тары, театры, клубы, институты для подготовки специалистов рыбного хозяйства, гостиницы для приезжих…
— Вы, небось, думаете, — перебил он сам себя, — чудак Миронов! Смотрит со своей колокольни и преувеличивает, мол, значение рыбного дела. Ну, хорошо, я вам скажу только две-три цифры. Знаете, сколько рыбы выловлено в Советском Союзе в этом году? Около трех миллионов тонн! В полтора раза больше, чем заготовлено мяса. А знаете…
В этот момент что-то мягко шлепнулось о палубу. Собеседники обернулись.
Цветков быстро нагнулся.
— Лысая утка… — растерянно сказал он.
IV. Маленькая прогулка и что из нее вышло
Гущин подбежал к товарищу. Цветков держал в руках птицу. Она была не совсем оголена, но все же бросался в глаза недостаток перьев и особенно пуха.
Несмотря на ясный теплый день, ее покрытая пупырышками кожа посинела от холода. Утка беспомощно трепыхалась в руках Цветкова.
— Вот и исполнилось пожелание Рашкова, — весело сказал Цветков, — ни пуха ни пера!
— Оно только наполовину исполнилось, — живо возразил Гущин. — Утку мы нашли, но не знаем, откуда она.
Миронов с интересом рассматривал необыкновенную утку.
— Надо, надо узнать, — медленно сказал он. — Да как это сделать?
Больше всего была оголена спина птицы — здесь совсем не было перьев и очень мало пуха. Немного пуха и больше перьев сохранилось на груди. На шее покров почти не был тронут. Маховые и рулевые перья на месте.
— А ты не видел, как она летела? — спросил Гущин.
— Нет. Я только услышал, как она упала…
— Такая птица не может хорошо летать. Наверно, сопротивление воздуха иное, и зябнет она и вообще должна чувствовать себя в полете неважно. Так?
— Конечно, так, — ответил Цветков.
— Значит, искать нужно поблизости… Может быть, недалеко есть остров…
Есть? — обратился Гущин к Миронову.
Тот медленно ответил:
— Тут в разных местах есть острова, и на всех наши поморы побывали, но не слышал, чтобы они где видели таких птиц.
— А дрифтер пойдет дальше к северу? — спросил Цветков.
— Нет. Надо итти назад с грузом.
— Неужели теперь так и бросить поиски? — воскликнул Гущин. — Теперь, когда мы держим утку в руках!
Взгляд его упал на небольшой катер, укрепленный на борту дрифтера.
— Сергей Петрович, — воскликнул он, — нельзя ли нам воспользоваться этим катером?
— Зачем?
— Пока дрифтер выбирает сети, мы бы сделали маленькую прогулку к каким-нибудь ближайшим островам…
— Да ведь Сергей Петрович говорит, что поблизости не видели таких птиц, — возразил Цветков.
— А может быть, они только недавно появились…
— Откуда же?
— Да ведь это-то нам и надо выяснить!
— Здесь есть, пожалуй, логика, — согласился Цветков и вопросительно взглянул на Миронова, как бы без слов поддерживая просьбу друга.
— Вот капитан, — сказал Миронов, — он здесь хозяин — спросите его.
К ним подошел высокий худощавый человек в форме капитана гражданского флота.
Миронов представил ему москвичей и изложил их просьбу.
Капитан помолчал.
— А вы умеете обращаться с катером?
— Я член Московского водномоторного клуба! — с гордостью ответил Гущин.
Капитан одобрительно кивнул, но опять задал вопрос, теперь уже Миронову:
— Вы барометр видели, Сергей Петрович?
— Видел. Хорош.
— Разрешить им?
— Разрешите, товарищ Платов, — сказал Миронов.
— Ну, вот что, — произнес капитан, — катер вам спустят. Идите на полунощник, — он показал рукой на северо-восток, — по прямой, никуда не сворачивайте, чтоб не сбиться, — в этой стороне ни мелей, ни камней нет…
— А острова есть? — спросил Гущин.
— Есть группа маленьких островов. За полчаса быстрого хода вы до них дойдете. Там не задерживайтесь больше получаса, сейчас же обратно — дрифтер ждать не может. А главное, запомните: чуть погода начнет портиться — здесь это может случиться неожиданно, — тут же поворачивайте назад.
По команде капитана матросы стали спускать катер.
— Аварийный запас там? — крикнул капитан.
— Сейчас кладем, — отозвался матрос.
— Впрочем, незачем. Самое большее, через полтора часа они будут обратно.
Эти слова капитана прозвучали, как категорическое приказание.
— Чудно прокатимся, Юрка! — воскликнул Гущин, усаживаясь в катере.
Он сел на корму, Цветков — на скамью, у приподнятого над водой носа. Гущин дал газ и, отведя немного катер от дрифтера, стал, сверившись с компасом, поворачивать на северо-восток. Гулко затрещал мотор, катер вспенил воду.
Расходясь под острым углом, волны побежали от кормы.
Гущин помахал рукой стоявшим на корме Миронову, Платову и матросам. Платов высоко поднял руку с часами, указывая на них пальцем.
Солнце еще поднималось. Оно дробилось в воде ослепительным отражением. Катер шел в противоположную сторону. Гущин не оборачивался, стараясь не нарушать направления. Ему хотелось мчаться без конца по гладкой морской шири. Быть может, там, впереди, и очень близко, их ждет разрешение загадки! Вдруг сейчас покажется остров, и на нем они увидят… Что? Обиталище бесперых уток? Человека, который повинен в их появлении? Что-нибудь да увидят! Как же может быть иначе?
Цветков, щурясь от солнечного блеска, смотрел назад, на волны, разбегающиеся от стремительно уходящей кормы. Они расходились все шире и шире, пенясь и будоража безмятежную гладь моря.
Гущин ускорил ход. Легкий рывок — и суденышко понеслось еще быстрее.
Мельчайшие брызги по временам били в лицо. Цветков поднял глаза. Дрифтер вдали стал почти неразличим.