Святыня сбросит гнет порабощенья!
Ступай! – ни зной пустыни, ни туман
Не отвратят сего предвозвещенья.
Дорога будет для тебя легка —
Надежней Бога нет проводника!
37. Господь, иную возвещая эру,
Не зря тебе оставил голос твой,
Чтоб убиенного восторг и веру
Сумел ты речью передать живой,
Чтоб правнуки по Свенову примеру,
Вздымая Алый Крест над головой,
Ушли путем, к бессмертию ведущим,
Прекрасны в неизведанном грядущем.
38. Тебе не терпится узнать, кому
Достанется клинок необоримый.
Покров над тайной я приподыму:
Ринальд – султана враг непримиримый!
Клинок волшебный ты отдашь ему…“
Тут взоры обратили пилигримы
К заветной пустоши, где на холме
Я чудо новое узрел во тьме.
39. Над прахом рыцаря, высок и строен,
Из мрамора воздвигся мавзолей.
Не знаю, кем и как он был построен,
И надпись без помпезных вензелей
Гласила: „Здесь навеки упокоен
Наследник христианских королей…“
Смотрел я восхищенный, оробелый
На буквы строгие и камень белый.
40. Пред гробом королевича умолк
Старик и начал снова: „В райских кущах
Для вечности воскресший славный полк
Вкушает негу среди роз цветущих.
Довольно плакать, свой последний долг
Ты отдал – думай о живых и сущих!
К тому же отдохнуть тебе пора,
Тебе приют дадим мы до утра“.
41. Мы шли, минуя кряжи и ущелья,
С трудом я поспевал за стариком,
И наконец достигли подземелья,
Где жил он со своим учеником.
От хищников не закрывалась келья:
Отшельник, не заботясь о мирском,
Был убежден, что верой беспорочной
Хранима плоть надежней стали прочной.
42. Насытясь пищей грубой и простой,
Усталый, на полу уснул я голом,
Когда же луч рассвета золотой
Разлил багрянец над пустынным долом,
Встал на молитву праведник святой,
Встал инок в балахоне долгополом,
Я с ними встал. Молились мы втроем
О предначертанном пути моем».
43. Гонца дослушав, Готфрид молвил тихо:
«О рыцарь, горькую принес ты весть.
Товарищей твоих настигло лихо
Невесть откуда, отчего невесть.
Еще вчера они сражались лихо,
А ныне в поле мертвецов не счесть.
Как молния, был ярок светоч Свена:
Мгновенно вспыхнул и пропал мгновенно!
44. Но разве не затмила смерть его
Все подвиги, известные дотоле?
Такого бескорыстья торжество
Не чествовал и древний Капитолий.
Непогрешимы все до одного
Пред Господом, сидящим на престоле,
В раю герои выстроились в ряд
И радостно о ранах говорят.
45. Ты тоже должен счастлив быть отныне —
Не век служить нам в армии земной.
Ты о Бертольдовом справлялся сыне,
Так знай: он провинился предо мной
И с той поры скитается в пустыне.
Не забывай, что мир объят войной:
Без точных данных и маршрутов точных
Опасны поиски в горах восточных».
46. Гвардейцы, слыша этот разговор,
Ринальда с прежней вспомнили любовью:
Быть может, умер он, быть может, хвор,
Быть может, к вражьему примкнул становью
В Аравии, в песках, как беглый вор…
И предались такому славословью,
Что мысленный соткали гобелен,
Где путь героя был запечатлен.
47. Всплакнули молча, как велит обычай,
О тех, кто странствует в краю чужом…
Тем временем пришел домой с добычей
Отряд, отправленный за фуражом.
Над поселеньем рев разнесся бычий,
Заблеял гурт, добытый грабежом.
Бойцы, не знавшие о смерти Свена,
Везли для конницы зерно и сено.
48. С далеких пастбищ принесли они
Одежду с красным отпечатком тела,
И щит Ринальда, и куски брони,
И славный шлем, зиявший опустело, —
Прямые доказательства резни.
Мгновенно ставку новость облетела.
Одно желанье охватило всех:
Скорей увидеть найденный доспех.
49. Разглядывали франки с недоверьем
Орла на шлеме, крепкую броню:
Орлят своих судил он не по перьям —
По стойкости к небесному огню!
Сработан мастером – не подмастерьем,
Скликая ввысь крылатую родню,
Парил орел, священной клятвой связан,
Теперь он юной кровью был измазан.
50. Гадали люди, как погиб герой.
Собрать дружину Готфрид дал команду,
Обвел глазами приутихший строй
И обратился к славному Альпранду:
«Всю правду без утайки мне открой,
Фуражную ты возглавлял команду,
Ты совестлив и не потерпишь лжи,
Где взял ты эти латы, расскажи!»
51. Ответил франк: «Почти у самой Газы
Оазис есть в двух днях пути верхом,
Сквозь ветки путник самый остроглазый
Не разглядит ручья в логу глухом.
Удобные проходы и подлазы
Ведут к прогалине, заросшей мхом.
Там в сумраке, дарующем прохладу,
Того и жди наткнешься на засаду!
52. Овец и коз над тихим ручейком
Ловили мы, пока в осоке влажной
На ратника, лежащего ничком,
Не натолкнулись в полутьме овражной.
Герб на щите был рыцарям знаком,
От грязи потускнел девиз отважный.
На топком берегу, среди травы,
Кровавый труп лежал без головы.
53. Без головы, с отрубленной десницей
Лежал кровавый труп в траве густой,
Притягивая взоры белой птицей,
Под деревом валялся шлем пустой.
Из-за кустов подглядывал с ехидцей
За нами сельский паренек простой,
Бежать он вздумал было, но куда там!
Пришлось ему все рассказать солдатам.
54. Парнишка видел, прячась в тростнике,
Как в рощу въехали кавалеристы,
Отрубленную голову в руке
Держал один из них – разбойник чистый!
Кровь запеклась у жертвы на виске,
Прилип к надбровью локон золотистый.
Убитый был совсем еще юнцом
С безусым жизнерадостным лицом.
55. Убийца снял платок с луки седельной
И голову укутал в мягкий шелк.
Туземец был, похоже, парень дельный,
В эмблемах наших понимал он толк.
Задумался я с грустью неподдельной,
Кого утратил христианский полк.
Мы над могилой плакали, как дети,
И принесли тебе доспехи эти.
56. О, если вправду странный сей мертвец
Бертольда отпрыск, он достоин, чтобы
Надгробный гимн сложил ему певец,
Обряд положен юноше особый…»
Ушел к стадам верблюдов и овец
Альпранд, а Готфрид молвил: «Хорошо бы
Нам поточней разведать, кто убит
И по кому вся армия скорбит!»
57. И вновь, окутав лагерь сном желанным,
На землю тихая спустилась мгла,
И только с неуемным Аргиланом
Богиня ночи сладить не смогла.
Крутился он, измучась тайным планом,
Как будто неизбывная игла
Завистника царапала по сердцу,
Забыться не давая двоеверцу.
58. Горячий, дерзкий, быстрый на язык,
Сей муж явился в мир на бреге Тронто.
К междоусобьям с детства он привык,
Но в ссорах презирал атаку с фронта.
Бежал, надев изгнанника ярлык,
И, кровью родичей до горизонта
Залив разграбленную им страну,
Попал на азиатскую войну.
59. Вот наконец, пугая лагерь храпом,
К утру тяжелым он забылся сном.
Старуха Алекто заткнула кляпом
Бедняге рот и, опоив вином,
То чудищем вползала мохнолапым,
То упырем, то целым табуном
Хвостатых ведьм – за рожей лезла рожа,
Недолгий отдых спящего тревожа.
60. С десницей, изувеченной в бою,
Явился Аргилану труп беспалый,
Отрубленную голову свою
Держал за космы призрак небывалый
В другой руке. «К тебе я вопию, —
Плевалась голова слюною алой, —
От Готфрида преступного беги,
Не жди, когда войдут к тебе враги!
61. У всех дверей не выставишь охрану,
Ревнует вождь к величью твоему,
Ударом в спину он нанес мне рану, —
Он всех вас перебьет по одному!
Но если ты устал служить тирану,
Не уходи и отомсти ему!
Ты униженье подлой кровью смоешь
И тень мою навеки успокоишь!
62. Твой меч, твой правый гнев направлю я
Из тьмы загробной против беззаконья…»
Очнулся Аргилан от забытья,
Объят клубами серного зловонья.
Боясь наружу выйти без копья,
Глазами красными вращал спросонья.
С невиданной поспешностью на вал
Он итальянских рыцарей созвал.
63. Под деревом стоял он, где висели
Ринальда латы, и в таких словах
Излил свой гнев: «Безропотно доселе
Терпели мы глумленье – и в церквах,
И в боевых штабах. На нас насели
Корыстолюбцы. О своих правах
Забыли мы: урок свершая тяжкий,
С ярмом на шее ходим мы в упряжке.
64. Как только со стыда мы не сгорим?
Семь лет гоненьям нашим, нашим бедам!
Краснеть за нас веками будет Рим.
С тех пор как Киликия пред Танкредом
Поверглась, наш позор неизмерим:
Пришли булонцы за героем следом
И подлостью присвоили себе
То, что мы в трудной обрели борьбе.
65. В атаку мы идем при первом кличе
И тысячами гибнем всякий раз.
Меж братьями не делая различий,
Француза выполняем мы приказ.