[27].
То, что «Освобожденный Иерусалим» изначально построен на конфликтах, именуемых литературоведами амбивалентностью, было отмечено давно. Конфликты присутствуют здесь на всех уровнях – военном, идеологическом, нравственном, символическом. Это и столкновение двух миров – христианства и ислама, и борьба цивилизации против варварства, и противопоставление сельской стихии нарождающемуся городу. На этом возвышенном фоне выявляется множество противоречий не столь масштабных, продиктованных чувствами, свойственными человеческой натуре, – завистью, тщеславием, оскорбленной гордостью, жадностью.
Сегодня, спустя почти четыре с половиной столетия после выхода «Освобожденного Иерусалима», Тассо-страдалец вытеснил из сознания широкого читателя Тассо-поэта. Его трагическая биография заслонила поэму. Вокруг стихотворца нет больше романтического ореола, однако интерес к перипетиям его жизни, несомненно, превосходит интерес к его творчеству. «Торквато Тассо, – писал еще Н. Кукольник, – может быть, в истории человеческого рода составляет единственный пример, до какого бедственного состояния доводит неотлучное присутствие гения!»[28]
У переводчика поэмы это подчинение шедевра жизнеописанию вызывает категорическое неприятие. «Освобожденный Иерусалим» – творение самодостаточное, и хотелось бы, чтобы оно именно так воспринималось всеми, кто верит в особое, «царственное» предназначение поэзии. Талант Тассо громаден. В сравнении с картинами, созданными его безграничным воображением, тускнеют споры о том, насколько устойчивы были религиозные воззрения автора и в какой мере языческие мотивы поэмы противоречат христианскому аскетизму, декларируемому в его письмах и трактатах.
В пасторали «Аминта» Тассо рассказывает, как «певец любви» Тирсид, под именем которого он вывел самого себя, бродит по лесам, охваченный пламенем безумного вдохновения:
Для пастухов и ласковых дриад
Достойны жалости и осмеянья
Его поступки, но смешным и жалким
Не назовешь написанного им.
Легкая, полная лукавства пьеса, обыгрывающая развлечения провинциального двора, была блистательной интермедией в творчестве Тассо, гениальной безделкой, на короткое время отвлекшей его от главной работы. Вслед за своим героем, «избранником Божьим» Готфридом, верным «обету Креста», поэту предстояло исполнить собственный, данный еще в молодости обет – завершить великую драму о торжестве Долга, чтобы, одержав победу, войти в пантеон бессмертных.
Роман Дубровкин
Освобожденный Иерусалим
Песнь первая
1. Хвалу святому воинству пою
И предводителю дружины братской!
Господень гроб он отстоял в бою
С разноплеменной силой азиатской.
Премного претерпел за жизнь свою,
Но, торжествуя над геенной адской,
Под знаменем Креста сумел собрать
Паломников рассеянную рать.
2. О Муза, на вершине Геликона
Увядшим лавром не венчаешь ты
Своей главы – тебе к лицу корона
Предвечных звезд надмирной высоты!
Прости же, если противозаконно
Я необыкновенные цветы
Вплету в обыденную правду нашу
И вымыслом чело твое украшу.
3. Парнасским опьяненная питьем,
Певучим строчкам, после битвы краткой,
Сдается правда на пиру твоем.
Так мальчику, больному лихорадкой,
Мы блюдечко с лекарством подаем,
Обмазанное патокою сладкой:
Настойку горькую он пьет до дна —
Обманом жизнь ему возвращена!
4. О благостный Альфонс, от злого рока
Ты спас мой парус в океане бед!
Прими же труд поэта и пророка —
Тебе вручить его я дал обет.
О, как бы я хотел дожить до срока,
Когда сияние твоих побед
К великим приравняю я дерзаньям,
Осмелясь пренебречь иносказаньем.
5. Когда от замков и монастырей,
Объединительному внемля кличу,
Уйдут в поход полки богатырей,
Дабы вернуть фракийскую добычу,
Тебя владыкой суши и морей,
Совместник Готфрида, я возвеличу!
Прочти мою поэму, Государь,
Перчаткой латной в колокол ударь!
6. Пять лет прошло с тех пор, как на Востоке
Сраженье грянуло за гроб Христа.
Никеи затянулся штурм жестокий,
Но Бог помог – и цитадель взята!
Персидской крови пролиты потоки,
И древней Антиохии врата
Открылись хитростью. Тортоса пала.
Зима на Киликию наступала.
7. Но дождь, губительный для ратных дел,
Вслед за зимой ушел с полей окрестных.
Создатель землю сверху оглядел —
От солнца, от созвездий, нам известных,
Блаженный дальше отстоит предел,
Чем самый нижний ад от сфер небесных:
Мгновенно от начала до конца
Вселенную вбирает взор Творца.
8. В сирийскую пустыню, к пилигримам
Он зрением всеведущим проник
И по сердечным письменам незримым
Читал, как по страницам вещих книг.
Он видел, как в пылу необоримом
Там Готфрид, светлой веры проводник,
Не домогаясь ни казны, ни трона,
Возжаждал вызволения Сиона.
9. Он видел, что алчба к мирской тщете
Честолюбивым движет Балдуином,
Что страсть мешает жизни во Христе
Танкреду, сжав его кольцом змеиным,
Что Богемунд доверился мечте
Антиохийским возгласить руинам
Порядок и закон, предначертав
Им правоверья истинный устав.
10. Правленьем царства он настолько занят,
Что не помыслит ни о чем другом.
Ринальд кипит: «Когда же битва грянет?»
И славы ждет на поприще благом.
Ни золото, ни власть его не манят,
От Гвельфа о триумфе над врагом
Немало слышал он, горяч не в меру,
И гордых предков следует примеру.
11. Затем в иные заглянув сердца,
Узрел Господь усталость от скитаний,
И Гавриила, горнего гонца,
Призвал к себе – второго в райском стане:
Он людям повеления Творца
Несет, и нет посланца неустанней:
К престолу Божьему, на небосклон,
Молитвы смертных доставляет он.
12. Наставил Гавриила Царь Вселенной:
«Пред Готфридом предстань, спроси его,
Когда освободит он город пленный?
Чего он ждет и медлит отчего?
Пусть войско приведет к присяге ленной
По праву полководца Моего!
Баронов с именем Моим в девизе
Поставит командирами дивизий!»
13. Спешит архангел выполнить приказ,
Но прежде, в райском схоронясь покое,
Для жителей земли, для смертных глаз
Себе обличье создает мирское.
Незримый дух, одетый в зримый газ,
Приемлет облачение людское:
Подросток или юноша на вид,
Венцом лучей полуденных увит.
14. Белее снега прикрепляет крылья
К плечам гонец Небесного Царя
И в дольний мир слетает без усилья,
Одолевая сушу и моря.
Долину, тучную от изобилья,
Увидел он и, птицею паря,
Короткий миг помедлил над Ливаном:
Что ждет его в краю обетованном?
15. Вознесся над скалистою грядой
И вниз, к Тортосе, прянул с перевала.
Наполовину скрытое водой,
С востока солнце новое вставало,
И Готфрид, день встречая молодой,
На берегу молился, как бывало,
Когда, смиряя блеск иных светил,
Ему огонь о госте возвестил.
16. «Весь мир, – изрек архангел, – жаждет мига,
Когда, бесстрашен и неодолим,
От нечестивого спасешь ты ига
Многотерпимый Иерусалим.
Войска тебе вручили жезл стратига,
Мы в небесах к тебе благоволим.
Простерта над героем власть Господня! —
Совет военный созови сегодня!
17. От имени Всевышнего с тобой
Я говорю – доверься горним силам!
С какой надеждой ты вступаешь в бой,
С каким усердьем, рвением и пылом!» —
Умолк посол и в тверди голубой
Виденьем испарился белокрылым,
А Готфрид, как младенец меж пелен,
Блаженствовал, сияньем ослеплен.
18. Он удивился Божьему посланью
И в сердце возлелеял мысль одну,
Во всем покорный одному желанью
К победе скорой привести войну.
Не потому, что жаждал Божьей дланью
Себе святую подчинить страну,
А потому, что искрой был нелишней
В костре, который возжигал Всевышний.
19. «Сражаться врозь нам более нельзя, —
С такой к войскам он обратился вестью,
Не гневом Божьим за отказ грозя,
К уснувшему взывая благочестью, —
Надежна, – убеждает он, – стезя,
Проложенная справедливой местью!» —
И вот уже курьеры и гонцы
С депешами летят во все концы.
20. На зов его явились паладины,
Лишь к Богемунду зря герольдов шлют.
У стен Тортосы топот лошадиный,
В домах странноприимных пестрый люд.
В богоугодном рвении едины,
Герою гости отдают салют,
И Готфрид, благолепным ликом светел,
Такою речью рыцарей приветил:
21. «Избранники Господни, вы одни
Христовой церкви исцелите раны,
Путем побед, минуя западни,
Идете, именем Его сохранны.
Десницей Божьей в считаные дни
Вы усмиряли города и страны,
По суше и по морю Алый Крест
Несли до самых отдаленных мест.
22. Но не затем гнездо свое родное
Мы бросили, доверившись волнам,
Чтобы среди врагов в пустынном зное