Между Ордой и Литвой
Глава IVПридеснинский край и монголо-татары в XIII – начале XIV века
1. Брянщина и монголо-татарские походы начала – середины XIII века: Калка и Северный поход Батыя
Наступательный характер имело первое столкновение с монголами на реке Калка в 1223 году, в котором приняла участие дружина трубчевского князя Святослава Всеволодича. Это сражение состояло из четырех фаз: наступление русских – встречное сражение конных русских дружинников и тяжелой монгольской конницы, бегство половцев – отступление русских дружинников – осада монголами укрепленных лагерей киевской и черниговской пехоты, в составе которой тоже могли быть брянцы.
Вооружение монгольской «гвардии» (рис. 26) не уступало вооружению русских дружинников, которых с XIII века начали называть «дворянами», так как они жили при дворе князя. Изменился их статус, они были полностью на содержании князя, который не мог содержать слишком большое количество этих отборных воинов. В случае крупных походов или оборонительных операций (а Калка сочетала в себе оба этих аспекта) князь обращался к вечу столичных городов с предложением объявить сбор пешего «городового или земского полка» (от названия «земля») ополчения. Если вече «приговорило», то он этот полк возглавлял.
На Калке было два таких полка примерно, по 10 тысяч воинов в каждом, – Киевский и Черниговский, но в битве они участия не принимали. Монголы обманом заставили их покинуть укрепленные лагеря, а затем уничтожили.
Их предводители – два Мстислава (Киевский и Черниговский) – были взяты в плен и казнены в числе тринадцати русских князей. Наиболее активный участник сражения – третий Мстислав Галицкий, которого на Руси называли Удатный (Удачливый), которого сейчас именуют Удалой, хотя и начал первым со своей галицкой дружиной сражение, благодаря своей отваге и умению смог уйти от монголов.
Повезло и нашему земляку Святославу Трубчевскому, в 1232 году Новгород Великий пригласил его к себе княжить. Так храбрый князь сохранил жизнь, а нерешительные ее потеряли, да еще и бесславно.
После Калки монголы ушли от границ Руси обратно к Чингисхану и попутно «разбирались» с половцами, которые в сражении проявили трусость и покинули русских, к которым до Калки обратились с просьбой помочь им против монголов.
Ослабленные два тумена Субудэй-богатура не сумели пробить также оборонительные линии Волжской Булгарии, но, найдя ее крепкой, вернулись к своему владыке Темучину – Чингисхану. Это была лишь «разведка боем» на территории Европы, но и она косвенно затронула Брянский край.
Урок Калки прошел для русских князей даром, так как они расценили поражение на Калке как досадную случайность, а не разведкой небольшого отряда, за которым стояла огромная сила Монгольской империи. Ко второму монгольскому походу на Восточную Европу были привлечены гораздо более значимые – свыше десяти туменов (формально – десятитысячных, но реально – меньших по численности воинских корпусов) ханов-Чингизидов, во главе с внуком Чингиза Бату-ханом. Его подробно, со вниманием к деталям, описал эмиссар Багдадского халифа, араб Рашид ад-Дин в своей «Истории Угедей-каана» (именно этот «император» правил в Каракоруме во время Батыевых походов в Европу). Брянск и вообще Брянская земля в его труде не упоминаются, но здесь на помощь приходит археология. Считается, что моголы во время своего первого похода на Русь достоверно, «изгоном» взяли один «брянский» город – Вщиж, возможно, Брянск (но эта точка зрения является предметом дискуссий) (рис. 29).
Во Вщиже обнаружены братская могила погибших при его защите воинов и мирных жителей, множество украшений, в том числе золотых, в кладах, владельцам которых уже не суждено было их откопать, и такого пожара, что монголы не стали ждать, пока угли остынут, и этих сокровищ тоже не нашли. Косвенно об этом же говорит и железная «личина» (полумаска) от типичного для XIII века, закрывающего лицо и шею шлема (рис. 35) конного дворянина или даже боярина, найденного в руинах хором на детинце.
Разгром Вщижа можно поставить в контекст следующей фразы Рашид ад-Дина: «Монголы ушли оттуда [c поля битвы на реке Сить], порешив в совете идти туменами облавой и всякий город, крепость и область, которые им встретятся на пути, брать и разорять». Взял Вщиж крайний правофланговый отряд армии Бату-хана (возможно, даже во главе с ним самим), отправленный «облавой тьмами» через север Смоленской и Черниговской земель и далее – на соединение с другими отрядами у Черниговского, хотя и не «брянского» и даже не деснинского города Козельска. Монголы торопились потому, что их дорогой были замерзшие русла рек, окруженные непроходимыми брянскими лесами, а уже была ранняя весна.
При реконструкции маршрута посланного лично Батыем от Торжка отряда в пределах Брянской области следует исходить из археологических и природно-географических данных во взаимосвязи, а учитывать при этом природно-хронологический и военно-стратегический аспекты. От Торжка отряд во главе с неизвестным военачальником мог двинуться либо сразу после взятия этого города, либо после возвращения посланной за беглецами из Торжка погони. Которая не дошла до Новгорода 100 верст, то есть прошла примерно столько же – это еще несколько дней. Усредненно могли выйти на Смоленск около 10 марта. Расстояние от Торжка до границ современной Брянской области, где находится достоверно сожженный в середине XIII века (но затем отстроенный) смоленский городок-замок, крепость (возможно, Заруб, «село» княгини Рогнеды) – 300 километров по прямой (изгибы пути учесть невозможно). Впрочем, крупных крюков здесь нет, даже с учетом того, что монголы прошли в «30 поприщах» к востоку от Смоленска. С учетом сопутствующих проблем (трудности весеннего пути, попутное разорение сел, угон пленных, незнание местности) путь этот вряд ли мог занять менее 15–20 дней. В конце марта, когда монголы могли выйти к Осовику, лед на Десне, по которой они, скорее всего, шли до этой крепости, явно начал подтаивать (вряд ли больше, зима была морозной). Кроме того, от Осовика и до устья Габьи начиналась изогнутая к востоку большая излучина Десны. Надо было выходить «наверх», на плато или даже водораздел, путь по которому занимал один дневной переход («большое поприще») (30 километров). Далее почти до Вщижа (75 километров) можно было бы идти либо по льду Десны, либо по водоразделу, где проходил (и сейчас проходит) летний большак. Исключается путь вдоль реки, так как все здесь изрезано оврагами на правом берегу, а на левом, низком, – непроходимый лес и бурелом. Все зависело от погоды. Во всяком случае, достоверные следы монгольского присутствия наблюдаются уже при подъеме на Брянское ополье, у села Крыжино, которое отстоит от Десны на километр. Либо монголы двигались по водоразделу еще от Габьи, либо, если позволял тающий лед, какой-то участок прошли по ровной дороге Десны, а по руслу, скажем, Столбянки уже на северо-западной границе Черниговского княжества поднялись на плато Брянского ополья. Возможен и еще один вариант пересечения смоленско-черниговского пограничья, минуя черниговские «сторожи» на реке Белизна в районе села Пеклино, высылаемые из Вщижа, у устья Габьи пересечь Десну и выйти на ее левый приток – Ветьму – около частновладельческого села Никольского, где найдены предметы профессионального, в том числе кочевнического, вооружения XII–XIII века. Спустившись по льду Ветьмы (на малых реках лед еще мог стоять), конники могли выйти снова на Десну уже в Черниговском княжестве, в лесном «коридоре» между Белизной и Столбянкой. «Сторожи», конечно, не могли хоть ненадолго остановить монголов, но успели бы предупредить гарнизон Вщижа. А этого не произошло, так как город был взят явно «изгоном». Кочевники слишком торопились, чтобы затевать осаду, а для штурма у них не было стенобитных орудий, либо оставшихся во Владимирской земле, либо от взятого Торжка более медленно перемещавшихся к Козельску. Первое – более вероятно, так как затем этот город полтора месяца не могли взять войска, лично руководимые Бату-ханом, подошедшие к Козельску раньше всех – напрямик от Торжка. Только после подхода туменов Кадана и Бури, до этого «зачищавших» восточную часть владимирских земель, Козельск был взят быстро. Вывод – в отряде, который сжег Вщиж, не было никаких «пороков» и иных стенобитных машин, и взять хорошо укрепленный (вспомним две осады 1160 и 1161 годов) и обеспеченный гарнизоном город быстрым штурмом конные монголы без эффекта неожиданности не могли. В этой связи абсолютно исключается их подход к Вщижу по льду Десны, и не только из-за таяния льда (здесь это было безусловно, ибо чуть выше Вщижа находились перекаты с очень быстрым течением), но и из того, что штурмовать подготовившийся к обороне город «в лоб», с Десны, было бессмысленно. Монголы явно подошли с юга, со стороны водораздела, и захватили город через неукрепленный посад и более слабые укрепления «острога» и детинца с напольной стороны. Далее от Вщижа путь монголов по Брянскому ополью «читается» по «знакам», оставленным ими через каждые несколько километров: от Крыжина на Малотино, далее на Гасому и вдоль ее правого, более низкого и ровного берега (если не по льду), где еще в двух селах зафиксированы монгольские наконечники стрел; снова на Десну для выхода на ее северный приток Болву, ведущий прямо к вятичским лесам и Козельску. Боярские и княжеские «дворы» с прилегающими к ним обширными селами, расположенные вдоль, на небольшом отдалении от магистральных путей из Смоленска в Подесенье и Брянск, представляли собой идеальные объекты для грабежа – слабоукрепленные и богатые. Кроме того, их специфическая и развитая инфраструктура, большие запасы провианта и фуража могли также использоваться монгольской кавалерией, как ранее, во время внутренних войн середины XII века – половецкой, черноклобуцкой и русской дружинной. Выйти на Болву монголы могли тремя трассами: через густые леса левобережья Десны по ее мелким притокам – Сериже или Сенне, с выходом на среднее течение Болвы (но это предполагает наличие у них хорошего местного проводника, взятого, например, в округе Вщижа или на Гасоме), или с большим крюком сразу на Болву через ее устье, напротив которого на крутом береговом склоне Десны находился Брянск. В Брянске в урочище Чашин курган при раскопках Ф. М. Заверняева и Г. П. Полякова (в последних принимал участие и автор) слой пожара также обнаружен, но гораздо менее слабый и не точно датированный, так как жизнь на Чашином кургане, в отличие от Вщижа, продолжалась и в последующий период (по XIV век включительно). К середине XIII века город находился уже в другом месте – напротив устья реки Снежеть. Но и там и там найдено всего по одному наконечнику стрел, которые можно предположительно связать с монголами. С учетом большой площади исследованных раскопками площадей, особенно на «окольном городе» Чашина кургана, можно сказать однозначно – где бы ни находился в тот период Брянск, монголы не брали его ни «изгоном», ни «на щит», ни тем более «измором». Пройти в виду города на Чашином кургане могли, но в этом не было смысла. Если они шли по Гасоме, то гораздо проще было выйти по ней к Десне в районе Хотылева (тем более что прямо в устье Гасомы также есть селище), переправиться через Десну и по явно еще не растаявшей, узкой, протекающей через лесной массив реке Сенне выйти сразу на среднее течение Болвы (в низовьях она вскрывается рано, вместе с Десной). В верховьях Сенны известно древнерусское селище, которое существует и процветает и позднее – в «великобрянский», «литовский» и «московский» периоды. Среди других наконечников стрел, которые относятся к XIII веку, на нем найден и типично монгольский «срезень». От этого села до Болвы – менее 8 километров по водоразделу. К середине апреля южный отряд мог выйти к Козельску и подключиться к почти двухмесячной его осаде, описание которой не входит в наши задачи. Вызывает удивление лишь тот факт, что Козельск столь долго не был взят. До археологических изысканий в этом городе и его округе в конце XX века (в которых участвовал и автор) обычно указывали на мощь укреплений этого города-крепости. Однако в результате исследований, начатых в 1992 году, выяснилось, что это далеко не так. Расположенный рядом Серенск имел гораздо более высокие валы и глубокие рвы и (судя по находкам вооружения) сильный гарнизон из дружинников и «черных клобуков», но был быстро взят только одним из отрядов «изгоном» и штурмом во время осады Козельска, причем без применения стенобитных машин, еще не подошедших с севера (с туменами Кадана и Бури). В то же время после прибытия, скорее всего, в конце мая 1238 года, китайско-чжурчженьской осадной техники, по словам Рашид ад-Дина, «злой город» пал «за три дня». Не может не вызвать недоумения и то, что за время длительной осады, в ходе которой монгольские войска сосредоточивались у Козельска по частям, великий князь Черниговский Михаил Всеволодич, будущий Святой, не попытался оказать никакой поддержки его защитникам, хотя до этого дал небольшую конную дружину Евпатию Коловрату для помощи хоть и «родственной», но все же не «своей» Рязани. Вышеописанный путь от Осовика до Болвы вполне реален для конца ранней весны (конец марта – начало апреля), но для подтверждения его достоверности необходимы дополнительные целевые полевые исследования. Кроме того, маневр небольшого отряда далеко на юг от основных сил по незнакомой местности и территории еще не разгромленных княжеств (Смоленского и Черниговского) предполагает наличие проводников либо из купцов, постоянно такие маршруты совершавших, либо сменявших друг друга местных жителей, взятых в плен.
2. Юг Черниговской земли и монголы в 1238–1240 годах
Урон, нанесенный Черниговской земле во время первого, северного похода Батыя на Русь, был сравнительно невелик: достоверно – три города, возможно, еще некоторые городки и много «сел» и «весей» в северной части Брянского ополья и «земле вятичей». Михаил Всеволодич имел время для укрепления обороны княжества (поход на Чернигов состоялся только в октябре 1239 года), но воспользовался им весьма странно – ввзязался в борьбу за Киев с новым великим владимирским князем Ярославом Всеволодичем и Даниилом Галицким. В итоге к моменту осады города войсками, скорее всего, Менгу-хана в нем вообще не оказалось князя. На помощь горожанам извне пришел какой-то малозначимый князь Мстислав Глебович, неизвестно даже чем владевший, с «воями».
После взятия Чернигова, при обороне которого защитники тоже использовали камнеметные машины, монголы через Северские земли и Посемье вернулись в степи. Крупнейшая исследовательница русских кладов Г. Ф. Корзухина сумела на основе их находок в конкретных городах и «селах» установить этот путь. Брянских пунктов среди них нет. Однако в 2009 году под Трубческом был найден первый на Брянщине клад (2-й Трубчевский) эпохи монгольского нашествия. Он содержит предметы убора богатой женщины в основном из позолоченного серебра, но все вещи его имели повреждения. Клад «трубчевской княгини» был, скорее всего, спрятан ювелиром, использовавшим его предметы в качестве сырья для изделий. «Лом», конечно, но богатый, оставлять который в земле, если бы не чрезвычайные обстоятельства, не имело смысла. Иных следов какого-то погрома в середине XIII века в Трубчевске не обнаружено, хотя, по данным П. А. Раппопорта, интенсивность жизни снижается. Скорее всего, клад был закопан при угрозе нападения, которое не состоялось. И действительно, всего в двух-трех дневных переходах южнее по Десне, в Новгороде-Северском, имеются и следы пожара, и монгольские наконечники стрел. Но от этого города монголы повернули на восток, по данным летописи – на Глухов, который разрушать не стали, перевезя туда черниговского епископа, и далее через Посемье – в степи. Другими чернигово-брянскими городами, которые монголы имели возможность взять в перерыве между двумя походами Батыя осенью 1239 года, были Стародуб – слои пожаров там тоже фиксирует археология, а также Ропеск, Синин Мост, Радощ (будущий Погар) и Севск (Севско). Но Стародуб столько раз осаждали и брали штурмом, а город все равно жил, что точную дату пожара определить сложно. В Синине Мосте никаких следов разгрома не обнаружено (раскопки автора), остальные поселения исследовались недостаточно, да и лежат они в стороне от маршрута похода осени 1239 года. Единственным косвенным свидетельством возможного рейда одного из монгольских отрядов, осаждавших Чернигов, вверх по реке Снов является абсолютно целая кольчуга XIII века, обнаруженная в реке Ирпа под Ропеском и переданная в Исторический музей в Москве. Кто-то так торопился переплыть реку, что или сбросил туда кольчугу, или спрятал ее на берегу (она была свернута в ком), а позднее не вернулся за столь ценным предметом.
3. Установление зависимости от Орды, изменение положения чернигово-брянских земель во второй половине XIII века
Второе нашествие Батыя на Киев, Галицко-Волынские земли и страны Центральной и Юго-Восточной Европы миновало Подесенье, однако брянские земли были напрямую затронуты событиями 1246 года, имевшими невоенный характер. Дело в том, что бросивший Чернигов ради Киева Михаил Всеволодич оставил и последний при приближении к нему первых монгольских сторожевых отрядов в ноябре 1240 года и ушел в Венгрию «за помощью». Защищать бывшую столицу Руси новый ее князь Даниил Галицкий поручил своему посаднику Дмитру, а «местоблюстителем» черниговского престола стал Симеон, перенесший свою резиденцию, вслед за епископом и, вероятно, с ведома татар, в более безопасный Глухов. Он и стал на время фактической «столицей» всей Черниговской земли, включая и брянскую ее часть. После возвращения из Венгрии Михаил попробовал вернуть себе великокняжеский престол, для чего и поехал в Орду, где и был убит, как считают некоторые историки, благодаря интригам и даже «агентам» великого князя Владимирского Ярослава (отца Александра Невского). Чернигов, опустошенный и разрушенный еще в 1239 году, а главное, доступный для новых татарских походов, перестал быть столицей и даже просто резиденцией великих князей. Но их титул сохранился и стал «переходным» среди наследников Михаила Святого. Черниговская земля раздробилась на несколько новых княжеств, среди которых самыми крупными были Глуховско-Новосильское, Карачево-Козельское и Брянское (рис. 51). Их территории лежали на севере великого княжества, на его бывших окраинах, более безопасных, чем открытый со стороны степи юг. Вначале титул сохранялся за Симеоном Глуховским, перенесшим свою резиденцию на юг бывшей «земли вятичей» в Новосиль, затем, вероятно, перешел к владельцу бывшей родовой «отчины» Михаила Святого – князю Козельскому и Карачевскому Мстиславу Михайловичу, и, наконец, в 1256 году закрепился за брянским князем Романом Михайловичем. В Брянск из Глухова переносится и епископская кафедра. Вместе с князем сюда переносится и его «двор», составляющий основной профессиональный воинский контингент, и переселяется часть бояр со своими отроками. Археологические данные указывают на увеличение количества частновладельческих сел в округе Брянска, возрождение сожженных татарами. В эти годы благодаря деятельности великого владимирского князя Александра Невского отношения с Ордой стабилизировались, и татарские походы на время прекратились. С другой стороны, с того же времени (1259) начинается регулярная выплата дани. Русские участвуют и в совместных с Ордой военных мероприятиях как на Кавказе, так и в Восточной Европе. К последним привлекаются и «заднепрейские», в том числе и брянские, князья. В частности, Роман Михайлович участвовал в организованных ханами походах на «Литву» в 1274-м (по просьбе русских князей) и «ляхов» (по инициативе хана Волжской Орды Туда-Менгу и во главе с его полководцем Телебугой (Тула-Бугой) в 1283 году. Впрочем, в первом случае Роман преследовал и свои, семейные интересы – помогал зятю, владимир-волынскому князю Владимиру Васильковичу в борьбе с кунигасом – язычником Тройденом, совершавшим постоянные набеги на Волынь. Когда эти набеги приобрели угрожающий характер, Лев Данилович в 1274 году «посла в татары к великому цареви Менгу-Темирю прося себе помощи у него на Литву. Менгу-Темир дал ему рать… и Заднепровские князи ему в помощь, Романа Дьбрянского с сыном Ольгом и Глеба князя Смоленского и иных князей много – тогда ведь все князья были в воле Татарской». Впрочем, в этой войне, выразившейся в основном в осаде и взятии столицы еще Миндовга – Новгорода (Новогрудка), – из всех приглашенных «заднепровских князей» отличился только Олег Романович, а великие смоленский и брянско-черниговский князь поспешности не проявили и «с великою силой» вошли в уже взятый татарами со Львом Даниловичем город, ими же и разграбленный. Во втором случае (1283) князья и вовсе шли поневоле на христианские земли, а татары, подходя, разграбили Волынь, уведя оттуда 15 тысяч пленных. Урон усугубился тем, что в параллельный поход на Польшу повел своих воинов и другой татарский правитель, правда, не хан, а беклербек, соперник Туда-Менгу – Ногай. О наличии русских в его войсках летописец не упоминает, но проходил он также через русские земли. Повторился поход Телебуги и в 1287 году, в котором могли участвовать и брянцы в составе войск «иных князей многих». Гибли в этих походах и брянские воины, а русские князья участвовали в них с все большим нежеланием, а то и вовсе находили повод уклониться от них. «Посла Бог на нас меч свой, чтобы послужить гневу своему за грехи наши», ибо «тогда были все русские князи в воли Татарской, покорены гневом Божьим», – пишет летописец в связи с последним походом. Отражением этих столкновений на польско-русском пограничье стали массовые находки топоров «чжурчженьского» типа (рис. 54), а один, как своеобразный «сувенир», попал и на Брянщину – был найден при раскопках автора под валом города Почеп в 1989 году (рис. 39).
4. «Ахматова замятия» и ее последствия
Косвенно и с этими походами, и с изменением демографической ситуации в Брянском крае связаны и события (так называемая «Ахматова замятия») на другом конце Подесенья – в Посемье. По Лаврентьевской (Суздальской) летописи они датируются 1283/84 годом, но некоторые историки относят их к 1287 и даже к 1289–1290 годам. В любом случае период тот же: татарских походов в Литву и Польшу и соперничества Ногая и ханов Волжской Орды. К тому времени на юго-востоке черниговских земель и Подесенья, в Посемье, еще сохранялись два старых, «домонгольских» княжества – Курское и Рыльское, между которыми образовалось два еще более мелких – Липецкое (Липовичское) и Воргольское. Они находились на стыке Волжской Орды, в которой за 1280-е годы сменилось три хана, и все – при «содействии» беклербека Ногая, и причерноморско-балканских владений последнего. Неподалеку от Курска основал свои «слободы», населенные не только татарами, но и разными проходимцами из «бесермен» и русских, баскак Ахмат. В 1283 году (по летописи), пользуясь разногласиями между татарскими правителями и, возможно, занятостью войск обоих в походе на Польшу, он решил пограбить Посемье в свою пользу. «В отчине Олга князя Рылского и Ворголского… насилие творяху Христианом, сущим Курскыя волости, около Воргола, и около Рылска пусто сотвориша» «и около Липетцка» «и около Курьска». За этими скупыми фразами скрываются страшные зверства, чинимые Ахматовым сбродом не только «гостям» и «купцам», над которыми издевались даже после смерти, но и над «черными людьми», даже младенцами, которых бросали на морозе раздетыми. Князь Олег Курский был в то время в Орде, а его вассал, Святослав Липовичский, «крестное целование забыв», бежал в Воронежские леса (названы по местечку Воронеж напротив Новгорода-Северского, начинаются от реки Шостка и тянутся на север до Севска).
Далее последовала драма в нескольких действиях, итогом которой стала гибель от рук друг друга четырех посеймских князей двух поколений, жалобы друг на друга и в Орду, и Ногаю, разорение Ахматовых слобод и бегство самого баскака к Ногаю. Эти события показали полную зависимость русских земель от Орды, которая только усилилась в 80-х годах из-за наличия там нескольких «центров силы», в которые обращались разные русские князья. По «правилам игры» даже явное самовольство и «превышение полномочий» одним из баскаков должно было повлечь не вооруженное ему сопротивление, а жалобу на него в Сарай. Когда же Святослав Липовичский все же отомстил Ахмату, убив его русских и даже «бесерменских» сподвижников и уничтожив слободы, это послужило поводом для Олега Курского избавиться от «неудобного» князя. «Олег, придя из Орды с татарами, убил Святослава по цареву слову». Для черниговских же земель «Ахматова замятия» означала ликвидацию всех еще остававшихся княжеских столов на их юго-востоке, в Посемье, бегство значительной части населения ее южной части в целом в леса левобережья Десны и за них – далее на север, в Брянские земли (рис. 51). По данным археологии, плотность населения Брянского ополья возрастает, а численность подданных брянского князя, как главного наследника великого Черниговского, в целом может достигать 150–300 тысяч человек, что может давать, по средневековым нормативам, от 7,5 до 15 тысяч воинов. И они пригодились – если еще не для борьбы с татарами, то с другими противниками княжества.
5. Литовский поход 1263 года и иные направления военных действий
Вторым и третьим направлением военной активности брянского князя Романа в XIII веке были оборона от литовских набегов (1263 год) и поход на Смоленск в 1285 году.
Эти походы имели или оборонительный, или грабительский характер и не приводили к перекройке границ и своими корнями восходят к междоусобным войнам князей и взаимным литовско-русским набегам XII века. Даже отдаленные от Прибалтики черниговские Ольговичи дважды (1131 и 1205 годы) принимали участие в походах на Литву, переселяя «полон» в свои села в Подесенье. Участвовали литовцы и их родственники – ятвяги – и в междоусобных войнах в Западной Руси в качестве наемников (как «дикие» половцы в Южной), сами совершали грабительские походы на русское и польское пограничье. Однако до середины XIII века походы эти не были дальними. И дело не в Батыевом нашествии, ослабившем Русь (татары вскоре сами стали помогать русским князьям в походах на Литву и их организацией, и участием), а в консолидации литовских племен и кунигасов (рис. 31) в относительно единый федеративный организм в 30-х годах XIII века во главе с Миндовгом. Им удалось наголову разгромить меченосцев при Сауле в 1236 году, а в 1252 году Миндовгу даже удалось на время вывести немцев из игры, обманно приняв крещение. Это позволило ему совершать походы и присоединять земли не только прилегающей к Литве «Черной Руси» (север Волынского княжества), но более отдаленные. В год его фиктивного крещения он посылает рать воевать у Смоленска, в 1263 году его племянник Товтивилл становится князем в Полоцке, уже до 1259 года воевода Миндовга Хвал «велико убиство творяше земле Черниговской». Очередь Брянска настала в 1263 году, после того как вновь ставший язычником Миндовг разбил немцев у озера Дурбе и присоединил Полоцк. Поход на Брянск был явной авантюрой, ибо еще не был покорен Смоленск, и Миндовг послал во главе его со «всей силой своей» того из кунигасов и своих еще уцелевших родственников, возвращения которого он явно не хотел. Им был князь Нальшанский Довмонт, будущий герой Псковской республики. После смерти своей жены Миндовг, как язычник, порешил взять в жены ее сестру… которая уже была замужем. За Довмонтом! Но тем хуже для последнего. Однако, узнав о намерениях Миндовга, Довмонт, отъехав немного с отрядом, посланным «на Романа на Брянского», объявляет воинам, что боги не дают ему ехать с ними. Быстро вернувшись, он догоняет Миндовга, уже ехавшего к его жене, и… после убийства Миндовга в Литве вспыхивает скоротечная, но кровавая борьба за трон, в итоге ее зачинщик – Довмонт бежит на Русь и под православным именем Тимофей избирается князем Псковским. Вместе с ним принимают крещение семьсот его воинов, которые очень помогли Пскову отстоять независимость от немцев, а самому Тимофею стать местночтимым святым. А литовский престол после уничтожения оставшимися родичами Миндовга друг друга достается православному монаху (с 1262 года), тестю одного из волынских князей Шварна Даниловича Войшелку. Он покидает монастырь, карает своих врагов, в конце правления, будучи бездетным (а иных родичей Миндовга не осталось), планирует передать Литовский престол зятю. Наступает период, к сожалению короткий, тройственного волынско-брянско-литовского союза (до 1268 года), от которого после нелепой гибели Войшелка от рук Льва Даниловича на пиру в Луцке отходит Литва. Затем Литва не приняла Шварна как наследника Войшелка, и для Руси была упущена возможность поглотить Литву. Брянско-волынский военный союз сохраняется и приобретает при кунигасе – язычнике Тройдене антилитовскую направленность. Сам же литовский поход на Брянск после того, как по воле «богов» его покинул военачальник, был явно обречен на неудачу. Это был первый поход, организованный кунигасами Литвы так далеко вглубь русских земель. Литовцы дошли до самого Брянска, но у границ города их встретила и разбила дружина Романа Михайловича и Василька Волынского, его новоиспеченного зятя. Дело в том, что в 60-х годах XIII века возобновилась традиция союзнических отношений Ольговичей с Галицко-Волынскими землями, заложенная в начале XIII века еще отцом Михаила Святого Всеволодом Чермным, но потом резко прерванная трагическими событиями 1211 года, когда бояре-заговорщики повесили трех сыновей черниговского князя Игоря Святославича Северского. Под 1261 годом во Владимире-Волынском летописцем отмечена свадьба дочери Василько Романовича Волынского Ольги и кого-то из «черниговских князей» – Андрея Всеволодича (скорее всего, сына Всеволода Чермного, умершего около 1215 года). Литовцы же подошли к «Брянеску» во время свадебного пира Романа – он отдавал дочь, именем также Ольгу, за Владимира Васильковича Волынского. Брянским и волынским князьям и дружинникам-дворянам было очень досадно, что их оторвали от свадебного пира, и они постарались быстрее разбить литовцев и вернуться к этому важному занятию. Это говорит о том, что сражение произошло под самыми стенами Брянска, вероятно, на его северной окраине, где позднее был основан Петропавловский монастырь, неподалеку от которого был найден литовский боевой топор конца XIII века. Роман был ранен «телесно» во время, вероятно, скоротечного, но ожесточенного боя, но даже не чувствовал этого от радости, что отдает замуж четвертую, зато самую милую дочь.
На радостях он предоставил зятю военную помощь, вероятно, против тех же литовцев – «бояр много» с «сыном старейшим Михаилом». Впрочем, как мы уже говорили, помощь не понадобилась из-за прихода к власти в Литве прорусски настроенного Войшелка, которому «помогал править» также зять и также волынский князь Шварн. Во всей этой идиллически-ироничной истории остается один вопрос: как мог явно немалый литовский отряд, да еще оставшись без предводителя, зайти так глубоко в русские земли и остаться незамеченным вплоть до Брянска? Ведь путь его пролегал через все Смоленское княжество? Или скорость его продвижения была такова, что никакие вестники не могли его опередить? Возможно, эти же вопросы возникали и у Романа и вполне могли в будущем психологически повлиять на степень доверия между Брянском и Смоленском, хотя в 1275 году Роман Брянский и Глеб Смоленский совместно ходили на Литву в помощь Волыни и под ордынским «руководством».
Через десять лет после этого похода брянские полки двинулись на Смоленск и по дороге в очередной раз пожгли смоленскую крепость Осовик – Заруб, что также отражено в археологическом материале. Отношения со Смоленском стали для Брянского княжества главными на рубеже XIII и XIV столетий, однако они во многом зависели от русско-ордынских взаимоотношений, но не в целом, а в контексте контактов отдельных княжеств и даже их правителей с конкретными ханами или даже беклербеками. Смоленск был союзником сарайских ханов Тула-Буги (Телебуги), затем – Тохты, а Роман Брянский, скорее всего, сторонником правителя Западной, Причерноморской, Орды – Ногая. Через брянские земли последний мог осуществлять прямой контакт со своим сторонником во Владимирском княжестве – Дмитрием Александровичем Переяславским, сыном Александра Невского. Неудивительно, что на рубеже 80-90-х годов XIII века (точная дата неизвестна) Роман Брянский окончил свои дни в Сарае, а Тохта содействовал переходу Брянска к Смоленской династии.
6. Взятие Брянска татарами в 1310 году, его причины и последствия
Карачев и Брянск были единственными городами Брянского края, которые были взяты и разграблены татарами в начале следующего века – в 1310 году.
Причины этого коренятся в борьбе князей внутри уже новой, смоленской династии в Брянске. Она стала править здесь не сразу после смерти Романа. Его сын Олег, позднее причисленный к лику местночтимых святых, успел в 1296 году основать Петропавловский монастырь, в который позднее и ушел, удалившись от власти. А в 1309 году здесь уже сидит, как считают многие историки, смоленский по происхождению князь Василий Александрович. Его в 1309 году выгнал из Брянска, воспользовавшись недовольством горожан и предложением последних «повлиять» на правителя, князь Святослав Глебович.
Судя по именам и отчествам князей и данным по генеалогии того периода, это могли быть дядя и племянник – сын и внук уже упомянутого Глеба Ростиславича Смоленского, ходившего вместе с Романом Брянским на «литву». В самом Смоленске в тот момент правил другой сын Глеба – Александр, и Святослав вполне мог желать занять равноценный престол, который смоленский князь Александр, что вполне понятно, предоставил своему сыну, а не брату. Вероятно, именно родственными отношениями объясняется и то, что Святослав не захватил Брянск, а как бы приехал в гости к его князю с «увещеваниями» и лишь затем выгнал. Василий поехал с жалобой к Тохте в Орду и, поскольку отец Василия был великим смоленским князем, его давним сторонником, хан дал Василию войско для восстановления «справедливости».
Святослав ни за что не хотел уступать Василию с татарами и вышел на «брань» на средину пути между Карачевом и Брянском (в район современной Белобережской пустыни), хотя его и уговаривал находившийся здесь проездом из Галича в Москву митрополит Петр не делать этого и сдать город Василию. Святослав был уверен в верности брянцев, но просчитался. «Брянцы мя, Господине, не пустят, но хотят за меня головы свои сложити». В итоге «брянцы, злые крамольники» побросали стяги и бежали, а Святослав со своими дворянами погиб в этом сражении, хоть и «последним в полку», но не стяжав славы. Сражение 2 апреля 1310 года – единственное полевое сражение с татарами, достоверно произошедшее на территории современной Брянской области.
В Симеоновской летописи об этом событии говорится так: «И тако князь Святослав ратью великой в силе тяжце за полдни изыде протв рати татарския, и поткнуши межу собе копьи, и съступишася обои, и бысть сеча зла. Брянци же выдали князя Святослава, коромолници сущее, стяги свои повергоша, а сами побегоша. Князь же Святослав токмо со своим двором долго бився, последи же убьен бысть на полку…» С точки зрения тактики явно «читается» начало боя в виде лобового столкновения конных (скорее всего) копейщиков – татар и дворян, пеший брянский полк оставался в резерве и решил в бой не вступать. Вероятно, брянцы и не собирались всерьез воевать против татар и согласились выйти из города вместе с князем, дабы вывести его из Брянска, где он мог бы «затвориться» (как Олег Святославич в 1096 году в Стародубе, и им пришлось бы выдерживать тяготы осады и смертоубийства во время приступа). Интересно также высокое качество дворянской тяжелой конницы, которая, будучи брошена пехотой, долго билась с более легкой татарской кавалерией. Была ли у Василия своя, русская, дружина, или она не пошла с ним в Орду, а перешла к Святославу и потому в бою сражалась до конца, не ожидая пощады, – неясно, хотя возможно. И еще: в словах московского летописца явно прослеживаются симпатии к Святославу, возможно, потому, что тот еще в 1303 году, находясь в плену у Юрия Даниловича Московского, мог с ним «сойтись» и согласиться на обмен его небольшой отчины – взятого москвичами смоленского Можайска на явно более престижный брянский стол. Не случайным в этой связи представляется и необъяснимое иначе двухмесячное пребывание в Брянске митрополита «Малой Руси» Петра, ехавшего из Москвы в Галич и к тому времени, по определенным причинам, ставшего союзником Москвы и врагом тверского князя Михаила (тогда занимавшего пост великого князя Владимирского), ставленника Орды, находившегося в дружбе со смоленскими князьями. Так что не исключено, что действия Святослава носили не только «антисмоленскую», но и косвенно антитатарскую направленность и были свидетельством появления еще скрытого, пока только княжеско-дворянского, «бунта» против Орды, который в Брянских землях XIV века постепенно нарастал и становился все более явным. Ни народ, ни церковь (в лице Петра в данном случае) на открытое сопротивление еще не решались.
Василий с татарами взял Брянск и стал расправляться со своими «ворогами», а татары стали грабить город, так что митрополиту, чтобы спастись, пришлось «затвориться в церкви». Затем Василий все же устыдился благодаря увещеваниям митрополита «Малой» (Галицкой), а затем и «Великой» (Владимирской) Руси, первого московского святого – Петра – и унял уже насытившихся грабителей. Поскольку Брянск сдался без боя и в дальнейшем также ни разу не был взят врагами, прямых вооруженных столкновений в нем удалось все же избежать. Поэтому, хотя и его детинец, с середины XIII века находившийся на Покровской горе, и его посад на Петровской горе исследовались неоднократно и в разных частях (абсолютно не изучался только находящийся между ними «окольный город»), предметов вооружения здесь было найдено немного, монгольских наконечников стрел – «срезней» – всего один, и тот на северной окраине посада. Впрочем, о событиях 1310 года могут свидетельствовать некоторые заброшенные примерно в это время жилища, следы пожара – на других. Вероятно, это были домовладения сторонников Святослава Глебовича и противников Василия Александровича. Последний не ограничился взятием Брянска, но, пользуясь татарской помощью, попытался присоединить к своим владениям и Карачев, где еще правил потомок Михаила Святого, также Святослав, но Мстиславич, убив последнего. Такие методы решения междукняжеских противоречий хотя и имели место иногда в древнерусской практике, но никогда не поощрялись. Василий открыл «ящик Пандоры». Князей в Карачевском и Брянском княжествах стали убивать не только татары и другие князья, но и сами горожане в ходе такого вида внутренних конфликтов, как «дворцовые перевороты» и народные восстания. Наказал Бог и виновника последовавших «крамол» за его грехи – Василий умирает уже в 1314 году, ненадолго пережив своих соперников. Характерно также по сути равнодушное, по сути неприязненное отношение брянцев к обоим князьям – представителям чуждой им династии.
Это отношение проявилось и в последующих конфликтах внутри Брянска, имевших признаки социально-политических движений или народных восстаний.
«Toe же зимы [1340] злые коромолници, сшедшеся вечем, брянци убиша князя Глеба Святославича месяца декабря в 6-й день, на память святого отца Николы», – пишут московские летописи. В 1357 году, сразу после смерти недолго здесь правившего («осмь недель») и быстро скончавшегося Василия Ивановича Смоленского (племянника «героя» событий 1309–1310 годов, также Василия), получившего ярлык на Брянск в Орде, «лихие люди» устроили «замятию». Причина неясна, однако умерший князь был одновременно и представителем смоленской династии, и татарским ставленником. Но власть Орды с этого времени начинает слабеть, а в 1359 году там вспыхнула более чем двадцатилетняя «Великая замятия». С этого времени, а особенно после сражения на Синих Водах, когда Орда потерпела первое крупное поражение от литовско-русских войск сына Гедимина – Ольгерда, главными «игроками» на Придеснинской «сцене» надолго становятся Литва и Москва, при эпизодическом участии – по старой памяти – Смоленска, и нового участника событий – Рязани. Внутренние «замятии» в Брянске также связаны не только с внутренней борьбой между князьями, боярством и горожанами, представленными «вечем» 1340 года, но и этой сменой доминант в геополитическом положении Брянского края. Хотя эта смена доминант стала явственной только в 60-х годах XIV века, однако военно-политическая ситуация начала меняться еще в 20-30-х годах этого столетия. Гедимин пытается распространить свою власть и на земли Днепровского Левобережья, начинаются вооруженные выступления уже населения, а не отдельных князей, против татар: восстание 1327 года в Твери, «брань о Черном боре» (дани в пользу Орды, собираемом Москвой) 1340 года в Новгородском государстве. Все военные действия, в которых участвуют брянцы в этот период, связаны с этими процессами. Брянск в этот период, в отличие от Смоленска и Твери, придерживается «старой» антилитовской ориентации. В 1321 году здесь находит «политическое убежище» бежавший от литовцев, захвативших Луцк, тамошний князь Лев, зять тогдашнего брянского князя Романа. Это продолжение традиций брянско-волынского союза, установленного еще в середине XIII века. Возможно, в связи с этим, но точных данных нет, что этот Роман – снова представитель черниговской, а не смоленской династии. Во всяком случае, он упоминается вместе с коалицией других южнорусских (но не смоленских) князей в сражении с войсками Гедимина (рис. 32) на реке Ирпень под Киевом. Здесь произошла «сеча великая и лютая, и поможе Бог великому князю Гедимину и побил он всех князей русских наголову и войско их все побитое на месте осталось, и князя Льва Луцкого, и князя Олега Переяславского убил, и в мале дружине князь Станислав Киевский с Романом Брянским бежали в Брянск», пишется в литовско-русском летописании. Если это правда, то после этой битвы южнорусские земли еще больше запустевают, ибо последние княжеские столы здесь ликвидируются, а литовские князья, занятые к тому же постоянной борьбой с Тевтонским орденом на западе, еще не в силах установить здесь твердую власть и организовать защиту новых владений. В итоге еще часть их населения уходит на запад и север, в том числе и в брянские земли, еще более увеличивая там плотность населения.
Чуть позже, в 1333 году, в продолжение антилитовской политики брянский князь Дмитрий (скорее всего, сын Романа) совместно с татарами во главе с двумя темниками совершает поход на Смоленск, чей князь Иван Александрович, по мнению многих историков, принял добровольно литовский сюзеренитет, чем изменил традиционную для Смоленска протатарскую политику. Поход закончился «вничью»: «И бившися много и взяша мир». Однако Узбек – все еще самый сильный хан Орды за все времена, а Гедимин вынужден воевать в основном на западе, с немцами, и напрямую, и оказывая помощь Псковской республике. На восток его сил уже не хватает, в результате русские земли Днепровского Левобережья, формально ставшие его вассалами, все равно вынуждены продолжать выплаты ордынской дани, периодически пытаясь самостоятельно от нее освободиться. В 1340 году смоленский князь называет Гедимина «старейшим братом». Однако Орда, а после 1327 года – и Москва старались не допустить этого, и в 1339–1340 годах состоялся повторный большой поход на Смоленск соединенных русско-татарских сил, в котором кроме великих Московского и Рязанского княжеств приняли участие еще пять князей. Но брянского среди них не было, хотя дочь Дмитрия Брянского (впрочем, к тому времени уже умершего) и вышла замуж за брата великого князя Московского Ивана (будущего Ивана II Красного). Впрочем, в то время семейно-брачные связи значили уже намного меньше, чем в домонгольской Руси, и, например, образование в 1330 году брянско-тверского династического альянса не означало создание союза военно-политического, хотя некоторые историки-краеведы и полагают обратное.
После смерти Гедимина, погибшего от немецкой стрелы на стенах основанного им Вильнюса, новые великие князья – братья Ольгерд и Кейстут – сумели одновременно проводить и «западную», и «восточную» политику, разделив сферы ответственности и сосредоточивая все силы то на антинемецком, то на антитатарском направлениях. Впрочем, борьба с Ордой и освобождение русских княжеств из-под ее владычества была для них не самоцелью, а средством пополнения военных сил Литовско-Русского государства посредством подключения к борьбе с немцами все новых православных земель. Это, кстати, пополняло и казну княжества. Не все русские земли хотели освободиться от ордынской дани такой ценой, да и Москве это было не выгодно. В итоге Ольгерду приходилось совершать и походы на не желающие покоряться княжества – в 1356 году осенью «воевал Олгерд Брянеск и Смоленск», но безуспешно. Успех пришел лишь после его победы над верховным сюзереном русских земель – Золотой Ордой, точнее, только западной ее частью (это государство фактически раскололось во время «великой замятии»). Воспользовавшись этим же, к борьбе с Ордой с середины 50-х годов XIV века подключается Рязанское, а затем и Московское великое княжество. В эту борьбу вовлекаются и князья, и бояре, и простые люди Брянского края, участвующие во всех крупных сражениях с татарами во второй половине XIV века.