От Чернигова до Смоленска. Военная история юго-западного русского порубежья с древнейших времен до ХVII в. — страница 6 из 20

В эпоху великих битв (вторая половина XIV – первая половина XV века)

Раздел первыйОт Синих Вод до Ворсклы

Период второй половины XIV – первой половины XV века, как никакой другой, богат выдающимися военными событиями европейской и мировой военной истории. Начинается он со сражения при Пуатье, предопределившего в 1356 году неожиданную, «случайную» победу Англии над более сильной Францией на первом этапе Столетней войны, а завершается поражением крестоносцев от турок под Варной в 1444 году, означавшим агонию Византийской империи (падение ее столицы в 1453 году стало лишь делом времени). Сражения этого периода эпохальны не потому только, что были масштабны и представляют интерес с точки зрения военного историка, но и потому, что меняли ход исторического развития. Сражений этих – свыше десятка, и более половины из них имеют прямое или косвенное отношение к истории России и ее важной в Средние века (как и сегодня) пограничной части – Брянско-Деснинского края.

1. От Орды – к Литве

Изменение геополитического положения Брянского края и Подесенья в целом произошло в середине XIV века, однако предпосылки для этого сложились в 1327 году. После подавления тверского восстания Иван Калита получил практически пожизненно ярлык на великое владимирское княжение, а вместе с ним – право контроля над всеми русскими землями, еще не подчинившимися Литве, и, главное, право сбора дани в пользу Орды. Вместо периодических наездов татарских сборщиков (систему постоянного присутствия баскаков Узбек отменил еще в начале своего правления, после принятия ислама в 1314 году) ее стали неукоснительно и тщательно собирать московские отряды, ибо часть дани оставалась в Москве. В результате фактически увеличился ее размер, и взгляды многих князей обратились в сторону Великого княжества Литовского и Русского. С точки зрения политической психологии этому способствовал и переезд в 1326 году митрополита из «нейтрального», не имеющего постоянного князя Владимира в Москву, что делало остальных князей зависимыми от московской церковной политики. Кстати, этот важный политико-идеологический акт совершил уже известный нам по брянским событиям 1310 года галицкий митрополит Петр, что косвенно подтверждает его промосковскую позицию еще в тех событиях. Однако параллельно усиливаются позиции и Литвы – после побед на юге Руси Гедимин устанавливает протекторат над Псковом, озабоченным немецкой агрессией и посягательствами на свой суверенитет со стороны «господина Великого Новгорода», и добивается в 1326 году благосклонности со стороны папы римского и восстановленного Польского королевства, чем на короткий период нейтрализует орден. К 1333 году признает литовский сюзеренитет и временно прекращает выплату ордынского «выхода» Смоленск, до этого лояльный к сарайским ханам, брянский князь вступает в династические отношения с антимосковски настроенной Тверью. Москва же пользуется неограниченной поддержкой Орды и ее военными ресурсами. Начинается борьба двух главных претендентов на власть над русскими землями.

Однако для Гедимина эти шаги оказались преждевременными – с 1331 года начинается практически непрерывная агрессия ордена против Литвы и западнорусских земель, поддержанная крестоносцами всей Европы, в том числе иногда и славянских ее стран. Гедимину хватает сил на поддержку только Пскова в борьбе против общего врага, и он вынужден прекратить восточную экспансию. Москве удается с ордынской поддержкой распространить свое влияние на Подесенье и даже привлечь брянских князей к походам на Смоленск (что, впрочем, при наличии застарелых брянско-смоленских конфликтов было несложно). В результате трех походов с 1333 по 1351 год Москва сумела, правда на короткий период, подчинить Смоленск и Орде, и великому княжению Владимирскому, то есть – себе. Привлечение к некоторым военным предприятиям татар, проходивших к Смоленску через Подесенье, однако, не повышало престиж Москвы и ее ставленников в Брянске в глазах местного населения. Не очень активно помогают татарам и князья – в 1333 году глава похода Дмитрий Романович Брянский, вопреки воле хана и несмотря на присутствие татарского отряда во главе с темниками Коллонтаем и Чиричей в его войске, после недолгой осады заключает мир со смоленским князем. И тот и другой поддерживают тесные контакты с Тверью, чьи князья, находясь слишком близко от Москвы с ее татарской поддержкой, не рискуют выступить открыто. Когда же Александр Тверской княжил в Пскове, то признал себя вассалом Гедимина, за что позднее был убит в Орде в 1339 году. Стремясь вновь сбросить с себя ордынскую дань и московскую зависимость, Иван Александрович Смоленский вновь в этом же году признает старейшинство Гедимина и, в отличие от тверского князя, в Орду ехать не собирается. Узбек и Калита в ответ послали на него огромное войско шести князей, но и оно успеха не добилось.

А в 1340–1341 годах умирают подряд три великих правителя – сначала Иван Калита, затем Узбек и Гедимин. В Новгороде вспыхивает восстание против ордынской дани («черного бора») и собирающего ее московского князя. В 1340 году в Галицко-Волынском княжестве умирает последний представитель династии Рюриковичей – Болеслав (Юрий), что через короткое время привело к войнам Литвы и Польши за эти земли (интересно, что в эти войны еще умудрились вмешаться татары). В их итоге вся Волынь, давний союзник Брянска, добровольно переходит под власть принявшего православие Любарта Гедиминовича. В самом же Брянске убивают московского ставленника Глеба Святославича, литовский князь Ольгерд (еще не «великий») впервые оказывает военную помощь Смоленску, совершив поход на его волости, ранее захваченные Москвой. Скорее всего, благодаря балансу сил крупных «игроков» Брянское княжество в 1340-х годах становится полностью (кроме, естественно, выплаты ордынского «выхода») независимым, в том числе, возможно, и в выборе князей. Стремясь удержать Брянск и повлиять на Смоленск, Иван Иванович Красный женится на дочери брянского князя (возможно, вновь Дмитрия Романовича) Феодосии, а Симеон Иванович Гордый – на дочери одного из князей младшей линии смоленских Рюриковичей. Однако это не помогает, ибо в 1351 году Симеон вынужден совершить поход и на Смоленск, и на Брянск и на короткий период устанавливает над ними свой сюзеренитет (1352). Литовские исследователи связывают этот успех Москвы с ее компромиссом, достигнутым в 1350 году с Великим княжеством Литовским и Русским. А последнее было прямым следствием войн, которые это государство вело в конце 40-х – начале 50-х годов одновременно с несколькими противниками – Тевтонским орденом, Польшей, Венгрией и даже татарами. К тому же в 1348 году отказался от литовского «протектората» Псков, наладивший отношения с Ливонией. Правители Литвы для видимости пошли на уступки Западу, обещав принять католицизм. С другой стороны, они срочно и интенсивно устанавливали матримониальные связи с Москвой и ее сателлитами. У Ольгерда было и третье направление внешней политики, причем не тактическое, как два предыдущих, а стратегическое: привлечение симпатий русского православного населения Великого княжества для облегчения присоединения к нему и других русских земель.

Первым шагом для этого стала организация в 1355 году в Киеве, подвластном Литве со времен похода Гедимина в начале 20-х годов, митрополии «всея Литвы». Формально патриарх не включил Киев в состав этой митрополии, но ставленник Ольгерда, родственник его по жене – тверской княжне Ульяне – Роман насильно обосновался в Киеве, а до 1361 года поставил «своего» епископа и в Брянске.

Чуть позже, во время переговоров представителей короля Чехии и императора Священной Римской империи Карла IV с Ольгердом в середине 1358 года была «озвучена» программа его внешней политики. Она включала присоединение к его государству, при содействии папы, всех русских земель, в том числе подвластных Орде. Для защиты от посягательств последней на запустевший юг Руси должны были быть переселены рыцари Тевтонского ордена, а значительная часть его земель передана Литве. Претензии Ольгерда, вероятно, показались Карлу IV чрезмерными, и переговоры продолжения не получили, и уже в конце 1358 года, после более чем двухлетнего перерыва, крестоносцы вновь пересекли границы Литвы. За время этой передышки на западе вновь был поставлен под литовскую зависимость Смоленск (ибо он от нее избавляется в 1358 году) и совершается совершенно необъяснимый с политической точки зрения поход на Брянск и Смоленск (1356). Необъяснимый, если оба города находились тогда под влиянием, если не властью, Москвы, где правил вполне дееспособный Иван II, а за ним «стоял» его друг, последний сильный хан Золотой Орды Джанибек, которого московский летописец называет «добрый царь Чанибек». Необъяснимый, так как в развитии установившихся в 1350 году хороших литовско-московских отношений в том же 1356 году брат Ольгерда Кориат (Михаил) женится на дочери Ивана П. Зачем же Ольгерд «воевал Брянск и Смоленск»? Проверить реакцию Москвы и Орды. Чуть позже ситуация станет для него намного благоприятнее – будет убит в Орде Джанибек (1357) и умрет Иван Красный (1359), оставив на престоле малолетнего Дмитрия (будущего Донского) при регентстве митрополита Алексия. Однако Ольгерд не мог этого предвидеть, и действует именно в 1356 году. Все встает на свои места, только если предположить начало формирования именно в те годы одновременно и антитатарского, и антилитовского блока, или «оси», на концах которой находились Смоленск и новая сила – Рязань, а между ними – ряд «верховских» и Брянское княжество. Позднее часть участников этого альянса проявила себя в 1365 году, нанеся поражение татарам под Шишеловым лесом, в 1395 году в рязанско-смоленско-козельском походе на Литву, в 1401–1402 году – в рязанско-козельском походе на помощь восставшему против литовцев Смоленску. В таком случае становится понятным, почему после похода Ольгерда на Брянск там занимает престол присланный из Орды московский ставленник Василий Иванович, а Москва и татары так легко уступают Смоленск литовцам. Вероятно, последний акт был чисто формальным и не означал прекращения выплаты дани в Орду через Москву, в связи с чем новый смоленский князь Святослав, придя к власти в 1358 году, тут же свергает литовский сюзеренитет. Сами же события 1356–1357 годов – результат московско-литовского компромисса. Этому способствует и главное изменение ситуации в Восточной Европе – обвальное ослабление Орды после убийства Джанибека в 1357 году и последовавшая вскоре «Великая замятия», на гребне которой с 1360 года фактическую власть захватывает не хан, а беклербек (главнокомандующий) Мамай. В 1360-1370-х годах в Орде по его воле сменяется около двух десятков ханов, некоторые из которых правят одновременно в разных частях Джучиева улуса.

Наступает время Ольгерда, ибо его главный будущий соперник – Дмитрий Московский – еще слишком мал. Но прежде чем наступать на владения Орды, он присоединяет часть смоленских и современных брянских земель – Мстиславское княжество (1359). Далее, чтобы продолжить наступление на русские земли и реализацию своей геополитической программы, следовало «разобраться» с верховным сувереном Юго-Восточной Руси Ордой. В 1362 году в битве на Синих Водах победу над тремя ханами западной части Орды одержало русско-литовское войско во главе с одним из двух великих князей Литвы, Ольгердом (Альгирдасом). Сражение произошло где-то в степях между владениями беклербека Мамая и Молдавией. Из Густынской летописи XVII века: «В сие лето Олгерд победи трех царков Татарских и з ордами их, си ест Котлубуха, Качбея, Дмитра и оттоли от Подолья изгна власть татарскую».

Более ранняя «Хроника Литовская и Жмойтская» повествует: «…князь Олкирд пошел в поле с Литовским войском и побил татаров на Синей Воде, убив трех братов татарских князей Хачея и Колобуха, и Дмитрия…», после чего «а тыи княжата Корьятовичи князя Олкирдовою помочью и волею пошли в Подольску землю… и почали боронити их от татар и дани татарам не почали давати». Все упомянутые ханы, включая Дмитра, – личности исторические, упомянутые в Крыму и Добрудже. Дмитр – искаженное тюркское «Дамир» – «железный» (отсюда «Тимур»), по Яну Длугошу, польскому историку XV века, предводитель самой западной татарской орды, кочевавшей в Добрудже. В Брянске в 1363 году садится вассал Ольгерда – либо представитель старой черниговской династии Роман Михайлович, затем, в ходе литовско-московских войн, смененный на Гедиминовича Дмитрия Ольгердовича, либо последний сразу становится брянским князем.

В любом случае оба брянских князя, бывший и действующий, Ольгович и Гедиминович, приняли самое деятельное участие в следующем, еще более эпохальном сражении – Куликовской битве.

2. Куликово поле и Брянский край

Брянцы с новым князем Дмитрием Ольгердовичем приняли самое активное участие в Куликовской битве на стороне Москвы. При этом надо учесть, что родной брат Дмитрия Ягайло Ольгердович вел войска в помощь Мамаю. Это говорит о сохранении в это время относительной независимости Брянского княжества. Но надо сказать, что это была не первая русская победа: кроме сражения на Синих Водах упомянем также победу Рязани над татарами в сражении под Шишеловым лесом в 1365 году.

Куликовская битва относится к самым известным сражениям русской военной истории. Ее огромное значение в качестве решающей вехи в процессе освобождения русских земель от татаро-монгольского ига огромно и неоспоримо, однако детали (соотношение сил, вооружение, роль отдельных князей, ход битвы, причина опоздания союзника Мамая Ягайло Литовского, даже само место битвы) до сих пор вызывают споры. Объясняется это противоречиями источников.

Военно-политическая ситуация в Восточной Европе в XIV веке характеризуется следующим образом. Самым сильным государством здесь до середины века оставалась Золотая Орда. Но с 1359 года в ней начинается период усобиц, завершившихся лишь в 1380 году, уже после Куликовской битвы. Орда раскалывается на две части – западную и восточную. Законные наследники Чингиза правят и в ее восточной части (Белой, или Синей, Орде, современный Казахстан), а на западе, в Причерноморье, Крыму и частично Поволжье власть практически принадлежит узурпатору, даже не хану, а темнику («генералу» по современной терминологии) и беклербеку (визирю) Мамаю.

Московское княжество с 1328 по 1360 год было главной опорой Золотой Орды в зависимых от нее русских землях.

Пользуясь формально-юридическими полномочиями («ярлыком» на великое Владимирское княжение), Москва создавала себе исключительное положение среди всех русских земель, исподволь присоединяя их формально или фактически к своим владениям. В правление малолетнего Дмитрия Ивановича, особенно в 60-х годах XIV века, ситуация начала коренным образом меняться. Временно Москва перестала быть самым сильным союзником Орды, и та, ослабленная, в свою очередь, «великой замятней» (так летописцы назвали смуту в Орде, когда за двадцать лет сменилось несколько десятков ханов), начала искать ей замену в лице то тверских, то нижегородских князей. Дмитрий в 1375 году военным путем (осадой Твери, участие в которой принял и бывший брянский князь Роман Михайлович), вопреки прямой воле Мамая, отдавшего ярлык тверским князьям, заставил последних признать за собой титул великого князя Владимирского и Новгородского, а практически общерусского. Это привело Москву к прямой конфронтации с правителем западной части Золотой Орды Мамаем (в восточной ее части в 1376 году к власти пришел личный враг Мамая – хан Тохтамыш).

Третьей главной стороной треугольника, соотношение сторон которого определяла Куликовская битва, была Литва. В середине XIV века, несмотря на общеевропейскую рыцарскую агрессию против нее, она находилась на подъеме к своему максимальному могуществу. Литва была враждебна Золотой Орде, и вхождение в ее состав в тот период (после Синих Вод) уже означало освобождение от татарской дани.

После трех войн (1368, 1370 и 1372 годов, действия одной из которых (1370) проходили и на территории Подесенья) сферы влияния Ольгерда Литовского и Дмитрия Московского в русских землях были разграничены договором 1372 года, среди подписавших который с литовской стороны был и действующий брянский князь Дмитрий Ольгердович. Его вотчины – Брянск и Трубчевск, – оказались в центре «треугольника» и географически и политически. Смоленск и Тверь в этих войнах являлись союзниками (но не подданными) Литвы, Брянск в военных действиях не участвовал, хотя его князь и участвовал в заключении мира.

События 1375 года под Тверью, и фактически, и юридически поставившие московских князей выше всех остальных, не могли не вызвать ответной реакции со стороны Ольгерда – его престижу просто был бы нанесен удар, если бы он не помог союзной Твери, как он это уже делал в 1368 и 1372 годах. Однако в 1377 году великий князь умер, передав этот «долг» сыну Ягайло. Последний стал ждать подходящего случая для удара по Московскому княжеству. Однако Дмитрий Московский определил нового литовского господаря – в 1379 году его войска, возглавляемые в том числе и родным братом Ягайло Андреем (Вингольтом) Ольгердовичем (участником сражения с татарами на реке Вожа), спустились вниз по Десне. Трубчевский князь Дмитрий Ольгердович, с согласия горожан, без боя открывает ворота московским полкам. Это был уже второй поход Дмитрия в Подесенье – первый состоялся еще в 1370 году, когда литовско-русские войска были заняты на западе – сражались с немцами у Рудавы.

Однако закрепить эти территории москвичи тогда не могли, ибо грозные события назревали на востоке. До Куликовской битвы оставался год. Князь Дмитрий Трубчевский с семьей, трубчевскими, возможно, стародубскими и брянскими боярами «вступил в службу» Дмитрия Московского (рис. 37) и получил в держание город Переяславль-Залесский. События эти, вроде бы отдаленные по своему содержанию от куликовской эпопеи, сыграли тем не менее значительную, если не решающую роль в ее исходе.

Ни правитель Сарая Араб-шах, ни тем более бежавший на восток в Белую Орду Тохтамыш помогать Мамаю не собирались. Тохтамыш, хан-Чингизид, опираясь на помощь эмира Самарканда Тимура (Тамерлана, Железного Хромца), стал готовить реванш с целью воссоединить весь «улус Джучи», включая владения темника Мамая. Времени у последнего оставалась мало. Только разгром Москвы мог укрепить положение Мамая в Орде. Л. Гумилев даже считал в этой связи Дмитрия Московского прямым и естественным союзником Тохтамыша как «законного» правителя, в отличие от узурпатора Мамая.

В одиночку это сделать Мамай был не в силах и стал искать союзников. Главным из них стал Ягайло Литовский. Устрашенный разгромом своей столицы татарами и разочаровавшийся в помощи Москвы, заключает союз с Мамаем и Олег Иванович Рязанский. Союзники договорились соединить в конце лета 1380 года свои войска в районе Куликова поля у границ Рязанской земли и совместно двигаться на Москву.

В московскую коалицию, кроме сил собственно этого княжества, вошли полки из Стародубского (на Клязьме), Белозерского, Ростовского и Ярославского княжеств. Из нескольких верховских княжеств помогли Дмитрию Тарусское, Оболенское и Новосильское. Суздальско-Нижегородское, Смоленское и Тверское великие княжества, как и Новгородская республика, соблюдали по разным причинам нейтралитет. Впрочем, отдельные удельные князья и «охочие люди» из этих земель, вняв призыву Русской православной церкви, приняли участие в решающем сражении за веру на свой страх и риск.

Но главный успех Дмитрия – участие в его коалиции войск литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей. И дело не в их численности, а в огромном морально-политическом значении того факта, что Москва стала центром притяжения православных не только из «независимых» (но не от Орды) русских земель, но даже из враждебного княжества Литовского! Недаром все источники подчеркивают ликование Дмитрия Донского при получении известия об этом факте. Ведь Ольгердовичи были родными братьями его врага – Ягайло, и равными ему по происхождению, а не «подручными» князьями.

Важной проблемой было собрать эти огромные силы в одно время и в одном месте. Главная часть московских войск во главе с Дмитрием, получившим благословение от Сергия Радонежского, соединилась в Коломне на реке Северке с той частью, что вел от Боровска Владимир Серпуховской. По одним сведениям, в Коломну, по другим – позднее в местечко Березуй «за 23 поприща» (поприще – суточный переход, равный 20 верстам) от Дона подошли «Андрей Полоцкий с псковичами и Дмитрий Брянский со всеми своими мужами» (рис. 48). Дмитрий Брянский мог быть послан навстречу брату на Десну, в свою отчину, чтобы набрать новых воинов. Во всяком случае, в «Задонщине» говорится о 700 тысячах «латников», «храбрых литовцах». Цифра явно преувеличена, не говоря уже о том, что под термином «литовцы» скрывались в основном русские из Литовского государства.

Общая численность собравшихся на смотр в Коломне у рязанских, то есть враждебных, границ достигла, по данным источников, 170–200 тысяч человек. Впрочем, некоторые из них «сокращают» ее до 100–150, а то и 70 и даже 50–60 тысяч. Все источники однозначно свидетельствуют о высококачественном и даже «парадном» (шлемы с золотой насечкой) вооружении русских войск («латники» у Ольгердовичей). Для всех 170 и даже 100 тысяч это невозможно.

Русское войско традиционно делилось на две части – великолепно вооруженную тяжелую конницу («бояре», князья и их «двор») и добротно, но попроще снаряженные городовые полки (костромичи, владимирцы, переяславцы и т. д.). Вооруженное «дрекольем» крестьянское ополчение предпочитали не собирать. Возможно, в данном случае, но только с коренных московских земель, это и пришлось сделать для того, чтобы поставить его под первый удар татарской конницы, «утомить» ее. В любом случае, какую бы цифру ни принять, в 50 или 200 тысяч, такой огромной армии Русь, причем далеко не вся, до той поры еще не выставляла.

Что касается количества воинов у Мамая, то она определяется в пределах от 80–90 до 100–150 тысяч. Сами русские источники говорят о значительном превосходстве численности их войск над татарскими, многие источники говорят о примерном равенстве сил на Куликовом поле.

О вооружении татар существует две диаметрально противоположные точки зрения – М. В. Горелика и А. Н. Кирпичникова. Обе принадлежат признанным специалистам по истории вооружения. Первая говорит о прекрасном и разнообразном вооружении ордынской конницы (рис. 35, 36), вторая – об обратном. Впрочем, в высоком уровне ее военной подготовки не сомневается никто.

Однако в войсках Мамая собственно татары (даже потомки половцев) составили едва половину. Входили в его состав бесермены (жители поволжских городов, потомки болгар), родственники мордвы – буртасы, кавказские народы черкесы и ясы (предки осетин), наемники из итальянских колоний Причерноморья – фряги (генуэзцы или венецианцы), даже какие-то армяне и, возможно, крымские иудеи – караимы. Все они, за исключением генуэзцев и буртасов, были конными воинами. Таким образом, Мамай располагал огромной массой разноплеменной конницы и небольшим числом пехоты, часть которой, правда, считалась в XIV веке чуть ли не лучшей в Европе (генуэзские арбалетчики).

При таком сборном войске Мамай мог надеяться, безусловно, победить московскую коалицию лишь при условии совместных действий с Ягайло (на реальную помощь Олега Рязанского он, впрочем вполне обоснованно, вряд ли рассчитывал). Ягайло срочно заключает невыгодный для Литвы мир с Тевтонским орденом, чем обрекает на поражение своего дядю Кейстута, сражавшегося с немцами в Западной Литве (Жемайтии). Сразу после этого с войсками, состоявшими в основном из белорусов, волынян, киевлян (этнические литовцы были у Кейстута) и вспомогательным польским отрядом Ягайло совершил форсированный марш на восток, на один дневной переход, не дойдя до Куликова поля. Этот день дорого обошелся Мамаю.

Благословляемые архиепископом Геронтием русские войска несколькими колоннами, руководство которыми было четко распределено еще в Коломне, двинулись к истокам Дона вдоль границ Новосильского и Рязанского княжеств. Последовало жесткое указание не обижать рязанцев. 5 сентября в местечке Березуй были получены сведения о положении войск Мамая и Ягайло. Появилась возможность, двинувшись за Дон, воспрепятствовать их соединению. Решительно советовали Дмитрию перейти Дон наиболее опытный воевода Дмитрий Боброк-Волынец и пригласившие его князья Ольгердовичи, знавшие нерешительный и коварный характер родного брата (правда, от разных матерей) Ягайло.

Перейдя Дон у устья Непрядвы, русские войска были расставлены для боя в ночь на 8 сентября Дмитрием Боброком. Их построение в основном типично для тактики того времени. Центр составил пеший московский «Большой полк» во главе с князем, были выделены сторожевой и передовой полки из отборной кавалерии, призванной сбить первый натиск татар и отойти в тыл или умереть. По «Задонщине», в составе передовых отрядов были и бывшие брянские бояре, братья-схимники Пересвет и Ослябя, присланные преподобным Сергием, один из которых традиционным поединком с «батыром» Челубеем и начал битву (рис. 38).

Фланги составляли полки правой и левой руки, упиравшиеся в долину Непрядвы и овраги с «Зеленой дубравой», оконтуривавшие узкий участок Куликова поля. С тыла был Дон с переправами через него. Подобное построение с фронтом всего в 2–3 километрах не позволяло татарам реализовать преимущество в легкой коннице и окружить русских – этому препятствовала Непрядва и «Зеленая дубрава». Новым было оставление сильного резерва на случай прорыва или обхода «Большого полка». Почти треть состава войска (по некоторым спискам «Задонщины» – 70 тысяч человек) была выделена в «засадный полк», спрятанный в «Зеленой дубраве». Командовали им Дмитрий Боброк, Владимир Серпуховской и бывший брянский князь Роман Михайлович. Состоял он исключительно из московской дворянской тяжелой конницы. Полк левой руки включал союзные белозерские, ростовские, ярославские войска. Князь вместе с передовым полком начал битву, уйдя из-под великокняжеского «чермного» (черного или красного) стяга в «Большом полку». Есть, впрочем, малодостоверные данные о присутствии в этом полку еще одного «брянца» – князя Глеба. Если это все же правда, то он мог быть либо братом умершего в 1357 году в Брянске Василия Ивановича, который мог быть брянским князем какое-то время между 1357 и 1372 годами и править либо под рукой Смоленска, либо Литвы. Второй реальный персонаж исторической сцены данного региона второй половины XIV века, погибший на Ворскле, – Глеб Святославич Смоленский. Но когда он мог (и мог ли вообще) занимать брянский стол до Куликовской битвы – вопрос открытый.

Полком правой руки, примыкавшим к Непрядве, командовал Андрей, а резервом – Дмитрий Ольгердович Брянский.

Татарские разведчики установили огромную численность русского войска, даже не видя спрятанный «засадный полк», и советовали Мамаю ждать Ягайло. Однако этого темника или обуяла «гордыня», или он узнал об активизации хана Белой Орды Тохтамыша и захвате последним Сарая.

Во всяком случае, в шестом часу туманного субботнего утра дня Рождества Богородицы (8 сентября) татарско-кавказская конница обрушилась на центр, была отбита, но, развернувшись и уничтожив полк левой руки, вышла к переправам через Дон. Пало великокняжеское знамя, но воины знали, что князя под ним нет – предвидя этот исход, Дмитрий покинул его еще в начале боя. Почти полностью был уничтожен и «Большой полк». Фронтом к татарам, тылом к Непрядве развернулись полк правой руки Андрея Полоцкого и запасной – Дмитрия Брянского. Погибло почти две трети русских, но татары обнажили правый фланг и тыл к «Зеленой дубраве». Сражение шло уже шесть часов, воины устали, и удар свежей конницы в тыл решил его исход.

Войска Мамая бросились в беспорядочное бегство, русские преследовали их до реки Меча, где многие татары утонули.

Эта картина битвы у многих историков дополняется живописными подробностями, основанными, например, на булгарских летописях, именами конкретных участников, командиров сторожевых отрядов и так далее.

С другой стороны, в современной историографии иногда высказываются сомнения в достоверности самых живописных, ставших хрестоматийными эпизодах битвы: поединка Пересвета с Темир-Мурзой (Челубеем), переодевание Дмитрия в доспехи рядового воина и уход его из-под великокняжеского знамени. Многолетние палеогеографические и археологические исследования, проведенные в конце XX – начале XXI века учеными Музея Куликовской битвы и Государственного исторического музея, поставили под сомнение известный по письменным свидетельствам гигантский масштаб битвы. Если до этих работ считалось, что русские войска занимали по фронту 8 и в глубину – 5 верст, а боевые порядки монголо-татар вообще растянулись на 10–12 верст, то исследования древнего рельефа местности между Доном, Непрядвой и Смолкой выявили пригодный для построения русских войск участок длиной всего… 600 метров и даже чуть меньше в глубину. Территория, на которой, судя по находкам воинских артефактов, происходило само сражение, находится к югу, а не к востоку, как считается традиционно, от русского строя и занимает площадь менее чем 1×1 километр. Как считают исследователи, на предполагаемых позициях могли разместиться 9-10 тысяч русских воинов с учетом пехоты или, по мнению О. В. Двуреченского, только 6–7 тысяч тяжелой кавалерии, ибо только из нее состояло боярско-дворянское войско Дмитрия Ивановича. Само же сражение состояло из повторяющихся «волн» встречного кавалерийского боя.

Но как бы ни проходило сражение, Мамаю удалось спастись и даже собрать уцелевших воинов, чтобы мстить Дмитрию, распустившему к этому времени свои войска.

Однако на него напал новый хан Золотой Орды – Тохтамыш – и на реке Калка уничтожил остатки Мамаевых войск. Сам Мамай бежал в Кафу, где был убит своими бывшими союзниками – генуэзцами. Тохтамыш заключил мир с Дмитрием Московским, как с врагом своих врагов – Мамая и литовцев. Русским победа далась нелегко.

Источники свидетельствуют о 153 тысячах убитых. Эта цифра намного преувеличена, однако можно говорить о гибели трех четвертей всех русских сил. Добивали отставших и раненых при возвращении осмелевшие воины Ягайло и Олега Рязанского. Сам Олег в испуге бежал в Литву. Но «брянцам» повезло – они составляли те части русского войска, которые вступили в битву в ее конце.

Ближайшим итогом битвы стало безоговорочное признание Дмитрия старшим князем всеми русскими землями, даже Рязанью. Новгород ненадолго смирился с этим после совместного похода русских сил в 1386 году, а Кейстут (стратегически) и Ягайло (тактически) пошли на уступки Дмитрию. Однако конца татарского ига Куликовская битва не означала. Наоборот, Тохтамышу удалось временно объединить и усилить Золотую Орду.

Куликовская битва положила начало освобождению от ига Золотой Орды и объединению русских земель вокруг Москвы. Но натиск Литвы на восток продолжался еще долго. Особое морально-психологическое значение Куликовской битвы было в том, что она показала русским – они могут бить татар при равных силах и могут справиться с любым врагом, если объединятся. Историки называют эту битвы первой народной победой Московской Руси. В этой связи Куликовская битва как бы открывает ряд крупных, судьбоносных событий военной истории, которыми богат рубеж XIV–XV веков.

Однако для Брянска с политической «внутрирусской» точки зрения выигранная битва не означала победы. Если до нее четыре княжества-государства претендовали на то, чтобы быть объединителями России (Московское, Тверское, Смоленское, Брянское), то после Куликовской битвы осталось одно – Московское. Впрочем, последнее положение иногда вызывает возражения в современной литературе: вопреки мнению подавляющего большинства русских историков, считает А. Б. Широкорад, политическое значение Москвы после Куликовской битвы не только не возросло, но и значительно снизилось со времен Ивана Калиты. В доказательство этому приводится несколько фактов: возобновление уплаты дани в Орду с 1383 года, отправка заложником в Орду сына Дмитрия Василия, поражение московских войск во главе с сыном Андрея – Вингольтом и, наконец, заключение равноправного договора с Тверью в 1399 году. Однако в 1383 году Тохтамыш признал Дмитрия великим князем Владимирским, то есть главой всех князей с правом сбора дани в пользу Орды. В 1385 году Василий бежит из Орды через литовские земли и попутно заводит знакомство с будущим великим князем Витовтом, а у Тохтамыша все еще остается в заложниках сын Олега Рязанского Радослав.

Коломна была вскоре вновь захвачена Москвой, а в 1392 году Москва получает от Тохтамыша ярлык на большое Суздальско-Нижегородское княжество, получает Муром и Тарусу. Формально равноправный договор с Тверью (в отличие от «мира» 1375 года, подписанного и Романом Брянским) делал Тверь если не другом, то и не врагом, как раньше, а нейтральным наблюдателем и в ходе московско-литовских войн начала XV века, и во время нашествия Едигея на Москву в 1408 году, когда в ответ на требование Едигея подвезти к Москве пушки тверской князь просто «опоздал» (как в свое время литовско-русская рать Ягайло на Куликово поле). Еще более парадоксальна точка зрения Л. Н. Гумилева, который вообще считал, что Дмитрий помогал законному владыке Орды Тохтамышу против узурпатора и мятежника Мамая, в войске которого потому и был всякий «сброд», а не честные, верные законному хану татары. И Москву Тохтамыш не брал, а освободил от литовских захватчиков, а затем покарал их предводителя Остея и его сторонников. Впрочем, Брянска все эти события не коснулись, ибо он входил в состав Великого княжества Литовского.

3. Завершение присоединения всего Брянско-Деснинского региона к Великому княжеству Литовскому и катастрофа на Ворскле

В событиях 1379–1380 годов, описанных выше в разделе о Куликовской битве, Дмитрий Брянский и Андрей Полоцкий еще выступают как главы суверенных княжеств, и их борьба на стороне Дмитрия Московского против Мамая не расценивается как предательство Великого княжества Литовского, ибо принадлежность их к данному государству никак не была закреплена юридически. Наоборот, эти князья, скорее всего, приносили присягу и заключали договор с городовой общиной во главе с боярами, и если ранее еще не приняли православия и русского имени, то делали и это. И дело не только в возможных «республиканских тенденциях» в развитии Брянска в XIV веке, той борьбе двух группировок феодалов, которая началась в Великом княжестве после 1386 года. В этом году произошли два события – одно общеевропейского значения, второе регионально-военного. Литовский князь Ягайло в соответствии с актом о персональной унии, подписанным в августе 1385 года в местечке Крево, был избран на польский престол, принял католицизм, изменил имя на Владислав и женился на королеве Ядвиге, основав династию Ягеллонов, правившую Польшей до 1571 года. Литва входила в Европу… Однако это событие не устроило не только русских князей Рюриковичей и их бояр, но и многих православных Гедиминовичей. И дело не только в насильственном распространении католицизма, запрете браков православных и католиков, наделении сословными привилегиями дворян-католиков, но и в том, что Литва стала второстепенной державой по сравнению с Польшей, хотя формально суверенитет не потеряла, но должна была признать сюзеренитет «короны Польской». Став королем Польским, Ягайло сохранил за собой литовский престол и в итоге стал вассалом самого себя. Первым восстал Андрей-Вингольт Полоцкий, герой Куликовской битвы, сохранивший связи с Дмитрием Донским и после возвращения в Литву в 1381 году и получения обратно своей вотчины – Полоцка – из рук временно захватившего власть Кейстута. Последний заключает мир с Москвой ценой отказа от претензий на Смоленск и верховские княжества и сосредоточивает все силы для борьбы с Тевтонским орденом. С другой стороны, обороной Москвы от орд Тохтамыша в 1382 году руководит некий литовский князь Остей (впрочем, Л. Н. Гумилев считает, что литовцы Москву захватили, а союзник и покровитель Дмитрия Донского Тохтамыш пришел ее освобождать). В 1384 году снова пришедшим к власти после гибели Кейстута Ягайло с Дмитрием Донским был даже заключен договор, предусматривавший брак Ягайло и дочери Дмитрия при условии православного крещения литовского князя и признания им верховенства Дмитрия как «отца». Резкий и тайный (на самом деле готовившийся как запасной вариант еще до Куликовской битвы, путем посольства брата Скиргайло в католическую Европу) «разворот» Ягайло лицом к католической Польше, оставшейся без короля, разозлил Андрея.

Но Дмитрий был далеко, и для борьбы с Ягайло как королем Польским Андрей призывает на помощь магистра Ливонского ордена и смоленского князя Святослава. Все трое начинают военные действия против Ягайло одновременно, осенью 1386 года, но в разных направлениях, что предрекло их поражение. Еще один их потенциальный союзник – Патрикий Наримонтович Стародубский – был приглашен в Новгород Великий, в котором усилились антимосковские настроения, и в борьбе принять участия не мог.

Нам интересны в данном случае действия только Святослава, который, используя ситуацию, решил вернуть Смоленску утраченное в 1359 году Мстиславское княжество, в состав которого входил Мглин и другие западные районы современной Брянской области. Смоленские войска осадили Мстиславль, обороной которого руководил его князь Каригайло Ольгердович. Раздраженные сопротивлением, смоленские полки безжалостно разоряли окрестности Мстиславля, чем привлекли симпатии местных жителей к литовцам. В походе под Мстиславль приняли участие как друзья и давние соратники Ягайло – Скиргайло и Корибут – Дмитрий Новгород-Северский, так и его бывший и будущий противник – Витовт Кейстутович, а также хороший полководец, но не политик, младший брат Ягайло Лугвений (Лингвен) – Симеон. Смоляне были разбиты, князь Святослав погиб, его сын Юрий отправлен в Смоленск собирать выкуп – контрибуцию за себя и своего брата Глеба, которого оставил в заложниках. Затем Юрий правил Смоленском под литовским протекторатом до 1395 года, когда восстал против Литвы в союзе с рязанским князем при показном нейтралитете Москвы, чей князь Василий I Рыжий женился на Софье Витовтовне еще до того, как его тесть Витовт стал великим князем. Дмитрий Ольгердович не упоминается как участник сражения, скорее всего, в 1386 году он еще был в Москве, однако брянцы и трубчане могли принять в нем участие в составе войск Корибута – Дмитрия. Лугвений-Симеон позднее (в 1390 году) стал сам князем Мстиславля, города, который он освободил от осады, затем, как хороший полководец и чуждый политике человек, дважды приглашался в Новгород Великий, начавший военную конфронтацию с Москвой, уже в XV веке командовал войсками Витовта под Любутском (1401) и Грюнвальдом (1410).

Смоленск же, хоть и сохраняет княжеский престол, попадает в прямую зависимость от Литвы, а через нее – и «короны Польской».

События 1384–1386 годов, как и 1379-1380-го (поездка Скиргайло в «Европу» и обещанная Ягайло помощь Мамаю), ясно выявили особенности политики великого князя Литовского и новоиспеченного короля Польского. Как наследник Ольгерда, Ягайло продолжил восточную политику последнего по дальнейшему присоединению русских земель, но иными средствами и с иными конечными целями. Если Ольгерд старался приобрести симпатии русского православного населения борьбой против Орды и заручиться поддержкой князей, недовольных усилением влияния Москвы, а затем использовать поддержку русских для достижения главных целей – укрепления и расширения западных границ Литвы за счет Польши и ордена и, возможно, даже полной ликвидации немецкого присутствия в некоторых частях Прибалтики, для Ягайло «восточная политика» была самоцелью, причем уже не столько в пользу Литвы, сколько «короны Польской» и своей жены Ядвиги. При этом он предпочитал исключительно силовые методы, используя поддержку польских рыцарей и нейтрализовав орден путем уступок ему за счет западных земель Литвы (Тракайского княжества). В то же время в традициях «беспринципной» политики литовских языческих кунигасов – прагматиков и конформистов – он не брезговал заключать соглашения с главными врагами на востоке – правителями Орды и Москвы, а затем обманывал и тех и других, а заодно и Тевтонский орден.

После разгрома смолян под Мстиславлем один из участников этих событий, самое доверенное лицо Ягайло в переговорах с Западом и его главный соратник в борьбе с Кейстутом – католик Скиргайло – был все же назначен «местоблюстителем» Вильнюсского престола, а заодно и князем Тракайским (то есть владыкой западной части Литвы). После взятия его войсками Полоцка и подавления мятежа его правителя Андрея-Вингольта в 1387 году Скиргайло в качестве князя Полоцкого стал владыкой и значительной части русских земель Великого княжества, но под верховным сюзеренитетом «короны Польской и королевы Ядвиги». Повсеместно и в этнически литовских, и в русских землях стали назначаться польские воеводы-управители, в крепости вводиться польские гарнизоны. В 1387 году Ягайло с литовскими полками возвращает Польше Червонную Русь, ранее захваченную венграми. С этим периодом связано и возвращение Дмитрия Ольгердовича на политический горизонт Великого княжества Литовского. 16 декабря 1388 года он приносит присягу бывшему врагу – Ягайло, именуя его по новым юридическим формулам «великим королем Польским». При этом присяга приносится не только лично «Владиславу» и «его королеве Ядвиге», но и «его детям», а также и «короне Польской» в целом, причем не только от Дмитрия, но и его «детей» и «потомков». Был ли он в тот момент князем Брянским и Трубчевским – неизвестно, скорее всего, нет, ибо все удельные князья Подесенья того времени – стародубские, карачевские, новгород-северские – чеканили свои монеты на основе джучидских дирхамов с конца 1370-х по начало 1390-х годов, а брянские монеты Дмитрия датируются только 1370-ми годами. Хотя Дмитрий и не участвовал в мятеже Андрея Ольгердовича, но Ягайло ему не столь доверяет, чтобы отдать важные пункты на московской и рязанской границах. Скорее всего, Брянск и Трубчевск входят в состав Новгород-Северского княжества верного соратника Ягайло-Корибута – Дмитрия Ольгердовича, в Стародубе правит также Гедиминович – Александр Патрикиевич (сохранились даже монеты его чеканки), в Карачеве сохраняется старая династия черниговских Ольговичей, породнившаяся с Ольгердом. Верховские княжества, находящиеся между литовскими владениями, Москвой, Ордой и Рязанью, выжидают.

В самом Великом княжестве приход к власти «подручника» польского короля и начавшаяся полонизация страны вскоре вновь вызывает междоусобную войну. На этот раз в конце 1389 года ее начинает Витовт, который еще ранее, в 1387 году принимал у себя наследника Дмитрия Донского Василия Дмитриевича, бежавшего из Орды через Литву. Однако в своей борьбе он опирается на помощь не Москвы (хотя в 1391 году и отдает дочь Софию замуж за Василия Дмитриевича), а Тевтонского ордена и в итоге добивается от Владислава-Ягайло признания себя великим князем Литовским. Вся эта борьба проходила далеко от Брянского края и никак его не затронула, а вот последствия…

Во-первых, чтобы удовлетворить не столько вильнюсского «местоблюстителя» Скиргайло, сколько его сюзерена и покровителя короля Польши, Витовт создает для него на востоке Великого княжества своеобразное субгосударство – «княжество Русское» со столицей в Киеве. В его состав входят также Чернигов и Переяславль.

Во-вторых, поскольку новгород-северский князь Корибут-Дмитрий отказывается помогать Витовту, тот лишает его престола и передает княжество Федору Любартовичу Волынскому. Волынь же отходит самому Витовту.

В-третьих, поскольку Брянск и Трубчевск в «Списке русских городов дальних и ближних» названы городами «киевскими», они, скорее всего, вошли в состав «Русского княжества» Скиргайло (в Стародубе правила своя ветвь Гедиминовичей, и он назван «литовским»).

Едва только утвердившись на троне и остановив вместе с Ягайло натиск обманутых им тевтонских рыцарей, Витовт примерно с 1395 года стал проводить независимую внешнюю политику, а внутри страны – реформу власти. Он стал «перетасовывать» князей, независимо – Гедиминовичей или Рюриковичей, католиков или православных, стремясь ослабить их власть на местах и превратить из полунезависимых и наследственных в «служебных», а где возможно – и вообще заменить их наместниками. Так, в 1395 году он заменяет Юрия Святославича в Смоленске на его брата Глеба, с которым имел личные контакты, пока тот находился у него в плену после сражения под Мстиславлем, а Юрий был женат на сестре его противника и представителя польского короля Владислава-Ягайло в Литве – Скиргайло. Правда, Глеб не оправдал его надежд, не пустив в Смоленск литовский гарнизон и самого Витовта, был обманом захвачен и лишен смоленского престола. Какое-то время там вообще не было князя, а правили наместники Витовта, а затем, после встречи в этом городе Витовта и Василия Московского по инициативе митрополита Киприана, был найден компромиссный вариант управления – в качестве наместника поставлен давно уже «бывший» брянский князь Роман Михайлович из Черниговской ветви Рюриковичей – Ольговичей. С середины 90-х годов князья приносят присягу уже не «короне Польской», а лично ему, Витовту, как великому князю, «господарю», а в перспективе, к чему он стремился всю дальнейшую жизнь и чему подчинил всю политику, – королю Литвы. Сразу после смерти Скиргайло (точная дата неизвестна, не позже 1397 года) «княжество Русское» ликвидируется, хотя и не навсегда, его земли дробятся. В итоге Дмитрий Ольгердович вновь получает Брянск, а возможно, и Трубчевск.

В эти годы также оказываются под литовским сюзеренитетом, пока с сохранением династий, но с принесением присяги Витовту, Карачевское и четыре-пять верховских княжеств.

Единственный, кто оказал ему сопротивление, был младший из Ольгердовичей – Свидригайло (Швитригайло), сам в дальнейшем претендовавший на корону Литвы и Руси. Смоленский князь Юрий, который вначале помог Витовту подавить мятеж Свидригайло (1393), а когда Витовт «отблагодарил» его отстранением от престола Смоленска (1395), все же решил с помощью Рязани (Москва отказалась от этого) добиться независимости своего княжества, что ему на время удается, но уже после сражения на Ворскле. Новгородцы выгоняют ставленника Витовта-Симеона – Лугвения Мстиславского и начинают вести себя по отношению к Литве (впрочем, и Москве тоже) весьма вызывающе.

Витовта во многом спасают установившиеся ранее дружественные контакты с Василием Дмитриевичем Московским, женатым с 1394 года на его дочери Софии. Во-первых, Москва отказывается от поддержки смоленского князя, несмотря на прямые просьбы последнего, и тот бежит в Рязань.

На его место по согласованию с Василием I в 1397 году назначают в качестве наместника Витовта Романа Михайловича Брянского, и он переезжает в Смоленск с женой и брянскими боярами. Во-вторых, против Новгорода в 1397–1398 годах предпринимаются совместные демарши, основанные на якобы незаконных его договорах с Ливонией. Готовится совместный двойной удар по северной республике, но в итоге против нее выступает, причем безуспешно, только Москва. Подготовленные для похода на Новгород войска Витовта летом 1399 года отправляются на другой «фронт» – татарский.

Сражение на Ворскле поражает тремя сторонами – своим масштабом, более крупным, чем ранее прошедшие сражение на Синих Водах и даже, возможно, Куликовская битва и еще предстоявший Грюнвальд; своей малоизвестностью как в России, так и в Западной Европе (исключения – Украина, Польша, Литва); разнобоем оценок причин и последствий этого сражения.

Начнем с последнего. Упомянем только две крайние точки зрения. Причина – попытка татарских ханов Едигея и Темир-Кутлука напасть на южные русские земли Литвы, разграбить их, захватить Киев. Витовт и его огромная разноплеменная армия должны были защитить эти земли на их южной естественной границе – реке Ворскле. Последствия – гигантское поражение литовцев и разорение русских земель с угоном сотен тысяч плененных «аж до Луцка на Волыни». И эта точка зрения, между прочим, присутствовала в черновом варианте школьного учебника «История Брянского края с древнейших времен до конца XVII века». Но мнение рецензента сыграло свою роль, и оценка причин изменилась на более верную, хотя и не до конца проработанную.

А причина была в попытке Витовта поставить в Орде своего ставленника и подчинить ее своей политике. Ставленник этот – изгнанный из Орды после поражений от Тимура в 1395–1396 годах хан Тохтамыш, обещавший Витовту в случае удачи полное подчинение. В таком случае держава Витовта увеличивалась бы вдвое, а Москва, как данница Орды, становилась его субвассалом. А Тохтамыш мог выполнять свои обещания. В 1391 году в благодарность за помощь в битве против Тимура на реке Кондурча и в обмен на некоторую сумму денег хан передал московскому князю «права» на несколько княжеств, включая такое крупное, как Суздальско-Нижегородское и хоть и маленькое, но важное для нашей темы Тарусское – самое северное среди верховских из состава бывшей Черниговской земли. Последствия неудачи Витовта и Тохтамыша на Ворскле были столь же грандиозными, как и цели. Был сорван совместный с Москвой поход на Новгород, так как собранное для этого огромное литовско-русское войско (в том числе брянцы) по проискам Тохтамыша было повернуто на юг. Новгород сохранял свою независимость еще 80 лет и в итоге достался не Литве, а Москве. Войска литовско-русских земель потерпели такое страшное поражение, что Витовт в 1401 году согласился по Виленской унии считать Литву единым с Польшей государством, что не повысило его авторитет в русских землях, как Литвы, так и независимых (в том же Новгороде, Пскове, Рязани). Татары же продолжали безнаказанно грабить русские земли, кому бы они ни принадлежали – Литве, Москве, Рязани, угоняя сотни тысяч пленных – еще три с лишним столетия.

В военной истории сражение на Ворскле «не котируется», так как длилось оно недолго и никаких новых тактических решений предложено не было. Зато последствия (отрицательные для Литвы) имелись значительные. Поэтому кратко опишем его. Сборным пунктом огромной разношерстной армии стал хорошо укрепленный Витовтом Киев. В состав армии, вышедшей 18 июля 1399 года из Киева на Ворсклу, входило несколько десятков тысяч человек во главе с пятьюдесятью князьями, отряды польских и немецких рыцарей, валахи, татары Тохтамыша. Армия шла медленно, так как везла с собой на волах несколько десятков орудий, да и от уверенности в неизбежной победе. Поэтому и прибыв на Ворсклу, не озаботились какой-либо расстановкой сил, оставаясь в походном «таборе». Лишь орудия, расставленные на высоком берегу Ворсклы, лениво постреливали в сторону татар, которых насчитывалось всего 35 тысяч.

Да и откуда было взяться войску большему, если за три-четыре года до этого в грандиозных не по западной, а даже по восточной мерке, сражениях с Железным Хромцом на реках Кондурча (1391) и Терек (1395) (соответственно восточная и южная границы Золотой Орды) полегли десятки, если не сотни тысяч татарских «степных рыцарей». Хоть тогда ордынцы и сражались на стороне Тохтамыша, но затем власть над ними перешла к Едигею. Тимур (Тамерлан) шутить не любил и скидок на единое происхождение и веру не принимал. Курганы из отрубленных голов и здесь имели место.

Тохтамыш бежал к Витовту под Киев, приведя всего несколько тысяч сторонников, а Тимур, посадив на царство в Орде престарелого Едигея и молодого Темир-Кутлуга и взяв всего один русский город – Елец, вернулся на Восток. Его «ждали» походы на Индию, Китай, Оттоманскую империю!

Едигей был инициатором переговоров с несравненно более сильным Витовтом, а молодой Темир-Кутлук рвался в бой. Однако два дня переговоров, когда Едигей делал Витовту уступки, а наутро появлялись новые требования, еще более наглые и беспардонные, убедили его, что битвы не избежать. Союзники, видя уступчивость татар и малочисленность их сил, потеряли всякую бдительность и начали заранее отмечать победу, забыв, что гордыня – один из смертных грехов. Утром 12 августа 1399 года Едигей имитировал фронтальную атаку через Ворсклу, вызвав на себя огонь союзной артиллерии, а Темир-Кутлук тайно переправился ниже по течению реки и ударил в тыл неподготовленному сборному войску. Сопротивления не было. Все потери были за счет неуклонного преследования убегавших до Киева и Луцка. Витовт, Тохтамыш и магистр Тевтонского ордена спаслись, но одних князей пало двадцать! Среди погибших были и герои Куликовской битвы – Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, и много других русских князей с их боярами и дворянами. А бывшим союзникам – немцам, полякам, литвинам, русским, татарам Тохтамыша – чуть более чем через десять лет вновь предстояло встретиться на другом поле исторической битвы, меняющей мир, – поле Грюнвальда. Были там и представители Деснинского региона, который с этого периода вновь и все чаще именуют Северщиной.

Раздел второйВ составе Великого княжества Литовского. Набат Грюнвальда

1. Грюнвальд и Швентойя

Потери на Ворскле были столь существенны (некоторые источники говорят о гибели даже не двадцати, а семидесяти четырех только «именитых князив», не считая бояр – шляхты, польских и немецких рыцарей и русских ополченцев), что десять лет спустя Витовт смог выставить на поле Грюнвальда гораздо меньше сил, чем на Ворскле, а за несколько лет до Грюнвальда проиграл войну, закончив ее на своей территории, маленькой Псковской республике (та, правда, впервые действовала в союзе с Москвой).

Катастрофа на Ворскле поколебала трон Витовта как по внешне-, так и по внутриполитическим аспектам. Десятилетний период между Ворсклой и Грюнвальдом характеризуется военно-политической турбулентностью в Великом княжестве Литовском и на его границах по разным направлениям. «Набор» этих направлений был разным в 1400–1404 и 1406–1409 годах, с небольшим «перерывом» в военной активности на 1405 год.

После Ворсклы авторитет Витовта резко упал и в глазах его родственников – Гедиминовичей, и подданных ему русских князей, и городовых общин. В меньшей степени это коснулось Польши и Тевтонского ордена, руководители и рыцари которых сами участвовали в этой несчастной битве добровольно. Нейтральную позицию занял и Василий Дмитриевич Московский, связанный как брачными узами, так и неприязнью к Новгороду и Едигею.

Витовт, как гениальный политик, решил сразу предотвратить главную, как он считал, опасность – поползновения Ольгердовичей на вильнюсский престол. Для этого со своим товарищем по несчастью королем Польши Владиславом Ягайло заключает в 1401 году Виленско-Радомскую унию, предусматривающую юридическую форму «присоединения» Литвы к Польше и вечный вассалитет великих князей по отношению к «короне Польской». При этом, однако, постулировалась пожизненная принадлежность, независимая от позиций магнатов и князей Литвы и Руси, престола Великого княжества лично Витовту.

Это имело как лично для Витовта, так и для возглавляемого им государства противоречивые последствия. С одной стороны, ни один из Ольгердовичей, за исключением ранее «обиженного» и весьма амбициозного Свидригайло, не восстал против Витовта, с другой – как недавно завоеванные (Смоленск), так и до этого лояльные к Литве (Псков) русские земли предпочли сопротивление – все-таки католическая «корона Польская» – не православное в своей основе Великое княжество Литовское и Русское.

На первом этапе (до конца 1404 года) Витовт в основном оборонялся, опираясь на помощь Польши, и пользовался показным нейтралитетом Москвы и Орды. Главными его врагами были войска Тевтонского ордена, приводимые в этническую Литву Свидригайло в 1402–1404 годах, и восставшие смоляне, пользовавшиеся в эти же годы поддержкой Рязани и некоторых верховских княжеств и, возможно, тайно – Москвы. Что касается Свидригайло, то хотя он часто осуждается русско-литовскими летописцами за использование помощи ордена, но в этом он прямо следовал примеру Витовта в 1389–1392 годах. Сотрудничество с орденом Свидригайло к тому же начал не сразу, а после Виленско-Радомской унии, бежав в январе 1402 года из Польши в орденскую крепость Торн (Торунь).

В целом обращение к немецким крестоносцам – главным врагам Литвы – в междоусобных войнах на ее территории очень напоминает политику некоторых русских князей, в том числе и прежде всего Деснинского региона – к помощи «диких» половцев в 90-х годах XI и в середине XII столетия. Не более «моральным» выглядит и обращение князей Северо-Восточной Руси к Тохте и Ногаю для военного решения споров между собой в 80-х – начале 90-х годов XIII века, и использование Иваном Калитой и Симеоном Гордым военных сил Орды для приведения к покорности Москве отдельных русских княжеств (Твери и Смоленска, в частности).

Летом-осенью 1404 года и Ягайло, и Витовту удалось добиться компромисса с немцами, а Витовт, добившись высылки крестоносцами Свидригайло в Литву, в сентябре даже пошел на тайное от Польши заключение с орденом Каунасского договора о военной взаимопомощи. Эта помощь ему была нужна для борьбы с русскими землями, в первую очередь с восставшим Смоленском (его поход на этот город в августе 1401 года провалился), а затем и с «замаячившей» за ним и Псковом Москвой. Свидригайло, покаявшись и принеся присягу Витовту, даже получает Новгород-Северское княжество Федора Любартовича с Брянском и Трубчевском. Это, впрочем, было ошибкой Витовта.

На севере Новгород, выиграв войну с Москвой, в которую из-за его «татарских» амбиций не вступил Витовт, фактически стал полностью независимым вплоть до поражения при Яжелбицах (1456). Не имея сил воевать с Новгородом, Витовт в 1400 году заключает или подтверждает мирные договоры не только с ним, но и Псковом, Москвой и Тверью.

Однако, едва замирившись со Свидригайло и орденом, он наконец усмиряет Смоленск (1404), а в 1406 году пытается присоединить Псков, который до этого, в 1398 году тайно обещал «подарить» ливонскому ландмейстерству. Но если Василий Московский смирился с присоединением к Литве Смоленска, признав ее де-факто, отказав в помощи Юрию и проведя в этом городе в 1405 году встречу с тестем Витовтом, то за Псков он заступился. В итоге война 1406–1408 годов, к тому же проигранная, не улучшила отношений Витовта ни с северными государствами, ни с Москвой, которая начала покровительствовать маленькой республике.

И ему еще повезло, что его зять Василий Дмитриевич Рыжий опомнился так поздно и ранее отверг прямое предложение Смоленска о переходе этого города под власть Москвы после антилитовского восстания города в 1401 году. Оно было самым первым следствием катастрофы на Ворскле и последней попыткой княжеств литовско-московского пограничья самостоятельно остановить литовскую экспансию на востоке.

В 1397–1401 годах литовским наместником в Смоленске был представитель чернигово-брянской ветви династии Рюриковичей – Роман II Брянский, его бояре составляли гарнизон города «от Литвы». Недовольные литовским правлением, смоляне восстали и убили Романа, перебив и брянских бояр. На помощь восставшие пригласили рязанцев, и один из рязанских князей Радослав, князья Козельска и Мурома повели свои войска на поддержку смолян. И здесь, на границе рязанских владений, у Любутска, Симеон-Лугвений Мстиславский встретил Радослава. В его войске уже были брянцы, с готовностью служившие Великому княжеству Литовскому, в том числе князь Стародубский Александр Патрикиевич. Радослав был разбит и взят в плен (1402), а Смоленск со своим князем Юрием продержался еще два года, но затем пал, Юрий сдался в плен, из которого потом бежал в Москву.

Именно Смоленск и Любутск проявили изменившееся отношение брянцев, в общем, к нетяжелой, особенно экономически, власти литовских «господарей».

Возникает закономерный вопрос: куда смотрела Москва, которая в середине правления Дмитрия Ивановича находилась на пике взлета и в 1370-х годах совершила несколько походов в Подесенье? Для нее в эти годы главной была антиордынская политика, и на защиту Смоленска сил уже не хватало. Рязань же при Олеге была союзницей Мамая, а позже, когда она вмешалась в ход событий (1395), было уже поздно (не исключен, впрочем, вариант попытки создания рязанско-брянско-смоленской коалиции еще в 1356 году – период московско-литовского «равновесия» в регионе). В правление же сына Дмитрия – Василия Дмитриевича Рыжего Витовт просто «переиграл» его, женив на Софье Витовтовне. В итоге Василий «проснулся» только после окончательного присоединения Смоленска в 1404 году и провел против Литвы первый поход 1406 года, заступившись за Псков, подвергшийся агрессии Витовта. По какой-то причине между 1402 и 1407 годами начала меняться направленность симпатий части князей и жителей пограничных регионов – от Литвы к Москве. Военные действия проходили в так называемых верховских княжествах (по верховьям Оки), но были вначале проиграны Москвой, в том числе и потому, что против москвичей впервые сражались и польские, и немецкие рыцари (отряд комтура Фридриха Цоллерна из Торуни). Впрочем, и на стороне Москвы в этой войне сражались беглецы из Великого княжества Литовского – Юрий Смоленский и Иван Ольшанский (был схвачен при попытке перейти к Василию и представитель Северского края – Александр Патрикиевич Стародубский), а также татары, присланные Едигеем. К Литве присоединили и часть верховских княжеств – Воротынское и Одоевское, а также Мценск, отделив тем самым Подесенье и от Москвы, и от Рязани. Московский же поход на смоленскую Вязьму был отражен литовцами. Псковичи действовали более успешно, вторглись на территорию противника и даже взяли Полоцк, но удержать его не смогли.

В ходе второго этапа этой войны, в 1408 году (в 1407 году было перемирие) часть литовских магнатов, в том числе – князей черниговской ветви, Рюриковичей и Гедиминовичей (шесть человек) во главе со Свидригайло Брянским и брянским епископом, а также бояре «Черниговсъскые и Дебряньскые, и Любутьскые и Рослвъскые» перешли на московские земли, утратив владения в Литве. Во втором этапе войны (1408) в ней не участвовал лучший литовский полководец – Симеон-Лугвений Мстиславский (его снова пригласили в Новгород), зато еще более существенную помощь оказал орден – 1800 латников и Польша (отряд маршалка Збигнева из Бжези). В итоге оба войска не решились вступить в битву друг с другом, и произошло первое двенадцатидневное «стояние на Угре», завершившееся переговорами и миром «по давному». Интересен факт, упомянутый только Тверской, враждебной Москве, летописью. Именно во время этой «странной войны» татары, «иже которые помогалы князю великому», «взяша Бранеск, видя плошество рускых князей». Специалист по этому периоду А. А. Горский считает, что это были союзники Василия, ударившие в тыл литовцам на Угре, дабы передать Брянск московскому союзнику – Свидригайло. По какой-то причине этого не случилось, Брянск вернули литовцам, а уже через два месяца Едигей начал войну с Москвой! Если сообщение тверского летописца – правда, то для этого поворота есть только одно объяснение – Василий не платил Едигею «выход» тринадцать лет, что при ежегодном объеме платежей (7 тысяч рублей) составило 91 тысячу! Едигей раз помог Василию против своего бывшего противника – никакого результата, помог еще… В результате набега Едигею удалось получить контрибуцию с Москвы, захватить которую он не смог, аж… в 3 тысячи рублей, да еще добыча с других русских княжеств. Дальнейшие переговоры для Витовта были облегчены нападением Едигея на русские земли, включая Москву, что заставило Василия пойти на уступки (признать часть приобретений Витовта), а Свидригайло – бежать из Москвы в Орду. Но после подписания Псковского мира в апреле 1409 года этот беспокойный князь был возвращен в Литву (ибо Едигей предложил Витовту союз, который, впрочем, был отвергнут последним). Причина отказа стала ясна чуть позже, когда Витовту удалось посадить на сарайский трон своего подручного, сына Тохтамыша Джелал эд-Дина, участника Грюнвальдского сражения. Но остается главный вопрос: что позволяло Василию Дмитриевичу думать, что его неповиновение Едигею сойдет ему с рук, а помощь последнего в борьбе с Витовтом, в том числе во взятии Брянска, воспринимать как должное?

Ответ, возможно, кроется в событиях конца 1399 года и в их объяснении некоторыми современными татарскими исследователями. В то время, когда хан Темир-Кутлук и эмир Едигей стояли на Ворскле, некий татарский царевич Ейтяк с бывшим суздальско-нижегородским князем Семеном взяли обманом и две недели грабили Нижний Новгород. Василий Дмитриевич, как правопреемник этих князей волею еще Тохтамыша, послал туда большое войско во главе с братом Юрием Звенигородским. Преследуя бежавших противников, Юрий взял четыре «булгарских города», включая сам Булгар и Казань, «в три месяца повоевали всю землю и возвратились домой с большой добычей». Но далее опять непонятно: вернувшийся с Ворсклы победоносный эмир Едигей не предпринял никаких ответных санкций, как будто Булгария не его земля. Но, в общем, так оно и было: Едигей был изначально ханом мангытов (будущих ногаев), узурпировавшим с помощью Тимура власть в Золотой Орде, ханом которой не был, а правил, как до него Мамай, через «марионеток» типа Темир-Кутлука. Булгария, впрочем, лишь периодически входила в состав Золотой Орды, в свое время ханы так же периодически поручали суздальско-нижегородским князьям, чьи владения с ней граничили, приводить ее к покорности Орде. Обязанности этих князей теперь «по наследству» перешли к москвичам. Остальное понятно, кроме участия в походе на владения Василия, на тот момент исполнителя воли Едигея, какого-то татарского «царевича».

Современный татарский исследователь 3.3. Мифтахов предлагает следующее решение этой дилеммы. Поход на Булгарию состоялся по прямому указанию Едигея, поскольку там обосновались сторонники Тохтамыша, а в Казани проживала его семья. Действительно, есть данные о том, что сын Тамерлана Джелал эд-Дин был в Булгарии, но позже. Во всяком случае, часть ордынских городов была впервые взята москвичами (новгородские ушкуйники брали и грабили их гораздо раньше – с середины XIV века) именно в конце 1399 года, сразу после Ворсклинского сражения, причем безнаказанно. А это косвенно свидетельствует в пользу каких-то договоренностей между Едигеем и Василием, в том числе и потенциально – антилитовской направленности. Потери при походе Юрия на Булгарию, по некоторым данным, были весьма немалые, и Василий, вероятно, посчитал их заменой ордынской дани и уклонялся от ее выплаты. На поверхности же оказался мирный договор с Литвой, развязавший руки Витовту на западе до 1406 года. Но вернемся в 1409 год. После заключения нового, Псковского договора Москвы и Литвы в апреле этого года вернувшийся в Литву Скиргайло был «прощен» Витовтом, однако владения на всякий случай получил не на московском пограничье, а на самой юго-западной, «польской» окраине Великого княжества – на Волыни. Впрочем, совсем ненадолго – в том же 1409 году он был пойман на переговорах с орденом и посажен под стражу – на этот раз надолго. Едигей, по мнению литовских исследователей, предложил Витовту антимосковский союз, и, хотя последний от него отказался, стало ясно, что Орда временно для него не опасна. Укрепив тыл на востоке, великий князь Литвы вновь мог обратить взоры на запад. А там назревали грозные события, ход которых он же и начал ускорять.

2. Грюнвальд

Грюнвальдское сражение является завершающей из трех великих битв с иноземцами (не считая русско-литовские конфликты, которые на тот период можно считать фактически «внутренними») рубежа XIV–XV веков, в которых, хотя они и происходили в разной степени удаленности от Брянского края, самое активное участие приняли его представители.

Объединившись, три славянских народа – поляки, русские, чехи – вместе с литовцами и даже татарами остановили немецкий «дранг нах остен» – «натиск на восток» в июле 1410 года. А ведь до этого тевтоны уже захватывали восточнославянский Полоцк (в 1288–1306 годах), освобожденный литовцами, неоднократно покушались на независимость Пскова – последний раз непосредственно перед Грюнвальдом, в 1408 году, когда Витовт «сдал» его, не владея им, немцам, чтобы он не вмешался в ход московско-литовской войны 1408 года.

Предыстория такова. О прибытии немцев в юго-восточную Прибалтику и их успехах к 1409 году свидетельствуют много орденских, русско-литовских и польских источников.

Покорив большую часть балтийских и полабских славян (929–983 годы и 1147 год – начало XIII века) немцы на рубеже XII–XIII веков образовали на землях ливов и земгалов два государства: архиепископство с центром в основанном ими городе Рига и орден меченосцев с центром в Вендене. В 1219 году к агрессии присоединились датчане, основавшие город Дан-Линн (Таллин) в Эстонии. К 1230 году польский мазовецкий князь Конрад (по совету, кстати, своей жены русской княжны Агафьи) пригласил на границу своих владений с землями язычников-пруссов, нападавших на Мазовию, часть основанного еще в 1118 году, во время Крестовых походов в Палестину «бородатых братьев немецкой нации ордена Пречистой Девы Марии», проще – Тевтонского, для покорения пруссов.

Для всех западных и восточных славян (великороссов, украинцев, белорусов) название «Грюнвальд» звучит как набатный колокол. Ежегодно эта дата отмечается костюмированным праздником в Польше, Литве, Украине. Приезжают на этот праздник и представители России, в которой в 2010–2011 годах прошло как минимум две международные конференции (в Санкт-Петербурге и Брянске), а также в Стародубе, с помощью Стародубского казачьего полка и руководства района и лично – краеведа В. М. Пуся – состоялся даже костюмированный фестиваль реконструкции. И это неудивительно, что был выбран Стародуб – его хоругвь в составе почти тридцати русских хоругвей приняла самое активное участие в битве. Брянцы, кроме того, были в составе еще Мстиславской хоругви Симеона-Лугвения (частично – в Смоленской области), Новгород-Северской хоругви (сейчас ее большая часть – на Украине, но трубчане участвовали в битве в этой хоругви Сигизмунда-Корибута), и сами брянцы – в одной из личных коронных хоругвей князя Витовта. Так что Грюнвальд, безусловно, нельзя оторвать от военной истории Подесенья, в том числе и его брянской части.

В свое время, отняв у русских в XIII веке полоцкие и новгородские владения в землях латгалов, ливов и эстов, немцы шагнули на коренные русские земли, захватив в 1240 году Изборск и Псков, а в 1288 году Полоцк. Правда, в 1242 году Псков отбил Александр Невский, а Полоцк в 1306 году литовский князь – язычник Витенес. Интересно, что жители последнего помогали язычникам в борьбе против католиков-немцев, хотя те тоже были христианами. Так что Грюнвальд – не первый пример боевого сотрудничества русских с литовцами – оно продолжалось весь XIV век, как в рамках Великого княжества Литовского и Русского, так и при поддержке Псковской республики. Поэтому русские уже были морально подготовлены к военному союзу, хоть и с католиками, но славянами – поляками и чехами.

В сражении приняла участие пятьдесят одна «польская» хоругвь Ягайло-Владислава (для литовцев он так и остался Ягайло, для поляков-католиков был Владиславом), включая две чешские (с участием будущего главы гуситов Яна Жижки) и пять западнорусских хоругвей бывшего Галицкого и части Волынского княжеств (рис. 40). Сорок литовских хоругвей (включая пять-семь татарских (рис. 41) во главе с ханом Джелал эд-Дином и почти тридцать западнорусских – будущих белорусских, украинских, великорусских (но тогда такого деления еще не было). У тевтонов, мобилизовавших все силы орденов – Тевтонского и его ландмейстерства – Ливонии, включая иностранцев, приехавших из разных немецких земель, англичан (хоругвь Святого Георгия), французов, которые прибыли из религиозного рвения, скуки или ради добычи. Этому способствовал и затянувшийся перерыв в Столетней войне, и рыцари боялись «потерять форму». Всего было шестьдесят хоругвей плюс уже не впервые примененные в полевом сражении артиллерийские орудия и аркебузы (рис. 52).

В польско-литовской армии сравнительно небольшое количество этнически литовских и жмудских хоругвей объясняется большими потерями в сражении с татарами на Ворскле в 1399 году, а также тем, что княжество только называлось Литовско-Русским, а на самом деле было русско-литовским. Большее же число татарских хоругвей также объясняется Ворсклой – после неудачной попытки Тохтамыша с помощью Витовта воцариться на троне Золотой Орды все его сторонники перешли в Литву, получили там место для кочевий (как раньше русские «свои поганые»), но приняли вассальную присягу Витовту, в том числе и сын Тохтамыша хан Джелал эд-Дин.

Но если в количестве хоругвей сходятся все источники (польские, немецкие, литовско-русские; российские об этом не пишут ничего), то в количестве воинов имеется огромное расхождение – от 18 тысяч в союзной армии и 16 тысяч в «крыжацкой» армии (минимум) до, соответственно, 90 тысяч в союзной армии и 63 тысяч – в немецкой. Объясняется это следующим. Хоругвь не была четко установленной воинской единицей и могла насчитывать от 100 (даже 60) до 1000 человек (в среднем 200–400 воинов). Для объективности отметим, что точные данные есть только для «иностранного» (английского в основном) «легиона тевтонов» – 1000 человек. Но были в обеих армиях и хоругви по 100 человек – это зависело от размеров земли, княжества и командорства.

Как это всегда бывает в военной истории, свой летописец всегда пытается преувеличить как силы, так и потери противника. Мы выбираем точку зрения польского специалиста В. Миколайчика – 27 (орден) и 39 (союзники) тысяч.

Тактика и вооружение сторон. Грюнвальд чрезвычайно интересен и с точки зрения тактики и вооружения, при этом три полководца союзников не располагали (кроме этнических поляков и двух чешских наемных хоругвей) превосходством, даже равенством в вооружении. Все войска Витовта и командующего русской их частью Симеона-Лугвения Мстиславского уступали в этом плане рыцарям.

Он был и самым способным среди трех союзных полководцев и командира немецких рыцарей, гроссмейстера (Великого магистра) Тевтонского ордена Конрада фон Юнгингена. Не забудем, что он был героем как минимум двух крупных сражений – под Мстиславлем и Любутском и любимым полководцем Новгородской республики. Приняли участие в битве во главе своих хоругвей также два Сигизмунда – сын Кейстута, князь Стародубский, и сын Дмитрия-Корибута, вероятно князь Новгород-Северский. Именно в составе этих хоругвей, а также Мстиславской Симеона-Лугвения и одной из великокняжеских самого Витовта сражались на Грюнвальдском поле уроженцы Брянского края.

Во-первых, сражение произошло на орденской территории, и немецкие рыцари и их немногочисленные союзники явно решили в начале боя занять позиции обороняющихся, причем на голых господствующих высотах. Для этого был повод: Юнгинген располагал артиллерийскими орудиями и отрядами арбалетчиков, поставленными перед рыцарскими хоругвями (штандартами). Кроме того, предвидя атаку кавалерии союзников снизу вверх, он приказал перед своим фронтом выкопать «волчьи ямы» с кольями на дне. Ослабив, таким образом, кавалерию союзников, он рассчитывал затем обрушиться на нее далее сверху, затем смять, окружить и уничтожить русско-чешскую пехоту (этнические литовцы, поляки и татары пехоты, кроме слуг и охраны обоза, практически не имели). И он был прав – атаку начали союзники. Но когда и как? Они, во-первых, не торопились, располагаясь в тенистой низине (а ведь была середина июля!). Рыцари же на холме начали изнывать от жары и рвались в бой (но в этом случае они должны были обойти свои волчьи ямы и не использовать артиллерию, вкопанную в землю).

Поэтому, решив сыграть на честолюбии союзников, Конрад прислал им утром 15 июля два меча, сказав так Витовту и Ягайле: если вы боитесь вступать в бой или не имеете достаточно оружия, я посылаю вам два немецких меча. Оные помещены были позднее на высшей польской воинской награде – кресте Грюнвальда.

Позднее эти кресты получили многие советские полководцы, включая брянцев, и полководец, поляк по национальности, К. К. Рокоссовский.

Что касается западного вооружения (и немецкого, и польского), то оно было одинаковым. Грюнвальд был последним крупным сражением, в котором еще использовался смешанный кольчужно-латный доспех. Различия были только между рыцарями (в том числе братьями рыцарских орденов) и оруженосцами-дворянами и послушниками орденов. Первые носили шлем типа бацинет с закрывающим лицо «остроносым» забралом-хундскугелем («песья морда»), оруженосцы и послушники – такой же бацинет, но без забрала или каску с широкими полями типа «капелина» или «шапель». Сверху доспех закрывался гербовым сюрко, у братьев и послушников орденов нашивался крест ордена (у тевтонов черный крест – «крыж», как его называли славяне, отсюда – «крыжаки», у ливонцев – красный крест тамплиеров). У гроссмейстера крест был желтый («золотой» цвет в геральдике) с черной окантовкой.

Наиболее сложным было вооружение литовско-русских воинов: оно могло включать в себя латный доспех до шеи, на голове вместо бацинета либо литовский конический с широкими полями (как на печати Гедимина), либо русский шатровый и даже сфероконический – наследие еще Киевской Руси – шлем. Именно такой, кстати, был найден неподалеку от места битвы – у местечка Миельно. В музее орденского на тот период города Торуни (Торна) хранится оригинальный русский шатровый шлем немецкого образца с креплениями для «хундскугеля», возможно следствие пребывания здесь в начале XV века Свидригайло и его соратников либо участия Торуньской орденской хоругви в литовско-московских войнах 1406 и 1408 годах.

Могли позволить себе магнаты и полный западный доспех. В области западного вооружения это было последнее крупное сражение, где у рыцарей полностью господствовал бацинет с остроконечным, немного загнутым назад шишаком и остроносым забралом. В следующем крупном сражении под Азенкуром (1415) англичане еще пользовались бацинетами, а у некоторых французов были уже полные («готические») доспехи со шлемом «салад». Если этот доспех поставить в собранном виде, он будет стоять даже без человека внутри. Доспех имел высокий нашейник, закрывающий нижнюю часть лица, и шлем «салад» с подвижным или неподвижным забралом и назатыльником. Образцы подобных доспехов могли быть и при Грюнвальде, но лишь у немногих французов.

Французов, впрочем, это новое вооружение при Азенкуре не спасло, даже несмотря на численное превосходство. Английские лучники и рыцари нанесли им сокрушительное поражение. До Тевтонского ордена, Польши и Литвы эти доспехи дошли почти на десятилетие позже, и в дальнейших войнах рыцари этих трех государств воевали между собой и с Россией уже в новинках «модельеров» по доспехам.

Вооружение татар XIV–XV веков было подробно описано в предыдущей главе, что касается пехоты, то ее вооружение четко делилось на профессиональное (такое при Грюнвальде было только у чехов и части литовцев и русских) – ранние алебарды, глефы, боевые цепы и молоты, моргенштерны (рис. 43) и специализированные боевые топоры-чеканы (так называемые гуситские) и ополченческое (у большинства русских, в том числе брянских полков) – тяжелые универсальные, в том числе и боевые, топоры (рис. 42), рогатины, палицы-булавы. И русская, и чешская пехота имела также либо луки, либо арбалеты и, возможно, огнестрельные «ручницы». Преобладали щиты – павезы либо старые, но испытанные миндалевидные. Шлемы – у чехов – пехотные «капелины» либо «шапели», у русских – те же старые сферо- или цилиндро-конические и новые – «шатровые», что и в кавалерии. Об остальных частях доспеха, да и мечах – для пехоты говорить сложно – это зависело от достатка воинов.

Особым типом наступательного вооружения, восходящего, возможно, к чешским или шведским прототипам через Польшу (где оно не прижилось из-за господства рыцарства), стали тяжелые пехотные топоры для рубки или прокола рыцарских лат (рис. 42).

Их нет в Московском княжестве, мало в Польше и Литве, но много в XV–XVI веках в русских землях Великого княжества Литовского и Русского (в том числе и на территории современной Брянщины). Они тяжелы, что необходимо для рубки пластинчатых лат, и имеют заострение в верхней части, что позволяет ударять в сочленения лат или их пробивать и «поддевать», сдирая. Естественно, их нельзя применять против несущейся конницы, но в пешем бою, когда рыцари «застряли» в русской пехоте (рис. 59), оружие идеальное. Наибольшее количество из регионов России их найдено в Брянской области.

Ход битвы. Несмотря на желание именно немцев, стоявших на солнцепеке, быстрее завершить противостояние, невыгодное для них, сражение начала легкая литовская и татарская конница правого фланга союзников. Это была разведка боем, так как надо было вскрыть расположение «волчьих ям», и далее легкая кавалерия или обходила их, или перескакивала. Бомбарды крестоносцев успели дать один неприцельный залп, и их прислуга была вырублена саблями и топорами (рис. 41) татарских и литовско-русских конников. Немецкие арбалетчики, стоявшие за артиллерией, не успели даже дать залпа, как были смяты собственными рыцарями, с нетерпением ждавшими момента боя. Рыцари в тяжелом вооружении, тем более скакавшие вниз по склону, без труда смяли литовско-татарскую конницу, устремившуюся в 20-километровое бегство. Витовт бросился за ними, уговаривая вернуться на поле боя. Рыцари, что логично, преследовать отступавших не стали, а ударили на обнажившийся правый фланг русской пехоты Симеона-Лугвения. Три смоленских полка (собственно Смоленский, Оршанский и Мстиславский, в котором были и брянцы) были уничтожены полностью, но не отступили.

Рыцарский клин (это уже было на Чудском озере) застрял в массе пехоты, у которой было оружие для такого рода боя, и бой распался на беспорядочные поединки. Была возможность и брянцам апробировать свое новое оружие – бронебойные топоры.

Польские рыцари пока в бой не вступали – якобы набожный Владислав-Ягайло еще не закончил молитвы. В итоге здесь первыми, вниз с холма, ударили немецкие рыцари. Им удалось вклиниться между поляками и русскими, где стояли две-три хоругви чешской наемной пехоты (в составе которой был и будущий вождь гуситов Ян Жижка). Но Ягайло лично пристыдил чехов, и те выровняли ряды.

А вот затем настала очередь польских рыцарских хоругвей! Удар был такой, что немцы не выдержали и сразу стали пятиться. Не помогло и введение в бой шестнадцати хоругвей резерва, в том числе иностранных.

Бой и здесь перерос в беспорядочные поединки, в него вступили медленно наступавшие русские полки и чешские наемники (рис. 44). Витовт уговорил свою легкую конницу и татар вернуться на поле боя. И они ударили в незащищенный левый фланг и тыл немцев. Вот здесь и пригодились татарские арканы и кистени на длинном ремне, спешивавшие рыцарей, и литовские широкие палаши и дубинки, и иное «антирыцарское» оружие (рис. 42, 43, 44). Погибло (по максимальным, явно преувеличенным, данным) 40 тысяч немцев, 10 тысяч было взято в плен, несколько (4 тысячи) бежало в Мальборк – столицу ордена. Несмотря на уговоры Ягайло и Лугвения, Витовт промедлил с отправкой в преследование конницы Джелал эд-Дина, в тогда еще беззащитный Мальборк. А через два дня было поздно – 4 тысячи рыцарей, оруженосцев и кнехтов заняли свое место на стенах орденской столицы. Великий магистр Тевтонского и Ливонского орденов Конрад фон Юнгинген погиб в бою, а орден никогда больше не переходил в наступление на Польшу и Литву.

3. После Грюнвальда: на периферии великих событий. Брянский край и гражданские войны в Литовском и Московском государствах в XV веке

На протяжении XV – начала XVI века Тевтонский орден выдержал еще несколько войн с Польшей, но в итоге потерял половину своих владений, в том числе Мальборк и Гданьск, и стал ее вассалом.

В последней войне с орденом в качестве коменданта пограничной Торуни принял участие знаменитый славянский астроном XVI века Николай Коперник. Отдали свой долг чехам и Витовт с Ягайло. По просьбе гуситов, чей вождь Ян Жижка погиб в бою, Витовт согласился стать королем Чехии, а в качестве своего представителя – наместника прислал трубчевско-северского князя, уцелевшего и на Ворскле, и при Грюнвальде, – Сигизмунда Корибутовича, с войском в основном из Подесенья, благо многие догматы гуситов и православных были более близки славянскому духу, чем католицизм. Но участвовали в борьбе с немцами и венграми на стороне гуситов и польские католические рыцари. Фанатичный католик, и даже не славянин, Владислав-Ягайло смотрел на это сквозь пальцы. Объективно гуситы были его союзники в борьбе с немцами. Да и – для «критиков» с Запада – на то и польская «шляхетская вольность»! Протянулась от Грюнвальда и Десны ниточка и к южным славянам, под болгарскую Варну. Здесь в 1444 году произошло еще одно грандиозное, хотя и малоизвестное у нас сражение с турками.

В 1444 году венгерский король Владислав (не Ягайло, но Ягеллон) собрал с благословения папы римского и во исполнение решений Флорентийского собора 1439 года об унии с православными и помощи им против турок огромное (до 100 тысяч) крестоносное войско, в которое, кроме венгров, входили поляки, немцы, возможно – валахи, чехи и французы, воины Великого княжества Литовского и Русского. Но несмотря на численное превосходство, крестоносцы, слишком самоуверенные и мало организованные, потерпели в гористой местности под Варной сокрушительное поражение от войск султана Мурата.

Поразительно, но в музее городка Поморие под Варной сохранился русско-польский пехотный топор XV века, имеющий аналогии именно в Польше, на орденских границах, и на Брянщине (в музеях Новозыбкова, Трубчевска и самого Брянска)!

Однако это все – «дальние» последствия Грюнвальда либо события геополитического порядка, последовавшие за ним. В Восточной Европе это сражение усилило позиции прежде всего Польши, и на время (до 1411 года) в Подесенье и Брянском крае вместо князей учреждаются воеводы и наместники «короны Польской», как при Скиргайло. После совместной поездки в 1412 году Витовта и Ягайло по этнически литовским и русским землям происходит размежевание владений. Последний, как король Польский, выводит своих польских наместников из своих литовско-русских вотчин, передавая их Витовту, включавшему их непосредственно в свой домен. Связано это было и с сокращением количества князей, претендовавших на наследственные владения: часть погибла на Ворскле и в других войнах, часть перешла в московские земли (Александр Патрикиевич Стародубский, например), главный же соперник Витовта – Свидригайло – сидел в застенке. Лишь позднее, в 20-х годах XV века, система полусамостоятельных княжеств на восточной окраине государства возобновляется – по вполне конкретным тактическим соображениям.

Вначале, в 1410-х годах, Витовт проводил политику лавирования и дипломатии как вне, так и внутри страны. С одной стороны, он пошел на уступки Польше, подписал в 1413 году Городельскую унию, по которой католицизм в очередной раз объявлялся государственной религией Литвы, а сословными привилегиями наделялись (внутри домена Витовта) только дворяне-католики. Только они могли занимать высшие государственные должности. С другой стороны, поляков среди них уже не было, ибо по акту «присоединения» Литвы к Польше Великое княжество объявлялось абсолютно независимым во внутренних делах, а литовские магнаты (возможно!) могли даже принимать участие (в будущем!) в выборах польского короля и совместных заседаниях сейма. Власть же великого князя признавалась наследственной (а не как раньше, по Виленской унии 1401 года, только до конца жизни Витовта). Все это, безусловно, усиливало власть как господаря Литвы, так и лично Витовта и позволяло ему опираться на собственную социально-политическую силу, которая раньше находилась в тени, – этнически литовскую, теперь католическую элиту.

В сфере внешней политики стратегическими целями Витовта была полная ликвидация зависимости от Польши путем приобретения в перспективе королевского титула, ослабление церковной зависимости от Москвы путем создания независимой Литовской митрополии и, возможно, унии с католиками. Уния, впрочем, входила в противоречие с еще одной целью Витовта – объединить все еще независимые и от Москвы и от Литвы русские земли под властью последней, и здесь князь не был особенно настойчив. В связи с последней целью Витовт периодически вмешивался и в дела Орды, стремясь посадить там своего ставленника. Парадоксально, но в сфере церковной политики интересы князя и Константинополя разошлись. Последний был отнюдь не против унии с Римом из-за турецкой угрозы (и сам ее заключил в 1439 году), но предал анафеме вновь избранного в 1415 году на съезде епископов и православной элиты в Новогрудке митрополита Литовского, болгарина Григория Цамблака – патриархат уже был «сыт» автокефальными митрополиями, типа болгарской и сербской и не хотел новой. Акценты Витовта были расставлены с точностью до наоборот, и Витовт, сам к вопросам религии равнодушный, оставил эту идею. Данному решению способствовало два события, связанные с главными текущими заботами Витовта – усилением этнически балтской составляющей государства при сохранении хороших отношений и русско-православным его большинством.

В том же 1415 году, когда проходил собор в Новогрудке, другой – католический – собор в Констанце осудил на смерть чешского проповедника Яна Гуса, а его учение объявил ересью. Инициатором этого решения был император Германии и король Венгрии Сигизмунд II Люксембург. Позднее, 6 января 1420 года, на сейме Германской империи во Вроцлаве он оглашает свое арбитражное решение, по которому принимает сторону Тевтонского ордена в его споре с Литвой о Жемайтии и других пограничных балтских землях. С другой стороны, напуганная перспективами унии, православная знать во главе с князьями-Рюриковичами пинским Александром Носом и Данилой Острожским в 1418 году освобождает из заключения Свидригайло Ольгердовича, который до 1420 года укрывается у короля Венгрии и Германии, с 1414 года – фактически – императора, Сигизмунда Люксембурга. Оба события решающим образом повлияли на политику Витовта и напрямую коснулись Брянского края. До этого Витовт и Ягайло уже договорились с королем Дании, Норвегии и Швеции Эриком Померанским о разделе земель Тевтонского ордена и переселении его «братьев» на остров Кипр и ввели свои войска на его территорию, а тут… К тому же Свидригайло вступил в переговоры с орденом. После того как Сигизмунд отказался аннулировать Вроцлавское решение, а папа римский его поддержал, Ягайло вновь ввел польские войска на земли ордена, а Витовт принял предложение гуситов об избрании его на чешский трон вместо Сигизмунда Люксембурга. От его имени чешский престол занял Сигизмунд Корибутович, сын бывшего новгород-северского и трубчевского князя, и 16 апреля 1422 года объявил войну императору Германии. Вместе с Сигизмундом Корибутовичем в Чехию прибыл шеститысячный отряд русских православных бояр, которых догмы гуситов о праве мирян причащаться не только хлебом, но и вином отнюдь не смущали. К ним присоединились даже некоторые польские рыцари-католики. После того как Витовт, добившись уступок со стороны империи в деле признания Жемайтии навечно в составе Литвы, формально отозвал Корибутовича из Чехии и вместе с Ягайло демонстративно осудил учение гуситов, сын Корибута, почувствовав вкус власти и войны, с 1424 года стал действовать в Чехии самостоятельно, фактически став правителем умеренного крыла гуситов («чашников»). Ягайло и Витовт даже объявили о военном союзе, направленном против гуситов, но ни одного воина против них не направили и даже тайно продолжили сотрудничество.

Что касается Свидригайло, то его пришлось нейтрализовать, возобновив систему удельных княжеств и передав ему власть над всем юго-востоком русских земель Великого княжества – Черниговом, Новгородом-Северским, Трубчевском, Брянском. Правда, это приближало Свидригайло к Москве, зато максимально отдаляло от границ Тевтонского ордена. В то же время на опустевший после ухода в Москву последнего из литовских Патрикиевых на Стародубский престол был помещен антипод нового чернигово-брянского князя – рьяный католик и сторонник Польши Сигизмунд Кейстутьевич, брат Витовта. Стародубское княжество тогда имело размеры, в несколько раз превышающие современный район, и протянулось от Мстиславских границ на северо-западе до Путивля на юго-востоке, переплетаясь с владениями Свидригайло. Приход к власти в Москве в 1425 году регентши Софьи Витовтовны при малолетнем Василии II, внуке Витовта, который стал его опекуном, и переход под его протекторат Рязани и Пронска заставил заключить с ним вассальные докончания ряд верховских князей-Рюриковичей: Новосильских, Воротынских, Одоевских, Белевских. Ряд более мелких княжеств Верхнеокского региона входит в состав Литвы без таких грамот, а Москве подчиняются еще с конца XIV века только два – Оболенское и Тарусское. В итоге между брянско-северскими землями, Московским и Рязанским княжествами образуется своеобразная «подушка безопасности» от Вязьмы до Новосиля. Ее защиту от татар берет на себя Витовт. Так, в 1422 или 1424 году он посылает на помощь Одоеву, осажденному татарами Куидата, и его князю Юрию Романовичу «подручных» или служебных князей Мезецких. Система действовала хорошо, и на брянских (и северско-деснинских в целом) землях с 1408 по 1500 год татар, да и вообще войн, не было. Это не означает, что правители и бояре региона не участвовали во внешних и внутренних войнах Великого княжества Литовского и Русского, а до него не достигали отзвуки междоусобных войн в Московском княжестве. Могли участвовать брянцы в походах Витовта на Псков (1426), Новгород (1428) и в поддержке малолетнего московского великого князя Василия Васильевича против его дяди Юрия Дмитриевича Звенигородского (1427). Но это только допущения, а достоверно правитель Брянско-Северского края Свидригайло сразу после смерти Витовта в 1430 году спровоцировал войну с Польшей в союзе с орденом, а с 1432 года начался цикл междоусобных войн Свидригайло и Сигизмунда Кейстутьевича Стародубского, завершившийся только с убийством последнего и с приходом к власти в Литве сына Ягайло – Казимира I. Но и при Казимире, в том числе и из-за его прихода к власти (1440), внутренние войны в Великом княжестве Литовском не прекратились, а продолжились с привлечением к ним крымских татар и москвичей (1440 и 1446–1449). Правда, Москва большую часть времени с 1432 по 1454 год сама была занята внутренней борьбой и в дела соседа (впрочем, взаимно) почти не вмешивалась. Единственно – оба государства с готовностью давали приют на своей территории представителям проигравшей стороны. В военно-историческом плане наиболее значительным, причем с достоверным участием представителей Брянского региона является сражение под Вилькомиром (Укмярге) на реке Швянтойя (святая) 1 сентября 1435 года. Это был апофеоз гражданских войн и сражение, которое реально меняет ход истории, но и до, и после него происходили военные действия: впрочем, ни одно из них непосредственно Брянский край не затронуло.

Исходным пунктом первого цикла войн (1430–1440) явились съезд в Луцке в январе 1429 года и неожиданная смерть Витовта 27 октября 1430 года во время длительного собрания государей Европы в Вильнюсе, посвященного все время откладывавшейся коронации Витовта королевской короной. События эти взаимосвязаны и проводились в ключе политики Витовта по повышению престижа и его лично, и руководимого им государства. Огромным успехом его дипломатии и результатом выгодной для Литвы внешней конъюнктуры стал поведенный под его патронажем и на его территории грандиозный международный форум – съезд в Луцке, на который собрались государи и представители как католических, так и православных стран Европы и даже Золотой Орды. От Руси участвовали посланники Новгорода, Пскова, Москвы, Твери. Кроме самого императора Германии и короля Венгрии Сигизмунда Люксембурга, были представители еще существовавшей Византийской империи, Датско-Норвежско-Шведской державы и нескольких более мелких государств, от Ганзы до Молдавии. За счет уступок в главном и для императора Священной Римской империи и папы римского гуситском вопросе Витовту удалось добиться много: он стал арбитром в польско-молдавских и польско-тевтонских переговорах, назначен покровителем Рижского архиепископства, а главное, германский император с согласия короля Польши и легата папы римского Андрея официально предложил Витовту королевскую корону – мечту всей его жизни, для чего он, маловерующий человек, даже проводил ранее интенсивное окатоличивание этнической Литвы и даже части русских земель. У Ягайло в этом был свой интерес: наследником Литовского королевства после смерти Витовта становился один из его двух сыновей, а другой еще должен был быть избран (или нет) сеймом на польский престол.

Однако это предложение Сигизмунда настолько возмутило членов Польского коронного совета, что польская делегация даже покинула Луцк.

В дальнейшем польские магнаты во главе с канцлером Збигневом Олесницким даже пытались предложить Витовту корону Польши вместо Ягайло. В день Успения своей покровительницы – Девы Марии – 15 августа 1430 года, в присутствии многих монархов Центральной и Восточной Европы Витовт должен был стать королем. Однако дальше поляки действовали просто, но эффективно – они просто не пропустили имперских посланников с короной через свою территорию. Император решил и эту проблему, в Вильнюс прибыл и Ягайло, сын которого должен был наследовать королевский престол Литвы. Однако за время этих проволочек Витовт неожиданно заболел, слег и через десять дней умер. Борьба за трон между двумя родными братьями – королем Польским Ягайло и князем Русским и Черниговским, в том числе и Брянским, Свидригайло началась еще у постели умирающего Витовта. Все преимущества были на стороне самого младшего из Ольгердовичей. В Вильнюсе собралось много православных князей и магнатов Литвы, поддержала Свидригайло и литовская высшая аристократия, только недавно ставшая католической, – для нее была важна независимость и величие Литвы, а уж во главе с католическим или православным государем – дело второе. В итоге владыка брянско-черниговских и всех деснинских земель стал великим князем Литовским и Русским. Ягайло был взят в заложники, что не помешало началу военных действий между еще недавно близкими союзниками в Подолье, спорном между Литвой и Польшей. Литовские католики в этом противостоянии выступили на стороне Свидригайло, видя в нем естественного продолжателя дела Витовта в борьбе с польской гегемонией. Даже император Германии не оставил мысли сделать господаря Литвы королем взамен на предложенный Свидригайло военный союз с Тевтонским орденом антипольской направленности. Кроме ордена, в союз со Свидригайло вступили православное Молдавское княжество, Тверь, Новгород и Псков, велись переговоры с гуситами, ему оказывал помощь хан Улу-Мухаммед. Литва во главе с православной элитой могла стать притягательной для всех антикатолических сил, с одной стороны, и тех русских государств, которые не хотели терять независимость в пользу Москвы, – с другой. Однако Свидригайло оказался не на высоте положения и не смог воспользоваться открывшимися возможностями. Война с Польшей, то затухая, то вспыхивая с новой силой, тянулась до сентября 1432 года. За это время Свидригайло как неспособный и неудачливый полководец потерял значительную долю авторитета у военной элиты Литвы, информирование императора о ходе переговоров с гуситами заставило последних отвернуться от князя и предложить помощь своей закаленной в непрерывной войне с немцами армии Ягайло – против ордена. Проявили себя мастерами дипломатии и интриг и поляки – с одной стороны, они предложили ему корону Польши взамен отказа от попыток превратить Литву в королевство, с другой – начали готовить переворот в этнической Литве. Его нехорошие личные качества и непомерные амбиции сделали многих высших сановников, членов Государственного совета, даже некоторых православных князей (сына Владимира Ольгердовича Киевского – Олелько (Александра) благоприятным материалом для польских умелых интриг. Во время поездки в Брест на переговоры с поляками на него ночью напал специально подготовленный польский отряд во главе с сыном стародубского князя Сигизмунда Михаилом, но ему удалось вырваться и уйти в Полоцк, на русские земли Великого княжества. В его литовской части и пограничных с Польшей русских городах утвердились мятежники, передав власть другому правителю Брянского края – Сигизмунду Кейстутьевичу Стародубскому. В качестве интервентов-пособников на этот раз выступили не немцы, а поляки. В итоге, подписав 3 января 1433 года Городельский договор, Сигизмунд I подтвердил основные положения Виленско-Радомской унии, Литва вновь становилась частью объединенного государства, а внутри его – вассалом Польши и аннулировала все антипольские договоры. Этим разрушались все достижения Витовта на Луцком съезде 1429 года, причем его родным братом. Но это практически коснулось только части государства, причем отнюдь не большей: этнической Литвы и русских земель, входивших в домен Кейстутьевичей – «Черную Русь» (Гродно, Новогрудок, Волковыск, Слоним). По факту Великое княжество раскололось на Литовское и Русское, между которыми началась трехлетняя гражданская война.

Поскольку врагом Свидригайло оставалась московская регентша Софья Витовтовна, то, в свою очередь, Свидригайло помогали все враги ее сына – великого князя Московского Василия П. Вот и на этот раз прислал помощь его тесть тверской князь Иван, и уже после заключения Городельской унии Сигизмунда и Ягайло (15 октября) Свидригайло повел свои войска и тверскую помощь и даже какой-то татарский отряд на них и… опять проиграл битву (8–9 декабря).

После неудачной попытки восстановить единство Свидригайло перешел к временной обороне и накоплению сил и союзников. «Литва посадиша великого князя Жигимонта Кестутовича… а князи руськи и бояри и вся земля посадиша князя Швитригайла на велике княжиння Руське», – пишет западнорусско-литовский летописец. И это неудивительно – как писали польские хроники, он «притягнув до себе [привлек к себе] потайки [тайно] майже всих православных князив и бояр та привязав их до себе наитеснейшее всякими ласками, а особливо обищанками, що коли вин… (станет великим князем. – Е. Ш.), то пиднесе [примет] их веру и за их радою буде правити».

Военные действия велись с переменным успехом в основном на спорных между Литвой и Польшей землях Подляшья, Волыни, Подолья, в Жемайтии и собственно Литве, но затрагивали и иные территории – русские земли Польши («Червонная Русь») и Поднепровье (Киев). В ходе войн происходили периодические заговоры против обоих правителей, измены, переходы из стана в стан, жестокие наказания «изменников» – как при любой гражданской войне. При этом некоторые православные русские князья – Рюриковичи периодически служили католику Сигизмунду, а этнические литвины Гедиминовичи – Свидригайло. Были и «интервенты», зачастую преследовавшие свои цели и воевавшие самостоятельно (с обеих сторон). При этом, несмотря на то что 1 января 1433 года папа Евгений IV освободил подданных Свидригайло от присяги на верность правителю, это не повлияло не только на его православных подданных, но и на верных союзников – рыцарей Тевтонского и Ливонского орденов, фактических вассалов императора Сигизмунда Люксембурга. Последний, впрочем, тоже не прерывал контактов со Свидригайло, так как для него главными врагами были гуситы, да и Польша оставалась традиционным соперником. В свою очередь, в борьбе с тевтонскими союзниками Свидригайло Владислав-Ягелло обратился за помощью к еретикам-гуситам. Сыграло роль, вероятно, национальное чувство – славяне против немцев, воспоминания о Грюнвальде, но, главное, пятнадцатилетний опыт борьбы чехов с крестоносцами в основном немецкого происхождения. Вторжение в Пруссию самой «прогрессивной» на тот момент армии гуситов и жестокое ее разорение польско-чешскими войсками заставило «сословия» Пруссии подписать сначала перемирие (сентябрь) а затем и мир (декабрь) 1433 года с Польшей Ягайло и Литвой Сигизмунда Кейстутьевича. В итоге этих военных действий в дальнейшем на стороне Свидригайло сражаются только ливонские рыцари, не подчинившиеся этому договору, а умеренные гуситы («чашники», ультраквисты) добиваются уступок от папы и императора – разрешения исповедовать свою веру в обмен на устранение своей радикальной части – «таборитов» и «сирот». Другие государи Восточной Европы, хотя и были заинтересованы в исходе конфликта, по разным причинам в меньшей степени вмешивались в его ход. Это – молдавский господарь Стефан Великий (чаще, как недруг Польши, на стороне Свидригайло), татарские ханы (причем впервые по-разному – представители Сарая и Крыма), князья «внешних» для Литвы русских земель, Твери в первую очередь, ибо в Москве были заняты внутренними «разборками». Новгород и Псков занимали позицию активного нейтралитета (морально поддерживая слабейшую сторону) и пользовались ситуацией абсолютного невмешательства всех врагов: Литвы, Москвы, Ливонии – в свои дела, желая продлить такое состояние как можно дольше.

Для привлечения новых сторонников внутри государства среди православных Сигизмунд Кейстутьевич и его польские покровители применяли метод «пряника», Свидригайло, для которого главными проблемами были отношения с католическим миром, решал их дипломатическими средствами. «Корона Польская» с «согласия» Сигизмунда Кейстутьевича 15 октября 1432 года предоставила привилей о равных правах католиков и православных на территории Великого княжества Литовского, а затем уже без всякого упоминания литовского князя – Луцкой земле, спорной между княжеством и короной. Первым актом восшедшего на польский престол весной 1434 года Владислава III стало уравнение в правах православных бояр и католической польской шляхты не только уже 100 лет входившей в состав Польши Червонной Руси, но и спорного с Литвой Подолья. Впрочем, бояре могли воспринять этот акт и иначе – пришельцы уравнивались в правах с ними, «старожилами». В мае 1434 года, когда литовские магнаты, недовольные пропольской политикой Сигизмунда, начали массово покидать его «партию», он уже сам, без поляков, предоставил им сословно-экономические привилегии в ущерб собственным великокняжеским фискальным интересам, причем равно и католикам, и православным. Кроме моментов «преходящих», привилей Сигизмунда Кейстутьевича Стародубского содержал и непреходящие правовые ценности: обещание не наказывать дворян без суда великого князя. Это напоминало более раннюю и принятую в сходных обстоятельствах английскую Хартию вольностей, но, как и последняя, осталось лишь благой декларацией еще на столетия. Посланники Свидригайло участвовали в работе созванного для урегулирования гуситской проблемы Базельского, затем Торуньского соборов. В марте 1433 года делегация, состоявшая из православных князей и бояр во главе с Ярославом Лугвеньевичем Мстиславским, убедила Базельский собор в истинном католицизме Свидригайло, что формально было правдой. Канцелярия императора, учитывая доверительные отношения между двумя деятелями, сложившиеся еще в 1419 году, и их обоюдную поддержку Тевтонского ордена против Польши, и далее называла Болеслава-Свидригайло не иначе как «дорогим братом» императора. Труднее всего было с третьим идеолого-политическим центром Европы того времени – папским престолом. Его удалось привлечь, предложив на Базельском соборе очередную идею церковной унии, и с 1434 года Евгений IV вновь именует Свидригайло «великим князем». Для последнего все это было не сложно в связи с его полным равнодушием к религии, как и Витовту до него. Плохо для князя было то, что «его» митрополит Герасим, чья резиденция находилась не в Москве, но и не в Киеве, а в Смоленске, вероятно, всерьез воспринял переговоры об унии.

Не брезговали обе стороны и демагогическими приемами: приглашая еретиков-гуситов «покарать» Тевтонский орден, Ягайло обвинял тевтонов в поддержке «схизматика» Свидригайло. Последний, объединив усилия с юристами ордена, на Базельском соборе требовал предания короля Польши анафеме за связь последнего с еретиками-гуситами, с которыми и сам контактировал.

И Сигизмунд, и Свидригайло применяли и конспирологические методы – в результате в 1433 году к власти в Орде пришел ставленник стародубского князя Хаджи-Гирей, которого сторонники Свидригайло Брянского свергли уже в следующем, 1434 году.

В итоге в 1433–1435 годах существовало неустойчивое равновесие сил: Свидригайло имел преимущества внутри страны, но у Сигизмунда был более могущественный, чем Ливонский орден, союзник – Польша. Поэтому исход событий мог определиться субъективными факторами: стечением обстоятельств, личностями участников событий, причем не только их способностями и уровнем поддержки, но и «удачей». Все эти факторы должны были совместиться в одной точке и в одно время, чтобы привести к окончательному результату.

В событиях этих лет на геополитическом уровне участвовало несколько выдающихся личностей «первого» уровня по их масштабам, хотя и находившихся долгое время на вторых ролях.

Это фактический правитель Священной Римской империи, формально признанный в качестве такового только 31 мая 1433 года, после его коронации папой римским, а до этого – король Венгрии, Германии, Италии, формально, с 1419 года – Чехии, курфюрст Бранденбурга. Он являлся главным европейским покровителем Болеслава-Свидригайло, спасшим политическую карьеру последнего еще в 1418 году, дав ему убежище в Венгрии, а затем заставив Витовта дать своему протеже обширные чернигово-брянские владения на границе Литвы с Москвой и Ордой. Сам Сигизмунд Люксембург был весьма противоречивой, но и, безусловно, самой значимой фигурой Европы того времени. Констанцский собор, организованный им, ликвидировал «троепапие», но и он же сожжением Яна Гуса фактически спровоцировал движение гуситов. Он проиграл сражение с турками под Никополем в 1396 году, в котором под его руководством воевали французские, немецкие и венгерские рыцари, валахи-воеводы Мирчи. В католической Европе его считали спасителем от турецкого нашествия, ибо султан Баязид, выиграв это сражение и взяв затем последнюю болгарскую крепость Видин, вдруг остановил агрессию. Это приписали «подвигам» Сигизмунда, хотя на самом деле Европу спас Тимур, напавший на Османскую империю с востока и разгромивший Баязида в грандиозной битве при Анкаре (1402), произошедшей практически одновременно со сравнительно небольшим (по азиатским масштабам) сражением под Любутском, поставившим последнюю точку в литовской аннексии брянских и смоленских земель. Получив передышку, Константинополь начал переговоры с Римом о церковной унии в обмен на военную помощь. Являлся Сигизмунд и покровителем немецких орденов в Прибалтике, которые после Грюнвальда неоднократно хотела ликвидировать Польша Владислава-Ягайло. Он же, как несостоявшийся король Чехии, был самым ярым врагом гуситов. Сигизмунд до конца был сторонником Свидригайло, но поддерживал его в военном плане не напрямую, а через Тевтонский, затем Ливонский орден.

Ягайло… Человек, интересный для нашего повествования лишь как тот, по чьей воле «создали» Сигизмунда Стародубского, возведя его на неожиданные для последнего высоты. Этапы биографии этого выдающегося деятеля уже отмечались по мере необходимости в данной книге, но к периоду Луцкого съезда Ягайло интересовался только тем, что будет после него, – судьбами своих сыновей Владислава и Казимира. Ради королевского будущего обоих он уже давал согласие на полное отделение Литвы от Польши, и в Городельской унии ему был важен не факт их нового соединения, а отказ Сигизмунда от передачи престола Литвы кому бы то ни было иному, кроме одного из сыновей Ягайло, на что ни в коем случае не согласился бы Свидригайло. Ради нейтрализации последнего Ягайло принял помощь гуситов против Тевтонского ордена, который, впрочем, ненавидел и лично. Ради укрепления позиций Сигизмунда внутри страны он пошел на уравнение в правах православных и католиков, хотя к вопросам веры не был столь равнодушен, как Витовт или Свидригайло. Впрочем, в ход военных событий начала 1430-х годов престарелый польский король уже не вмешивался лично, а 1 апреля 1434 года умер в возрасте 80 лет. Свою лепту в ход событий он уже внес, поставив Сигизмунда на престол этнической Литвы и добившись мира с Тевтонским орденом и «сословиями» Пруссии.

Третьим деятелем этого же масштаба является сам Болеслав-Свидригайло Чернигово-Брянский. Детали его биографии, связанные с военной историей и Брянским краем, уже были освещены, отметим вырисовывающиеся на их фоне черты характера. Взлеты и падения, девятилетнее заключение, затем почетное пребывание при императорском дворе и практически независимое управление большими русскими землями лишь усилили двойственность, противоречивость характера этой незаурядной личности. Будучи человеком первого плана, он долгое время вынужден был находиться на вторых ролях. И он предавал, и его предавали.

Он ценил давние дружеские связи, умел привлекать и отталкивать соратников, жестоко карал реальных и мнимых изменников. Обладал широтой и толерантностью взглядов, но был непостоянен и непоследователен, легко впадал в гнев и принимал опрометчивые решения.

Одно из них в итоге его и погубило. Избрание в Константинополе митрополитом Руси (какой точно, неизвестно) ставленника Свидригайло было большим успехом последнего, к нему в Смоленск за утверждением поехали церковные иерархи других русских земель, в частности Новгорода Великого. И даже если он был «назначен» митрополитом Владимирским, знаменательно, что он не поехал в Москву, где правила заклятый враг Свидригайло – регентша Софья Витовтовна. Герасим помог Свидригайло преодолеть международную изоляцию, донеся до Базельского собора и римского папы идею поддержки церковной унии. Тогда она была важна не только для Рима, но и патриарха Константинопольского, поставившего Герасима. Последний, возможно, поверил в искренность намерений Свидригайло (а для него это был лишь временный тактический ход) и, когда последний по разным причинам от этой идеи отказался, продолжил ее реализацию вопреки воле князя. Существовал ли при этом и заговор части смоленской общины в пользу Сигизмунда, «раскрытый» сподвижником князя литвином Георгием Бутримом, и участвовал ли в нем Герасим – вопрос к следствию, которое в процессе подготовки похода на Вильнюс проводилось явно наспех. Митрополит был обвинен в подготовке к унии и жестоко казнен – сожжен на костре. Для католиков, а в их среде долго вращался Свидригайло, будучи Болеславом, такое наказание было в порядке вещей. В 1415 году по приказу «названого брата» Свидригайло – короля Сигизмунда – был сожжен Ян Гус, в конце мая 1431-го – англичанами Жанна д'Арк, в конце мая 1434 года сами «умеренные» гуситы подвергли такому наказанию часть плененных в сражении при Липанах таборитов – своих недавних братьев по вере, просто более радикальных. Однако поспешное решение неуравновешенного, не терпящего противоречий своей политике и в то же время равнодушного к вере Свидригайло, было ли оно принято в состоянии аффекта или продуманно, явилось минимум опрометчивым, а скорее всего – роковым по своим последствиям, в том числе и чисто военным. Для рядовых смолян, да и русских в целом, преступление Герасима вряд ли было очевидно, и в любом случае казнь была неоправданно, непривычно жестокой для русской православной среды, тем более столь высокого и чтимого церковного иерарха. Возможно, князь и сам был не уверен в правильности своего решения и сжег Герасима не в Смоленске, а в своем родном Витебске, но сделанного исправить было нельзя. Казнь состоялась в конце июля, а в августе войска Свидригайло уже двинулись к полю решающего сражения… Русские беспрекословно пошли в этот поход, но так ли они уже верили в своего князя? И не было ли поражение 1 сентября отчасти предрешено событием конца июля?

Другой субъективной причиной был недостаток полководческих талантов у Свидригайло. Отчасти он компенсировался наличием в его войске других православных князей, и особенно благодаря присоединению вернувшегося из Чехии после сражения при Липанах и прекращения победившими «чашниками» активных военных действий против германского императора и непризнанного короля Чехии Сигизмунда Люксембурга бывшего новгород-северского (возможно, и трубчевского) князя Сигизмунда Корибутовича. Он обладал огромным боевым опытом самой современной войны, имел при себе отряд русских сподвижников и, возможно, чешских радикальных гуситов, недовольных примирением с католиками. Его никак нельзя отнести к политикам первого ранга – даже когда «ультраквисты» отстранили его от поста королевского наместника в Чехии, фактически – короля, он все равно оставался там, в качестве простого наемника-кондотьера вплоть до конца сопротивления. Однако в военном аспекте он был деятелем отнюдь не последнего ранга.

И наконец, была еще одна военно-политическая фигура явно первого плана, которая до этого момента оставалась практически за кадром нашего повествования и с которой Свидригайло мог близко сойтись и даже стал «побратимом» во время своего пребывания в Москве в 1408 году и/или когда владел пограничными с Москвой брянскими землями в 1420–1430 годах. Это Юрий Дмитриевич Звенигородский, младший сын Дмитрия Донского и брат Василия Рыжего, в полной мере унаследовавший полководческие таланты отца. Именно он в 1399–1400 годах прогнал татар от Нижнего Новгорода, впервые захватил Булгар, Казань и другие ордынские города. Он имел все права на великокняжеский стол после смерти старшего брата Василия в 1425 году, как на основании принятой на Руси «лествичной» (от брата к брату) системы наследования, так и по прямому завещанию отца. Однако его брат перед смертью вопреки этому завещанию передал престол не брату, а сыну Василию (будущему Темному) при регентстве его матери Софьи Витовтовны. Попытка восстановить справедливость в 1427 году была сорвана прямым вмешательством Витовта, а после его смерти – ордынских ханов, перед которыми посланники княгини-матери занимались откровенным лизоблюдством. Когда хотел, Юрий без труда побеждал войска конкурента и занимал Москву при полном согласии ее жителей. Однако его излишняя щепетильность в отношениях с родственниками мешала закрепиться там надолго. Его приход к власти в Москве вначале в 1433 году, а окончательно – весной 1434 года полностью менял геополитическую обстановку во всех, в том числе «литовских», русских землях. Свидригайло получал могущественного и талантливого союзника (хотя в будущем – и достойного соперника) на востоке взамен прямых врагов – Василия Васильевича и его матери. Утвердившись на посту великого князя окончательно, Юрий сразу стал более решительно проводить централизаторскую политику как внутри московских земель, так и за их пределами по отношению к Рязани и Новгороду, не вызывая с их стороны противодействия. Но враг оставался – Василий, хотя Юрий неоднократно имел возможность его устранить, да и со стороны собственных сыновей он не всегда встречал понимание. Выдающийся советский специалист по данной проблематике А. А. Зимин считал, что если бы правление Юрия продлилось дольше (а к власти он пришел в конце жизни, до этого будучи, как и Свидригайло, на вторых ролях), то централизация завершилась бы намного быстрее. Союз с Юрием полностью менял вектор внутренней политики и Свидригайло – от лавирования, заигрывания с католиками путем обещания унии он мог перейти к прямой опоре на православных и даже мог рассчитывать на московскую военную помощь в борьбе с Сигизмундом Кейстутьевичем и поляками. Уже через неделю после того, как Москва окончательно приняла Юрия Звенигородского, Свидригайло обрадованно писал другому союзнику – гроссмейстеру Тевтонского ордена: «Князь же Юрий, с давнего времени искренний и верный наш друг, обещал подать нам помощь и прислать к нам своего сына». 26 апреля князь сообщает Великому магистру, что Юрий уже выполнил обещание и прислал ему сына «с многочисленным войском». Эти факты говорят об искренности дружбы и взаимного уважения и доверия двух выдающихся деятелей, что в дальнейшем могло привести не к конфронтации и борьбе за русские земли, а в какой-то форме к их федеративно-иерархическому объединению, при установлении особой формы их соподчинения и наследования верховной власти типа Священной Римской империи, правитель которой также имел хорошие отношения со Свидригайло. Понятно, что в этой русско-немецкой системе не было бы места ни этнической Литве, ни даже Польше. Однако история не имеет сослагательного наклонения, а великий князь Юрий Дмитриевич, только начав новую политику, скоропостижно умирает уже в начале лета 1434 года.

Сигизмунд Кейстутьевич Стародубский, хоть и стал при польской поддержке великим князем Литовским, не обладает качествами «первого лица» – не уверен в себе, слишком сговорчив, при этом довольно убежденный католик. Собственно, поэтому поляки и выбрали его кандидатуру. Но он умеет ставить умеренные цели и достигать их, смиряться при поражениях и отступать, как бы перегруппировывая силы и находя новые подходы к решению проблем: чаще это уступки отдельным значимым личностям или слоям населения. Скрытен, коварен, сдерживает эмоции, может нанести удар исподтишка: в 1433 году он убивает не только послов Свидригайло, но и своих людей, которые общались с Ольгердовичем. К концу жизни страдает паранойей, ему мерещатся заговоры, впрочем, от одного из них он и погибает в 1440 году (энергичный же и несдержанный в чувствах и поступках Свидригайло дожил до 1452 года, правда отойдя от политики).

Свидригайло пытается воссоединить этническую Литву со своими русскими владениями своими силами при ливонской поддержке, как он это уже пытался сделать в конце лета 1433 и зимой 1433/34 года. Однако летом 1434 года он выбит из равновесия неожиданной смертью только появившегося и самого сильного союзника – Юрия Московского и теряет инициативу. Соратник Сигизмунда, один из организаторов заговора против Свидригайло, хотя и православный Олелько (Александр) Владимирович пытается нанести удар с юга, захватив Киев, но был быстро выбит оттуда сторонниками Свидригайло. Возможно, Сигизмунд пытается организовать заговор (во главе с Герасимом) и в сердце владений Свидригайло, его «столице» – Смоленске, но, как говорилось, его раскрыли и обезглавили. Вероятно, это привело Свидригайло в бешенство, поскольку сразу после него он организует самый масштабный поход на этническую Литву, который должен решить все.

Швянтойя (Свента, Святая) – Вилькомир – Укмярге: 1 сентября 1435 года. Здесь решились судьбы Руси на долгие времена. Центром ее объединения после этого сражения могла быть только Москва, а не Вильнюс, Киев, Смоленск или Брянск. Из Псковской летописи: за Свидригайло стояли «смолняны и пригороды их, и кианы, и видбляны, и полочаны, и Немець, и местерь рызкый со всею силою своею… рать поиде на князя Зидимонта, а Зидимонт скопи Ляхи, Литву и Жимоиты». «За много лет не бывало такого побоища в Литовской земле». В летописных источниках не упоминаются конкретно полки из Подесенья, однако маловероятно, что их не было при Швянтойе: все-таки Свидригайло был владыкой этих территорий не один год и оставил там о себе хорошую славу. Вероятнее, что, став великим князем Литовским в 1430 году, Русским – в 1432 году, он оставил их за собой в качестве домена, присоединив к ним и стародубские земли «мятежника» Сигизмунда Кейстутьевича. С остальными землями (Полоцком, Киевом, Смоленском и т. д.), которые пользовались самоуправлением, скорее всего, заключался «ряд» или «докончание», в соответствии с которым они и выставляли (или нет) свои городовые полки в помощь князю. Это традиционная древнерусская практика, которая существовала, по мнению крупнейшего современного российского специалиста по Великому княжеству Литовскому и Русскому А. Ю. Дворниченко. Западнорусские летописи отмечают этот факт, говоря о том, что князь получил «всю силу русскую». Армия его в любом случае была немалой и включала русскую пехоту. Не исключено, что к ней примкнуло и какое-то количество чешских пехотинцев – гуситов, пришедших с Сигизмундом Корибутовичем после сражения при Липанах. Что касается кавалерии, то кроме русских бояр и дворян в битве достоверно участвовали рыцари Ливонского ордена во главе с ландмейстером Керкскорфом и маршалом Нессельроде и какой-то отряд «имперских» немцев. Татарская конница, правда в небольшом числе, на этот раз была на стороне Сигизмунда. Основную силу его войск составляла литовская шляхта, которой командовал Михаил Сигизмундович, и несколько тысяч польских рыцарей под руководством Якова Кобылинского. Литовские воины на этот раз сражались храбро, что вынуждены были отметить даже скупые на похвалу «чужим» польские хронисты (Ян Длугош). Впрочем, это неудивительно – они защищали свой край от вторжений, которые ранее, в ходе этой же войны имели место как с севера, из Ливонии, так и со стороны владений Свидригайло. Кроме того, в авангарде наступающих шли их давние враги – немцы. А вот о православных воинах этого сказать было нельзя: возможно, начало сказываться разочарование в Свидригайло. Но главная причина поражения – в весьма странном построении войск русско-ливонской коалиции. Польские хроники сообщают, что после двухдневного «стояния» из-за дождя друг против друга на разных берегах озера, из которого вытекала река, наступающие 1 сентября двинулись через речку к Вилькомиру.

Но впереди почему-то пустили обоз под прикрытием большого русско-немецкого отряда. Следом шла конница ордена, а за ней – русские полки, в том числе пехотные. В итоге атакующие вытянулись в тонкую цепочку, основные силы противника ударили в ее центр, где находились руководители ордена. Польские рыцари сокрушили немецких, пали и ландмейстер и маршал Ливонского ордена. Защитники обоза выстояли, но оказались отрезаны от основных русских сил, которые подверглись соединенной атаке польско-литовских сил. И вот здесь русские стойкости не проявили и после смертельного ранения Сигизмунда Корибутовича бросились в бегство, понеся основные потери именно во время него, в том числе утонувшими в водах Швянтойи. Пленных было много, включая князей и комтуров ордена, однако победители особой жестокости не проявляли: радость была слишком велика (позднее Сигизмунд Кейстутьевич даже возвел на поле битвы храм). Умер в плену смертельно раненный бывший вождь гуситов, был казнен Сигизмунд Ротт – человек императора, который в свое время пытался провезти через Польшу королевскую корону для Витовта. Это символизировало конец надеждам Литовско-Русского государства на независимость от Польши.

В тактическом отношении непонятным является помещение телег обоза в авангард армии, если только это не были «боевые повозки» гуситов или «кованые возы», упомянутые в сражении на Ворскле. Да и само построение походной колонной в виду противника – непонятный просчет для опытных предводителей ордена и Сигизмунда Корибутовича, которые, кстати, и погибли из-за этого.

Впрочем, некоторые вожди уцелели: Свидригайло и Юрий Лугвеньевич с тридцатью всадниками спаслись в Полоцк и продолжали борьбу еще два года, хотя от его поддержки вынужденно отказались и оба ордена (Ливонский чуть позже Тевтонского), и стоявший за ними император Сигизмунд.

Сражение на реке Швянтойя под Вилькомиром было крупнейшим боестолкновением в истории Великого княжества Литовского, Руси, Польши, Ливонского ордена после битвы при Грюнвальде, а в истории Европы XV века, возможно, превышает по числу участников сражения при Азенкуре (1415) и Липанах (1434), но уступает битвам под Анкарой (1402) и Варной (1444). По своему значению, ближним или дальним последствиям оно не уступает ни одной из этих великих битв.

В истории вооружения оно мало что дополнило к эпохе Грюнвальда, если только в его начальной фазе не использовались боевые повозки с артиллерией таборитского типа, но это маловероятно, несмотря на возможное участие в сражении бывшего «короля» гуситов Сигизмунда Корибутовича с чешским отрядом. Польские и ливонские рыцари могли уже использовать полный латный «готический» гофрированный доспех с резкими гранями и немецкий тип саладов с обратным козырьком. На миниатюрах Радзивилловской летописи, первоначально созданных в Смоленске, скорее всего, в начале второй половины XV века и изображающих русских и литовских воинов, такой шлем только один, открытого типа. Есть близкий к нему сферический шлем – «прилбица» с пластинчатыми круглыми нащечниками, соединяющими тулью с неподвижным «воротником». Интересно, что есть и сочетания подобного «готического» воротника с русским сфероконическим шлемом. Бацинетов уже нет – они встречаются только на геральдических изображениях на княжеских печатях. Русских типов шлемов, как и раньше, два: сфероконические «шеломы» (рис. 60) и «шатровидные». Первые явно преобладают, что говорит об обратном процессе ориентализации вооружения. Они имеют три вида наверший: заостренные, трубчатые с еловцем, с шариком на конце, иногда – с козырьком (в сочетании на их изображениях с «восточным» стягом с изображением полумесяца и звезды), но без переносий. К шатровому оголовью с прикрепленным к нему кольчужным капюшоном в одном случае прикреплена маска-личина. Много капелин разных видов. Не редкость и «старолитовские» или европейские нерыцарские конические и полусферические шлемы, иногда надетые на кольчужные капюшоны. Первый тип имеет два варианта – с ребром и двускатной тульей и без ребра, но с «околышем», напоминающим устаревшие цилиндро-конические оголовья. Полусферические шлемы – либо цельнокованые, либо состоящие из отдельных пластин. В этот тип часто одеты «предводители». Встречены в единичном случае головные уборы типа янычарских. Доспехи – латные, как предготические, так и хорошо «читаемые» готические, кольчужные русские с короткими рукавами и «оторочкой» и (в основном на печатях) – западные, типа комбинезонов. Встречаются пластинчатые, типа бронежилетов с короткими рукавами, есть и такие же, надетые поверх кольчуг. Щиты – треугольные, миндалевидные, «сердцевидные» с ребром, круглые с выпуклым центром. Только на печатях часто встречаются треугольновыпуклые («варяжской» геральдической формы) и с закругленным низом («испанские») щиты, а также сочетание латных доспехов с русскими или даже татарскими шлемами. Такая комбинация представлена, в частности, на более ранней (1386) печати Дмитрия Корибута и описываемого периода (1420) печати Свидригайло – когда он был чернигово-брянским князем. Браслетообразные наручи на миниатюрах встречены чаще в сочетании с кольчугами русского типа и «куяками». Из наступательного оружия преобладают копья, мечи разной длины (на печатях – в основном двуручные), реже – сабли с широким лезвием и перекрестьем и вырезным острием.

Длительное же сопротивление русских земель после генерального поражения их вождя объясняется совпадением политических амбиций Свидригайло с коренными интересами общин русских городов. Так, по нескольку недель оборонялись от войск Михаила Сигизмундовича Полоцк и Витебск, в которых не было князей, два года литовские силы не могли овладеть Киевом и Луцком, дважды переходил из рук в руки Стародуб. Без боя, выслав делегацию навстречу Михаилу, сдался только Смоленск. Судьбы Брянска в этой ситуации не упоминаются. Предметы вооружения, которые можно отнести и к этой эпохе, встречаются, особенно в лесах левобережья Десны, но они, например большие, до полуметра длиной, наконечники рогатин, короткие «пики» с гранчатым лезвием, имеют слишком широкую дату бытования, чтобы их можно было связать с конкретными событиями.

Вторая причина коренилась в политике Польши, которой не было нужно сильное и единое Великое княжество Литовское – важнее было обеспечить зависимость от нее отдельных литовских и русских земель. В итоге, ослабив при Швянтойе главного противника этой политики, поляки не спешили его добивать и вывели свои войска из Литвы. Далее, используя Свидригайло в качестве «пугала» для шантажа Сигизмунда, они в конце 1436 года даже пошли на переговоры с бывшим противником, выторговывая для себя уступки у Сигизмунда, оформленные 2-м Гродненским договором от 6 декабря 1437 года. В итоге в 1438 году гражданская война закончилась. Русская «партия» потерпела поражение, но православные в ходе войны добились в своих землях равных прав с католиками, улучшился социальный статус русских магнатов и городов, но уменьшилась самостоятельность князей. Так, благодаря соглашению с Польшей, сохранил некоторые владения на Волыни даже мятежник Свидригайло, но уже как малозначимый удельный князь.

Что касается Сигизмунда I, то он был вынужден делать все новые и новые уступки полякам, чем вызывал недовольство уже не только русских православных князей, но и литовских католических, которые хотя и не выступали открыто против него, но и устранились от поддержки. Сигизмунд решил опереться на рядовых дворян, приняв меры против их перехода под патронат крупных землевладельцев – панов. Он даже стал жаловать дворянство зажиточным крестьянам, стремясь еще более расширить свою социальную опору и независимые от магнатов военные силы. В аристократической мысли XVI века его даже называли «повелителем крестьян». Князь готовился к расправе с оппозицией «панов», слухи об этом, во всяком случае, были. Они его опередили: 20 марта Сигизмунд был убит в результате заговора в своем замке Тракай. Руководили православные Рюриковичи братья Чарторыйские, но в состав заговорщиков входили и этнические литовцы, и католики, ставшие на волне антипольских настроений тайными сторонниками Свидригайло. Но захватить власть в Литве им не удалось – здесь победили сторонники Михаила Сигизмундовича, объявившие его великим князем еще до 5 апреля. К нему (с польской помощью) примкнула часть русских земель до Бреста. Напрямую на помощь Польши на этот раз стал опираться Свидригайло, объявивший себя великим князем Литовским под эгидой короля 6 июня 1440 года еще на польской территории. Затем его базой стала Волынь. Но далее этих владений ни тому ни другому расширить пределы своей власти не удалось, да и в самой Литве были не только сторонники Сигизмунда. Новой войны мало кто хотел, поэтому большая часть магнатов, объединенных в высшем совете – «раде панов», заняла выжидательную позицию. Вне страны опереться было на этот раз не на кого: в Германской империи, Чехии, Венгрии были свои династические кризисы, ордена ослабели, да еще и враждовали между собой, Орда раскололась и также ослабела, в Москве периодически вспыхивала своя гражданская война. В итоге, приняв бежавших заговорщиков, Василий поддерживал все же Михаила, но только «морально». Даже Владислав III Ягеллон, которому едва исполнилось 16 лет, мечтал о венгерской короне и славе крестоносца, активно занимаясь только распространением заключенной в 1439 году Флорентийской унии. В итоге единственным иностранным деятелем, вмешавшимся в события, стал канцлер Збигнев Олесницкий, до этого сорвавший коронацию Витовта. Он решил воспользоваться ситуацией, сохранив обоих правителей Литвы, а промежуточные между ними русские земли включить напрямую в состав Польши. Однако это вызвало несогласие как Рады панов в Вильнюсе, так и части русских земель. 27 марта восстал Смоленск, изгнавший литовского наместника и пригласивший сначала Рюриковича Андрея Дорогобужского, а после его поражения – испытанного Юрия Лугвеньевича Мстиславского, князя Новгорода Великого. Есть данные о возможной причастности к реализации на практике смоленского сепаратизма и Василия Васильевича II Московского, впрочем в 1440 году более озабоченного проблемой «отвержения» унии.

Страна распадалась. Ее судьбы взял на себя высший совет при господаре – «Рада панов», где заправляли аристократические роды Ольшанских и Гаштольдов. Они обратились к младшему брату юного польского короля – Казимиру, только что пытавшемуся безуспешно утвердиться в Чехии. Его интересы были еще далеки от государственного управления, но литовской делегации удалось привлечь его… перспективами хорошей охоты. Олесницкому восстановление единства Литвы было не нужно, поэтому Казимир отправился туда не великим князем (им оставался Михаил, да и Свидригайло со счетов не сбрасывали), а коронным наместником. В итоге в Великом княжестве Литовском и Русском фактически могло оказаться одновременно три правителя, но… Рада панов обманула и поляков, и Михаила, которого поддерживало рядовое дворянство.

Последнему обещали в случае признания им Казимира Тракайское княжество, а сопротивляться польскому эскорту Казимира из 2000 отборных рыцарей у него сил не было. Поляков также обманули: во время и после пира по случаю прибытия в Вильнюс сторонники Рады заняли замки города и Тракай, выгнав гарнизоны Михаила, а ранним утром 29 июня в кафедральном соборе объявили Казимира с его согласия великим князем, лишив этого титула как Михаила, так и «самопровозглашенного» Свидригайло.

Позднее Владислав III в Венгрии признал это решение Рады, которую возглавлял представитель рода его матери Софии Гольшанской… В обмен Казимир чисто формально распространил решение брата о введении унии в русских землях Польши и, наоборот, о всяческих привилегиях православного духовенства на территорию Великого княжества (1443). Уступив Польше, Казимир пошел на уступки и православным магнатам, воссоздав в этом же году Великое княжество Русское с центром в Киеве во главе с бывшим соратником Сигизмунда Стародубского Олелько (Александром) Владимировичем. Это субгосударство практически стало буфером между Литвой, Москвой и остатками Орды, освободив Казимиру свободу рук на западе, особенно в качестве короля Польского, коим он стал фактически в 1445, формально – в 1447 году. В это же время для бывшего вождя смоленского восстания 1440 года, прощенного Казимиром (собственно, мятеж, подавленный им уже в 1441 году, был начат еще не против него самого) Юрия Лугвеньевича восстанавливается Мстиславское княжество (1444). В борьбе с влиянием еще сохранившихся сторонников Михаила Сигизмундовича и следуя политике дальнейших компромиссов, Казимир и стоявшая за ним Рада примирились со Свидригайло (весна 1443 года) на условиях признания последним Казимира великим князем и пожизненного предоставления Волыни последнему Ольгердовичу. Наследников он не имел и от политической деятельности отошел, прожив еще девять лет.

На этом эпоха гражданских войн в Литовско-Русском государстве, начавшаяся со смертью Витовта, получила формальное завершение. В них приняли участие многие бывшие и действующие правители Брянского края и Подесенья в целом: Свидригайло Ольгердович, Сигизмунд Кейстутьевич, Сигизмунд Корибутович, Михаил Сигизмундович, Юрий Лугвеньевич. Даже организаторы переворота 1440 года – князья Чарторыйские – в конце XV века отметились как временные владельцы половины Трубчевска.

Но сама Северщина этими войнами была затронута мало, лишь после Швянтойи зафиксированы бои за Стародуб между Свидригайло и Михаилом Сигизмундовичем, да жители брянской части Мстиславского княжества могли принять участие в смоленском восстании 1440–1441 годов. Кое-какие военные события, косвенно связанные с гражданскими войнами, происходили к югу (Киев) и востоку (Белевское княжество, Мценск) от Подесенья. Улу-Мухаммед еще в 1430 году посылал на помощь Свидригайло под Киев 12 тысяч татарских всадников, а осенью 1437 года он же, пользуясь еще продолжавшимися неурядицами в Литве, занял белевские земли и даже потрепал под Мценском посланные против него московские войска, а затем ушел в Казань и стал основателем нового ханства. Его ордынский соперник крымский хан Сеид-Ахмед в 1437–1438 годах «украйные села поимаша» и «воеваша Рязань и много зла учиниша». Русские земли, оказавшиеся в «вилке» между Литвой и Москвой, были не в силах оказывать самостоятельное сопротивление даже расколотым и ослабевшим ордынцам.

В то же время потомок стародубских Патрикиевых, ушедших еще со Свидригайло в Москву, князь Юрий Патрикиевич возглавил оборону столицы против «многих сил» уже казанского хана Улу-Мухаммеда в 1439 году (Василий II, по уже сложившемуся «обычаю», покинул ее «для сбора войск»), а до этого собирал «черный бор» в Новгороде в пользу Москвы и Орды. Благодаря Юрию Лугвеньевичу наладились отношения Казимира с Новгородом, который с 1444 года стал пользоваться покровительством великого князя Литовского и Русского, и последний в этом году же остановил своим посредничеством войну республики с Ливонским орденом. Псков, правда, в итоге предпочел более далекое московское покровительство – его первым представителем здесь стал литовский изгнанник Александр Чарторыйский. В брянско-северских землях Литовско-Русского государства нашла отражение и гражданская война в Московском княжестве. В 1446 году здесь нашли убежище сторонники временно проигравшего Василия II. Василий Боровский получил от Казимира Брянск, Мстиславль, Стародуб и «иные многие места в вотчину». Уже как «субвассал» Брянск получил в наместничество Семен Иванович Оболенский, представитель «старых» черниговских Ольговичей. Так эта династия вновь, хоть и временно, вернулась на Брянщину. Этим актом Казимир показывал, что он все же в большей степени наследник политики Сигизмунда Кейстутьевича, чем Свидригайло, – ибо поддержал сына Софьи Витовтовны против потомков союзника Свидригайло Юрия Дмитриевича Звенигородского. Собрав на Брянщине и в Мстиславском княжестве других сторонников Василия Темного, Василий Боровский и Семен Оболенский объединили свои силы в Пацыни (современный Рогнединский район) с татарским отрядом Касима и Ягупа, вассалами московского князя, и двинулись на Москву, восстанавливать на ее престоле своего сюзерена.

Незадолго до этого, в конце 1444 года, произошло одно из самых крупных событий мировой военной истории, в котором столкнулись силы Запада и Востока, – битва под Варной. Выполняя обязательства, взятые перед Византией по Флорентийской унии, юный король Польши и Венгрии Владислав III, грезивший о славе спасителя христианства, в союзе с деспотом Сербии Георгием в 1443 году вторгся на Балканы и дошел до Пловдива, но был остановлен янычарами в узких ущельях Родопских гор и заключил с султаном Мурадом мир. Но по настойчивым увещеваниям Рима в нарушение этого мира он в ноябре 1444 года пошел на помощь Константинополю иным путем – вдоль Дуная, а затем Черного моря, ведя за собой поляков, венгров, сербов, валахов, к которым, возможно, присоединились и немцы, чехи, болгары и даже русские из Польши. Масштабное сражение, длившееся три дня, закончилось катастрофой для европейской армии – король погиб. Интересно, что подобранный на поле сражения «литовский» (польско-русский) боевой топор, экспонирующийся в музее Варны, имеет своих «близнецов» в музеях Польши и… Брянской области (рис. 42). Битва имела огромные последствия не только для Византии, обрекая ее на гибель, православного мира, делая ненужной унию, но и для судеб Великого княжества Литовского. После больших проволочек с польской стороны, тянувшихся два года, Казимир I стал одновременно королем Польши под именем Казимир IV. Венгры избрали сына палатина Яноша Хуньяди, инициатора и героя битвы под Варной – Матвея (Матиаша) Корвина. Вновь образовалось Польско-Литовское государство на основе персональной унии.

Новый престол гораздо больше привлекал Казимира, и, дав Литве «Общеземский привилей» и раздав власть на местах как своим сторонникам, так и (для предотвращения недовольства) потенциальным противникам, он стал править в основном как король Польский, впрочем, давая Литве законы и проводя в ней реформы по польскому образцу.

В духе этих действий и будучи доволен прецедентами восстановления местных княжеств (например, Мстиславского – для Юрия Лугвеньевича), Казимир совершил ошибку – в 1449 году он вернул Стародубское княжество своему главному врагу – Михаилу Сигизмундовичу, добавив к нему и Брянск. Тот воспользовался ситуацией и в союзе с Семеном Олельковичем захватил Киев и начал войну за овладение великокняжеским престолом. На этот раз, по некоторым данным, военные действия затронули и Брянск, потеряв который Михаил бежит в Москву, где затем и умирает от отравы в одном из монастырей. Прием к себе бежавшего мятежника явно нарушил обязательства Василия не принимать у себя Михаила. Казимир же свою часть обязательств выполнил – Дмитрия Шемяку на свои земли он не пустил, и тот вынужден был погибнуть также от отравы в Новгороде (1452). Впрочем, далее Казимир не пошел – обещание касалось только самого Дмитрия Шемяки, но не его потомков. Поэтому, вопреки своей же политике по сокращению числа удельных княжеств, принятой после мятежа Михаила в Стародубе, он в 1454 году специально для бежавших из московских пределов и Новгорода Ивана Андреевича Можайского и Ивана Дмитриевича Шемячича (внуков Юрия Звенигородского) создает (точнее, воссоздает) новые княжества. Иван Андреевич с сыновьями получает Новгород-Северское княжество с Черниговом и Гомелем, Шемячич – Стародубское с Путивлем и Рыльском.

В 1465 году Иван Андреевич, вероятно доказавший Казимиру свою верность, получает более близкий к московским землям Брянск. Назначая правителями пограничных с Москвой земель врагов великого князя Московского, традиционного союзника Литвы – Василия Васильевича, Казимир, вероятно, начинает готовиться к прямой военной конфронтации с последним. Будущее показало, насколько он был прав стратегически, но ошибался психологически и тактически.

4. Организация и вооружение войск русско-литовско-татарского пограничья в середине XIV – середине XV века

В середине XIV века (в широком смысле слова) известных изменений ни в структуре, ни в тактике Руси, Орды, «рыцарского» Запада (Польши, Тевтонского ордена с ландмейстерством Ливонским) не происходит. Артиллерия появляется, но она в полевых сражениях еще не используется. Войска же Великого княжества Литовского становятся все более «русскими» по составу и вооружению, а в конце XIV века «разбавляются» и польской рыцарской конницей. Становятся они более разнообразными и по профессиональному составу – в них появляются пешие и конные лучники (сначала русские, затем и этнические литовцы), с одной стороны, тяжелая кавалерия – с другой.

И у литовско-русских, и у воинов других русских земель в середине – второй половине XIV века преобладающими становятся шатровидные шлемы с резкой гранью между цилиндрическим и конусовидным «шатром» тульи, часто свернутым из одного кованого листа (рис. 34). По технологии производства они гораздо проще сфероконических, что было важно в связи с упадком ремесленного производства в «послемонгольский» период, но не уступали последним по своим боевым качествам. Они становятся более толстыми и тяжелыми, прикрывающими широким венцом шею воина, но оставляющими открытым лицо. По изображениям видно, что бармица (иногда не кольчужная, а чешуйчатая) закрывает не только нижнюю часть шеи и плеча, но и горло, и нижнюю часть лица. Чуть позднее, на рубеже XV века, эти русские шлемы стали совмещать с забралами западных бацинетов – сходных по типу оголовий (рис. 33). Сохраняются и более дорогие в производстве сфероконические шлемы с высокими «шпилями». Один из них «выпал из обращения» на реке Преголь, во время похода русско-литовского войска на земли Тевтонского ордена. В таком шлеме, но с козырьком и шариком на шпиле изображен на печати 1386 года новгород-северский и брянско-трубчевский князь Корибут-Дмитрий (рис. 43). У этнических литовцев все еще существуют и конические шлемы с широкими полями, надеваемые на капюшон и имеющие корни как в языческой Литве XII–XIII веков (без полей), так и в Византии. С полусферической формой тулова такие шлемы-капелины были широко распространены, в основном у пехоты – и в Европе с конца XII века, и, с цилиндро-конической формой («шапель»), – в XV веке. Литовские варианты отличает коническая тулья. Такой шлем с широкими полями и шариком на навершии тульи изображен на печати Кейстута 1375/79 года и на более поздней эмблеме Витовта (без полей). Не исключено, что подобные литовско-византийские шлемы могли быть геральдично-парадными аксессуарами, а не боевыми оголовьями. Интересно, что на этой печати Кейстут изображен в пластинчатом доспехе, состоящем из четырех ярусов вертикальных узких и длинных пластинок, характерном для монголо-чжурчженьской воинской ойкумены, но, судя по не очень ясному изображению, в западного типа кольчуге с капюшоном, рукавами и ноговицами.

В литовско-русских землях действительно со второй половины XIII века все шире распространяются разные типы пластинчатых доспехов, которые все более совершенствуются в их основных ареалах – в Иране и Китае под властью монгольских династий, а от них через Золотую Орду все новшества быстро попадают на Русь и далее – в балтские земли. Первые ламеллярные доспехи в Прибалтике в могиле куршского воина (шестьдесят пластин размером 2×6 сантиметров) датируются еще серединой XIII века, то есть периодом борьбы Курземе при поддержке Литвы с крестоносцами. В этой связи нельзя исключить и прямых поставок из Руси или даже Орды. Фрагменты полного доспеха, состоящего из почти сотни железных пластин разной формы (включая восьмиугольные), прикрывавшие разные участки тела воина, а также обрывки кольчужной «ткани» были обнаружены в Нижнем замке Вильнюса. Некоторые из пластин имеют выступающий полусферический орнамент, который усиливал защитные свойства доспеха, вероятно его центральной части. Имел ли доспех ламеллярный или ламинарный тип – сказать сложно, расположение отверстий позволяет говорить и о том и о другом. Во второй половине XIV века крестоносцы, иногда самостоятельно, иногда приводимые литовскими князьями в ходе междоусобных войн, семь раз (с 1365 по 1394 год) осаждали город, сжигали его предместья, а один раз (в 1390 году, пользуясь поддержкой «друзей» Витовта в городе) захватили и Кривой замок (часть Нижнего). Какое это имеет отношение к Руси? Дело в том, что Нижний замок чаще всего защищали гарнизоны из литвинов и русинов, а в Верхнем со времен осады 1387 года находился польский гарнизон. Кроме того, защитой города в 1390 году от немецких, английских (включая будущего короля Генриха IV) и французских рыцарей – «гостей ордена» руководил и погиб в бою (его отрубленную голову немцы надели на пику) брат Ягайло, правитель Мстиславского княжества, в состав которого входила и часть современной Брянской области, Коригайло-Казимир. Найденный доспех чрезвычайно сложный и дорогой и вполне мог принадлежать князю. Уже после смерти Коригайло князем Мстиславским стал талантливый полководец, чуждый политики, православный Симеон-Лугвений.

Кроме старых миндалевидных, и в кавалерии (малых), и в пехоте (больших) щитов появляются и «западные» по происхождению треугольные (у конницы) и прямоугольные «павезы» или «тарчи» у пехоты (маленькие появляются у венгерской легкой кавалерии). Последнее связано с увеличением количества самострелов в полевых сражениях, которые при стрельбе клали на эти щиты. Кроме того, судя по геральдическим изображениям на печатях, у конных князей присутствуют подквадратные, со скругленной нижней гранью, щиты (эту форму в геральдике называют «испанской», и именно она закреплена на гербе Литвы).

У татар вместо монгольских «хуягов» и половецких кольчуг получает распространение сочетание кольчуги с пластинчатым доспехом – комбинированные доспехи типа бахтерцев (рис. 35). Наряду с монгольского и половецкого типов сфероконическими шлемами получают распространение сферические, с нащечниками (рис. 37), восходящие к цзиньско-чжурчженьским прототипам (они представлены, например, в Королевской оружейной в городе Лидс – крупнейшем военном музее Великобритании).

Увеличивается количество цельнометаллических поножей и наконечников, пластинчатых наручей и конских оголовий – причем как под воздействием мусульманского Востока (в первую очередь хулагуидского Ирана), так и «рыцарского» Запада, в котором от конца XIII до начала XV века происходит становление сплошного цельнометаллического пластинчатого доспеха. Одним из первых в литовско-русских землях, судя по его печати 1386 года, использовал этот целиком «латный», но еще не сплошной (соединения были кольчужными) доспех новгород-северский князь Корибут-Дмитрий (рис. 33). В это время и до 1393 года он управлял, скорее всего, также и Трубчевском и Брянском. Западный доспех на нем причудливо сочетался со сфероконическим русского или даже (с учетом предполагаемого козырька и «яблока» на навершии, рис. 33) монгольского типа. Корибут был близким соратником Ягайло и если и не участвовал в посольстве Скиргайло в страны Центральной Европы в конце 70-х годов, то вполне мог быть знаком с их (прежде всего – Польши, Чехии, Венгрии) воинской культурой. С другой стороны, именно его земли были расположены ближе всего к Орде.

Остальные предметы вооружения за такой короткий период меняются мало. Сохраняются пики у кавалерии, перо их наконечников становится более коротким и толстым, втулка – более широкой. Они приспособлены для пробивания пластинчатых доспехов на полном скаку, без оставления копья в теле противника. С возникновением (точнее, возобновлением существования) линейной пехоты (прежде всего в Шотландии – Стирлинг, Баннокберн и Швейцарии – Нефельс, Мооргафель, Грансон) пики появляются и у нее. Во Фландрии начиная с битвы при Куртре (1302) используется специализированное оружие пехоты для борьбы с тяжелой кавалерией – годендаг – сочетание палицы и копья. Было ли это все у восточноевропейской пехоты – вопрос, так как найденные при археологических исследованиях, в том числе в Брянской области, наконечники пик, во-первых, могут принадлежать как пехоте, так и коннице, а во-вторых, при слаборазработанной типологии имеют широкие даты – с XIII по XVI век. Специализированного оружия профессиональной, например швейцарской или чешской, пехоты – алебард, моргенштернов, боевых цепов – нет, зато имеется типично русское пехотное оружие – рогатины. Длина некоторых наконечников, обнаруженных в Брянском крае, достигает 0,5 метра. Находят их вдали от поселений того времени, в густых лесах Деснинского левобережья, вдоль дорог из Московской Северо-Восточной или Рязанской Восточной Руси к Брянску и Трубчевску, по которым могли неоднократно проходить войска Симеона и Дмитрия Московских, Олега Рязанского в середине – второй половине XIV века.

Лезвия сабель становятся более широкими и изогнутыми, их перекрестья отгибаются вниз, центральная часть приобретает «мыски», заходящие как на рукоять, так и на лезвие.

Мечи изменяются за этот период скорее «количественно», чем качественно: увеличивается количество полутора-и двуручных, более длинным становится перекрестье. Формы наверший – разные, и дисковидные, и многогранные. Образец последних был найден в Осовике.

Начинает применяться артиллерия. Впервые, в 1382 году – москвичами, в оборонительных целях, на стенах недавно построенного из белого камня Кремля, были применены «тюфяки» (от арабского «туфанг» – небольшое орудие, через тюркские языки), отражавшие приступ Тохтамыша. Сами литовцы использовали артиллерийские орудия при штурме немецких крепостей – в частности, в 1382 году при взятии Георгебурга. Практически одновременное использование артиллерии и Литвой, и Москвой (учитывая факт обороны последней под руководством литовского князя Остея) наводит на мысль о военном взаимообмене между двумя союзниками – Дмитрием Донским и Кейстутом. В 1389 году «от немец» доставляются «арматы» в Тверь. Позднее именно их требовал доставить под стены Москвы осаждавший ее осенью 1408 года Едигей, но тверской князь разумно промедлил. Сделали поставленные на «кованые телеги» «пушки» (это уже славянское слово, из чешско-польской артиллерийской лексики) несколько выстрелов и в начале полевого сражения на Ворскле в 1399 году, впрочем, бесполезно – и затем достались татарам.

В целом данный период можно характеризовать как переходный, более связанный с предыдущим. Коренные изменения в русско-литовском вооружении, в плане его «вестернизации», происходят уже в следующем, XV столетии, после Грюнвальда. Московское вооружение тогда же начинает сближаться с татарским, а через него – и с восточным в целом, начинается его «истернизация», которая приводит к концу XV века к полному разрыву между тенденциями развития московско- и литовско-русского вооружения.

Часть III