Смута в Брянском крае (1603–1618)
1. Начало военных событий Смуты
Военный аспект Смуты в Подесенье (Северщине) (рис. 51) начал проявляться ранее, чем в других регионах России. Для этого были объективные причины – оно, как и сейчас, граничило сразу с двумя государствами – Речью Посполитой и Крымским ханством. Правительство сквозь пальцы смотрело на бегство сюда крепостных, здесь был значительный слой свободного и военно-служилого населения (дворцовые крестьяне Комарицкой волости со столицей в Севске, служилые люди по набору, городовые казаки). Недаром именно в Комарицкой волости и началось первое военное движение эпохи Смуты – восстание Хлопко. Отсюда повстанцы дошли до Москвы, где хоть и были разбиты, но с большим трудом (был убит воевода Иван Басманов). Как и в Риме, тела казненных вывешивали вдоль дорог, но не на крестах, а на деревьях.
Войска Лжедмитрия I (рис. 50), вошедшие в Северщину со стороны Киева поздней осенью 1604 года, насчитывали 4 тысячи польских шляхтичей и несколько тысяч казаков, соединившихся с ним еще в Сандомире. Это число вполне соответствует сумме, полученной монахом-расстригой одного из киевских монастырей Григорием Отрепьевым от сандомирского воеводы Юрия Мнишека – 4 тысячи злотых.
Все северские города, кроме самого Новгорода-Северского, признали в Григории царевича Дмитрия и присягнули ему на верность. Армия его росла, правда только количественно – за счет крестьян Комарицкой волости, городовых казаков, мещан, служилых людей. Но ударный костяк его составляли несколько эскадронов польских крылатых гусаров и несколько тысяч легковооруженных польских и литовско-русских шляхтичей.
2. Добрыничи (Добрунь)
Осада Новгорода-Северского не увенчалась успехом. Дав около него символическое арьергардное сражение, Лжедмитрий ушел от подошедшей царской армии в наиболее верную Комарицкую волость, под Севск. Ставкой своей он сделал село Чемлыж, среди жителей которого от поколения к поколению передается молва об этих эпохальных событиях. Преследуя его, войска воевод Мстиславского и Шуйского числом от 35 до 70 тысяч человек дворянской конницы (рис. 55, 58), служилых татар и поволжских народов, нескольких тысяч стрельцов (рис. 54), роты немецких мушкетеров (рис. 53) Жака Маржерета и немецких рейтаров Вальтера фон Розена подошли с запада к соседнему с Чемлыжем селу Добрунь (Добрыничи). Здесь и произошло весьма известное в истории военного искусства и памяти местных жителей, но малоизвестное в истории России, даже краеведении, сражение. Сражение вошло в мировую военную историю, так как в нем впервые был применен залповый мушкетный огонь. Есть сражения, по причине применявшихся там новых тактических приемов или иных военных инноваций вошедшие даже в самые краткие учебники военной истории, и в то же самое время незаслуженно забытые в общих курсах истории. Это в полной мере относится и к крупнейшему по количеству участников сражению эпохи Смуты в России – битве при Добрыничах 21 января 1605 года, где «впервые русская армия применила линейную тактику» и залповый огонь.
Надо сказать, что в этом плане Россия «запоздала» с эффективным применением новой тактики всего на 4,5 года даже по сравнению с самой передовой в то время в военном отношении страной – Голландией. Впервые построение мушкетеров (рис. 69) в три-шесть шеренг, поочередно ведущих залповый огонь, было применено крупнейшим военным реформатором Морицем Оранским (Нассауским), штатгальтером Голландии, в сражении против испанцев при Ньюпорте во Фландрии 2 июля 1600 года. Однако если в этом сражении залпы голландской пехоты против испанской кавалерии были лишь частным эпизодом сражения и не они решили его исход, то при Добрыничах именно этот тактический прием, по сути, и определил победу российской армии над войсками Лжедмитрия: русский эквивалент мушкета – пищаль, или ручница. Только стреляла она не с сошек – «фуршетов», которые имели только одну функцию, а с выгиба бердышей. Пищалями могли называться и покупные мушкеты и ручницы, изготовленные в Оружейной палате. Были пищали и гладкоствольные и нарезные.
Мушкетеры в бою имели более тяжелое вооружение – кирасу, латную юбку, которых стрельцы не имели, но наличие боевых касок («шапок железных») (рис. 54, 57:6) сближало стрельцов с мушкетерами-морионами (рис. 52) и кабассетами. Конных мушкетеров, в отличие от аркебузиров, также в Добрыничском сражении участвовавших, быть не могло, но к месту сражения они часто, будучи дворянами, добирались на конях.
Больший калибр, более длинный ствол (что давало большую начальную скорость полета свинцовой круглой пули) увеличивали пробойную силу мушкета в сравнении с аркебузой. Появление мушкета связано с последней попыткой рыцарства в первой четверти XVI века противостоять ручному огнестрельному оружию созданием более толстого и гофрированного «максимилиановского» доспеха, который свинцовые и тем более каменные пули аркебузиров пробивали лишь на очень близкой дистанции. Мушкет прошивал такой доспех насквозь с любого расстояния (разумеется, убойного для данного вида оружия – 150–200 метров). Кавалерия ответила введением более толстого, но лишь частично защищавшего тело воина полудоспеха, которым вооружались рейтары и польские крылатые гусары (рис. 59), позднее – только кирас и касок (с середины XVII века – кирасиры).
На поле Добрыничского сражения обнаружены свинцовые пули разного калибра, хотя всего два-три наконечника кавалерийских пик, хранящиеся в Севском музее.
Что касается самого боя, освещенного пятью видами источников – российских, немецких, французских, польских, даже шведских (П. Петрей) и голландских (И. Масса), то, несмотря на формальное участие в нем с двух сторон от 60 до 100 тысяч человек (Конрад фон Буссов только москвичей насчитывает 200 тысяч), реально исход его решался в самом начале утром 20 или 21 января 1605 года несколькими сотнями крылатых гусар, мушкетеров, конных аркебузиров и несколькими полками стрельцов. Что касается численности войск Лжедмитрия, то наиболее подробные данные о ней также содержатся именно у Петра Петрея. Вначале говорится, что Лжедмитрий на деньги папы и двух польских воевод (Острожского и Вишневецкого) «вооружил 12 тысяч человек и сразу направил их через русскую границу». Затем к нему присоединились 12 тысяч «донских казаков» и 8 тысяч «волжских казаков» из Путивля. Кроме того, по сообщению Петрея, уже во время осады новгород-северского воеводы Острожский и Вишневецкий съездили в Польшу и привели оттуда 2 тысячи «поляков». В итоге получается цифра в 34 тысячи воинов казачьего и польского, а также, скорее всего, и литовско-русского происхождения. Вычтем возможные потери при осаде Новгород-Северского, но добавим также пополнение за счет жителей Комарицкой волости, и остается примерно та же цифра.
Впрочем, Петрей упоминает о занятии Лжедмитрием, кроме Чернигова и Путивля, еще «пяти крепостей», что могло в силу конкретных обстоятельств либо пополнить войска самозванца за счет перешедших на его сторону гарнизонов (впрочем, состоявших частично из уже «учтенных» казаков), либо ослабить, если ему пришлось оставлять там свои гарнизоны. Минимальную цифру – 15 тысяч человек – для войск Лжедмитрия называет участник сражения, наемник Бориса Годунова, в дальнейшем – сторонник «царя Дмитрия», ненавидевший как Годунова, так и всех русских, определивший максимальное, фантастическое количество его воинов – 200 тысяч. Дипломат и тайный агент шведской короны Петр Петрей, хотя и не был участником и даже очевидцем сражения, зато обладал в силу профессии лучшими среди всех других аналитическими способностями. Его «Достоверная и правдивая реляция» была издана в ноябре 1608 года в Стокгольме и является все же более достоверным источником, чем дневник необразованного и явно тенденциозного наемника, тем более обработанный только в 1612 году другим человеком – рижским пастором М. Бером. Хотя и Петрей не был беспристрастен, ибо ненавидел поляков-«папистов» и сочувствовал русским, но его данные подтверждаются еще одним участником сражения. И не просто участником с российской стороны, а капитаном роты иностранных наемников, французом Жаком Маржеретом, издавшим в 1607 году свои записки под названием «Состояние Российской империи и великого княжества Московии» и посвятившим их королю Франции Генриху IV Бурбону, чьим неофициальным представителем в России он являлся.
По Маржерету, под Новгородом-Северским «армия Бориса» насчитывала от 40 до 50 тысяч человек и «крепла с каждым днем», в частности, в январе 1605 года к войскам Мстиславского присоединился Василий Шуйский с московскими дворянами и «гвардией» – царскими стольниками. С учетом потерь и оставленных в гарнизонах воинов именно эта цифра представляется наиболее объективной. Если подвести итог масштабного сражения, то со стороны российских войск в нем принимало участие примерно 50-100 тысяч воинов, скорее всего, в районе 60–70 тысяч человек. У Лжедмитрия I могло быть 20 с лишними тысяч сторонников, но не более 25–28 тысяч. В любом случае более ни в одном сражении Смуты такого количества воинов не сходилось ни на одном поле, кроме Добрыничского. В литературе, в том числе и новейшей, имеются иные цифры, с источниками ни в коей мере не стыкующиеся, особенно в «московской» части. Так, у А. Е. Тараса указано следующее соотношение сил: у Самозванца 15–18 тысяч, царских войск – 23 тысячи. Потери также были значительными, но в основном, как это часто бывает в кратковременных сражениях, за счет избиения бегущих в панике воинов и казни пленных.
Российские источники также весьма фантастичны, называя две битвы под Добрунью, в одной из которых победил Самозванец, в другой московские воеводы князья Мстиславские, В. И. Шуйский и И. И. Годунов, который бил врага совсем сказочным манером «храбро и мужественно нападает и нападает и побивает врага, как улицы прорубает». Авторы «Иного сказания» в силу или характера их произведений, или положения при Василии Шуйском явно апологетизируют последнего, прямо или косвенно осуждают как Бориса Годунова и карательные действия его войск по его приказу, так и Григория Отрепьева. С одной стороны, бросается в глаза эпический характер описания действий в сражении Василия Ивановича Шуйского – истинного былинного богатыря, с другой – жуткий реализм при характеристике карательной операции войск Годунова (по его приказу) в Комарицкой волости после Добрыничского сражения.
На самом деле здесь смешаны две фазы боя, наиболее четко и реалистично отраженные у французского капитана мушкетера Жака де Маржерета. Десять эскадронов гусар и копейщиков, пробравшись ложбиной к московской поместной коннице, обратили ее в паническое бегство. Но затем залпы из 10 или 12 тысяч «аркебузных выстрелов» одновременно (то есть первый залп в истории, данный минимум десятью стрелецкими полками и двумя отрядами иностранных аркебузиров и мушкетеров во главе с де Маржеретом и лифляндцем Вальтером фон Розеном) буквально смели большую часть храбрецов с поля битвы и остальных заставили бежать. Есть, правда, варианты событий: стрельцов было 6 тысяч, но они дали два залпа (что вряд ли возможно с учетом скорости перезарядки пищалей), а также то, что на околице села смятение в ряды атакующих внесли выстрелы конных аркебузиров, а в центре села дело довершил залп стрельцов, которые благодаря этой задержке успели выстроиться «за возами». Стрелявших «немцев» могло быть 600–700 человек, что немало, ибо всего в русской армии было 2500 иностранцев, включая греков и поляков, которых «немцами» не называли. Далее уже московская поместная конница во главе с вышепоименованными воеводами, мстя за собственный страх, бросилась рубить 15–20 тысяч шляхтичей, крестьян и казаков. Организованное сопротивление оказали, по словам ротмистра Борши, только казачьи артиллеристы, уничтоженные дворянской конницей. Голландский посланник Исаак Масса, правда с чужих слов, также отмечает отвагу казачьей пехоты и меткость их «стрелков». Взятые в плен русские были тут же повешены, зарублены, расстреляны и спущены под лед, иностранцы доставлены в Москву.
Что касается потерь мятежников, то наиболее подробные и дифференцированные сведения приводит тот же Маржерет. «Дмитрий потерял почти всю свою пехоту… пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все оказавшиеся русскими были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву». Эти данные контаминируют со сведениями Буссова о 8 тысячах убитых, а также тем, что часть армии уцелела – «Дмитрий с остатками своих войск ушел в Путивль». Этот «остаток» был не малый, ибо, кроме 400–500 казаков, ушедших в Кромы, Дмитрий в мае выступил из Путивля с шестью «отрядами» польской кавалерии, «то есть шестьсот человек», некоторым числом казаков с верховьев Дона и Днепра и «немногими русскими». Он разделил армию на три части, «сам же с двумя тысячами человек отправился… к городу Москве». Таким образом, не считая разбежавшихся, от поражения при Добрыничах спаслось несколько тысяч человек, в том числе 600 поляков. С другой стороны, жертвами поражения стало гораздо больше людей, чем упоминают Маржерет и Буссов. Возможно, мятежники потеряли убитыми и пленными свыше половины войска, то есть более 10 тысяч человек (согласно разрядной записи, только на поле боя было найдено 11,5 тысячи трупов) плюс «репрессированные» местные жители. Потери москвичей были существенно меньше – 5 тысяч человек, хотя битва началась весьма плохо для них.
Конрад Буссов, хотя и воевавший при Добрыничах на стороне Бориса Годунова, но ненавидевший как его, так и Василия Шуйского, которого он называл «изменником» и «убийцей», и воспевавший великие достоинства «царя Дмитрия», «гордого и отважного героя», не преминул описать зверства карателей Годунова – Шуйского в Комарицкой волости, в которой «они повесили на деревьях за одну ногу несколько тысяч крестьян с женами и детьми и стреляли в них из луков и пищалей…».
Поскольку ни у Петрея, который много заимствовал у Буссова, в частности некоторые детали описания битвы, ни у Маржерета этого эпизода нет, можно было бы заподозрить немецкого рейтара в злопыхательстве, если бы в русском по происхождению и лояльном к Василию Шуйскому «Ином сказании» не говорилось о том же, но в еще более беспощадных к злодеяниям Бориса выражениях. Не исключено (хотя и не упомянуто напрямую) и участие как в погоне, так и в последующих карательных акциях и «национальных формирований» – легкой татарской («казанской») конницы, «черемисов», «мордвинов», «черкесов», общая численность которых в составе российской армии в целом, по Маржерету, превышала 30 тысяч человек, а за два с лишним месяца сбора армии они вполне могли к ней присоединиться. Есть и прямое свидетельство о приписке к полку Мстиславского 450 касимовских татар. Тем более что в составе армии, пришедшей из лагеря под Добрыничами для осады Кром, занятых казаками, корелы, татары упоминаются наряду с «немцами, московитами, шведами» и даже «казаками» и «поляками» (не все из них служили Самозванцу). Правда, командовал этой армией уже не князь Иван Мстиславский, как под Новгородом-Северским и Добрыничами, где он получил пятнадцать ранений, а князь Катырев, а затем герой обороны Новгорода-Северского – Петр Федорович Басманов, позднее изменивший Годуновым.
«Даточные люди», собиравшиеся лишь в случаях очень больших войн и осадных работ и составлявшие «обслуживающий персонал», а не боевые части армии, во-первых, не упоминаются, а во-вторых, если некоторое число их и было, то в бою явно не участвовало. Артиллерия ни с одной стороны также не сыграла существенной роли, в отличие от огня стрельцов и аркебузиров, а все тринадцать пушек Лжедмитрия были захвачены еще в начале контратаки.
В итоге можно констатировать, что в грандиозном по числу и составу участников Добрыничском сражении приняли участие практически все сословия и многие народы России, представители Речи Посполитой, Германии, Франции и Швеции. В социальном аспекте в сражении участвовали российские князья, дворцовые чины, дворяне, боевые холопы, городовые казаки. Дворяне, в частности лифляндские (то есть немцы из состава Шведского королевства) были и в составе наемников, получавших не только жалованье, но и имевших земельные владения в России. Впрочем, тогда это касалось большинства иностранных наемников и недворянского происхождения, которых в войске было шестьсот-семьсот.
В войсках Самозванца преобладали казаки – черкасы (украинские и запорожские), казаки донские и «волжские», шляхта польская и русско-литовская, крестьяне дворцовой Комарицкой волости, то есть «полукрепостные». Были, возможно, и горожане Чернигова, Рыльска, Путивля и других.
В этническом плане русские и поляки были на обеих сторонах, но не в равной степени. У Самозванца были и белорусы (русско-литовская шляхта), и украинцы (казаки-«черкасы»). В московском войске достоверно были татары, возможно, и иные нерусские народы России, немцы, в том числе «шведские», и по крайней мере один француз.
Так что в этническом плане Добрыничское сражение вполне заслуживает названия «битва народов».
3. Восстание Болотникова. Лжедмитрий II в Подесенье
События, связанные с крестьянской войной Ивана Болотникова, мало касались Брянского края, да и Подесенья в более широком смысле слова. Однако мятежная Комарицкая волость, еще помнившая карателей Мстиславского и Шуйского, явилась одним из источников боевых сил повстанцев. Сам Иван Болотников, судя по фамилии и титулу его бывшего хозяина, а затем и военного советника князь Телятевского, родом из Смоленщины, был боевым холопом князя, то есть относился к военному, хотя и рабскому сословию. Бежал, служил солдатом – наемником Венецианской республики.
Еще не закончилось восстание (а по сути – гражданская война) Ивана Болотникова, как на Брянщине появился второй самозванец, впервые признанный чудесно спасшимся законным царем Дмитрием, посаженным на трон и коронованным в городе Стародубе. Военных событий в Брянском крае с его именем не связано, так как города сдавались ему без боя, за исключением неудачной попытки взять Брянск по дороге на соединение с остатками повстанцев Болотникова, осажденными в Туле. На этот раз во время кратковременной осады города 9-15 декабря 1607 года стойкость и героизм проявили его жители и гарнизон, никогда, в отличие от других городов Деснинско-Северского региона, не бравших сторону самозванцев, и отряд москвичей князя Мосальского, пришедших на помощь брянцам через ледяную воду Десны. Подход отряда боярина Куракина заставил Лжедмитрия II вообще бежать из-под Брянска.
1608–1612 годы прошли как для Брянщины, так и Деснинско-Северского региона без существенных военных событий, переместившихся севернее, в регионы Москвы, Новгорода Великого, Ярославля, Новгорода Нижнего, Костромы, где выдающийся русский полководец М. Скопин-Шуйский (рис. 56) со своим другом и союзником, командиром шведского вспомогательного отряда Я. Делагарди успешно громил тушинцев и их польских покровителей, пока не был в 1608 году из зависти отравлен подозрительным В. Шуйским – бывшим «героем» Добрыничского сражения и расправы над комарицкими крестьянами. Это привело к осаде Лжедмитрием II Москвы, точнее, его длительному расположению в Тушинском лагере. Раскопки последнего дали обширный археологический материал о вооружении того времени: здесь встречена польская, русская, казачья конская упряжь и детали снаряжения всадника (стремена, шпоры), бронебойные четырехгранные наконечники пик, клинки и перекрестья сабель как русского производства, восходящие к турецким образцам, так и венгерско-польские «корабелы», торы универсальные, принадлежавшие сельским повстанцам, боевые секиры профессиональной пехоты (шляхты или казаков), кавалерийские топорики-чеканы, типично московские маленькие секировидные топорики, бердыши, наконечники стрел разных типов, свинцовые пули разных калибров, пулелейки, оружейные замки, подкурковые скобы, детали пороховниц, очень мало обрывков кольчуг. Среди пуль есть и обычные шарообразные, и цилиндрические «жеребья» особой разрушительной силы. Калибры, колеблющиеся от 4,2 грамма по весу до 13,8 грамма, указывают как на наличие пистолетов и кавалерийских «ручниц» малого калибра, так и обычных пищалей. В целом же набор вооружения вполне характерен для разнородного войска Тушинского вора. Не представлены также характерные для этой эпохи, хотя появившиеся еще в конце XV века в Венгрии бронебойные топорики-клевцы, один из которых зато найден в Брянской области на пути Лжедмитрия II от Стародуба к Брянску и мог принадлежать представителю феодальной военной аристократии, практически отсутствовавшей в лагере Самозванца. Впрочем, такие клевцы изображены и в руках казаков. А они проходили через Брянщину не только в составе войск Лжедмитрия II, но и позднее, под предводительством гетмана Конашевича-Сагайдачного. Характерно также полное отсутствие рогатин, вероятно, в пехоте к началу XVII века их заменили пики и бердыши.
4. Казаки во время Смуты. Рейд Лисовского и Брянский край
Значительную роль в последующих (и завершающих) военных действиях в регионе сыграли не регулярные войска, а казаки и «партизаны». К началу XVII века казаки в русских землях делились на четыре типа:
1. Казаки запорожские, формально – часть войск Речи Посполитой, получавшие от нее боеприпасы, оружие, продовольствие, иногда – жалованье, но абсолютно самостоятельные во внутренней жизни, вплоть до выбора кошевого атамана. Состав – интернациональный, хоть уроженцы Африки, но вот религия – только православная. Каких религиозных воззрений придерживался казак до вступления в Сечь – значения не имело. Сечь имела зависимую территорию, где казаки могли заниматься охотой, рыбной ловлей и промыслами, но не земледелием. Жениться казаки не могли, это был своеобразный «орден». Род войск – пехота, вооруженная пистолями, ручницами, саблями, короткими пиками, и «морская пехота» на речных и морских лодках – «чайках». Деление – четкое на курени, сотни, десятки, жившие совместно и начальников выбиравшие. Численность – до 10 тысяч. Основатель Сечи (1555 год) на одном из островов днепровских порогов – Хортице – православный князь, Рюрикович, Дмитрий Иванович Вишневецкий, казненный в плену турецким султаном Сулейманом Великолепным.
2. Низовские городовые и реестровые казаки. И вид населения и местечек (не город, но и не село), имевших выборно-назначаемого старосту в Черкассах (отсюда россияне и весь этот вид казаков называли в этот период черкасами). Численность, даже без учета семей, – несколько десятков тысяч. Эти казаки имели землю, их старшины – даже крепостных, они могли заниматься любым видом хозяйственной деятельности. По сути, это было непризнанное (пока) сословие Речи Посполитой. Из состава городовых казаков начиная с середины XVI века, но в основном со Стефана Батория комплектовались так называемые реестровые казаки как списочная (от слова «реестр», список) часть польской армии в составе нескольких сот – нескольких тысяч человек.
3. Казаки российские, вольные, донские. Их положение напоминало положение низовых городовых казаков – это и субэтнос, и особо организованная территория, и войско. У донских казаков была и пехота, и конница, и артиллерия. Именно они первыми поддержали Лжедмитрия I еще в Польше. Имели своих атаманов, административную и воинскую организацию. Участвовали в Смуте на обеих сторонах.
4. Городовые пограничные служилые казаки на польской и крымской украинах Московского государства. Их центрами были Путивль, Рыльск, Севск, Стародуб, Брянск. Особое сословие и вид вооруженных сил России в XVI–XVII веках. Участвовали во всех внутренних восстаниях, но не польской интервенции.
Казаки всех видов, кроме четвертого, наряду с польской и русско-литовской шляхтой и «крылатыми гусарами» входили в состав «партизанского» отряда из 1200 человек во главе с полковником Александром Лисовским. Отряд был сформирован во время обороны Смоленска от московских войск, для того чтобы глубоким рейдом в российские земли отвлечь часть царских войск от осады Смоленска. В его состав вначале вошли от 430 до 600 человек, по мере продвижения к Брянску его численность возрастала до 800, а максимум – до 1200 человек. Этнический состав был весьма разношерстным: поляки, литовцы, казаки запорожские и донские, татары, немцы – пятнадцать человек ирландских наемников, до этого служивших Швеции и Москве. Хотя члены отряда обязывались служить за добычу, по королевскому указу им перед походом «авансом» было выплачено трехмесячное жалованье. Из-под Смоленска отряд двинулся во второй половине февраля 1615 года, 13 марта подошел к Брянску. По дороге от него отделился отряд Я. Кишки, повернувший на Стародуб (результат неизвестен), но присоединились донские казаки Заруцкого. Ставка Лисовского расположилась в селе Хотылево в 20 километрах к западу от города. Откуда он в апреле писал гетману Ходкевичу, что разгромил под Брянском трехтысячный деблокирующий отряд (хотя никакой осады не было просто из-за нехватки сил) и просил подкреплений. В мае к полковнику подошли две роты польских подкреплений, еще «бродячие» наемники (ирландцы и шотландцы) и донские казаки, и численность достигла максимума (1200 человек). Узнав о приближении «деблокирующих» московских войск, «лисовчики» нанесли по ним упреждающий удар 9 июня на Карачев, атаковали лагерь Шаховского под его стенами, затем взяли сам город и пленили князя Юрия Шаховского и карачевского воеводу Безобразова. Потери русских составили 1500 человек – практически все войско Шаховского и карачевский гарнизон. Пленных полководцев и десять взятых знамен отослали Ходкевичу, который в ответ опять послал подкрепление. Он снова попытался взять Брянск, но безуспешно (22 июня) и отошел на свою новую базу – Карачев. Сюда к нему подошли подкрепления от Ходкевича (наемники), 600 «конных черкасов» «от короля», разный сброд под командой Тышкевича, русские «воры» – дезертиры из войска Пожарского. В итоге он не только компенсировал потери, но и довел численность своего разношерстного войска до 1500 человек. При известии от дезертиров о приближении войск Дмитрия Пожарского, которые «в идеале» могли достигать 15 тысяч, в реальности были намного меньше, Александр Лисовский мимо Карачева увел отряд к Орлу, под которым произошло хоть и не очень упорное, но растянутое по времени сражение, едва не покончившее с карьерой полковника Лисовского. Но… именно едва. Рейд продолжался, несмотря на потери, но проходил он уже не по брянским землям. Пожарский следовал за Лисовским по пятам, но победы не одержал ни один из знаменитых полководцев. Это помешало Пожарскому помочь осадной армии под Смоленском, и город вернуть не удалось. Завершился рейд в ноябре 1615 года под Ржевом, где Лисовский сорвал подход русских подкреплений к осажденному Пскову. Получив от короля 10 тысяч флоринов на подготовку нового рейда, Лисовский от Гомеля пошел на Стародуб, затем в Комарицкую волость (возможно, надеясь поднять восстание), но нелепо погиб, упав с коня, 11 октября 1616 года.
Это был последний военный эпизод Смуты для центральной части «межграничного» региона – Брянщины, однако его восточные окраины подверглись превратностям военного времени еще раз – летом 1618 году, когда по их территории (через Ливны-Елец) повел 20 тысяч «черкасских» казаков на помощь королевичу Владиславу, осаждавшему Москву, гетман низового войска Петр Конашевич-Сагайдачный, будущий герой Хотинского сражения с турками 1621 года.
Но Польша успела закончить войну с Россией выгодным для нее Деулинским перемирием 1618 года, когда почти весь деснинско-северский регион от Путивля до Стародуба, а также Смоленск отошли к ней. Но Брянск, Карачев, Трубчевск, Севск остались за Россией. Стародуб, в этом же году сожженный Конашевичем-Сагайдачным, получил наконец магдебургское право и стал самым крупным полковым центром низового (русского для Речи Посполитой) казачьего войска. Но это уже другая история.
«В январе московиты выступили всей военной силой опять в поход, чтобы преследовать Дмитрия дальше. Набралось их свыше 200 тысяч человек, и 20 января, в День святого Фабиана и Севастьяна, они подошли к Добрыничам. Дмитрий тоже соединился со своими и собрал войско в 15 тысяч человек. С ними он напал 20 января на московское войско, смело врезался в него и побил их так, что они принуждены были отступать и обратиться в бегство. Он захватил всю их артиллерию, и на этот раз все поле сражение и победа остались за ним, если бы на него не напали выстроенные в стороне два эскадрона конников… Они с такой силой ударили на полки Дмитрия, что не только не смогли преследовать бегущих московитов, но даже вынуждены были снова бросить взятую артиллерию и обратиться в бегство… Они смело преследовали бегущее войско Дмитрия, стреляли во всадников и закололи всех, кого могли настичь и нагнать. Когда московиты увидели такую храбрость немцев и то, что те одни в поле боя и отогнали врага, они снова собрались с духом, и много тысяч их кинулось помогать немцам, преследовали врага 3 мили… Во время этого бегства Дмитрий был почти наголову разбит. Его царский конь под ним был ранен в бедро, а сам он едва спасся» (Конрад фон Буссов, немецкий рейтар).
«28 декабря Дмитрий Иоанович, видя, что ничего не сможет сделать, снял осаду Новгорода и ушел в Северскую землю, которая весьма плодородна, где большая часть поляков его покинула. Несмотря на это, он собрал все силы, какие смог, как русских, казаков, так и поляков и доброе число крестьян, которые приучались к оружию. Армия Бориса также крепла с каждым днем, хотя одна его армия находилась в стороне Кром и преследовала сказанного Дмитрия (но так медленно, что можно было бы подумать, что они не хотят встретиться). Наконец, миновав леса и чащи, через которые армию проводили в течение целого месяца, они снова приблизились к войскам Дмитрия, который, узнав, что его армия расположилась в деревне в такой тесноте, что невозможно было двинуться, решил напасть ночью врасплох и предать огню сказанную деревню при помощи нескольких крестьян, которые знали к ней подходы. Но они были со всех сторон обнаружены дозорами и так настороженно держались до утра; а это было утро 21 января 1605 года. Армии сблизились, и, после нескольких стычек, при пушечной стрельбе с обеих сторон, Дмитрий послал свою главную кавалерию вдоль ложбины, чтобы попытаться отрезать армию от деревни; узнав об этом, Мстиславский выдвинул вперед правое крыло с двумя отрядами иноземцев.
Поляк, видя, что его предупредили, пошел ва-банк, атаковав с какими-нибудь десятью отрядами кавалерии правое крыло с такой яростью, что после некоторого сопротивления, оказанного иноземцами, все обратились в бегство, кроме основной армии, которая была как в исступлении и не трогалась, словно потеряв всякую чувствительность. Он двинулся вправо к деревне, у которой находилась большая часть пехоты и несколько пушек. Пехота, видя поляков так близко, дала залп в десять или двенадцать тысяч аркебузных выстрелов, который произвел такой ужас среди поляков, что они в полном смятении обратились в бегство. Тем временем остаток их кавалерии и пехота приближались с возможно большим проворством, думая, что дело выиграно. Но, увидев своих, бегущих в таком беспорядке, пустились догонять; и пять или шесть тысяч всадников преследовали их более семи или восьми верст. Дмитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тринадцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву. Дмитрий с остатком своих войск ушел в Путивль, где оставался до мая» (Жак де Маржарет, капитан мушкетеров).
«А царь Борис, услыша, что Гришка Расстрига называет себя царевичем Дмитрием и многие города переходят к нему без боя, а стоит под Новым Северским городом, – и посылает из Москвы воевод на выручку града, князя Федора Ивановича Мстиславского, да князя Василия Ивановича, да князя Дмитрия Ивановича Шуйских и с ними многих воевод со многими войсками. Когда же подошли к городу и начали помогать осажденным, и войско с войском сошлись. И так сошлись два войска, и была великая сеча, рубились, друг друга хватали за руки, и был вопль и шум от человеческих голосов и такой грохот оружия, что земля задрожала, и нельзя было слышать, что один говорит другому. И битва была страшна, как и на Дону у великого князя Дмитрия с Мамаем, ужаса и страха была полна эта битва.
А Гришка с хитростью приготовился к бою: многие его люди и кони были обряжены в медвежьи шкуры и в овечьи шкуры, вывернутые наизнанку, у других коней по обе стороны – косы, и они режут людей в тесноте и творят много зла. И кони московского войска от тех коней отшатнулись и не пошли на врага. И они в том смятении начали еще больше убивать и одолевать, и так московское войско смешалось, и в этом смятении много людей побили, и дошли до самого воеводского знамени, и человеческими телами замостили землю, будто мостом, и по земле ручьями потекла человеческая кровь, и тяжело ранили самого воеводу князя Федора Ивановича Мстиславского. И так его Гришкино войско одолело, и Борисово войско побежало…»
«И вновь не спит кровожадный лев, со своими зверями, как на брачный пир, стремится на кровопролитие, лакать христианскую кровь и поедать человеческую плоть, собирает полки воинских людей. Но и эти московские Борисовы воеводы не страшатся его зубов, но еще более дерзко выступают против него и с храбрыми сердцами ополчаются, чтобы отомстить ему за прежде пролитую христианскую кровь. Как ясные соколы на серых утят или как белые кречеты чистят клювы, чтобы клевать, и острые когти, чтобы вонзать в плоть, и расправляют крылья свои, и плечи готовят к убийству птичьему, так и христианские поборники православной веры облачаются в доспехи воеводы с христолюбивым своим войском против сатанина угодника и возлюбленного бесами его воинства, берут в руки оружие и щиты и призывают на помощь Бога и пречистую Богородицу, христианскую заступницу и помощницу, и московских чудотворцев и всех святых.
И начали сходиться при Добрыничах под Комарицкой волостью; через несколько дней после первой битвы выстроились оба войска, была вторая битва, более жестокая, чем первая. Стремились друг друга одолеть, и многое множество людей падало с обеих сторон, как деревья склонялись или как снопы валялись по оврагам, и ни один не хотел отступить от другого, но каждый хотел другого поразить, и друг друга убивали. Страшно и ужасно было это видеть, стояла великая и жестокая битва, и много крови проливалось. И московский воевода князь Василий Иванович Шуйский не мог видеть проливаемой крови, взъярился сердцем и умно и храбро со своим полком правой руки кинулся на войско сатанина угодника и, надвое разделив его, сек, как траву, опрокинул противостоящих, а те, кто испугался смерти, побежали от него и освободили ему путь. С полком левой руки также показал свое мужество Иван Иванович Годунов: храбро и мужественно нападает и побивает врага, как улицы прорубает, никто против него не может встать. Так и иные воеводы и головы не могли устоять, крепко и единодушно выступили и смяли все войско его, и те, показавши спину, побежали. И они их гнали и без милости рубили их сзади, и многое множество их побили и многих взяли живьем, и мало их спаслось. А самого треклятого врага Иван Татев увез к городу Рыльску, и оттуда он бежал в город Путивль. И если бы его тогда князь Иван Татев не спас, то и сам бы был тут убит. Но за наши грехи он остался в живых, чтобы вновь проливать христианскую кровь и победить царя Бориса.
И треклятый Гришка Отрепьев еще более страхом и великим трепетом был объят и, потеряв всякую надежду, начал помышлять о побеге в Литву. А царь Борис наполнился ярости и гнева на жителей Комарицкой волости и повелел ее великим пленом пленить и опустошить до конца за то, что предались и служат Расстриге, и всех православных христиан от мала и до велика посечь мечом, а иных мучить различными муками, что и было исполнено. И кто, даже имея камень вместо сердца, не заплакал и не застонал о том, как завоеваны были православные христиане Комарицкой волости царем Борисом? И поганые иноплеменные народы не могут сделать того, что сделал царь Борис, изливая свой гнев и ярость, многими мучениями без пощады мучал и убивал не только мужей, но и жен и невинных младенцев, сосущих молоко, и побил всех множество – от человека и до скота. И их имущество было разграблено, и дома их были разорены и сожжены огнем, все обращено в пепел, так что небывалое злое его пленение и описать невозможно»(русская летопись).