Далеко на севере африканского континента, в Египте, где давно нет уже фараонов, продолжают командовать Нилом современные властители. Но теперь они уже не бросают папирус в воду с приказом реке разлиться, как это делали их далёкие предшественники. Напротив, сегодняшние правители хотят запретить его водам разливаться в верховьях реки, чтобы Нил доносил до Египта больше воды, так недостающей ему для развития мощной промышленности. С этой целью планировалось строительство канала Джонглей, который должен был срезать великую петлю от Джубы до Малакаля.
И не стала бы вода разливаться по равнине от травяных запруд, быстро высохли бы болота, а с их уходом исчезли бы джунгли, ушли звери, улетели птицы, покинули бы места поселений племена людей, живущие до сих пор патриархально-родовым строем.
И явились бы на смену им пески пустыни. Воды Бахр-эль-джебеля, теряющие почти половину своего объёма, растекаясь на территории в шестьдесят тысяч квадратных километров, может быть, стали бы терять меньше, позволяя северянам вздохнуть чуть легче первые десятки лет, но при этом навсегда исчез бы с лица земли ещё один уголок прекрасного, таинственного, живого мира, позволяющего землянам радоваться красоте и разнообразию природы. Меньше станет радости, меньше свежего воздуха, меньше легенд и сказок, если уйдут джунгли.
Инта коис?
Юг страны приятно удивляет своими людьми, многообразием племён, их обычаями, но, прежде всего, необыкновенной приветливостью местного населения. Где бы мы ни оказались, куда бы ни завез нас выносливый лэндровер, всюду встречаем радостные лица. Хорошо ли одеты эти статные, высокие люди или только с набедренной повязкой, несут ли женщины кувшины, идут ли мужчины с копьями или дубинками, всегда, встречая русских, они останавливаются, улыбаются, и приветственно машут руками.
Совершенно незнакомые арабы подходят, здороваются за руку и спрашивают: «Инта коис?», что означает: «Тебе хорошо?». Не случайно эти арабские слова выучиваются нами прежде всего.
Шестилетний негритёнок Камис из племени занди приходит к нам почти каждый день, протягивает вперёд руку и с самым серьёзным видом спрашивает:
– Инта коис?
А если спросить Камиса, хорошо ли ему, он почти всегда восторженно восклицает:
– Ана коис!
то есть «Мне хорошо». Но иногда, если ему очень хочется есть, он грустно показывает на живот, который был целый день пуст и говорит:
– Ана ма коис.
Мы уже понимаем, что ему теперь совсем не хорошо и кормим мальчика. Тогда опять он радостно говорит:
– Ана коис.
Слово «коис» здесь часто употребляют в разговоре. Даже когда гибнут родственники или близкие.
– Что же тут хорошего? – спрашиваем мы и слышим печальное и утвердительное «коис».
Нам объяснили, что если умер человек из племени баланда, то три ночи подряд будут стучать в посёлке барабаны, а племя будет танцевать, провожая душу умершего. Потом на могилу поставят чашу с водой и пищу, чтобы не голодала душа в дороге. Коис.
Но есть такие моменты, когда это слово не произносят совсем. Мало школ на юге – плохо. Почти нет транспорта – плохо. Еды мало – плохо. Болезней много – плохо. И вот с надеждой смотрят на нас африканцы и опрашивают:
– Инта коис? – ожидая утвердительного ответа, потому что они знают: если нам хорошо, им тоже будет хорошо и всем будет хорошо. Коис.
Камис
Мы сидим на маленьком деревянном мостике на реке Суэ и удим рыбу. Небо, как всегда в эту зимнюю пору центра Африки, совершенно безоблачное. Солнце хоть и близится к закату, но все еще печёт нещадно. Мы то и дело прикладываемся к бутылкам с водой. Двухметровый тростник на противоположном берегу реки шумно вздыхает и наклоняется к нам, придавливаемый какой-то невидимой силой. Нет-нет, да и взглянешь лишний раз в ту сторону, чтобы убедиться снова в том, что там никого нет и только ветерок проскальзывает, оживляя тростниковые заросли, да покрывая рябью спокойную гладь реки.
Над самой поверхностью медленно движущейся воды проносится небольшая птица. Я давно приметил её по треугольным крылышкам, которые очень напоминают салфетки, отороченные по краям белой бахромой.
Но особенно засматриваться на природу сегодня некогда: клёв уж очень хороший. Даже наш маленький шестилетний друг Камис ухитрился поймать трех карасей, всякий раз при этом так крича и радуясь, словно вытаскивал целого крокодила. А они, между прочим, здесь водятся. Правда, не в эту пору, а в период дождей, когда уровень воды в реке поднимается на полтора-два метра и мостик, с которого мы сейчас закидываем удочки, скрывается почти полностью под пенящимися волнами. Говорят, однажды в этом месте крокодил утащил в воду корову, подошедшую слишком близко к реке.
Электрик Джозеф рассказывал мне ещё более страшную историю, случившуюся до нашего приезда. Один англичанин со своей молодой женой решил покататься на лодке. А надо сказать, что местные племена используют для передвижения по реке каноэ – чрезвычайно неустойчивую в воде посудину. Англичанин как-то приспособился управляться с шестом, и они раскатывали посередине реки, когда его жене захотелось остудить в воде разогретые палящим солнцем ноги. Не успела она, как следует, поболтать в воде одной ногой, как тут же, схваченная неожиданно появившимся крокодилом, была словно сдунута ветром с каноэ и без единого крика погрузилась в воду.
Англичанин инстинктивно отпрянул в другую сторону, чтобы сохранить равновесие, и буквально чудом не перевернулся сам. О спасении жены не могло быть и речи, так как у англичанина не было никакого оружия, а вода в реке текла настолько мутная, что невозможно было хоть приблизительно увидеть, где идёт борьба и идёт ли она вообще.
Я с трепетом вспоминаю этот рассказ, опасливо посматриваю по сторонам даже сейчас, когда вода в реке настолько прозрачная, и её так мало, что в отдельных местах мы отчётливо видим стайки рыбок и забрасываем туда крючки с червями, можно сказать, прямо в рыбьи рты.
Камис сидит рядом со мной, сосредоточенно следя за поплавком. Голова с короткими курчавыми чёрными волосами наклонена немного вперёд. Он нетерпелив и часто поднимает удилище раньше времени. Мне хочется поговорить с этим мальчуганом, и я, используя те немногие слова арабского лексикона, которые успел выучить, спрашиваю:
– Камис, ты кто? Из какого племени?
– Я занди, – гордо отвечает он. – Мой папа занди и мама занди.
– Значит, ты ням-ням? – говорю я, вспомнив, что именно людей племени занди племя динка прозвало людоедами, что на их языке и звучит «ням-ням».
– Да, я ням-ням, – соглашается Камис, – могу съесть тебя и его, и всех. – 0н обводит кругом рукой, потом делает вид, что хочет укусить меня.
Мы оба хохочем, я отбиваюсь от него рукой, и вдруг Камис становится серьёзным:
– Мы не едим людей. Занди никогда не ели людей. Человека есть нельзя.
Я вижу, что он собирается обидеться и уже совсем нахмурился. Хлопаю его легонько по спине и говорю:
– Инта коис, Камис. Ты хороший. Все занди хорошие. В Африке все люди хорошие.
– Нет, не все, – не соглашается он. – У меня денег нет – я хороший. У других денег много, они кушают много – они плохие.
Он тычет в меня пальцем и продолжает:
– Ты хороший. Ты мне кушать даёшь. Все русские хорошие. Они любят негров. Я поеду в Москву.
– Когда ты собираешься в Москву? – интересуюсь я.
– Ты поедешь и я с тобой.
– А что ты там будешь делать, Камис?
– Работать. Я всё умею. Я буду помогать тебе.
– Там надо учиться, – говорю я.
– Я хочу ходить в школу. Я буду всё знать. Потом я стану большим человеком.
Смотрю на Камиса, на его рваные штанишки, сквозь дыры которых просвечивает чёрное блестящее тело, на его решительное выражение лица. Скажите ему сейчас: «Поехали!», и он, не задумываясь, залезет в чемодан, чтобы, как он говорит, его никто не заметил и не задержал.
Смотрю на него и появляется огромное желание действительно взять с собой этого мальчишку, вымыть, одеть, показать ему великие города, отвезти в пионерский лагерь, чтобы увидеть настоящую радость в его огромных глазах, не знавших такого счастья.
Я выхожу из дома с фотоаппаратом на груди: решил прогуляться. В стороне от дороги поднимается столб пыли. Это Камис, заметив меня, уже мчится сопровождать, куда бы я ни пошёл. И вот запыхавшийся, радостный он шагает рядом, поднимая босыми пятками пыль.
В руке у него плод манго, ещё немного зеленоватый. Но это не беда. Многие любят манго слегка недоспевшим, когда плод ещё не такой приторный.
Камис всё время что-то говорит, размахивая руками и не дожидаясь моего ответа. Вдруг он резко опускает руку с манго и опасливо смотрит вверх. Над нами пролетает орёл. Вижу лицо Камиса, на мгновение ставшее сердитым, и начинаю хохотать.
Камис, мой смышлёный маленький друг Камис, мгновенно расплывается в улыбке и смеётся со мной, понимая, что мы оба вспомнили вчерашнюю историю. Это было необычно и удивительно для нас.
Мы разделывали свинью. Это настоящий праздничный день для нас, так как с мясом в этих местах не очень хорошо – дорогое и не всегда уверен, что хорошее. А тут наш вечный спаситель Фильберто, выполняющий помимо многочисленных обязанностей в канисе (католическая церковь) ещё и роль заведующего хозяйством, продал нам весьма дёшево целую свинью.
На отходы слетелись со всех сторон огромные грифы с длинными голыми шеями. Пока тушу смолили и резали, грифы сидели на краю крыши соседнего домика, выделяясь чёрными силуэтами на фоне яркого синего неба, переминаясь с ноги на ногу, иногда нетерпеливо перелетая с места на место.
Высоко в совершенно безоблачном небе можно было заметить чёрные точки. Это парили орлы. Их тоже заинтересовали приготовления внизу.
И вот, как только всё ненужное людям оказалось в железной бочке, грифы принялись за свое дело, опуская головы на длинных шеях прямо в бочку, вытаскивая кривыми клювами содержимое, выхватывая куски друг у друга. Но птицы неповоротливы и довольно медлительны. Этим пользовались орлы, со свистом проносящиеся над опрокинутой уже бочкой и на лету выхватывающие из-под носа у грифов лакомые кусочки. Грифы бесспорно сильнее орлов, да и крупнее их, но орлы выигрывают за счет своей смелости и скорости.