Глеб ЕлисеевОт Морозова к Фоменко
У современной "новой хронологии" был предтеча, о трудах которогокритики академика А.Т.Фоменко и его "сотоварищей" иногда забывают. ЭтоНиколай Александрович Морозов. В советскую эпоху о нем было принятоуважительно писать "народоволец" и "ученый-энциклопедист". Не знаю,насколько труды Морозова в области естественных наук действительноявляются значимыми. Просто не компетентен в этом вопросе. Но вот всфере "гуманитаристики" его можно назвать только "выдающимсялжеученым".
К тому же, в первую очередь, Морозов был не деятелем науки, а настоящимтеррористом, боевиком, вроде тех негодяев, что взрывали дома в Москве в1999 г. Сын ярославского помещика, он рано примкнул к революционномудвижению, был членом сначала "Земли и воли", а затем - еще болееэкстремистской "Народной воли". Морозов принимал участие в подготовкенескольких покушений на императора Александра II и только то, что онбыл арестован еще до цареубийства 1 марта 1881 г., спасло его отвиселицы. Вместо этого террориста приговорили к пожизненному тюремномузаключению. При этом жесткий в начале тюремного срока режим былдовольно быстро смягчен, и Морозов смог заниматься научнойдеятельностью.
Но на идею пересмотра хронологии всемирной истории Морозов наткнулсясовершенно случайно. В самом начале заключения ему одно время не давалиничего, кроме религиозных книг. Морозов вновь, после долгого перерыва,прочитал Библию и решил заняться ее критикой. Но, чтобы это не вызвалоподозрений, он лицемерно изобразил, что будто бы заинтересовалсяправославием и стал откровенно обманывать добродушного тюремногосвященника. Сам Морозов позже описывал этот эпизод из своей тюремнойбиографии так: "Я... через несколько месяцев прошел весь богословскийфакультет. Это была область еще совершенно неведомая для меня, и ясразу увидел, какой богатый материал дает древняя церковная литературадля рациональной разработки человеку, уже знакомому с астрономией,геофизикой, психологией и другими естественными науками, и потому несопротивлялся и дальнейшим посещениям священника, пока не перечитал всебогословие, а потом (уже в Шлиссельбурге) перестал принимать его, какне представляющего по малой интеллигентности уже никакого интереса, итяготясь необходимостью говорить, что только сомневаюсь в том, что дляменя уже было несомненно"[1].
Неожиданный "скачок мысли", подтолкнувший Морозова к пересмотрудатировки всеобщей истории, произошел под воздействием несколькихпричин. Здесь было и привычное интеллигентское антихристианство, иподсознательное стремление хоть как-то "отомстить" окружающему миру.Писатель Ю.К. Олеша, одно время увлекавшийся идеями бывшего"народовольца", так написал о психологических побужденияхМорозова-заключенного: "Ах, вы меня лишили мира? Хорошо же! Вашего миране было!".
Но, с моей точки зрения, важнее было другое умонастроение НиколаяАлександровича. Морозов с детства был склонен к мистическимпереживаниям, и вообще к неоформленной религиозности пантеистическоготолка. Он вспоминал об этом в мемуарах: "Любовь к природе была у меняприрожденной. Вид звездного неба ночью вызывал во мне какое-товосторженное состояние"[2].Еще ярче такие настроения описаны Морозовым в 1-ой главеего книги "Откровение в грозе и буре": "Неодушевленных предметов небыло совсем: каждое дерево, столб или камень обладали своей собственнойжизнью и могли передавать друг другу мысли... Каждое произнесенноеслово или звук не были простыми сотрясениями воздуха, а особенными,быстро исчезающими невидимыми воздушными существами, которыезарождались в груди произносившего их человека"[3].Этот стихийный пантеизм Морозова был глубоко чужд духовной строгостиправославия, осуждающего "мистические восторги" как одно из возможныхпроявлений "прелести". А вот для Николая Александровича мистическиепереживания, видимо, были единственно ценным, что он мог бы найти врелигии.
При этом бывший "народоволец" недвусмысленно отождествлял своичувственные переживания с пророческими видениями апостола ИоаннаБогослова. Например, рассказывая о видении из 1-ой главы"Апокалипсиса", Морозов вспоминает о собственных наблюдениях за солнцеми облаками во время одной из гроз: "Но вдруг я остановился каквкопанный, выведенный из своей задумчивости резкой и неожиданнойпеременой в освещении окружающего ландшафта и поразительной картиной воблаках. Солнце вдруг выглянуло в узкое отверстие, как бы в пробоинукакой-то особенной тучи, состоящей из двух слоев, наложенных один надругой. Контраст окружающей меня местности, освещенной одним этимпучком параллельных лучей, с отдаленными, покрытыми зловещей тенью,частями ландшафта была поразительной... Благодаря тому, что пробоина втучах двигалась мимо солнца, оттенки его блеска быстро изменялись.Солнце казалось совсем живым лицом разгневанного человека, старающегосяпросунуть свою голову между двумя слоями тучи для того, чтобпосмотреть, что творится на земле... Все это было так внезапно, такполно какой-то своей собственной жизни и движения, что, как мне нисмешно, сознаться, но я несомненно испугался и был готов спросить ссуеверным страхом:
- Что такое случилось? Что тебе нужно?"[4].
Перед нами реакция настоящего язычника, склонного видеть в окружающеммире таинственных существ, духов, иногда благодетельных, а иногдагрозных. Подсознательные ощущения детства у Морозова никуда не ушли, ихпросто слегка прикрыла "пленка" рационального образования. Но в любойсколь-нибудь "пограничной ситуации" пантеистическое восприятиереальности, враждебное христианству, проявлялось так, будто бы никуда ине исчезало.
В первой своей книге - "Откровение в грозе и буре", задуманной еще вкрепости, Морозов подверг пересмотру традиционную дату возникновения"Апокалипсиса". Причем он априори утверждал, что в тексте "ОткровенияИоанна Богослова" зашифрованы описания астрономических иметеорологических явлений - движение звезд и облаков. Реальныхдоказательств истинности своей изначальной посылки Н.А. Морозов никогдане приводил. Ему так "показалось". Факт иррациональный, момент веры -пантеизм против христианства - был положен в основу якобы научнойконцепции.
"Апокалипсис", при таком подходе, представал целенаправленнозашифрованным текстом, понятным только посвященным.[5]
Главный вывод, который делает Морозов в конце своей книги - это то, чтоавтором "Откровения" является св. Иоанн Златоуст и, что на страницахэтой библейской книге в зашифрованном виде представлена гроза,разразившаяся на островом Патмос 30 сентября 395 г.
Сразу же встает один вопрос - а зачем нужно было автору "Откровения"создавать такой зашифрованный текст? Зачем Иоанну Златоусту,"революционеру и демагогу", как характеризует его Н.А. Морозов,необходимо было скрупулезное фиксировать и тайно шифроватьастрономические явления? Чтобы таким образом воодушевить своихсторонников? Но что его сторонникам, участвовавшим в земнойполитической и богословской борьбе, до передвижений созвездий по небу?И в реальности святитель Иоанн Златоуст никогда не стремился стольизощренно шифровать свои взгляды, всегда открыто выступая против своихоппонентов.
Должна была быть какая-то особенная необходимость, заставившая быавтора "Откровения" именно в такой аллегорической форме записать своиастрономические расчеты и метеорологические наблюдения. Морозов такойнеобходимости не может даже вообразить. В концепции зияет огромнаяпрореха, но автор книги ее не замечает. Он зачарован своей теорией,потому что она отвечает его вере.
Несостоятельность Морозовской передатировки "Апокалипсиса" доказывалимногие специалисты, сразу же после выхода "Откровения в грозе и буре".Среди этих выступлений особенно выделяется рецензия выдающегосярусского философа В.Ф. Эрна. Эрн отметил и бездоказательныевысказывания, выдающиеся за аргументы, и использование фальшивыхссылок, и сокрытие от читателя источников, противоречащих точке зренияавтора, и отсутствие логики в рассуждениях.
Морозов не задумывался над нелогичностью своих построений, но при томнастолько в них уверен, что позволял себе заявления вроде таких: "Еслиб против этой даты были целые горы древних манускриптов, то и тогда быих все пришлось считать подложными"[6]. Процитировавший этовысказывание В.Ф. Эрн с удивлением добавляет: "Остановимся на толькочто приведенных словах Н. Морозова. Они поражают. Поражают высокомериеместественника, презирающего все другие науки, кроме естественных,отрицающего всякое их значение, только потому, что он с ними не знаком"[7].
Взгляды Морозова опровергали старательно и иногда даже слишкомподробно, хотя, в сущности, критикам "Откровения в грозе и буре"достаточно было только одного аргумента - святитель Иоанн Златоуст вуказанное Морозовым время на острове Патмос не был! Тогда как опребывании на этом острове апостола Иоанна Богослова говорят многиецерковные авторитеты. Рассуждения Николая Александровича опять-такивызвали изумление у В.Ф. Эрна: "Он [Морозов] говорит: из биографическихданных Иоанна Златоуста неизвестно, где был он в 395-ом г., и отсюдаделается заключение: следовательно, он был на Патмосе. Логическаянеобоснованность подобного утверждения становится очевидной изсопоставления с историческими данными. За пребывание Иоанна Златоустана острове Патмос не говорит решительно ничего. О пребывании жеапостола на Патмосе есть прямые свидетельства, Климента и Оригена"[8].
Но ни Эрну, ни другим ученым и богословам не удалось переубедить ниМорозова, ни его немногочисленных последователей. И при этомспециалистам по библейской истории приходилось на один абзацбездоказательных утверждений создателя "новой хронологии" приводить две