И тут не обойтись одними сигналами из глубин земной коры. Глядеть и глядеть надо за самим вулканом. Следить за его дыханием, за его пульсом, за его температурой. И делать это постоянно, ежедневно. Но нельзя же каждый день лазать на труднодоступные вершины Ключевского, Шевелуча, Горелого, чтобы ставить им под мышки градусники? Наблюдение надо бы поручить автоматическим приборам. Они уже замыслены. Мне рассказывал о них Павел Иванович. Установленные да-склонах, на гребнях, в — кратерах вулканов, они будут регулярно докладывать вулканологам о состоянии своих подшефных.
Я не упомянул еще цунами в числе грозных явлений природы, которые также интересуют вулканологов. Но к тому, что написано об этих страшных океанских волнах, рождаемых подводным землетрясением или взрывом подводного вулкана, я ничего не могу добавить, потому что, к счастью своему, никогда их не видел. О цунами помнят старые камни Лиссабона, португальской столицы, уничтоженной волнами в три удара. Помнят цунами и несколько домиков, которые остались — они стояли на горе — от прежнего Северо-Курильска, разрушенного океаном осенью 1952 года. Как и землетрясение, как и извержение вулкана, цунами предотвратить нельзя. Но можно лишить стихию преимущества внезапного нападения. О, если бы жители Северо-Курильска узнали о приближении цунами хотя бы за полчаса! Они успели бы уйти в горы… Но тогда не было широко поставленной службы цунами. Теперь такая служба есть. Точнее, ее следует назвать службой против цунами. Это наблюдательные станции, посты, которые слушают океан, чтобы не прозевать рождения гигантских всесокрушающих волн. В числе тех, кто «сторожит» цунами, и вулканологи.
…Я еще раз встретил людей этой профессии — на другом краю Камчатки, на самом ее юге, в долине реки Паужетки, где собираются строить электростанцию.
Но какое касательство могут иметь вулканологи к такой стройке? Не на вулкане же ее поведут? Нет, не на вулкане. Но станция будет в самых близких, можно сказать родственных, отношениях с вулканами. Она ведь не тепловая или гидравлическая. Она геотермическая. Иначе говоря, работающая на глубинном тепле земли. А его в избытке там, где вулканы, где магма, эта раскаленная «начинка» земли, ближе к поверхности. Обычно температура в земных недрах повышается на один градус через каждые тридцать метров глубины. А в зонах вулканических— через десять, а то и меньше. Кипят в недрах, но не так уж глубоко, воды, рождают пар, ищут выхода. И пробиваются горячими ключами, фонтанами-гейзерами в Италии, Исландии, в Новой Зеландии и у нас на Камчатке, где еще двести лет назад славный путешественник Степан Крашенинников увидел их и описал. Да и в книге нашей современницы Т. И. Устиновой вы найдете великолепное описание открытой ею «Долины гейзеров».
Но то Крашенинников, Устинова… Надо и самим взглянуть на этот удивительный дар земли. Летим к долине Паужетки. С нами Борис Иванович Пийп, бесценный спутник, знаток Камчатки, собравший в своей библиотеке все, что когда-либо и на каком-либо языке писалось и печаталось про этот край, бывший ленинградский слесарь-механик, а ныне видный советский вулканолог, профессор, доктор, член-корреспондент Академии наук СССР.
Первое время я и не подозревал, что наш скромнейший и тишайший сосед по гостинице, живший через стенку от нас, с которым мы здоровались по утрам в коридоре, но не были еще знакомы, и есть знаменитый Пийп, чье имя было нам, конечно, известно как одно из самых уважаемых на Камчатке. А после мы познакомились. И Борис Иванович зашел к нам как-то на огонек. Зашел как раз когда у нас собралась компания местных старожилов, которые, стараясь поразить заезжих гостей экзотичностью и трудностями жизни в этих краях, рассказывали, перебивая друг друга, довольно забавные, но не очень-то правдоподобные истории. Борис Иванович тихонечко сидел в сторонке, слушал-слушал, потом вставил словцо, потом поправил кого-то, потом деликатно пересказал по-своему только что рассказанный эпизод, и сразу стало видно: вот знаток края!
Он исколесил всю Камчатку. Но это тривиальное выражение «исколесил» в данном случае еще и неточно, потому что Пийп меньше всего пользовался в пути колесным транспортом, особенно в молодости. Верхом на лошади, пешком, в лодке, на оленях, на собаках…
Мчались вы когда-нибудь по тундре на собачьей упряжке с хорошим каюром? Хороший каюр — это такой, который возьмет на руки двух только народившихся щенят, подбросит на ладонях разок-другой, ощупает мягенькие еще спинные косточки и скажет: «Вот этого в ездовые, а этому в будке тявкать». И не ошибется. Хороший каюр подберет собак в упряжку одну к одной. Чтобы были равной силы, равного бега. Слабых в упряжке не терпят. Слабую или ленивую ездовую летящая ватага собак мигом разорвет в куски и, отбросив в сторону, понесется дальше. Такой летящей ватаге не попадайся на пути — все сметет! Недаром существует постановление местных властей: зимой в поселках не выпускать на дорогу свиней, кур и прочую живность… Нарты летят, едва касаясь снега. Это тоже искусство каюра. Он смачивает полозья водой, чтобы легла тоненькая-тоненькая ледяная корочка — вой-да, ровная, как по ватерпасу, и крепкая. Чтобы держалась дольше. Сойдет — нарты забуксуют, воды в тундре не раздобыть, и тогда вместо воды — моча… Летят нарты!
О езде на собаках Пийп рассказывает, как заправский каюр. А оно так и есть. Лучшие погонщики доверяли ему свои упряжки. Если бы каюрам выдавали дипломы, такой диплом был бы и у Бориса Ивановича. И как жаль, что мы летим с ним к долине Паужетки на самолете, а не мчимся на собачьей упряжке…
Пийп — давнишний энтузиаст подземной энергетики; еще кандидатская его диссертация называлась «Термальные ключи Камчатки». Сейчас ему поручено руководство всеми разведочными и исследовательскими работами в районе Паужетки, на будущей строительной площадке. Он ездил в Исландию, знакомился, как используются там кипящие источники. Видел электростанции, работающие на подземном паре. Во всех домах — горячая вода из подземных «котлов». Времени в командировке было в обрез, но соблазн велик, и Борис Иванович поднялся на один из 26 исландских действующих вулканов. Побывал и у прославленного Большого Гейзера, который дал свое имя всем фонтанирующим горячим ключам мира. Но сам-то фонтан одряхлел, еле дышит. Его всячески «умыливали», чтобы показал себя гостю из СССР. Лили ему в скважину жидкое мыло ведрами. Но и это верное средство раздразнить уже не помогло: иссяк Большой Гейзер.
Кроме нас с Пийпом летели еще несколько человек. И среди них начальник недавно созданного на Камчатке геологоразведочного управления, человек новый в этих краях, но бывалый северянин, назначенный сюда из Магадана. Он разговорчив, и пока мы летим, развивает перед нами свои соображения и планы. Он считает, что наезжие геологи много лет терзали Камчатку. Так и сказал: терзали, и я не буду подбирать другого слова, поскольку передаю его мысли. Он сказал, что не было системы в поисках, зато было много диссертаций. Примерно 100 кандидатских и 20 докторских! А по существу не разведано ни одно месторождение. Да-да, был поиск, а не разведка! Чтобы разведывать, нужно здесь жить. А как было? На самолетах возили в Москву камни и там их изучали. Даже торф искать — чего проще? — прилетали из Ленинграда… Работали три большие экспедиции: геофизическая из Москвы, поисковая из Хабаровска и комплексная из Иркутска. Работали, как говорят моряки, на параллельных курсах. Без связи между собой и без связи с местными органами. Что-то искали, что-то копали. Без контроля, без единого направления, без общего хозяина. Теперь есть такой хозяин: Камчатское геологоразведочное управление. Оно пришло не на пустое место. Многое уже было известно, намечено, запунктирено, и вот собирается в одну пригоршню, в один кулак. На геологическую карту Камчатки уже нанесены уголь, нефть, золото, ртуть. А уголь скоро и на-гора пойдет, (неплохой уголек, высококалорийный… Поле для поисков, для разведки широкое. К нему надо прибавить и океан. Не удивляйтесь: море не только рыба, но и руда. Дно морское — это ж не затронутый еще человеком богатейший рудник, запасы которого неисчислимы.
До поселка геологов добирались полдня. Прошел ливень, и на одной машине, наверно, так и не доехали бы. Шли три мощных ЗИЛа, по очереди вытаскивавшие друг друга из ужасающей грязи, из разлившихся речек, мосты через которые были снесены. То и дело спешил на выручку еще и трактор, сопровождавший нашу «кавалькаду». Доползли до места уже к ночи. Только вышли из машины, как к ногам Бориса Ивановича шлепнулось в темноте что-то большое, мягкое, лохматое и радостно заурчало.
— Ах ты, Король, Король! Соскучился? И я соскучился по тебе… — сказал Борис Иванович, лаская пса.
То был старый ездовой вожак, двенадцать лет возивший Пийпа и теперь еще не ушедший на покой. Нарт, правда, с прежней силой уже не тащит, но собаки охотно принимают Короля в упряжку, он бежит, указывая дорогу, с которой его никакая пурга не собьет. Верный друг Бориса Ивановича, он первый встретил его.
Утром, выглянув в окно, увидели долину и обступившие ее со всех сторон горы. Пейзаж явно сарьяновской кисти: он исполнен таких же ярких синих, зеленых, оранжевых красок, с такими же резкими переходами от тона к тону и весь пронизан солнечным светом. В комнату вместе с обычными шумами пробудившегося поселка — хлопаньем дверей, сигналами грузовиков, людскими голосами — врывался, покрывая их, шум горной, сбегающей по камням реки.
Борис Иванович зашел за нами, и мы отправились к ключам. Они неподалеку. Первый сразу же за палатками вулканологов. Ручей как ручей. Но над ним пар. И боже упаси, оступиться. Кипяток! Угодил сюда как-то теленок, щипавший травку. Сварился… Здесь варят в котелках яйца, картошку в мундире. А вон какая-то изобретательная хозяйка положила в ручей банку сгущенного молока, прижав ее камнем. Великолепный получится крем-брюле… Чуть подальше за этим горячим ключом — песчаная выемка, которую можно перешагнуть. И мы бы ее перешагнули. Но Пийп сказал: