Да только ли селедка! Треску, окуня, палтуса, камбалу тоже что-то не очень тянет к берегу. В Беринговом и Охотском морях полно, конечно, рыбы. В одном Беринговом до 270 видов. Это говорят ученые, исследовавшие двухсотметровый слой. А глубже? Там тоже, по всем данным, неплохая населенность. Рыбы, словом, много, но воды еще больше, океан огромен, и если хочешь настоящего улова — ищи, не держись бережка, будь активен. Все чаще и чаще уходят камчатские рыбаки подальше от берегов, находят все новые и новые промысловые районы в Олюторском, Аляскинском, Бристольском заливах, в открытом океане. Теперь почти не ищут в одиночку. В море отправляются отряды траулеров, которых ведет «матка», плавучая база. А самая большая «матка», хотя и не плавучая, — это Петропавловск. Он становится базой экспедиционного лова на востоке страны.
Поиск — дело хлопотное. Попробуй разыщи сельдяной косяк! Ночью можно на него набрести: рыба светится в воде, фосфоресцирует. А днем? Днем уходит на глубину, не увидишь. Правда, мне говорили про капитана рыболовного сейнера Бутина, который и днем с успехом ищет рыбу. У него, шутят, особый нюх на сельдяные косяки. Но таких, как Бутин, — один Бутин! Ну, может, еще два-три. А большинство не видит днем рыбы.
Но есть способ ловить сельдь при солнечном свете так же, как при лунном. Самолет! Пусть селедка днем прячется на глубине. Все равно от самолета ей трудно скрыться. С высоты море глубоко просматривается. Вот с воздуха и искать!
Мы узнали, что с аэродрома недалеко от Озерновского комбината должна взлететь «Рыба». Так называют здесь поисковый самолет. Мы — к летчикам, уговорили взять в разведку. И вот летим на поиск жирующей сельди.
Я не ошибся, назвав ее так. Жирной она будет названа позже — в магазине. А пока — жирующая, набирающая жир. Исхудала, отметав икру, и пошла откармливаться. Гуляет в морских полях, в планктоне, жадно поедая водоросли и всякую мелкую плавающую шушеру. Жиреет час от часу. Вот тут ее и бери. Хороша, нежна, даже светится от жира. А чуть присолить — чудо! Недаром воспета в «Книге о вкусной и здоровой пище», этом катехизисе домашних хозяек. Особенно славится жупановская селедка, нареченная так по мысу, близ которого была когда-то впервые обнаружена. Представляете, треть ее веса — жир! Но что-то давно не показывалась у камчатских берегов. Рыбаки, наверно, отпугнули.
А вчера вдруг пришла радиограмма с моря: замечена жупановка. Подходила к Трем Братьям в Авачинской бухте, чуть не к самому холодильнику на берегу. Похоже, что в сети просится. Весть об этом быстро разнеслась по столице Камчатки. Петропавловск, как говорят, рыбой держится и рыбой живет. Здесь про селедку, про чавычу, про кету вы услышите всюду: в парикмахерской, в булочной, на почте, в аптеке. И, конечно же, весть о появлении редкостной сельди взбудоражила город. Но в прибрежных неводах жупановки не оказалось. Видно, не горела она все-таки желанием попадаться рыбакам. Решено было выслать на ее поиск самолеты.
Курс — к северным Курилам. Затем обогнем полуостров и океаном — вдоль восточного побережья. Над Охотским морем низко облака. Мы идем над облаками. В просвете меж ними, как между островами, — рыболовные суда. Самолет делает крутой вираж, кренится на крыло, и кажется, что все суденышки под нами скатываются по наклонной плоскости моря.
Обычно экипаж на самолете «ЛИ-2» из пяти человек. А на нашем шесть. У шестого новая в авиации профессия. Он выслеживает рыбу, и еще не придумали, как его назвать. Летчик-наблюдатель? Но ведь он не только наблюдатель, он и разведчик, преследующий рыбу по пятам. А кто будет наводить суда на обнаруженные косяки? Он же. Значит, наводчик. А может быть, назвать его авиарыбаком? Это очень подходит к нашему Михалычу, как величает его вся ловящая рыбу Камчатка. Впрочем, если б во время войны сказать ему, что он будет искать рыбку с самолета, наверняка обиделся бы. Ведь он летал тогда на самолете-разведчике, который разыскивал в море вражеские корабли и наводил на них наши бомбардировщики. А теперь стал заядлым авиарыбаком. И хотя стаж его в этой области еще невелик, он уже не раз отличался. Вместе с капитаном рыболовного сейнера Григорием Сагайдачным «захватил» как-то сельдяной косячок в 2000 центнеров! А сейнер берет только 100. Пришлось вызвать на помощь еще 19 судов…
Облака расступились, и Михалыч, не отрываясь от окна, «читает» море. А я наблюдаю за его подвижным нервным лицом, на котором как бы отражается море и все, что там внизу происходит.
— Эх, — говорит, — северного шторма не хватает! Перемешал бы водичку, рыбу повыше бы поднял…
Кому что! Михалычу подавай шторм. А капитаны торговых судов с тревогой поглядывают сейчас на барометр: как бы штормяга не задул…
Секунду назад лицо авиарыбака было спокойным, невозмутимым, а вот уже заходили желваки, глаза сузились, как у охотника, почуявшего зверя. Высмотрел? Да-да, что-то увидел.
— Косяк!
Где, где косяк? Море по-прежнему как застывшая вулканическая лава. Ничего примечательного не могу разглядеть, как ни стараюсь. А! Вон длинная коричневая полоса с лохматыми, рваными краями.
— Михалыч, — спрашиваю я, — косяк слева? Да?
— Нет, это не косяк. Это — водоросли. Разве сельдь ходит так? Она плотней, собранней держится. Видите впереди круглое фиолетового оттенка пятно? И рядом еще, еще. Вот это косяки… Ого, сколько их тут!
И он бежит в пилотскую. Я за ним. Второй пилот, уступает Михалычу место. Перед ним микрофон. Он сзывает суда:
— Я — «Рыба»… Я — «Рыба»…
— Я — «Изумрудный»… Я — «Изумрудный», — сразу откликаются снизу.
— Кто капитан на «Изумрудном»? — вопрошает Михалыч.
— Дьяченко, — докладывают с моря.
— А, Николай Федорович! Приветствую. А я думал, ты еще в отпуске.
— Здравствуй, Михалыч. Я позавчера прилетел.
— Где отдыхал?
— Под Новгородом. Ох и рыбы ж там в озерах! Удочкой ловил. На мармышку… Целые ночи просиживали.
— И сюда к самой рыбе подоспел. Тут полно косяков. И у Халатырского пляжа и на Сараньей банке. Поработаем? Кошелек в порядке?
— Можем метать…
Это они про кошельковый невод. Очень удобное орудие лова. Сеть с кольцами, которые стягивают ее как «молния» — кошелек. Косяк захлестывают этим неводом, как петлей. Один конец петли на сейнере, другой на шлюпке. Сейнер идет по кругу, а шлюпка на месте. Смыкаются концы невода, стягиваются кольца — и кошелек закрыт. Если метнули удачно, не промахнулись — сельдь в кошельке!
Ходим низко над морем. Высота метров 600. Теперь уже косяки может отличить не только наметанный глаз Михалыча. Я вижу их и больше не путаю с водорослями. Округлые, темноватые, чуть расплывчатые пятна с фиолетовыми разводьями. Словно проплыл танкер и пролил нефть, и она пошла кругами… Пасется селедочка, поедает планктон, не ведая, какая опасность нависла над ней. Вот «Изумрудный» уже приготовился к охоте, спустил шлюпку и ждет распоряжений свыше.
Сейчас они последуют. Михалыч скинул пиджак, засучил рукава, прищурился. Постучал согнутым пальцем в микрофон.
— «Изумрудный»! Внимание! Хочу подобрать вам косячок побольше…
— Ждем, ждем…
— Кажется, вижу подходящий. Прямо по носу у вас. В четырех кабельтовых примерно… Идите средним ходом.
— Есть средний ход!
— Косяк сместился правее. Дайте правее восемь градусов… Теперь четыре левее. Так держать!
— Есть так держать!
— Прибавьте обороты. Какой ветер у воды?
— Норд-вест… Пять баллов…
— Славно! Доверните два градуса левее. Полный вперед!
А косячок, то ли почуяв угрозу, то ли решив перебраться к более аппетитному планктону, стремительно уходит. У него тоже свой «полный вперед». Но «Изумрудный» побыстрее. Вот-вот настигнет, схватит. И вдруг косяк метнулся в сторону. «Изумрудный» за ним. Наступает косяку «на пятки». А тот опять ускользает. Вся эта масса рыбищи, как комок ртути, вывертывается, выскальзывает, не дается. Погоня сложна. Ведь с борта сейнера сельди не видно. Видно ее лишь нам с самолета. Снова и снова выводит Михалыч «Изумрудного» на цель. А цель — живая, ускользает. Вспотел, расстегнул ворот. Наверно, и там внизу капитан весь мокрый.
— Левее, левее!
— Еще левее! — кричу и я в азарте погони, забывая, что я тут лицо постороннее.
— Отставить! — охлаждает мой пыл Михалыч. — Не слушать корреспондента! Держать прежний курс! Можете еще прибавить обороты? Готовьтесь к замету! Отдать шлюпку!
Но что это? Косяк исчез. Где он? Видна только тень от нашего самолета, бегущая по воде, и в этой тени растерянно заметавшийся «Изумрудный».
— Опоздали мы с тобой, Николай Федорович, — говорит в микрофон Михалыч, — сельдь ушла на глубину. Вспугнул ты ее мотором. Или пересек. Очень нервная попалась рыба. Интеллигентная, с тонким чутьем. Ручаюсь, что жупановка. Видна по характеру.
— Я тоже так полагаю, — долетает огорченный голос с моря. — Жаль упустили…
Ну, не горюй, дорогой. Вон еще один на примете. Этот-то возьмем…
Теперь, уже сработавшись, самолет и сейнер мертвой хваткой вцепляются в новый косяк, не давая ему опомниться. «Изумрудный» захлестывает его своей сетью, как лассо. И тут же затягивает петлю.
Идем совсем низко над кораблем. Видим, как рыбаки вытягивают кошелек. Видим, что он полный, кипит.
— Поздравляю с уловом! Что у вас там? Жупановка? — кричит в микрофон Михалыч, хотя его сейчас услышали бы, наверно, и без микрофона.
Не сразу отвечают с «Изумрудного». Видимо, разглядывают добычу. И потом радостно:
— Жупановская! Благоцарим за отличную наводку…
А авиарыбак скликает по радио новые суда:
— Я — «Рыба»!.. Я — «Рыба»…
И в ответ:
— Я — «Ропша», прошу поставить в замет…
— Я — «Жемчуг», вы совсем близко от меня…
— Я — «Нырок», у меня два кошелька…
— Я — «Смелый», я — «Смелый»…
Ого, сколько охотников! Туго придется сегодня селедочке.
Сахалинский этюд
Полет над сельдяными косяками завершил наше путешествие по Камчатке.