Разнокалиберные столики стояли на вощеном полу твердого дерева, устланном старинными восточными дорожками. Слышалась музыка Дебюсси, окна были занавешены кремовыми шторами. Майкл занял место за столиком у стены. Он сел, как всегда, лицом к залу и обнаружил, что пепельница отсутствует. Ну, конечно, в дамском ресторане это непозволительная роскошь.
— Подать вам меню? — спросила его маленькая хозяйка.
— Конечно! Но я чувствую, что гамбургеров там нет.
Она хихикнула и подала ему глянцевую карточку, на которой числилось свыше дюжины различных сортов чая, а также широкий ассортимент салатов, закусок и десертов. По крайней мере, этого хватит, чтобы заглушить чувство голода, пока он доберется до Ричмонда и сможет поесть как следует.
Но когда Майкл поднял глаза, чтобы сделать заказ, рыженькая фея исчезла. Через весь зал за ним с нескрываемым любопытством наблюдали четыре пожилые дамы, сидящие за одним столиком. Он улыбнулся им и вернулся к изучению меню, как будто его выбор внезапно изменился.
— Ой, мамочки! — услышал Майкл голос из фойе. Маленькая официантка. Он узнал ее голос. Что же там произошло?
Этот вопрос так заинтересовал Майкла, что он на какое-то мгновение потерял всякое представление о месте, времени и своих намерениях.
— Мне только что звонили из службы опеки и интересовались, почему тринадцатилетняя девочка прислуживает за столиком, — сухо произнес другой голос.
Ее голос.
Он бы узнал его где угодно. Он не знал, как она выглядит. Он даже не был уверен, что узнает ее. Но голос ее он будет помнить до самой смерти. Мягкий, чуть прокуренный, наполненный юмором и состраданием. Он искал его более двадцати лет.
— Но ты же сама отпустила Мариссу на неделю, мама. А Би плохо себя чувствует. Неужели нельзя помочь беременной женщине?
— Конечно, можно, Джесс. Но теперь я здесь, так что отправляйся домой.
— Но, мама…
— Иди, детка.
— Нет, правда, мама! Мне надо тебе что-то рассказать.
Майкл не видел их. Завороженный голосом матери, он почти не слышал, что говорила девочка. Запахи и звуки всегда сильно действовали на него, выводя из равновесия. А этот голос вызвал у него сейчас холодный пот и головокружение. Он сидел тихо и ждал, пока это пройдет, как делал всегда.
— Что же именно? — спросила она.
Последовала пауза — весьма драматичная, насколько Майкл представлял себе психологию девочек-подростков, — а затем приглушенный, но хорошо слышный шепот:
— Там, в зале, мужчина.
И снова ее голос. Слегка удивленный, дружелюбный, звучащий нарочито конспиративно.
— Мужчина? О боже, а я почти закончила вывеску: «Мужчинам вход воспрещен». Как думаешь, он уйдет, если взять ее и помахать у него перед носом?
— Мама!
Майкл не смог сдержать улыбки. Дамы за другим столиком тоже заулыбались. В голосе юной леди звучало нескрываемое возмущение.
— Мы можем натравить на него Персика, — сказала мать.
Послышался смех. Тот самый смех, который Майкл пронес как талисман сквозь самые тяжелые времена.
— Мама, я серьезно! Как ты думаешь, что ему здесь нужно?
— Не знаю, Джесс. А может быть, ему просто нужно немного чаю?
— Он не похож на любителя чая.
— Ну, тогда надо пойти и спросить его. Подожди здесь, хорошо?
— О нет, — сказала девочка. — Мама, мне кажется, он слышал нас.
— Да, Джесс, думаю, что так. Ну, а теперь разреши мне пойти и выяснить, что ему здесь нужно, поскольку это очевидно не чай.
— Ой, мамочка, да что же это такое!
Это восклицание заставило Майкла снова улыбнуться. Да, ему была знакома эта интонация. Точно так же его собственная дочь восклицала: «Ой, папочка…»
Он с трудом поднялся, подавляя предательскую дрожь в коленях. Майкл не знал, что делать, что говорить, о чем спрашивать. Он знал только, что должен увидеть ее и сказать…
Шуршание платья, глубокий вздох. Она уже стоит перед ним. Мир опрокинулся. Кроме голоса, у нее были глаза. Улыбающиеся голубые глаза, смягченные и умудренные возрастом, окруженные «птичьими лапками» — неизбежной приметой их возраста. Рыжие волосы. Нет, скорее, рыжевато-каштановые, сияющие в свете светильников. Овальное лицо с белой кожей, тронутой веснушками. Гибкая, стройная фигура, на которой прекрасно смотрелось светлое цветастое платье, — видимо, принятая здесь униформа для чаепития.
— Привет! — поздоровалась она с улыбкой, от которой на щеках проступили ямочки. — Дочь сказала мне, что вы неожиданно зашли в ресторан, видимо, с какой-то более серьезной целью, чем просто подкрепиться. Чем могу вам помочь?
Она улыбнулась, а Майкл не мог вымолвить ни слова.
Он стоял, зная, что нужно так много сказать, но не зная, как это сделать. В его душе бушевала такая буря, что он чувствовал себя летящим в пропасть. Наверное, это отразилось на его лице.
Ее улыбка погасла.
— Джесс, похоже, сказала не подумав, — извиняющимся тоном промолвила она, равнодушно махнув рукой. — Она склонна все драматизировать.
Майкл кивнул. Он потер подбородок и подумал, что для такой сильной женщины она выглядит очень маленькой. Все, что он собирался сказать, вдруг показалось таким несущественным…
— Я, э… — Он усмехнулся собственной беспомощности, но смешок прозвучал как-то сдавленно. Майкл тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. — Боюсь, что Джесс права. Я пришел сюда не за чаем.
Она нахмурилась.
— Прежде чем вы скажете что-нибудь еще, вам, может быть, будет интересно узнать, что мой главный кондитер недавно освободился из Рэйфордской каторжной тюрьмы, отсидев срок за убийство.
Майкл снова усмехнулся.
— Меньше всего на свете я хотел бы причинить кому-нибудь вред. Мне… э… нужно поговорить с вами, если можно.
Она подняла обе руки.
— Я ничего не покупаю.
— Речь не об этом. — Он никогда не испытывал трудностей в общении и не мог поверить, что сейчас они появились. — Вы ведь Мэдж Келли? — выпалил он, решив играть в открытую.
Она потупилась:
— А вы не судебный исполнитель?
— Нет, мэм, уверяю вас. Ваша девичья фамилия Детли?
Ее брови поднялись, она подбоченилась.
— Допустим. И что я буду с этого иметь?
Майкл улыбнулся. Поднял руку. Подумал, как бы получше выразиться.
— Мою благодарность, — просто сказал он. — Вы выхаживали меня в Хыннаме.
В первое мгновение ему показалось, что он поступил опрометчиво. Она побледнела и замолчала, застыв на месте. Майкл увидел, как ее глаза сначала погасли, а затем снова загорелись. Она зачем-то одернула юбку и отвела взгляд.
— Мэдж! — позвала ее подошедшая сзади женщина.
Она резко обернулась.
— О, Би, ты вернулась? Спасибо. Можешь меня подменить? Мне нужно поговорить с… — Она повернулась обратно к Майклу.
— Майкл. Джордан.
— С мистером Джорданом. Хорошо?
— Конечно. Ты в порядке?
Мэдж улыбнулась. Широкая, открытая улыбка, по-видимому, успокоила сотрудницу.
— Все отлично. Просто мистер Джордан преподнес мне сюрприз.
— Мне очень жаль, — извинился Майкл. — Но я не знал, как еще можно было вас найти.
Она шагнула вперед и взяла его под руку.
— Нет проблем, — успокоила она Майкла. — Почему бы нам не пройти в заднюю комнату? Там вы сможете выпить пива, которого на самом деле хотите.
Майкл пошел с ней.
— У вас очень милая дочка.
Она тряхнула волосами.
— Не обольщайтесь, с ней хватает хлопот.
— Представляю, у меня такая же дочь.
— Тогда, мистер Джордан, примите мои глубочайшие соболезнования.
— Я думал, вы все еще медсестра.
Они сидели в маленьком кабинете позади ресторана. Письменный стол был завален контрактами и меню, на полках стояли книги по истории и медицине. На столе под стеклом лежали календари, проспекты и несколько моментальных фотографий: Мэдж с дочерью и мальчиком-подростком, похожим на них обеих. Майкл сидел в кресле, ранее занятом кошкой, которая нехотя уступила ему место, перебравшись на шкаф.
Мэдж сдержала обещание насчет пива. Майкл с наслаждением сделал первый глоток и поудобнее устроился в кресле.
— Я все еще медсестра, — сказала Мэдж, наливая себе чаю. — Иногда дежурю. А вообще я решила, что настало время поработать на себя.
Майкл кивнул и сделал еще один большой глоток.
— Здесь прекрасное место.
— Спасибо. — Она прихлебывала свой чай так, словно они были на официальном приеме. — Здесь будет еще лучше, когда мы все наладим, как я задумала. Как вы меня нашли?
У него была заготовлена тысяча ответов на этот вопрос, но он сказал правду:
— Я смошенничал.
Она, насторожившись, невольно вжалась в кресло. Майкл почувствовал ее тревогу. Пожал плечами.
— Было очень трудно выйти на ваш след. Вы не числились ни в каких ветеранских списках. К счастью, у меня есть приятель в ФБР. Он дал мне этот адрес. Вы здесь и живете?
— В пристройке, — пояснила она. — С моими двумя детьми и Персиком, который…
— …Недавно вернулся из Рэйфордской тюрьмы. Да, вы меня предупреждали. Вам не надо беспокоиться. Я повидал вас и теперь могу ехать домой. Обещаю вам. Никаких проблем.
— А почему вы не позвонили?
Он звонил. Звонил раз двадцать и каждый раз клал трубку, не дожидаясь ответа. Ему бы следовало предупредить ее. Спросить, можно ли приехать. Ведь то, что он хотел сказать, могло быть сказано только лично. Это было слишком важно для него.
— Мне надо было обязательно увидеть вас, — сказал он, помолчав.
Она пожала плечами, заметно удивленная.
— Но зачем?
— Вы были у стелы? — спросил он.
Она кивнула и отхлебнула из своей чашки. Он тоже кивнул утвердительно.
— Я был там в последний День Памяти и решил, что надо завершить кое-какие дела. Я просмотрел список парней из нашей роты, сказал «прощай» тем, кто не вернулся, и пообещал себе, что найду вас.
— Зачем?
— Чтобы сказать «спасибо». Так я и сделал. — Он переменил позу, чувствуя себя неуютно под ее пристальным взглядом. — Вы, наверное, меня не помните, — продолжил он. — Хыннам был горячим местом в пятидесятом. Меня доставили 29 ноября из-под Хобана.