[80].
Новая доктрина американской внешней политики была одобрена Эйзенхауэром 20 декабря 1956 г. на заседании Совета национальной безопасности. Будущая резолюция Конгресса должна была состоять из трех разделов. Согласно первому, президенту предоставлялось право оказания экономической помощи по просьбе нуждавшихся в ней стран региона. Для этого следовало создать специальный фонд в 200 млн долларов. После Суэцкого кризиса американское руководство собиралось значительно активизировать свою экономическую деятельность на Ближнем и Среднем Востоке. Второй раздел должен был быть посвящен поддержанию военного баланса сил в регионе, для чего американское правительство оставляло за собой право продажи оружия ближневосточным государствам. И в последней, наиболее принципиальной части речь должна была идти о предоставлении президенту права использовать американские вооруженные силы для борьбы с распространением «международного коммунизма»[81].
Администрация Эйзенхауэра была намерена активно эксплуатировать тезис об угрозе советского проникновения на Ближний и Средний Восток. Ярко выраженная антисоветская направленность предлагаемой доктрины необходима была для того, чтобы увеличить шансы на принятие ее Конгрессом США. Как признавал и сам госсекретарь США Даллес, на Ближнем Востоке не было стран, контролируемых «международным коммунизмом»[82].
Несмотря на отсутствие абсолютной поддержки со стороны лидеров демократического большинства, Эйзенхауэр выступил 5 января 1957 г. перед объединенной сессией обеих палат Конгресса. Описав сложившуюся ситуацию в регионе Ближнего Востока после Суэцкого кризиса, президент США заявил о стремлении «правительства России заполнить “вакуум силы” в регионе». «Принимая во внимание широко известную цель мирового коммунизма, легко понять, – заявил Эйзенхауэр, – что она стремится к господству и на Ближнем Востоке»[83].
На риторическом уровне «доктрина Эйзенхауэра» была призвана оказать «помощь» арабским странам в борьбе против «коммунистической опасности». Для обеспечения американских интересов президент потребовал право использовать вооруженные силы в регионе без согласования с сенатом и обратился к Конгрессу с просьбой ассигновать 200 млн долларов на предстоящий финансовый год для экономической и военной помощи ближневосточным странам: «Действия, которые я предлагаю предпринять, заключаются в следующем. Во-первых, необходимо позволить Соединенным Штатам сотрудничать и оказывать помощь любой стране или группе стран в регионе Среднего Востока в развитии экономического потенциала с целью сохранения независимости. Во-вторых, разрешить президенту реализовать в этом регионе программы военного сотрудничества с любой из стран или группой стран, которая этого пожелает. В-третьих, позволить, чтобы развертывание такого сотрудничества включало в себя использование вооруженных сил Соединенных Штатов для защиты территориальной целостности и политической независимости тех стран, которые попросят такую помощь для противодействия прямой вооруженной агрессии со стороны любого государства, находящегося под контролем мирового коммунизма»[84].
В данной постановке вопроса есть одно принципиальное противоречие. Если сравнить эмоциональные заявления президента Эйзенхауэра с данными ЦРУ, которые Управление направляло президенту, то можно усмотреть явное расхождение[85]. В то время как американский лидер делает основной упор на крайнюю опасность вмешательства социалистических стран, и прежде всего СССР, в ближневосточные дела, военные аналитики предпочитали говорить о маловероятности такого сценария[86]. Такое поведение американских элит указывало на ужесточение американской политики на Ближнем Востоке и желание закрепиться в этом регионе в качестве самостоятельной державы и не в рамках коллективных действий НАТО или стран Багдадского пакта. При антикоммунистической направленности политики американской администрации в данном случае этот фактор выступает скорее как умелый пропагандистский и риторический ход.
Окончательный текст резолюции с поправками, внесенными в сенате, принят палатой представителей 7 марта 1957 г. 350 голосами против 60 (в число последних входили представители произраильского лобби и изоляционисты)[87].
9 марта Эйзенхауэр подписал резолюцию, которая приобрела силу закона. В выступлении на церемонии подписания законопроекта президент США высказал свое удовлетворение решением Конгресса и поблагодарил тех законодателей, которые его поддержали[88].
Хронологически период общей нестабильности на Ближнем Востоке с 1956–1958 гг., в рамках которого могла быть применена «доктрина Эйзенхауэра», можно разделить на этапы: сирийский (события 1957 г., когда давление США было направлено в основном на Сирию как проводника советского влияния в регионе) и иракский (выразившийся в интервенции в Ливане и Иордании, а также последовавшей за этим Иракской революции 1958 г.).
В связи с изменяющейся политической ситуацией менялось и отношение к доктрине среди стран Ближнего Востока. Так, на 1958 г. «доктрина Эйзенхауэра» была официально одобрена Ливаном, Израилем, Турцией, Ираном, Ираком (страны – участницы Багдадского пакта одобрили доктрину на совещании 21 января 1957 г. в Анкаре[89]), Афганистаном, Эфиопией и Ливией. Отклонена – Египтом, Сирией и Йеменом; не определили своего отношения к доктрине Саудовская Аравия, Иордания и Судан.
Отношение арабских стран к «доктрине Эйзенхауэра» – один из самых острых вопросов в истории Ближнего Востока. Приверженность доктрине, по замыслам ее создателей, должна была определяться не столько официальным заявлением страны, сколько развитием событий на Ближнем Востоке. «Доктрина Эйзенхауэра – это отношение, точка зрения, состояние ума», – подчеркивал Даллес[90].
На протяжении 1960-х гг. Ближний Восток и район Аравийского полуострова являлись зоной перманентной нестабильности и пульсирующих локальных конфликтов, формировавших для политики сверхдержав в регионе качественно новые внешнеполитические вызовы.
Сложный характер конфликтов на территории Ближневосточного региона и их крайне высокая динамика развития во многом оказывали воздействие на выстраивание и эволюцию модели «конфликтного взаимодействия» США и СССР, возникновение которого стало важной вехой в процессе изменения биполярной системы и прямым результатом опыта сверхдержав по локализации конфликтов на периферии международной системы в 1960-е гг.
Именно 1960-е гг. характеризовались ростом конфликтного потенциала и возникновением на Большом Ближнем Востоке качественно новых внешнеполитических явлений. Серия локальных конфликтов, произошедших на его территории в 1960-е гг., была прямым отражением процесса встраивания все новых сегментов макрорегиона в биполярную систему международных отношений.
В 1960-е гг. в регионе происходила комплексная перегруппировка сил, повлекшая за собой, с одной стороны, усиление позиций сверхдержав – США и СССР – и раздел сфер влияния, с другой – ослабление мощи, а затем и уход Великобритании как главной политической силы, представлявшей интересы Запада на Ближнем Востоке, в зоне Персидского залива и странах Аравийского полуострова на протяжении первой половины XX века. На региональном уровне эволюция выразилась в формировании новых политико-религиозных течений и появлении региональных доминантов, начавших выступать в роли модератора ключевых процессов. Одновременно с этим продолжалось становление в Ближневосточном регионе локальной подсистемы международных отношений и ее интеграция в биполярный мир.
Импульсным событием, запустившим десятилетие турбулентных процессов в регионе, стал так называемый затяжной Ближневосточный кризис 1956–1958 гг., который вывел на авансцену мировой истории силы арабского национализма, поставившие под вопрос сформированные после окончания Второй мировой войны «правила игры» на Ближнем Востоке, что сделало неизбежным приход в регион в роли новых арбитров и держав-патронов США и СССР.
Часть 3Внешняя политика США и СССР в регионе Ближнего Востока во второй половине 1950-х гг
«Затяжной» ближневосточный кризис 1956–1958 гг. – от Суэцкого кризиса до Иракской революции 1958 г
Помимо адаптирования идеологических установок к политическим реалиям региона к концу 1950-х гг. Советский Союз также значительно расширил свое прямое военно-политическое и экономическое присутствие на Ближнем Востоке.
Основой геополитических построений Москвы в регионе становятся союзные отношения с арабскими националистами, панарабистами и арабскими социалистами, стоявшими во главе Египта, Сирии и Ирака. Москва начинает осуществлять прямые поставки новейших вооружений, оказывать военно-техническую поддержку армиями своих proxy в регионе вначале от лица организации Варшавского договора, в дальнейшем – непосредственно от СССР.
Соглашением, подписанным 20 сентября 1955 г., предусматривалась поставка вооружений и дислокация военных специалистов СССР и Чехословакии в Египет на сумму 250 млн долларов[91]. Таким образом, Египет становится первой из развивающихся стран, получившей советское вооружение в больших объемах, радикально увеличивая свой военный потенциал[92].
В мае 1958 г. происходит поворотное событие в истории советско-египетских отношений, которое формирует траекторию сотрудничества двух стран на десятилетие. С 30 апреля по 16 мая 1958 г. президент Объединенной Арабской Республики (ОАР) Насер совершает двухнедельный визит в СССР, который ознаменовал резкий взлет отношений и расширение сотрудничества в экономической и военной областях двух держав.