На службе Петя поступил так, как и собирался, и оставалось лишь ждать последствий.
— Будем надеяться на лучшее, — вздохнула Оля.
— Я всегда надеюсь только на себя, — сказал Столыпин. Надеялся только на себя, любил только Олю, верил только в Бога.
— Конечно, — ласково пожала его руку супруга, — ведь ты — это и есть лучшее.
И вымели не его, а столоначальника. Мелкие канцелярские служки, бывшие в сговоре и доле с уволенным, обозлились на Столыпина, прозвав «выслуживающимся правдорубом». Ему это было обидно, ведь не ради карьеры сообщил о грязных делах, а ради законности, чтобы не страдали просители и податели прошений, у которых их порой не принимали без «конфекты[2] в карман». В один из вечеров Оля с трудом утихомирила его дома, запрещая вызывать на дуэль тех, кто как-либо его называет:
— Ты хочешь увидеть своего ребёнка или нет? — напомнила она, и фокус сработал. Петя угомонился.
Но терпение его не было бесконечным, накатывала усталость, кандидатская требовала всё больше времени, и он взял в мае продолжительный отпуск до осени. Наступило их первое супружеское лето — почти беззаботное, с выездами за город, походами в театр, гостями. Правда, к концу июля Ольга достаточно отяжелела, поэтому они перешли на домашние приёмы. Петя боялся, что в экипажах Олю раскачает, растрясёт, и никуда не позволял ей ездить самой, только потихоньку гулять в парках, подальше от дорог и набережных, вечно переполненных людьми.
В конце сентября наступило время его экзаменации. Двенадцать предметов! Оля просыпалась среди ночи и видела горящую лампу, под которой заучивал Петя целые главы учебников. А потом она стояла днём у окна и ждала его возвращения, и вот он показывался, с прячущейся в усах и бороде улыбкой, и поднимал издалека ей руку, выставляя количество пальцев, соответствующее оценке: восемь раз он показал пятёрки, трижды четвёрки и один — тройку.
— Петя, — поругалась она, когда он поднялся в квартиру, — но ведь сегодня было всего лишь богословие!
— А я тебе говорил, что слаб в нём ещё с гимназии!
Когда он пришёл с последнего экзамена, Оля поцеловала его в щёку и сообщила, что ещё пару часов назад у неё начались схватки. Заранее оплаченная акушерка дежурила при ней.
— Я схожу за доктором! — стал опять собираться Петя.
— Нет, не уходи! — вцепилась в него Оля. — Не уходи, останься со мной!
— Мужчине лучше выйти, — строго сказала акушерка.
— Слышала? Меня всё равно выгонят! — попытался произнести шутливо Столыпин, но паника захватывала всё сильнее. Видя, как морщится Оля, как бросилась прислуга кипятить воду и подносить тазы, он только представил, как супруга закричит, и ему сделалось плохо. Какая беспомощность! Он умрёт возле Оленьки. Лучше занять себя чем-то — пойти за доктором!
— Хорошо, ступай, — отпустила его жена, пожалев. Бледное лицо и покрывшийся испариной лоб не помогали ей взбодриться, кому кого придётся поддерживать?
Однако вернувшийся минут через сорок с доктором Петя обнаружил, что всё разрешилось. Оля лежала в постели с младенцем и не выглядела сильно измученной.
— О! Благослови вас Господь! — подошёл к ним Столыпин и перекрестил. Дыхание ещё не восстановилось от пробежки по городу, ноги и руки потряхивало, и он буквально рухнул возле Оли. — Как ты, ангел мой?
— Всё хорошо, Петенька.
— Как… как… ребёнок? — не решаясь спросить, кто родился, косясь на запеленатую кроху, от которой торчала лишь головка, Петя коснулся кончиками пальцев этой головки. Рядом с ней его рука выглядела огромной лапищей.
— Это девочка, — сама сказала Оля, — дочка.
— Дочка! — без малейшего разочарования воскликнул Столыпин. — Стало быть, наша Маша?
— Да, Мария — кивнула жена.
— Мария… — он полюбовался на личико, приподнявшись и заглянув сверху. — Красавица! Вся в свою матушку.
— Матушку! Я что, за час постарела на десять лет?
— Ты всегда будешь молодой, — заверил её Петя.
Доктор осмотрел роженицу и ушёл. Акушерка осталась на всякий случай ещё на день в соседней комнате. Петя впервые за долгое время уснул беззаботным сном прямо на стуле. Он получил степень кандидата и завершил учёбу. Вскоре ему выдадут диплом. У него родилась дочка. О чём можно беспокоиться?
Выйдя на следующий день на службу из отпуска, он узнал, что ему пожалован чин коллежского секретаря. Коллежского секретаря! Это не укладывалось в голове. В таком юном возрасте, едва окончив университет — и десятый ранг! На два выше, чем могли бы дать при самом благоприятном раскладе! В прошлом году, добившись кое-как хоть какой-то должности, он мечтал о карьере, но чтобы о такой стремительной⁈ Решительно ничего не понимая, Пётр попытался разобраться, что происходит? И был приятно удивлён, что о повышении ему ходатайствовал и Бекетов, пекущийся о судьбе такого молодого женатого, да к тому же отца, и директор департамента Владимир Денисович, и где-то в министерских секретариатах выше одно сошлось с другим и пожалование пришло в двойном размере.
Среди взяточничества, жульничества, бесчестного поведения, прихлебательства, кумовства, лени и необразованности, вперёд всех повышение получил относительно бедный, никому не плативший, честный молодой человек, добросовестно отучившийся на агронома, чтобы принести когда-нибудь пользу своему отечеству. Вопреки критике революционно настроенных студентов, вопреки критике влюблённых в Запад либералов, вопреки критике брюзжащих консерваторов и умствующих интеллигентов, в этой стране, где думали, что всюду царит протекция и всё решают деньги, оказалось возможным хорошо устраиваться и хорошо жить без протекции и денег; трудолюбием, правдой и преданностью Столыпин проложил себе первый отрезок дороги к успеху, добился чего-то. Не жаловался, не отбирал чужое, не опускал рук. Нужно было просто пробовать, пытаться, делать. И всё рано или поздно получалось, как в любви, так и в делах. К благородным целям тернистый, но неотвратимый путь. Петя встал на него, и уже не собирался когда-либо сходить, отступать или останавливаться, ведь если рядом будет Оля — он справится абсолютно со всем.
Примечания
[1] Enfant (фр. яз.) — ребёнок
[2] Именно так, а не «конфета» называли в XIX и начале ХХ веков это угощенье