— Лейтенант Дронов из Особого армейского отдела. Возможна у вас совместная работа… тут, в тылу. Ему известен твой адрес. Да, да, домой прямо явится. Бывалый парень, не гляди, что молодой.
Увидел Демьян Григорьевич, что гость собирается вытирать руки о рушник, оставленный предусмотрительно Власовной на краешке стола, не утерпел.
— Оттуда? — указал глазами в сторону Волги. Дронов будто и не слышал. Уткнувшись в газету, оглядывал заголовки.
— Свежая… Из Берлина.
Свинцом налились кулачищи у Демьяна Григорьевича. Наваливаясь на край стола, прокашлялся.
— За душу не тяни, товарищ Дронов…
— Большаков. Андрей Большаков. Военнопленный, — поправил тот.
После обеда прошли в дом. В прохладной полутемной горнице, на полу, валялся уже тюфяк, две подушки в цветастых наволочках. Андрей развалился первым. Демьян Григорьевич еще долго ходил, маскируя в окнах щелки. Он уже сумел взять себя в руки. Ждал, пока заговорит сам. Но гость молчал. Нагнулся, хотел прилечь рядом, а тот уже спит. «Разморило парня». Будить не стал. Вышел на цыпочках, плотно прикрыв за собой дверь.
Разговорились вечером, когда Демьян Григорьевич вернулся с работы. Андрея Большакова прошлой ночью выбросили с самолета. Неподалеку, на речке Кубёрле в камышах. Парашют и все хозяйство для связи спрятал в ярах. Явился со специальным заданием. На Салу, в Терновском районе, немцы готовят аэродром. Степь глухая, бездорожная. Должны там где-то быть и склады с горючим.
— А в каком месте? — спросил Демьян Григорьевич. — Район большой, Терновский.
Андрей бегло глянул на желтую махорочную пачку, которую держал в руке.
— От Терновской ниже по течению Сала. Деревни… Озерск, Кравцы?
— Какие планы имеешь? Ежели не тайна, конечно.
— Нет, не тайна. Работать, товарищ Скиба, вместе.
Поддернул Андрей по привычке плечом, будто поправлял сползавшую портупею. И тотчас поймал себя на том, что никак не может отделаться от официального тона в обращении с этим пожилым и, по-видимому, крутым по нраву человеком. К чему подпольная кличка «товарищ Скиба»? Да и подергивание плечом… Показать, что ты носил портупею? Прислонил цигарку жаром к ногтю большого пальца и долго терпел, словно в наказание себе. Оставил мальчишеское занятие — поймал насупленный взгляд Бережного. Затянулся глубоко, во всю силу здоровых легких. Выпустил через рот и ноздри дым, заговорил охотнее и попроще:
— А план, Демьян Григорьевич, такой… Приживусь как военнопленный в одной из тех деревушек, Озерске или Кравцах. Поближе к объекту. Вот и весь мой план. Вызову бомбардировщиков…
— Добро, добро.
Демьян Григорьевич усмехнулся, сбивая пальцем с цигарки пепел.
— Теперь, парень, старайся выворачивать по-нашему. Не деревни, а хутора. Ага. А то наши хохлушки на смех подымут. В Кравцах ежели, и вовсе — казачки. Могила тебе, ей-богу.
Подтолкнул локтем в бок, подмигивая. Андрей кивнул согласно: могила так могила.
— Думаю, самим нам не встречаться. Через связного.
— Это дело, — согласился Демьян Григорьевич.
— Хорошо бы связного из Терновской… Станица на полпути. Да и дорога проселочная. Немцы держатся за грейдер. А грейдер повыше…
Демьян Григорьевич, окутываясь вонючим махорочным дымом, поглядывал на крепкую щеку парня. Ему ли не знать те места? Посчитай, с гражданской и до тридцать восьмого жил в Терновской. Последнее время управлял станичным Советом.
— Есть в Терновской дивчина… Выбор пал на Галку Ивину.
Глава десятая
Робко вошел Санин, технолог. Вертел кепку — верная примета, что явился по делам особым…
— Что тебе?
Шевельнул недовольно Демьян Григорьевич бровями. Некогда он просто гнал этого человека из кабинета за подхалимистую речь да наушничество. Сейчас терпел, выслушивал.
Оказалось, транспортер в четвертом хранилище простаивает не из-за нехватки роликов, а из-за механика Левши. Ролики те валяются на механическом дворе.
Налитой кулак пана управляющего шарахнул по столу.
— Подлец! Подлец какой!
Пятился Санин, налапывая пуговку замка. Обрадовался — тот послал секретаршу за «подлецом Левшой».
Не замедлил прийти и Левша. По-хозяйски захлопнул за собой дверь, поздоровался с легким поклоном.
— Когда заработает транспортер в четвертой? — громом загремел Бережной. И опять пустил в ход кулак.
Левша недоумевающе развел мазутными руками, переступил хромой ногой.
— Да коли вам забажается… Хмуро потупился Демьян Григорьевич.
— Садись…
Левша насторожился. В поведении руководителя подполья он почуял тревогу. Попробовал дверь: плотно ли закрыта? Сел на крайний стул. Руки сцепил по привычке на подогнутом колене здоровой ноги, правая не гнулась в коленной чашечке, торчала палкой.
Сам Левша из Черниговщины. Лежал тут в госпитале прошлую осень и зиму, да так и прижился. Семьей обзавелся. В строй негож. Коммунист. До войны работал в МТС разъездным механиком. С ним тоже познакомился Демьян Григорьевич в райкоме.
— Санин был только что… Облегченно передохнул Левша:
— Нюхал там. Ключом по горбу хотел огреть.
— Негоже, парень, тебе так рассуждать. Бережной, прикурив сигарету, добродушно подморгнул.
— На днях пробовал настоящую махорку. Кре-епкая. Так и пошла по всему дымоходу. Не пара этой дряни. Тянешь, тянешь, как пустышку… — Подергал мочку уха и неожиданно досказал: — А транспортер пускай нонче.
Белесые брови Левши сошлись на переносице — не понимал, к чему клонит «пан управляющий».
— Да, да нонче же, — повторил тот и боднул стриженой головой. — Это третий состав? Ага, третий. Хватит!
Широкие толстые кисти рук, густо заросшие сверху блескучим волосом, легли на стекло веско, тяжело.
— Догадками вы седня кажете, Демьян Григорьевич.
— Какими догадками?
— И про махру и про транспортер. Ну, справлю, ну, пустю, а дальше? Дня на два раньше и этот эшелон…
— Добро.
Прикурил Демьян Григорьевич от зажигалки потухшую сигаретку, налег на подлокотник. Сопел пористым носом громко и тяжело.
— Те два состава уже упустили. Хорошо, как твои земляки где-нибудь в Черниговщине им ножки подставят. А нет? Э-э…
Пыхнул дымом, ниже опустил голос:
— Хлопцев двоих подбери. Понадежнее. С этим составом отошлем. Понял?
— Це разговор, — повеселел Левша. — На первых порах сам пойду. А?
— Негоже, парень. Охранщиками занимается железнодорожная комендатура. Это — раз. Во-вторых, наши сопровождающие вернуться навряд ли смогут. Вот в чем загвоздка.
Стукая об стекло красным карандашом, он задумчиво грыз нижнюю губу. С прищуром глядел в открытую форточку на белое с синим донышком облачко.
Наблюдая за лицом Бережного, Левша уже уловил главный ход его мыслей. План созрел мигом. Кашлянул, деликатно обращая на себя внимание.
— Есть паренек… Минер по военной специальности. В том деле собаку съел. Во-он на бугру, на глазах наших распотрошит эшелон по мосольчикам.
— Ага, ага, — оживился Демьян Григорьевич, отрывая взгляд от синедонного облачка. — В точку самую влепил. Не на этом бугре, а чуток подальше можно. Туда, к Сальску… Но не дальше Ростова. А кто он, минер твой?
— Тож, как я, приймак. С госпиталя.
— Ага… Поближе сядь.
Вместе со стулом пододвинулся Левша. Опять сцепил руки на здоровом колене.
— Добро. А в пару пошли из своих. Климова. Напористый парнишка. В самый раз угодят к этому составу. У них нужда всегда в охранщиках.
Зазвонил телефон. Демьян Григорьевич, слушая, согласно кивал.
— Шеф. Передает нам свой «оппель»… За «усердную службу». По хуторам велит ездить.
— Сам наездился?
— Улетает. В Киев. Словом, нужен шофер.
— Будет.
На этом пан управляющий выставил механика. Выкрикнул ему вдогонку, громко, сердито, с расчетом — слыхал бы в своей комнатушке Санин:
— Через пару часов транспортер чтобы заговорил у меня! Слышишь?! Проверю сам!
А то, что Санин сгорает от любопытства, чем кончится для хромого разговор с начальством, Демьян Григорьевич знал наверняка. Гляди, и не просто любопытство…
Глава одиннадцатая
Из станицы Федька вышел утром. Норовил по холодку добраться до Зимников. Тридцать один километр — путь пешком немалый. За мостом постоял. Качуринский тополь высится горделиво над кромкой садов. Оголенной рукой белеет на нем обожженный молнией сук. Достал из кепки сигарету. По привычке отмахнул дым, огляделся пугливо и усмехнулся: некого на бугре бояться. Шел по грейдеру, наслаждался пахучим дымом, а сам прикидывал, где же эта Куйбышевская улица? Возле вокзала…
В последний день перед эвакуацией их вместе с Галкой вызвали в райком комсомола. Говорили, что советская власть станицу покидает, но нужные люди для борьбы с оккупантами остаются, в их число попадают и они, вожаки школьной организации. Это была не просьба, не уговоры, а приказ. Что делать, с чего начинать — покажет обстановка. Явку дали одну — не в Терновской, а в Зимниках. Встречаться будут с одним и тем же человеком. Холодные, жесткие до этого глаза секретаря смешливо сощурились.
— Ты, Долгов, хорошо его знаешь, да и он тебя… Скиба — это подпольная партийная кличка.
«Кто такой?» — ломал голову Федька.
Около Амты, сухой глубокой балки, его нагнал грузовик. Заметил его издалека, перебрался за кювет. Не оглядываясь, палкой сбивал сморщенные, побуревшие от зноя листья подорожника. Ответ заготовлен: на станцию, мол, работу искать. Потрепанная колымага, проскочив, со скрежетом остановилась. Из кабины высунулась рыжеволосая голова. Федька узнал гитлеровца и грузовик. Машина днями торчала около комендатуры, на ночь куда-то уезжала через мост. Допоздна застаивалась возле хаты бабки Картавки. Немца-унтера называли Бекером. Что он делал в станине, куда уезжал, никто не знал, да и дела до того никому не было. Зато частое посещение кособокой хаты у спуска к мосту мозолило Картавкиным соседкам глаза, кривило губы нехорошей усмешкой…