– Боб, а можно я тебя одного потом буду фотографировать? – спросила Кэтти.
– Ну, конечно, Катя, – отреагировал Боб, – тебе всё можно.
– А фото ты мне вышлешь?
– С этим будет заминка, – прокомментировал старпом, – у нас переписка с капиталистическими странами возбраняется. Письмо вряд ли дойдёт.
– Это плохо, – опечалилась Кэтти.
– Не грусти, Катя, – улыбнулся Боб, – время летит быстро, как-нибудь зайдём ещё раз в Абердин, и я тебя разыщу.
– Правда? – с надеждой в голосе спросила наша абердинка.
– Вот только три года отслужу и опять приду на наше судно. Абердин у нас, считай, второй порт приписки. В летние месяцы только сюда и заходим.
– А первый порт?
– Первый – Ленинград.
– Я слышала – красивый город.
– Очень! Жаль нельзя тебе его показать.
Мы гуляли по паркам, по скверам, по пригородным районам с типичной для Шотландии застройкой для среднего класса, где каждый домик, представляющий как бы маленький замок, лепился вплотную к соседнему домику.
– Эти дома очень небольшие, – поясняла Кэтти, – но обязательно двухэтажные. Шотландцы могут спать только на втором этаже, там у нас обязательно спальня.
– О! – удивился Боб, – и я сплю на втором этаже. У нас койки друг над другом стоят: Палыч на первом, я на втором.
– Тогда считай, что ты уже шотландец, – пошутила Кэтти и чему-то грустно улыбнулась.
– А что, Боб, надень на тебя килт, вязаные гольфы с кисточками, – стал подтрунивать я, – дай в руки волынку – настоящий шотландец будешь.
– А и то верно, – согласился старпом, оценивающе поглядев на своего подопечного.
– Катя, ты согласна? – тоже шутливо спросил Боб.
– Я согласна, – покорно произнесла шотландская девушка.
– Боюсь только, – продолжил старпом, – если мы скинем всю свою валюту, которую здесь получили, на половину килта твоего не хватит.
– Я добавлю, – включилась в нашу импровизированную игру Кэтти.
Ближе к ужину мы «взяли курс» на порт. Близилось время расставанья. Боб и Кэтти шли рядом и о чём-то беседовали.
– А не накормить ли нам проголодавшуюся шотландку ужином, – предложил Боб, – я думаю, она это заслужила.
– Очень своевременно, – заметил я. – А она согласна?
– Согласна, – ответил за неё Боб.
– Вопрос, согласится ли капитан, – добавил старпом мне на ухо, – представитель чужой страны на борту, да ещё женщина. Сам знаешь.
Когда капитану объяснили ситуацию, он вышел навстречу и, ступив на трап, подал руку маленькой шотландке.
– Welcome on our corsair’s ship[16].
– Она прекрасно говорит на русском и уже имеет своего рыцаря, – предупредил старпом.
– И кто же этот рыцарь?
– Боб.
– Достойная кандидатура.
В кают-компании, самом большом помещении на нашем судне, расположенном в закруглённой по радиусу корме, уже стояли накрытые столы. На ужин подавали суп-харчо и абердинские сосиски с картофельным пюре. А сразу после ужина нашей гостье предложили остаться и посмотреть вместе с экипажем художественный фильм «Юность Максима». Импровизированный зал находился в той же кают-компании.
Когда Боб провожал юную шотландку на причал, она молвила:
– Хорошая песня в том фильме: «Крутится-вертится шарф голубой». Так, кажется?
– Крутится-вертится над головой, – продолжил Боб.
– Крутится-вертится, хочет упасть, – уже пропела Кэтти.
– Кавалер барышню хочет украсть.
Чуть помедлив, она решительно произнесла:
– Боб, укради меня. Посади на свой белый корабль и увези куда-нибудь.
– А как же Шотландия, Абердин, университет?
– О Шотландии я буду вспоминать в своих снах.
– Жаль, что ты живёшь так далеко.
– Но у нас впереди ещё два дня? А это – целая вечность.
– Всего один, – поправил Боб, – а это уже половина вечности.
– А ваш старпом говорил, что у вас три дня стоянки.
– Завтра я работаю на камбузе. Надо отпустить в город старшего кока. Мне и так поблажку дали – два дня увольнения в первом моём иностранном порту.
– Ты завтра работаешь куком? Тогда я приду тебе помогать. Сделаем какое-нибудь шотландское блюдо. Ты согласен?
– Я-то согласен. Разрешит ли капитан?
– Я его уговорю, – весело сказала Кэтти.
Она мимолётно коснулась пальцами щеки своего юного провожатого и быстро пошла, а потом почти побежала, стуча каблучками своих маленьких туфелек по сизому граниту приютившего нас дока. У арочного моста шлюза она обернулась, помахала рукой и крикнула в ночь:
– До завтра, Боб!
На следующий день Боб заступил на камбуз и, как было задумано, на завтрак жарил яичницу. Нашему гидрологу Никанорычу он готовил сюрприз – резиновый муляж. С Никанорычем у него сложились особые отношения: одновременно и дружеские и какие-то ёрнические. Подтрунивания и шутки входили в основной арсенал этих отношений. И Боб решил выкатить совершенно неожиданный шар – гуттаперчевую яичницу, купленную накануне. Об этой шутихе знали только мы со старпомом.
Когда к раздаточному окну камбуза подошёл Никанорыч, Боб подсунул ему на тарелке глазунью, очень похожую на настоящую, а сам на всякий случай ретировался подальше от заранее предсказуемой реакции избранной им жертвы. Однако сценарий пошёл по другому руслу. Наш гидролог долго смотрел на свою яичницу, потом сказал:
– Какая-то она не такая. Старая, что ли?
– Никанорыч, сам ты старый, – раздалось с соседнего стола, – очки надень, да посмотри, как следует – яичница, как яичница.
– Нет, что-то здесь не то.
Он потрогал её вилкой, потом пальцем.
– Холодная! Холодную яичницу мне подсунул! Боб! Что же это ты парторгу вчерашние заготовки даёшь? Хочешь, чтоб я тебе характеристику испортил. Бисов сын, где ты есть?!
Никанорыч заглянул на камбуз – пусто.
– Наверное, к вчерашней невесте побежал, – добродушно пошутил он. – Ладно. Сковорода, смотрю, горячая – щас мы яешню эту пропечём с двух сторон. Всё равно глазунью я недолюбливаю.
Никанорыч сбросил свою яичницу в раскалённую сковороду, и она тут же стала скукоживаться, чернеть и чадить. Из камбуза повалил едкий зловонный дым, из которого, как из чистилища, вывалился наш парторг.
– Что же это такое творится? – протирая глаза и откашливаясь, хрипел он. – Чем хотел накормить меня этот бисов сын?
Боб, почувствовав неладное, быстро объявился на месте события. Такой развязки он, конечно, не ожидал и, чтобы как-то себя реабилитировать, геройски бросился в задымленный камбуз, подхватил подолом фартука чадящую сковороду и выволок её на открытую палубу.
– Боб, скажи мне честно, – допытывался Никанорыч, – чем ты хотел меня отравить?
– Сюрприз это, – оправдывался Боб, – сюрприз из Абердина.
– Да, сюрприз не слабый, век буду помнить.
– Не обижайся, Никанорыч, не по тому сценарию всё пошло.
– А какой же тогда настоящий сценарий? Заворот кишок, что ли?
Наш уязвлённый гидролог долго не мог понять, что за эксперимент учинил над ним Боб, и отошёл только тогда, когда неудачный экспериментатор сделал ему его любимый омлет из четырёх настоящих абердинских яиц.
– Больше так не шути, – нравоучительно говорил он, наворачивая за обе щеки омлет. Другой бы обиделся. В каждой шутке должна быть мера. А придумал ты, конечно, здорово. Теперь иди, драй сковороду, герой.
– Непонятно, кто над кем подшутил? – рассуждал Боб, выскребая ножом намертво прилипший к чугуну пластик искусственной яичницы.
Не успели мы отойти от происшествия, как послышался голос вахтенного матроса:
– Боб! К тебе тут пришли. Выходи встречать.
У трапа стояла Кэтти. Завидев Боба, она так ясно улыбнулась, что мир будто озарился солнцем. Хотя над доками висела кисея неразрядившегося тумана. Боб расставил руки, как для вселенского объятья:
– Заходите к нам, миссис Абердин. Мы все рады Вас видеть. А особенно я.
Он помог ей перейти по короткому деревянному трапу и обрадовал новостью:
– Я уже говорил с капитаном. Он даёт тебе добро присутствовать на борту нашего «лайнера». Сегодня я целый день на камбузе. Могу предложить место помощника.
– Тогда будем готовить тэттис. Хорошо, Боб? Это очень просто: нужен картофель, мясо и овощи.
– Это как раз то, что у нас в изобилии.
– А на десерт будет шоколадный пудинг.
На камбузе ещё стоял дух сгоревшей абердинской яичницы. И когда Боб поведал все перипетии неудавшейся шутки, Кэтти залилась смехом, явно не свойственным предкам суровых кельтов.
– Боб, ты, наверное, неудачник. Признайся. Но тебе тогда обязательно повезёт в любви.
– Боюсь, что и здесь мне не повезёт, – признался Боб с ироничной улыбкой на устах.
Он ласково посмотрел на Кэтти, потом, как бы опомнившись, энергично потёр руки и произнёс:
– Ну, что ж, приступим!..
На обед нам подали тушенное с картофелем мясо, обложенное овощами, и манно-шоколадный пудинг. Когда капитан узнал название съеденного блюда, то стал про себя рассуждать:
– Тэтис, тэтис, – что-то мне напоминает. А! – вдруг встрепенулся он, – миллионы лет назад было такое море, от которого и пошли все моря да океаны. Так что, где бы ты ни находился: в Индийском ли, в Тихом, или у себя на Балтике, – всё равно ты находишься в море Тэтис. Наверное, древние шотландцы знали что-то об этом, раз своё блюдо так назвали.
– А шоколадный пудинг тоже шотландский? – спросил матрос-рулевой по прозвищу Полковник.
– Какой же, по-твоему, – заявил старпом, – сама Кэтти делала.
– Я почему-то думал, что пудинг – это вообще порода собак такая.
– Пу-у-у-динг, – протянул старпом, – пудель, а не пудинг.
Наш второй штурман Акимыч, который стоял ходовую вахту с Полковником, постучал указательным пальцем по столу и строгим голосом произнёс:
– Полковник, ещё один такой прокол, понижу до лейтенанта.
Но как бы ни пикировались между собой наши мужественные моряки, все были благодарны Бобу и Кэтти за обед, приготовленный в духе шотландской национальной кухни.