Она сунула в руку Оливио скомканную бумажку. Тот развернул и прочитал вслух:
–«Найди этого засранца Альбино, пусть приходит в порт, к пятнадцатому пакгаузу в десятом часу, тогда получишь своего красномордого обратно».
Стало тихо. Все посмотрели на Оливио встревоженно, а Джамино так вообще с испугом. А сам Оливио, чувствуя, как шевелится в сердце ярость, медленно сказал:
– Вот как. Друзья… не кажется ли вам, что некто замышляет покушение на королевского паладина и вдобавок занимается похищением людей?
Жоан, сжав и разжав кулаки, мрачно кивнул:
– Еще как кажется. И так просто это нельзя оставить.
Робертино тоже встал:
– Причем надо поспешить. Бласко, Тонио, поможете?
– Спрашиваешь! – Бласко вскочил, подошел к магнолии и снял с ветки мундир, накинул его. – Вот же ж твари. Ничего, мы им покажем, как на паладинов наезжать и честных людей похищать. Вот что… давайте сейчас быстренько посуду на кухню отволочем, да и пойдем этим уродам люлей навешаем, а?
– Само собой, и я тоже с вами, – кровожадно усмехнулась Жиенна, опоясываясь мечом. – Вшестером веселее.
Оливио тоже надел свой меч и упаковал гитару в футляр:
– Спасибо. Только надо Джамино домой завести, донья Кларисса будет беспокоиться. Но это по пути. И, Джамино, не спорь, пожалуйста. Дело опасное и серьезное. А вы, сеньорита Канчапак, может, тоже пойдете с Джамино в особняк Вальяверде? По крайней мере там охрана есть, вряд ли там на вас рискнут напасть. Донья Кларисса, думаю, не откажет вам в гостеприимстве.
Девушка только кивнула. Так что паладины, быстро собрав барахло и кое-как покидав его в корзины, рысью понеслись наверх, оставив на поляне Жиенну с Джамино и сеньоритой Канчапак. Впрочем, ждать им долго не пришлось: очень скоро паладины вернулись обратно, уже все при мечах, и отправились на дело, по пути заскочив в особняк Вальяверде, где Оливио наскоро представил мачехе сеньориту Эмильенну, пояснив, что девушке надо помочь и что это дело косвенно связано с папашей. Услыхав это, мачеха прекратила расспросы, и предложила Эмильенне оставаться в ее доме столько, сколько угодно.
А после этого пятеро паладинов и инквизиторка, поймав наемную карету, умчались в порт, к пакгаузам, где похитители журналиста Пабло Ньеты наивно ожидали появления одного лишь паладина Альбино… и были очень, очень, очень неприятно удивлены.
Этот вечер вошел в портовые байки под названием «разборки паладинов и морячков в пятнадцатом пакгаузе», ну а сам пакгауз после того пришлось восстанавливать. Точнее, заново строить.
Пятнадцатый пакгауз
Портовый район Фартальезы подковой охватывает широкую излучину реки, удобную для причала плоскодонных речных барж и барок. Берег тут укреплен каменной набережной, защищавшей порт от весенних разливов до того, как выше по течению были построены шлюзы. За набережной раскинулась сеть мощеных булыжником улиц с множеством складов и пакгаузов для самых разных товаров, а уж за этим каменно-бревенчато-кирпичным лабиринтом располагается Речной рынок, где можно купить что угодно.
Пятнадцатый пакгауз стоял в тупике Четвертой Портовой, здесь часто находили убитых, а на складах почти никогда не бывало законных товаров. Портовая городская стража смотрела на всё сквозь пальцы с зажатыми в них монетами крупного достоинства, и для темных делишек тут было самое подходящее место. Так что паладины не удивились, узнав, что сеньора Ньету похитители привезли именно туда.
Наемную карету они отпустили в самом начале Четвертой Портовой и, не сговариваясь, прибегли к очень полезному паладинскому умению отводить глаза. Жиенна и Бласко, как маги, навели на себя иллюзию, и в глазах посторонних должны были выглядеть как парочка обычных портовых работников. Остальных же вообще никто не должен был заметить. И судя по тому, какими равнодушными взглядами скользили немногочисленные встречные по Бласко и Жиенне – и не замечали.
– Какой этот пакгауз огромный, – сказал Бласко, когда до пакгауза оставалось каких-то двести футов. – Черт его знает, где они этого писаку прячут…
Оливио остановился, заложил руки за спину и, покачиваясь с носков на пятки, задумчиво стал рассматривать пакгауз. Это было большое строение на каменном фундаменте, до середины высоты – из бутового камня на сером растворе, а дальше – из серых необожженных кирпичей. На стене во всю высоту белой краской намалеван номер пакгауза. Под черепичной двускатной крышей на фронтоне торчал кран с блоками, над окошком. Двери были заперты, немногочисленные окна на высоте семи футов над землей – тоже.
– И как, змей подери, нам туда зайти? – потер подбородок Тонио. – Можно, конечно, выбить дверь, но…
– Но тогда они вполне могут писаку укотрупить, – вздохнул Жоан. – Не хотелось бы…
Оливио прекратил раскачиваться и посмотрел на кран над верхним окошком пакгауза. Медленно сказал:
– Кажется, я придумал. Вот что. Я туда зайду один. Пусть думают, что я купился.
– Ты с ума сошел, Оливио, туда одному идти? – одновременно спросили Бласко и Жоан.
– Ну они же хотят меня одного, – оскалился Оливио, и в его глазах зажглись зеленые огоньки. – Вот я и зайду.
– С ума сошел, – печально констатировал Тонио.
– Ты думаешь, они писаку так отпустят? Такие честные? – недоверчиво спросил Бласко.
– Как же, держи карман, – усмехнулся Оливио. – Чести у них нет. Если бы сеньор Ньета сам был моряком или хотя бы фартальским доном… но он мартиниканец и журналист. И его статьи им изрядно допекли. Они его не отпустят.
– Значит, надо их переиграть, – сказал Робертино. – Давайте кто-нибудь из нас залезет туда, наверх, и посмотрит, что там внутри. Для начала надо выяснить, где они держат журналиста. Потом подумаем, как действовать.
Жиенна посмотрела на кран на фронтоне, шевельнула пальцами и прищурилась. Крюк на канате закачался, блоки повернулись, и канат медленно пошел вниз.
– Я полезу, – сказала юная инквизиторка. – Кто-нибудь со мной?
– Я, – вызвался Тонио прежде, чем хоть кто-то что-то успел сказать.
Жиенна кивнула, подошла к канату с крюком и принялась ловко по нему взбираться. Тонио подождал, пока она поднимется футов на десять, и сам полез следом. Бласко, глядя на это, хмыкнул:
– Сообразил, надо же.
– В смысле? – не понял Робертино. Бласко ухмыльнулся:
– Он на Жиенну запал, разве не ясно? Теперь лезет и ее задницей любуется. Задница у нее, конечно, отличная, что ни говори. Есть на что глянуть.
– М-м-м, но она же всё равно в штанах, – недоуменно пожал плечами Робертино.
Жоан и Бласко тихонько заржали, махнув на него рукой – мол, что с тебя взять, с девственника.
Между тем Жиенна добралась до крана и залезла в окно под ним. Тонио забрался следом. Там, за приемным окном, была площадка, на которую выходили несколько потолочных блоков с канатами и крюками, с помощью которых размещались грузы внутри пакгауза, когда их уже становилось невозможным укладывать снизу. Подобравшись к краю площадки, паладин и инквизиторка посмотрели вниз.
Сейчас пакгауз был практически пуст, только несколько штабелей из каких-то ящиков громоздились у стен, да в углу лежала куча мешков. Зато народу внутри было много – Тонио насчитал аж двадцать человек во флотских мундирах, явно офицерских, но каких чинов, непонятно. Во флотских знаках различия Тонио не разбирался. Несколько моряков расположились у двери, остальные стояли кружком в центре пакгауза, а внутри этого круга и находился заложник, раздетый до пояса и привязанный к опорному столбу.
Тонио создал крошечный поисковый огонек и пустил его туда, желая послушать, что там говорят. Жиенна сделала то же самое, а потом достала из кармана облачения маленький блокнот с карандашиком и принялась быстро чертить план пакгауза, потом на обороте что-то написала, вырвала листок, сложила бумажного голубя и, быстро скастовав на него какое-то заклинание, запустила в окошко.
Внизу между тем происходило нехорошее. Один из моряков, обступивших связанного журналиста, подошел к нему и влепил увесистый пинок:
– Краснорожий ублюдок, гребаная сухопутная крыса, как ты вообще посмел свой обосранный хвост поднять на благородных людей?
Пабло Ньета молчал, сохраняя на лице невозмутимость. Морячок ударил его еще раз. Другой офицер, невысокий светловолосый кьянталусец в эполетах, сказал с ухмылкой:
– Что ты хочешь от этих дикарей? Они по-человечески не понимают. Клянусь целкой Девы, как были голожопыми обезьянами, так и остались, хоть и штаны понадевали.
Его сосед, чернявый плайясолец, поигрывая плетью-треххвосткой, сплюнул:
– Да выпороть говнюка – тогда поймет. Их всех пороть надо, и почаще, чтобы место свое знали, выродки.
И он размахнулся плетью, ударил по голой спине мартиниканца с оттяжкой. На красно-коричневой коже тут же вспухли багровые полосы от смоленых концов плети, но Ньета молчал и даже выражение лица не изменилось. Плайясолец выругался заковыристо и ударил еще раз – с тем же результатом. Спокойствие мартиниканца его совсем взбесило, и он принялся хлестать наотмашь, а его приятели только посмеивались. Еще один плайясолец, высокий стройный красавец с аксельбантами, достал из кармана мундира флягу и хлебнул из нее со словами:
– Люблю хороший ром под хорошую порку. Джильермо, врежь ему еще. Пусть заорет.
При этих его словах на верхней площадке Жиенна обеспокоенно выругалась шепотом, а Тонио вздохнул:
– Он не заорет. Вилькасуаманец из воинского рода скорее сдохнет, чем покажет слабость своему врагу…
– Что ж парни так тянут? Эти ублюдки его же запорют до смерти! – Жиенна нервно сжала пальцы. – Может, кастануть что-нибудь?
– Подождем, надо одновременно действовать, – придержал ее за плечо Тонио. – Они скоро явятся.
Внизу продолжалось жестокое веселье. Чернявый Джильермо вошел в раж, пытаясь добиться от Ньеты хоть какого-то звука, и с шестого удара рассек кожу. Полетели брызги крови, но и теперь журналист молчал, только дышал тяжело. Любитель рома и порки недовольно сказал: