Саша КейОтказ не принимается
Пролог
— Да-да, сейчас, Тимош, дай мне минутку… — бормочу я, чувствуя горячую детскую ладошку, забирающуюся под одеяло, чтобы привлечь мое внимание.
Надо вставать, но ноги до сих пор гудят, как будто я прошагала двадцать километров в гору на каблуках.
Черт, я же и правда прошагала… От остановки до турбазы… Дьявольский корпоратив.
Что? Корпоратив? Откуда здесь Тимка? Он же должен быть дома с мамой!
Я резко сажусь на постели, с трудом удерживая поехавшее одеяло.
В темноте зимнего утра я вижу детский силуэт, освещенный пробивающимся сквозь приоткрытую дверь светом бра.
Со сна не понимая, что происходит, я бросаюсь щупать кроху, но тонкие короткие и уже почти расползшиеся косички утверждают, что конкретно этот ребенок не мой. У меня мальчик.
— Ты кто? — щурюсь я в щекастую мордашку.
— Эстель, — охотно представляется малявка, у нее смешное «с» с присвистом. Имя-то какое… За что ребенку такое досталось?
— А где твои родители?
— Мама уехала, папа спит. Я есть хочу.
С ума сойти! Мамаша-кукушка и отец-пофигист! Как можно оставить без надзора ребенка? Дети же непосредственные, вот зашла в первый попавшийся коттедж, а если бы тут пьяные были? Или обидел кто? И вообще могла замерзнуть!
— А курточка у тебя есть? — с замиранием сердца спрашиваю я.
Эстель довольно машет в сторону прихожей.
— Ладно, — я тру лицо, пытаясь прогнать нервяк. — Мы сейчас позавтракаем и найдем твоего папу.
Где-то тут должен быть листок с номерами телефонов администрации. Выбираюсь из своего лежбища, вчера я так устала, что отрубилась прямо в гостиной на диване, лишь стащив джинсы, отсыревшие по низу, и натянув на себя шерстяной плед, лежавший неподалеку.
Спотыкаясь, я дохожу до рюкзака, выуживаю оттуда белые шерстяные гольфы. Вроде и натоплено, а ноги мерзнут. Ухватив за руку егозу, иду на кухню. По пути пожамкав джинсы, разочарованно вынуждена признать, что не досохли. Ну ничего, рубашка длинная и теплая, почти приличная.
На кухне девочка бодро усаживается за стол и смотрит на меня выжидающе. Я тоже разглядываю нежданную гостью. Ангелочек. Я всегда хотела дочку, чтобы выбирать платьица, плести косички, покупать красивые заколочки, но у меня Тимка. И чихать он хотел на заколочки.
Открыв холодильник, я вижу, что кое-какие продукты тут есть. Похлопала шкафчиками, ну ребенка накормлю, а сама в столовою схожу.
— Ты что будешь? Яичницу или кашу?
— Брутергроб, — тщательно выговаривает малявка.
— Только с кашей, — не соглашаюсь я.
Наступает момент торга.
— Но тогда брутергроб с вареньем! — указывает Эстель на стоящую на столе банку, которую я привезла из дома, потому что мне казалось, что в горле першит.
— Ну, гроб так гроб… — бормочу я, ставя на огонь молоко.
Девочка под руку не лезет, ни о чем не спрашивает, только внимательно следит за моими движениями блестящими голубыми глазами. Выглядит умытой, но с волосами надо что-то делать.
Накладываю кашу в тарелку, заправляю найденной в холодильнике голубикой, и пока нехитрое блюдо остывает, веду ребенка мыть руки и переплетаться. Косички выходят очень смешными, у меня щемит сердце. Мне бы дочку… Эстель убегает завтракать, а я собираюсь умыться и начать обзвон, чтобы выяснить, чей ребенок сбежал.
Приведя себя в порядок, разглядываю в зеркало лицо с темными кругами под глазами. Мне не на корпоратив надо было ехать, а отоспаться…
Внезапно мне кажется, что в зеркале за моей спиной что-то мелькает. Вздрогнув, я оборачиваюсь — никого. Осторожно выглядываю из ванной, и оказываюсь схвачена огромными лапищами. От ужаса у меня пропадает дар речи, да это и не играет роли. Одна рука придавливает меня к стене, а другая лежит на горле, сдавливая пока не больно, но ощутимо.
— Ты что тут делаешь? — шипит мне в лицо небритый полуголый мужик с тонким шрамом на подбородке.
— Я…
— Я блядей не заказывал, совсем страх потеряла? Ты знаешь, что бывает за проникновение?
— Отпустите, — хриплю я. — Я не понимаю, о чем вы…
— Как ты здесь оказалась? — хватка на горле ослабевает, но у стены я зафиксирована намертво. — Устала собирать клиентов вдоль дороги?
Карие глаза смотрят на меня не просто зло, а свирепо.
— Я живу в этом коттедже…
— В этом коттедже живу я, — сипло рявкает он. — А ты шустрая, уже и разделась…
Мужик прижимается ко мне всем телом, а руки его начинают шарить по мне, забираясь под рубашку…
— Прекратите! — я пока еще не решаюсь кричать, потому что боюсь напугать Эстель на кухне, но уже повышаю голос. — Мне дали номерок и ключи от четвертого домика. Я сомневаюсь, что они подходят к любому замку! Да прекратите!
Наглая ладонь, уже добравшаяся до моей груди и сжимающая ее, замирает.
— Я выясню… — зловеще обещает мужик.
— Да что я вам сделала? — мне плевать, что он там выяснит, лишь бы отпустил меня.
— Пока ничего. Но телефончик агентства оставь. С огоньком люди работают. Даже деревенский колорит в секс-услугах обеспечивают, — он презрительно разглядывает мою клетчатую фланелевую рубаху.
— Сначала надо позвонить в администрацию, чтобы забрали ребенка…
— Что? — рев этого психа разносится по дому. — Если ты, тварь, хоть пальцем тронула мою дочь, я тебя размажу!
Глава 1
Напряжение зашкаливает.
Ничего криминального вроде не происходит, но меня почти потряхивает.
Умеет отдел персонала нагнать паники.
Нас выстроили как на плацу, будто мы ждем явления английского короля, не меньше. В шеренге сотрудников я стою с такой прямой спиной, что она начинает болеть. Уже минут десять стоим. Проклинаю каблуки, положенные по дресс-коду.
Корпоративный шарфик душит меня, во рту сухо, как в пустыне Гоби, зато ладони мокрые.
Ненавижу себя за это.
Ощущение, что именно меня в угол поставят и прилюдно покроют позором, хотя нас тут таких больше двадцати человек нервничает.
Могли бы и объяснить, что за фигня.
В торговом зале витают ароматы парфюма, от которого поначалу у меня болела голова. Любить духи — это одно, а работать с ними — совсем другое. На излете двух месяцев стажировки здесь я немного притерпелась, а в первые дни в конце рабочего дня я даже вкуса еды не чувствовала. Обоняние отбивало напрочь, никакой кофе не помогал, а на языке оседала вся туалетная вода мира. Для моего чувствительного носа, это было слишком.
А сейчас перед новым годом, еще и зал украшен опупенной искусственной ёлкой, которую постоянно обрызгивают отдушками, призванными имитировать хвойный запах.
Труба, короче.
Звякает колокольчик над дверью, и по ногам тянет сквозняком. От холодного зимнего воздуха волоски на руках приподнимаются, добавляя неуютного чувства.
В тягостную тишину врывается мужской властный голос, отдающий кому-то указания, судя по всему по телефону. Мужик явно сердится. И я нервничаю еще больше. Если нас ради него тут построили, то это явно большая шишка. Перед директором магазина такого не требуется.
Посмотреть на него я не решаюсь, как, впрочем, и все остальные.
Звук легких шагов приближается, сопровождаемый шуршанием бумаги.
Я даже не успеваю моргнуть, как огромное темное пятно проносится мимо меня, обдавая дорогим парфюмом. Я на автомате определяю, что это Том Форд. От этого запаха я не устаю. Один из моих любимых.
— Эту, — слышу я негромкий голос, показавшийся мне знакомым. — Через пятнадцать минут в кабинете директора.
И все. Шаги удаляются, и только я собираюсь выдохнуть, как меня за предплечье вытаскивают из строя. Я поднимаю взгляд на Геннадия, менеджера по персоналу.
— Пошли.
— Что? — теряюсь я.
— Он хочет тебя видеть через пятнадцать минут в кабинете Николая Сергеевича.
— Кто — он?
Геннадий смотрит на меня как на умалишенную.
— Виктор Андреевич.
— А кто такой Виктор Андреевич? — хлопаю глазами в полной растерянности.
До сего момента я свято верила, что самый важный человек в магазине — нет, не директор, а начальник отдела безопасности. Директор что? Такой же наемный работник, как и мы все, у него лишь зарплата побольше, ну так и головняка тоже. Мы его практически и не видим, и не пересекаемся. Один раз только. На корпоративе.
А вот шеф-безопасник за нами бдит.
Мне кажется, он априори подозревает всех в воровстве товаров и из кассы. Пугающий до дрожи дядька.
А тут неизвестный, которому он сам дверь открывает, как швейцар, и пропускает его в кабинет директора.
— Тронь, ты реально тронутая, — разводит руками Геннадий.
Как мне уже надоели эти шуточки по поводу моей фамилии, кто бы знал. В конце концов, нормально ответить нельзя? От чертова шарфика чешется шея.
— Это хо-зя-ин, — по слогам как для тупенькой произносит Геннадий. — Воронцов Виктор Андреевич.
Тот самый?
Как там у Маршака? Владелец заводов, газет, пароходов?
Меня захлестывает мандраж.
Зачем я этому воротиле?
Я же ничего не сделала!
В некотором понятном отупении я позволяю Геннадию себя увлечь из торгового зала за дверь с надписью «Служебное помещение». Он конвоирует меня в приемную и остается стоять над душой, будто я могу сбежать.
Не могу. Мне очень нужна эта работа.
Но, если честно, удрать хочется.
От нервов я даже не могу усидеть на диванчике для посетителей, хотя Геннадий мне предлагает. Если бы не его присутствие, я бы уже металась по приемной, заламывая руки. А так я просто гипнотизирую часы над пустующем столом секретаря, рабочий день которого начинается позже, и перебираю в голове все возможные реальные и мнимые прегрешения, которые я могла допустить.
Еще десять минут.
Я на грани паники, неизвестность выбивает меня из колеи. Я на нерве.
Когда, наконец, сводящая меня с ума стрелка на циферблате указывает, что время истекло, и можно заходить, у меня подгибаются ноги. Вот сейчас я готова плюхнуться на диван и не двигаться, как можно дольше.