— Я думаю, что вы шутите, Джарвис, — сказал я.
— Шучу, полковник? Кто угодно, только не я. С чего бы это мне шутить? Даже если сам дьявол поселился в старом доме, меня это не интересует…
— Сэнди, замолчи! — повелительно воскликнула его жена.
— Чего ради я должен молчать, если полковник стоит здесь и задает мне вопросы? Я же говорю, если сам дьявол…
— А я тебе говорю — замолчи! — воскликнула женщина в сильном волнении. — Такой темной ночью, в ноябре, при такой погоде… Как ты смеешь называть… имя, которое не следует произносить? — Она отложила чулок и встала. — Я же говорила, тебе все равно не удастся сохранить это в тайне. Это не та вещь, которую можно спрятать. Расскажи полковнику все, — или я сделаю это сама. Я не хранительница твоих секретов и тайн дома! — Она щелкнула пальцами с видом полного презрения. Что же касается Джарвиса, румяного и полного, каким он был, то перед этой решительной женщиной он как-то сразу съежился. Он повторил ей два или три раза ее же собственное заклинание: «Замолчи!», а затем, внезапно изменив тон, воскликнул: — Так скажи ему, черт тебя побери! Да пусть хоть все призраки Шотландии поселятся в старом доме, разве это моя забота?
После этого я без особого труда узнал всю историю. По мнению Джарвиса и местных жителей, то, что это место населено призраками, не вызывало никаких сомнений. По мере того, как Сэнди и его жена с жаром рассказывали эту историю, перебивая один другого в своем стремлении изложить ее как можно подробнее, она постепенно превращалась в самое обычное суеверие, впрочем, не лишенное своеобразной поэзии. Сколько времени прошло с тех пор, когда этот голос был услышан в первый, с уверенностью не мог сказать никто. Джарвис считал, что его отец, служивший кучером в Брентвуде до него, никогда ничего об этом не слышал, так история началась, скорее всего, около десяти лет назад, после того, как старый дом был полностью разобран, что было на удивление недавней датой для столь хорошо укоренившегося в умах поверья. Согласно этим двум свидетелям, а также некоторым из тех, кого я расспросил впоследствии, — чьи рассказы полностью соответствовали уже услышанному мною, — «посещения» случались только в ноябре и декабре. В течение этих месяцев, самых темных в году, едва ли хоть одна ночь проходила без этих необъяснимых криков. Говорили, что никто никогда ничего не видел, по крайней мере, ничего такого, что можно было бы опознать. Некоторые люди, более смелые или наделенные большим воображением, чем прочие, утверждали, будто видели, как движется «сама ночная мгла», — таковы были бессознательно поэтические слова, использованные миссис Джарвис. Звуки начинались с наступлением ночи и продолжались через определенные промежутки времени, пока не наступал рассвет. Очень часто это были только нечленораздельные крики и стоны, но иногда отчетливо слышались слова, овладевшие воображением моего бедного мальчика: «О, мама, впусти меня!» Джарвисы не знали, проводилось ли когда-либо какое-нибудь расследование. Поместье Брентвуд перешло в руки представителей дальней ветви семьи, которые пробыли там очень недолго, а из многих людей, арендовавших его, подобно мне, лишь немногим удалось прожить в нем хотя бы год. И никто не взял на себя труд тщательно изучить эти факты. «Нет, нет, — сказал Джарвис, качая головой, — Нет, нет, полковник. С чего бы это кому-то выставлять себя на посмешище в деревенской глуши, толкуя о привидениях? В призраков никто не верит. Должно быть, это ветер в деревьях, сказал последний джентльмен, или это вода, текущая среди скал. И хотя, по его словам, объяснение было совершенно очевидным, он отказался от аренды. Когда приехали вы, полковник, мы очень боялись, как бы вы не услышали эти разговоры. С какой стати я должен был стать причиной срыва сделки, вот так, ни за что ни про что?»
— Неужели вы ни во что не ставите жизнь моего ребенка? — воскликнул я в самый неподходящий момент, не в силах сдержаться. — И вместо того, чтобы рассказать все это мне, вы рассказали это ему, нежному мальчику, неспособному критически ее воспринять и отделить правду от вымысла, юному существу…
Я в гневе ходил по комнате; случившееся казалось мне выходящим за рамки добра и зла. Мое сердце было полно горечи в отношении равнодушных слуг, которым были безразличны жизнь чужого ребенка и чужое спокойствие, лишь бы не пустовал дом. Если бы я был предупрежден, я мог бы принять меры предосторожности, или покинуть это место, или отослать Роланда, — предпринять сотню вещей, которые теперь я сделать не мог; и вот я здесь, с моим мальчиком, у которого воспаление мозга, и сама его жизнь, самая драгоценная жизнь на земле, висит на волоске, — и зависит от того, смогу ли я добраться до причины банальной истории о привидениях или нет! Я расхаживал взад и вперед в сильном раздражении, не зная, что мне делать, потому что увезти Роланда, — даже если бы он мог уехать, — не значило успокоить его взволнованный ум; и я боялся даже того, что научное объяснение преломления звука, или реверберации, или любое другое простое истолкование, которого нам, людям в возрасте, вполне достаточно, окажет на мальчика очень слабое воздействие.
— Полковник, — торжественно произнес Джарвис, — жена свидетель, что молодой джентльмен никогда не слышал от меня ни слова… ни от меня, ни от конюха, ни от садовника. Во-первых, он не тот парень, с которым тебе хочется поговорить. Есть разговорчивые, а есть и такие, из которых слова не вытянешь. Мастер Роланд, — его мысли заняты только книгами. Да, он вежлив, добр и славный малый, но не из разговорчивых. Вы понимаете, полковник, это в наших интересах, чтобы вы остались в Брентвуде. Я твердо решил, — ни единого слова ни мастеру Роланду, ни молодым леди, — ни единого слова. Женщины-служанки, у которых нет причин гулять по ночам, почти ничего об этом не знают. А некоторые считают, что это здорово — иметь привидение, пока оно им не мешает. Если бы вам рассказали эту историю с самого начала, возможно, вы бы и сами так подумали.
Это было достаточно верно, хотя и не проливало никакого света на мое недоумение. Если бы мы с самого начала услышали об этом, вполне возможно, что вся семья сочла бы обладание призраком явным преимуществом. Такова мода нашего времени. Мы никогда не задумываемся, как рискованно играть с юным воображением, но с радостью восклицаем: «Призрак! Ах, как это романтично!» Я и сам поддался бы этому. Конечно, я улыбнуться бы при мысли о призраке, но мое тщеславие было бы удовлетворено. О, я не претендую на то, чтобы быть исключением. Девочки были бы в восторге. Я мог представить себе их нетерпение, интерес и волнение. Нет, если бы мы были предупреждены, это не принесло бы никакой пользы, — мы заключили бы сделку с еще большей охотой.
— И никто не пытался заняться исследованиями, — спросил я, — чтобы понять, что это такое на самом деле?
— Ах, полковник, — ответила жена кучера, — кто бы стал заниматься исследованием, как вы это называете, того, во что никто не верит? Он бы стал посмешищем для всей округи, как сказал мой муж.
— Но вы же верите в это, — сказал я, поспешно поворачиваясь к ней. Женщина была застигнута врасплох.
— Господи, полковник, вы меня напугали! Это я-то! Да, в этом мире есть очень странные вещи. Необразованный человек не знает, что и думать о них. Но священник и господа просто посмеются вам в лицо. Исследовать то, чего нет! Нет, нет, пусть все остается, как есть.
— Идемте со мной, Джарвис, — торопливо сказал я, — и мы хотя бы попытаемся узнать причину. Ничего не говорите слугам, и вообще никому. Я вернусь после ужина, и мы предпримем попытку выяснить, что это такое, — если там вообще что-то есть. Если я услышу эти звуки, — в чем я сомневаюсь, — то можете быть уверены: я не успокоюсь, пока не разберусь до конца. Будьте готовы к десяти часам.
— Полковник! — жалобно произнес Джарвис. Я не смотрел на него, поглощенный своими мыслями, но когда взглянул, то обнаружил сильную перемену, произошедшую с полным и румяным кучером. — Полковник! — повторил он, вытирая пот со лба. Его румяное лицо обвисло дряблыми складками, колени подогнулись, голос, казалось, наполовину застревал в горле. Затем он начал потирать руки и улыбаться мне с осуждающей, глупой улыбкой. — Нет ничего, что я не сделал бы, чтобы доставить вам удовольствие, полковник, — он сделал один шаг назад. — Я уверен, что никогда не имел дела с более честным и порядочным джентльменом… — Тут Джарвис замолчал, снова глядя на меня и потирая руки.
— И?.. — сказал я.
— Видите ли, сэр! — продолжал он все с той же глуповатой, вкрадчивой улыбкой. — Не подумайте, что я не доверяю своим ногам… Но я, определенно, ничуть не хуже прочих, если у меня имеется лошадь между ними или поводья в руке… Понимаете, полковник, я всю свою жизнь был кавалеристом, — произнес он с легким хриплым смешком. — И встретиться лицом к лицу с тем, чего не понимаешь… стоя на ногах…
— Ну, сэр, если на это способен я, то почему бы и вам этого не сделать?
— Видите ли, полковник, разница огромна! Во-первых, вы бродите по холмам и нисколько не устаете; меня же прогулка утомляет больше, чем сто миль езды верхом; кроме того, вы джентльмен, и для вас это одно удовольствие; вы не так стары, как я; вы делаете это ради вашего ребенка, полковник; и потом…
— Он верит в это, полковник, а вы в это не верите, — сказала женщина.
— А вы пойдете со мной? — спросил я, поворачиваясь к ней.
Она отскочила назад, в замешательстве опрокинув стул.
— Я! — воскликнула она, а потом разразился каким-то истерическим смехом. — Я бы пошла; но что скажут люди, услышав о полковнике Мортимере, за которым по пятам идет старая глупая женщина?
Это ситуация показалась мне забавной, хотя я и не испытывал особого желания смеяться.
— Мне очень жаль, что в вас так мало мужества, Джарвис, — сказал я. — Думаю, мне придется найти кого-нибудь другого.
Джарвис, задетый этими словами, начал было возражать, но я оборвал его: мой дворецкий был солдатом, служившим вместе со мной в Индии, и не боялся ничего, — ни человека, ни дьявола, — во всяком случае, первого; я чувствовал, что понапрасну теряю время. Джарвисы были рады, когда я уходил. Они проводили меня до двери, осыпая любезностями. Снаружи стояли двое конюхов, немного смутившиеся при моем внезапном появлении. Не знаю, может быть, они подслушивали, — по крайней мере, стояли они довольно близко, и могли слышать обрывки разговора. Проходя мимо, я помахал им рукой в ответ на их приветствия, и мне стало совершенно ясно, что они тоже рады моему уходу.