– Открывай! – закричал Медведкин часовым, когда мы подъехали к воротам.
Ворота открылись, и грузовик выехал на Вознесенский проспект.
1 мая 1937 годаМосква. Кузнецкий Мост
Чай в стакане остыл, и Нина, облокотившись на стол, держала сложенные вместе ладони перед лицом, будто молилась. Посмотрела на вошедшего Кривошеина и сразу отвернулась. Конечно, она его узнала: не первый раз он преследовал ее.
Кривошеин сел за столик поодаль.
На Нину приятно было смотреть. Она освежала, как глоток воды. Прохладная. Чистая. «Наверно, не было отбоя от кавалеров, пока все это не случилось», – думал Кривошеин.
Нина не смотрела больше в его сторону, поправила волосы, подозвала официантку.
Кривошеин шел за Ниной вниз по Кузнецкому, потом вверх по Кузнецкому. Чувствовал себя старым козлом, таскающимся по улицам за симпатичной девчонкой. Она знала, что он идет за ней, – не оглядывалась, но проверялась через стеклянные витрины магазинов, как настоящая оперативница. Не боялась его, принимая, кажется, за того самого козла.
Когда она свернула направо на Малую Дмитровку, Кривошеин догнал ее и пошел рядом.
Она остановилась, посмотрела ему в лицо презрительно.
– Думаете, если на вас эта форма, вы можете приставать к женщинам на улице?
– Могу. В этой форме я могу все что угодно. Могу отвести вас туда, где вы были сегодня, и вы оттуда больше не выйдете. Ваш отец расстрелян, брат арестован.
Она сразу увяла: поняла, что ошиблась насчет него. Кривошеин первый раз был к ней так близко. Уткнулся взглядом ей в шею.
– Зачем вы ходите на Лубянку?
– Узнать о брате. Забрали неизвестно за что. Неизвестно, где он …
– Не надо туда ходить. Я узнаю о вашем брате.
Кривошеин уже узнал: брата расстреляли, но пока не хотел говорить ей об этом.
– Я не буду с вами спать, – сказала Нина.
– Почему? Вам настолько безразлична судьба брата?
Они стояли на узком тротуаре, прохожие задевали их и подталкивали друг к другу.
– Вы … Кто вы такой?
– Капитан Кривошеин.
– Капитан? Это не слишком высокое звание.
– Капитан госбезопасности приравнивается к полковнику армии.
– Какая у вас должность?
– Старший следователь НКВД.
Она немного подумала и сказала, глядя в сторону:
– Да …
– Что?
– Я пересплю с вами, если узнаете, что с братом. И пусть они возьмут для него передачу.
– Передачу не возьмут. О брате я узнаю.
– Один раз. Я пересплю с вами только один раз.
Она готова была отдаться, но на своих условиях, – надменная комсомольская принцесса.
– Не ходите больше на Лубянку. Никому не говорите о нашей встрече. Я вам позвоню, – сказал Кривошеин.
– Вы и телефон мой знаете?
Кривошеин не ответил и повернул обратно к Лубянской площади.
Первый раз он увидел Нину месяц назад, когда зашел в соседний кабинет к следователю Кабанову позаимствовать заварки и услышал ее фамилию – Шагаева. Поинтересовался у Кабанова между прочим, что за девица, что за дело? Оказалось – дочь героя Гражданской войны комдива Шагаева, расстрелянного в прошлом году по делу объединенного троцкистско-зиновьевского центра. Следователь Кабанов вел дело ее брата, тоже арестованного и уже расстрелянного к тому времени, но Кабанов продолжал морочить Нине голову, обещал посодействовать со свиданием и перепиской – просто она ему нравилась.
Кривошеин быстро выяснил о ней все: двадцать семь лет, закончила филологический факультет Московского университета, работала в газете, пока не уволили из-за отца – врага народа. Была замужем, но муж сбежал после ареста новых родственников.
Нина Шагаева. Невозможно, немыслимо …
17 июля 1918 годаЕкатеринбург
Сверху, с вышки, часовой видел, что в кузове под кусками материи свалены тела, а вдоль бортов сидят красноармейцы. Грузовик выехал из ворот Ипатьевского дома, свернул направо и еще раз направо, в Вознесенский переулок. Пулеметчик на колокольне проследил за ним до поворота и перекрестился.
Грузовик подскакивал на ухабах, подбрасывая тела в кузове. В третьем часу ночи на окраине ни души.
Вдруг в свете фар – пятеро всадников. Окрик: «Стой!»
Начальник патруля подъехал к кабине. Гимнастерка без погон и папаха с красной лентой. Он спешился, посветил в кабину фонарем.
– Комендантский патруль. Кто такие?
Ближе всех к двери сидел капитан Бреннер, но он не стал отвечать, а надавил раненое плечо Юровского.
– Комендант Дома особого назначения Юровский. Вот мандат, вот пропуск.
– Дом особого назначения? Ипатьевский? – переспросил начальник патруля. – Это где Николашку держат?
Юровский промолчал и правильно сделал. Об этом доме не принято было болтать лишнего даже среди своих.
Начальник патруля взял бумаги, посветил фонарем, вернул.
– А что везете, товарищ Юровский?
Всадники привставали в стременах, заглядывая в кузов, но ничего не могли разглядеть в темноте, кроме пятерых красноармейцев, сидящих у бортов.
– Это секретно, – твердо сказал Юровский. – Я выполняю особое задание Уралсовета.
– Понял вас, товарищ Юровский. – Начальник патруля со значением поднял бровь. – Следуйте, товарищи!
И тут залаяла собака, и сразу же вступили еще две. Патрульные с недоумением уставились на кузов. Начальник патруля положил руку на кобуру и посмотрел в кабину.
– Это что?
– Повторяю, товарищ, я – комендант Дома особого назначения Юровский.
Юровский подался к самому окошку, с другой стороны к окошку придвинулось лицо начальника патруля. Между ними темнел неподвижный профиль капитана Бреннера.
– Это особое задание, – повторил Юровский.
– Это их собаки … Их, – сказал Бреннер.
– Их? – переспросил начальник патруля.
– Их живые собаки оставлены с ними, – отчетливо выговорил Бреннер.
Офицеры в кабине и кузове уже тихо взвели курки наганов.
– Их живые собаки… – И вдруг начальник улыбнулся. – Понял тебя, товарищ! Понял! – Восторженное и безумное промелькнуло в его лице. – Следуйте, товарищи! Да здравствует революция!
Лиховский дал газу. Всадники остались в темноте.
В шестом часу утра грузовик уже катил по едва заметной тропе среди густого леса, проделав сорок верст по тракту от Екатеринбурга в сторону Тюмени. Пока еще было темно, два раза останавливали красные конные разъезды, но бумаги Юровского делали свое дело: грузовик пропускали, предупреждая только, что белые близко.
Когда, по сведениям Бреннера, территория, подконтрольная красным, закончилась, свернули в лес и двигались на восток проселками. Ни одного белого патруля, к счастью, не встретили, хотя и на этот случай документы имелись. Линия фронта в этих местах часто проходила пунктиром: и белые, и красные предпочитали в лесах не плутать, а воевать в поле или на тракте, где могут развернуться конница и артиллерия.
Романовы сидели в кузове на матрасах и смотрели по сторонам. Именно смотрели с любопытством, а не озирались в тревоге. Никто не разговаривал. Солнце празднично полыхало на лицах сквозь деревья.
Еще через полчаса грузовик выехал на поляну и встал. Это уже была территория белочехов, встречи с которыми тоже пока удалось избежать.
– Господа, что же дальше? – сказал Николай негромко.
Он стоял в кузове во весь рост.
– Ваше величество, разрешите доложить наш план! – сказал Бреннер.
– Да уж сделайте одолжение.
Офицеры помогли всем спуститься. Алексея положили на одеяле под деревьями, семья расположилась вокруг него. Комиссаров тоже выгрузили и посадили на земле возле авто. Юровский совсем сдал – гимнастерка на правом плече была мокрой от крови.
– Здесь неподалеку станция, – докладывал Бреннер царю. – Стоит чешский эшелон. Мы договорились с начальником, что он за оплату берет англичанина, его семью и сопровождающих пассажирами до Владивостока. Я исходил из того, что вашему величеству сейчас лучше покинуть Россию. А сделать это можно только морем.
– И вы полагаете, для нас это возможно – проехать через всю Сибирь неузнанными?
– Полагаю, есть хорошие шансы. Чехов ничего не интересует, кроме денег. И если мы примем некоторые меры маскировки, они вас не узнают.
– Какие же это меры?
– Прежде всего, ваше величество, вам необходимо сбрить бороду и усы.
– Сбрить?! Помилуйте, это невозможно!
– Ваше величество, речь идет о жизни и смерти. Если вы побреетесь и переоденетесь в гражданское платье, трудно будет вас опознать.
Царь помолчал.
– Вы в них уверены, в этих чехах?
– Насколько можно быть уверенным в чем-то в этой обстановке. Есть договоренность с начальником эшелона и его заместителем. Им нужны деньги и не нужны неприятности. В нашем распоряжении будет отдельный вагон. Эшелоны чехов не проверяются российскими властями, вот на что я рассчитываю. В любом случае – какой еще есть способ добраться до Владивостока?
– А не проще ли мне обратиться к командованию белых с просьбой о выезде из страны?
– Ваше величество, командование белых – это те же люди, что арестовали вас год назад.
– Разумеется. Но какое из двух зол, по-вашему, меньшее: скрываться или сдаться?
– Доверять белым нельзя. Они в сговоре с эсерами и прочими социалистами. Если и есть среди них монархисты, они в подавляющем меньшинстве.
Царь помолчал.
– Какую сумму затребовали чехи?
– У нас есть средства.
– Нет, капитан. Я в состоянии оплатить дорогу.
– Ваше величество …
– Это решено. – Царь кивнул, давая понять, что согласен с планом.
Бреннер распорядился:
– Павел, пойдешь на станцию к составу и приведешь чехов сюда. Только сначала оглядись там.
– Есть!
– И сними красную ленту с фуражки. Это всех касается. А то чехи еще перестреляют нас.
Лиховский скрылся в зарослях. Бреннер снова обратился к царю:
– Ваше величество, необходимо побриться.