– Прошу извинить меня, я не помешаю?
– Ой, что вы, что вы! – воскликну я. – Пожалуйста!
Я посмотрю сбоку на его добрые, грустные глаза, не удержусь и произнесу, волнуясь:
– А я вас знаю, Александр Сергеевич. Вы – великий поэт Александр Сергеевич Пушкин.
– Ах, – очнётся он. – Откуда ты меня знаешь?
– Что за вопрос?! – воскликну я. – Ну что за вопрос?!
– Да, да, верно, – скажет он, сообразив. – Я позабыл совсем, я о своём думал.
– Вот так встреча! – скажу я.
– «Мороз и солнце, день чудесный», знаешь? – вдруг спросит он.
– Конечно, – скажу я. – «Ещё ты дремлешь, друг прелестный», правильно?
– Правильно, – скажет он. – А как дальше?
И я стану читать ему дальше: «Пора, красавица, проснись…»
Я буду читать, смущаясь и краснея, но с выражением, как и надо, а потом вдруг покраснею ещё больше, оттого что вспомню: несколько строчек в конце я вовсе не знаю, и раньше не знал, не выучил, и мне поставили за это в школе три с минусом.
– Дальше я не знаю, – скажу я печально.
– Как же так, как же так? – расстроится Александр Сергеевич. – «Вся комната янтарным блеском…»
– «Озарена весёлым треском», – чуточку вспомню я.
– Мальчик! Как же это можно – озарить весёлым треском? Там же точка после «озарена». Что же это получается?
Он вздохнёт тяжело, поднимется со скамейки, пойдёт, пойдёт… И снова я увижу, что он памятник.
– Александр Сергеевич! – закричу я. – Куда же вы?! Я не буду больше! Не буду! Я хотел пригласить вас в зоосад. Там белые медведи! Я хотел вас познакомить с Женькой Кисейкиным, моим другом! Я хотел…
Я буду звать его долго – и всё зря: он не шелохнётся.
И я увижу себя вовсе не в саду, а дома, за столом, перед фотографиями.
Не буду я завтра покупать плёнку. Ну её совсем!
Пропади она пропадом.
Пойду-ка и выучу сперва всё это замечательное стихотворение.
Великий талант
Кто никогда не играл на флейте, не знает, что это такое. На переменке ко мне подошёл староста Глеб.
– Ну, как флейта? – спросил он.
– Какая флейта? – удивился я.
– Поигрываешь помаленьку, а?
– Отстань, – сказал я. – Ни на чём я не поигрываю. Я её и в глаза не видел.
– Плохо дело, – сказал Глеб. – Пора научиться.
– Это ещё зачем?
– Пора, пора, – сказал Глеб. – Учись.
– Не буду, – сказал я.
– Слушай, – сказал Глеб. – Я тебе не нянька. Ты пионер?
– Пионер.
– Учишься хорошо?
– Ну, хорошо… ничего учусь.
– Маме помогаешь?
– Когда как. В общем, вроде помогаю.
– Ну, вот видишь, а на флейте не играешь. Учись, учись, пора.
И убежал.
Я подумал, может, и правда пора. Ну что у нас за староста! Подойдёт к тебе, поговорит, и вроде всё ясно.
После уроков Глеб сказал:
– Зайди ко мне вечерком, у меня там есть кой-какие флейты, – и добавил: – Ты, наверное, думаешь, зачем это всё. Так вот: шестой «а» посадил берёзку, шестой «в» сделал модель корабля, шестой «б» ещё чего-то – у каждого своё, а у нас будет симфонический оркестр. Все тридцать человек на чём-нибудь играют. Надо что-то непохожее. Необыкновенное. Учись на флейте, через три дня концерт.
– А когда репетиция? – спросил я.
– Боюсь, не успеем, – сказал Глеб. – Мы сразу. Не бойся. Ты у нас великий талант. Вот это будет сюрприз. Все ахнут. Ну, привет!
И убежал.
Три дня я ходил сам не свой. Ни с кем ни о чём не говорил. Глеб сказал, что это тайна. Тайна и сюрприз. В день концерта Глеб повесил на школе афишу. Все были поражены.
Глеб назначил сбор музыкантов без пяти семь.
Когда я с флейтой пришёл в школу, народу в зале было полно. Глеб встретил меня в раздевалке.
– Ну, как дела? – спросил он.
– Ничего у меня не выходит, – сказал я. – Хочу сыграть одно, а получается другое. Лучше мне сегодня не выступать.
– Не глупи, – сказал Глеб. – Класс хочешь подвести? И так всего семь человек пришло, а ты восьмой. В музыке это называется октет. Я так и скажу: «Выступает октет шестого «г» класса». Пошли.
Мы прошли за кулисы. На сцене было темно.
– Они уже здесь, – сказал Глеб и в темноте провёл меня. – Вынь флейту. Занавес откроют в полной темноте, потом зажгут свет, и все ахнут.
Занавес открыли, Глеб дал сигнал, свет ярко вспыхнул, зал ахнул. Я огляделся вокруг – на сцене нас было трое: Алик Зуев с барабаном, я с флейтой и Глеб с какой-то палочкой. Когда в зале стало тихо, Глеб сказал:
– Симфоническое трио шестого «г» класса. Римский Корсаков «Снегурочка». Дирижирует Глеб Луковкин. Играй, – шепнул он мне.
Алька ударил в барабан.
– Что играть? – шепнул я Глебу.
– «Снегурочку», – шепнул он, размахивая руками.
– Я не знаю, – шепнул я.
– Ну, и зря, – зашептал Глеб. – Играй.
Я заиграл.
Вот что был хохот. Все в зале прямо катались со смеху. Алик Зуев хотел убежать. Я замолчал.
– Всё хорошо, – зашептал мне Глеб, удерживая Альку. – Играй.
– Не буду, – зашипел я.
Глеб перестал махать рукой (другой он держал Альку) и объявил публике:
– Лермонтов. «Бородино». Прочтёт Алёша Петров.
И я начал читать «Бородино».
Я здо́рово читал. С выражением. Иногда Алька подыгрывал мне на барабане, и получалась полная картина сражения.
Мне хлопали минут десять.
– Ты великий талант, – сказал мне Глеб, когда мы с концерта шли домой. – Ты должен всех научить так читать. Весь класс. Мы дадим концерт. Прочтём хором какое-нибудь стихотворение. Все ахнут. Приходи завтра вечером. Это дело надо обдумать.
Господь бог, чёрт или акробат
Рано утром кто-то прошёл по стене нашего дома снизу вверх.
Ещё вчера было холодно, но потом потеплело, иней на стенах дома стал белым, и по нему чёрным по белому шла цепочка следов человеческих ног. Хорошо ещё, что это произошло во дворе, а не снаружи, – иначе смотреть на следы сбежалась бы вся улица.
– Чертовщина какая-то, – мрачно сказал управхоз Андрейцев, глядя вверх. – Никому ни слова, – сердито добавил он публике, – сами должны разобраться.
– Как ни говори, а что-то выше нас есть, – вздохнула бабушка в платке крест-накрест.
– Замолчите! – цыкнул побледневший Андрейцев.
Все заволновались.
– Акробат, – сказала бабушка Павлова из двадцать седьмой квартиры. – Это акробаты. Это они умеют так ходить. По стенкам.
В этот момент восьмиклассник Сенька утащил меня в подворотню.
– Ты, конечно, ещё дурачок, – сказал он мне, – дурачок, потому что учишься всего-навсего в пятом классе, но кое-что я попытаюсь тебе объяснить. Эти следы оставил не бог и не чёрт, а человек.
– Не ври, – сказал я, хотя я отлично знал, что бога нет и что чёрта тоже нет.
Сенька не обратил на это никакого внимания.
– Напряги свой скудный умишко, – сказал он. – Дом и земля составляют прямой угол. Мы – люди – составляем с землёй тоже прямой угол. Если лечь на землю и упереться ногами в дом, то мы составим прямой угол с домом. Дальше, – продолжал он, – если долго так лежать, то силой человеческого разума можно убедить себя, что земля – это дом, а дом – это земля, а убедив себя в этом, легко преодолеть земное притяжение и пойти по стене дома снизу вверх. Понятно?
Но я не успел ответить, – человек десять народу, с управхозом Андрейцевым во главе, гуськом вошли в подворотню и направились к двери домовой конторы.
– Будет собрание! – крикнул Мишка Зайцев. – Насчёт следов!
Я не очень-то этому поверил. Какое ещё там собрание, когда все люди на работе, но на всякий случай мы с ребятами тоже направились в домовую контору. Вся эта история нам очень нравилась: какой-то необыкновенный человек или существо прогуливалось ночью по стене нашего дома. Здо́рово ведь! Соседние мальчишки, наверное, лопнут от зависти.
Мы заглянули в домовую контору и увидели, что вокруг Андрейцева сидят: бабушка в платке крест-накрест, бабушка Павлова, которая говорила про акробата, длинный бухгалтер, юрист в очках, паспортистка, дворник и милиционер.
– Собрание считаю открытым, – сказал Андрейцев.
Все заволновались и стали готовиться к выступлениям. Андрейцев вышел к нам и сказал:
– Ребята, кто из вас знает, кто из жильцов дома сейчас дома?
– Профессор из девятой квартиры и дедушка Кирюша! – сказал Мишка Зайцев, который всё знал.
– Сбегай, чтобы пришли на собрание, – сказал Андрейцев.
Мишка убежал, а мы стали слушать, что будет дальше.
– Наше дело такое, – сказал милиционер, – на одном месте не стоим. Может, я пошёл в один конец, а он в момент и шмыгнул…
– Простите, кто «он»? – спросил юрист.
– Он! – вскрикнула бабушка в платке крест-накрест. – Он!!
– Ужас, – сказала паспортистка.
Длинный бухгалтер возмутился.
– Стыдно, – сказал он, – очень стыдно в наше время верить во всякое такое.
– Я с вами совершенно согласен насчёт времени, – сказал юрист, – но факты, факты! Следы-то есть.
– Ужас, – сказала паспортистка.
– Когда мы были в цирке… – начала бабушка Павлова, но в этот момент прибежал Мишка Зайцев и сообщил, что профессор уже идёт, а дедушка Кирюша тоже сейчас идёт, только дочинит куклу соседской девочке.
Все мы очень любили дедушку Кирюшу. Он был пенсионер, но дома не сидел, всё с нами что-нибудь делал. То хоккейную клюшку поможет починить, то объяснит трудную задачку, всякие штуки нам из дерева вырезал, корабли, яхты.
– Теперь вы, Пескова, – сказал Андрейцев дворничихе.
– В эту ночь дежурила я, – сказала она, – ничего такого не заметила. В час ночи, как положено, закрыла ворота. Всё.
– Он, – убеждённо сказала бабушка в платке крест-накрест. – Невидимый дух, без тела.
Пришёл профессор. Мишка Зайцев успел ему всё рассказать. Все замолчали и стали смотреть на профессора.
– Бога нет, – заявил профессор. – Это просто какая-то тайна природы. Ничего страшного. Люди не всё ещё успели разгадать. Проблемы снежного человека, доисторических ископаемых животных…