Начинало темнеть… Василий сбавил темп и пошел на третий круг. В конце самого длинного прямого участка снова нажал на кнопку вызова своей потертой «Нокии» и вдруг услышал откуда-то снизу знакомую мелодию: «Владимирский централ, ветер северный, этапом из Твери — зла не меряно…»
Огляделся. Под окном первого этажа находилась обычная надподвальная вентиляционная яма или шахта. «Цокольный одинарный проем, облицованный кирпичом» — пользуясь бюрократическим слогом коммунальщиков. В старые добрые времена их накрывали арматурными решетками, но в последнее время «бесхозный» металл ушел на лом, поэтому большинство «проемов» в нашем государстве оказались открытыми и, ввиду недостаточной воспитанности населения, — снизу доверху забитыми бытовыми отходами и мусором. На горе полных полиэтиленовых пакетов и пустых пластиковых бутылок лежал Шелягов, в кармане которого играл мобильный телефон…
Егоршин прыгнул в яму и попытался измерить пульс друга… Его не было… Тогда он вызвал “скорую”, (точнее, позвонил на мобильный Куролесову и попросил срочно прислать карету по адресу: Щусева, семнадцать), милицию, а сам сел в машину Андрея и помчал на работу…
Чтобы не попасться на глаза дежурному, в отделение пришлось зайти с черного хода. Его не всегда оставляли открытым, особенно после восемнадцати часов, но в этот раз Василию повезло. Нет, майор не питал иллюзий по поводу того, что ему удастся остаться незамеченным — во всех милицейских коридорах технари по указанию начальства давно установили видеокамеры внешнего наблюдения, о которых было известно далеко не всем сотрудникам УВД. Василий просто не желал ни с кем встречаться в тот вечер, ибо знал: любой невинный вопрос может вывести его из равновесия и подтолкнуть к совершению необдуманных поступков, о которых потом придется долго сожалеть…
На третьем этаже, где располагалось управление уголовного розыска, как и предполагал Егоршин, было пусто — все выехали на убийство товарища. В иные дни даже в позднее время здесь всегда «кипела работа» — подуставшие за день опера, в большинстве бывшие убежденными холостяками, никогда не торопились расходиться по домам.
Майор спокойно открыл свой кабинет, положил в сейф «ТТ» и прилепил на дверцу сейфа огромную личную печать, чего раньше почти никогда не делал, нарушая надоевший режим секретности. Затем облегченно вздохнул и уже через парадное вышел на улицу.
В это время зазвонил телефон.
— Ты где? — спросил Петр Петрович.
— Выхожу из конторы…
— Что ты там забыл?
— Долго объяснять…
— Ладно… Давай на Щусева!
— Уже еду…
— Ну, рассказывай, что здесь произошло? — устало поинтересовался Ракитский, предусмотрительно уводя Егоршина подальше от остальных коллег.
— Мы с Шелей пили пиво… У меня дома.
— Ты вернулся к нормальной жизни?! Браво, браво…
— Не ехидничай, Петро… Я просто наблюдал, как они жрут некогда любимый напиток, и захлебывался слюной, ты это хотел услышать?
(Полковник молча проглотил пилюлю.)
— Кто «они»? — выдавил после непродолжительной паузы.
— Андрей и Ваня — мой брат, он приехал в отпуск.
— Ой ли…
— Твое-то какое дело? — вспылил Егоршин, но тут же взял себя в руки. — Извини, я на взводе, сам понимаешь…
— Понимаю…
— Потом Иван поехал в больницу, а мы — в парк, чтобы встретиться с Синицыным. Тот на работу не явился. Я брякнул ему на сотовый и «забил стрелу»…
— Самодеятельничаешь, да?
— А ты на моем месте что бы делал?
— Не знаю! — искренне признался Ракитский. — Но друзей под пули не подставлял бы!
— Слышь, Петруха, не буди во мне зверя! — заскрипел зубами Егоршин, еле сдерживаясь от необдуманного поступка, — его руки давно чесались хорошенько заехать в гладко выбритую рожу начальника, и только ждали команды головного мозга, а ее все не было и не было. — Если б я предвидел, что с ним случится, — ни за что б не отпустил Шелю одного. Грудью закрыл бы, сам под пули лег…
— Да-да… Ну, и что дальше?
— У дома номер семнадцать мы заметили подозрительного кренделя…
— И чем он показался вам подозрительным?
Василий замялся… Казалось бы, проще вопроса нельзя и придумать, а попробуй ответь? Сказать о пакете с оружием, означает раскрыть все карты, чего он, в принципе, не собирался делать, и к тому же накликать подозрение на себя!
— Интуиция. Просто интуиция, выработанная годами напряженной работы головного мозга…
— Он у тебя есть?
— А ты сомневаешься? Парень нервничал, оглядывался, суетился, вот Шелягов и решил проверить его документы.
— Значит, все-таки Шеля?
— Ну, не я же…
— А Инесса Сигизмундовна…
— Это кто?
— Жительница малосемейки, отдыхавшая на скамье у входа в подъезд…
— А-а… Старая училка!
— …Утверждает, что ты подлетел к ней со словами: «Из дома никто не выходил?»
— Ну…
— Значит, у вас уже тогда были основания подозревать, что Синицын… того… мертв…
— Ты, как всегда, прав — были, — быстро нашел выход из положения Егоршин. — Повернув на Щусева, я позвонил Синицыну сначала на сотовый, затем — на домашний, ответа не последовало, вот мы и заподозрили что-то неладное.
— Ладно… Я проверю эту версию.
— Валяй…
— Как ты со мной разговариваешь?
— Так, как ты заслужил, — снова взорвался майор. — Думаешь, я ничего не понимаю? Ах, Петя, Петя, мы ведь с тобой пуд соли сожрали… Без хлеба, между прочим…
— Ну и что?
— Четверг для кое-кого из нашего начальства — банно-стаканный день…
— Знаю!
— В «Динамо» они не только трут друг другу спины, но и пьют водку, иногда парят девиц… во все места…
— Ты это прекрати!
— В тот вечер городской прокурор, знакомый тебе Саня Белокуров, набрался в стельку — свидетелей у меня хоть пруд пруди. Мог он своим «лексусом» наехать на мою дочь, мог?
— Теоретически… Однако, как тебе должно быть известно, никаких следов столкновения с автомобилем на ее теле не обнаружили.
— Правильно! Но ведь окончательно списывать со счетов эту версию нельзя?
— Нельзя…
— Тем более сейчас, когда убит Синицын, дежуривший в тот вечер в спорткомплексе!
— Куда ты клонишь?
— Куда надо…
— Не понимаешь, с кем связываешься?
— Прекрасно понимаю… С шайкой коррупционеров, к которой примкнул и ты, Петро…
— Ну, знаешь!..
— Знаю… Зачем давил на пацанов, заставлял шпионить за мной, а?
— Я же в твоих интересах, Вася! Ты ж в запале такого начудить можешь…
— Могу…
— Вот видишь! Ну, скажи, чего вы добились со своей самодеятельностью? Синицын мертв, Андрюха Шелягов тоже… Неужели нельзя было сообщить мне, официально возбудить дело, пустить по следу следственно-оперативную группу…
— Паша был обречен…
— Откуда знаешь? Опять интуиция?
— Да! Мы опоздали совсем чуть-чуть… Иначе я уже знал бы всю правду!
— Не слишком ли дорогой ценой?
— А вот это, Петя, не твое дело… Смотри, пойдешь на поводу, я не остановлюсь ни перед чем, понял?
Ракитский молчал.
— Еще раз повторяю: тебе все ясно?
— Ох, и наглец же ты, Вася…
— Наглец…
— Да я тебя!..
— Подавишься… И ты это хорошо знаешь. У меня на тебя говна столько — на пожизненное с головой хватит.
— Ну, ну…
— Не нукай! Я его органам продавать не стану — отнесу Американцу. Он давно интересуется судьбами своих пропавших корешков. Особенно Степчика… Тот, если помнишь, не просто бригадиром был, а и кандидатом в зятья, потенциальным наследником многомиллионного бизнеса. Американец любил его, как родного…
— Хватит…
— Не затыкай мне рот, Петя! Не знаю, как Белокурову, а Левитину о твоих выходках было известно, а они между собою кумовья… Захочешь сдать им меня — можешь сразу позаботиться об уютном местечке на городском кладбище. Если со мной случится несчастье — доверенные люди немедленно доставят компру Американцу. Тот долго разбираться не будет… Так что ты, Рахит, как никто другой заинтересован в том, чтобы я жил и здравствовал, как можно дольше.
— Да с таким дурным характером тебя могут грохнуть в любое мгновенье!..
— Вот и ходи за мною следом, отгоняй мух, дабы заразу не занесли, зонтом накрывай во время дождя, чтобы я не простудился, хавчик с моего стола дегустируй, чтоб меня ненароком не отравили…
— Я подумаю над твоими предложениями…
— А думать-то некогда — время не ждет. Или ты со мной, или, сам понимаешь…
— С тобой, Вася, с тобой! Хочешь откровенно?
Егоршин кивнул.
— Меня действительно просили следить за тобой…
— Кто?
— Левитин… Но я и вправду думал, что это в твоих интересах.
— Тогда держи кардан! — Егоршин улыбнулся и протянул руку; Ракитский крепко пожал ее. — Мы ведь никогда не были с тобой врагами?
— Никогда…
— Одно время вместе в засадах сидели, мокрушников брали, хулиганов на место ставили…
— Чистая правда!
— Мы ведь даже ровесники с тобой, Петя.
— Точно!
— Только и делов, что ты полковник, а я майор…
— Ага…
— Но ведь могло быть иначе, если б я собачился, спину гнул ради карьеры…
— Согласен…
— Поэтому напрягай все силы и готовься помогать мне, горячо любимому…
— Ок! — пробормотал Ракитский, вытирая пот с чела. — И все же… Что ты делал в управлении?
— Заметал следы! — искренне признался Василий.
Когда на улице стало совсем темно, приехала жена Андрея — Светлана. Она долго голосила у тела супруга, периодически постреливая влажными глазами в сторону Егоршина; тот сразу понял, что тяжелого и нелицеприятного разговора в ближайшем будущем ему не избежать… У Шеляговых была на удивление дружная, крепкая семья, двое мальчиков-близнецов просто обожали своего отца — как теперь их убедить, что он погиб, защищая державу, а не шкурный интерес своего друга?
Утешал женщину не кто иной, как начальник управления собственной безопасности подполковник Горяев, следовательно, объясняться придется не только с безучастной вдовой, но и с коллегами, отвечающими за «чистоту рядов»… Те сами мараться не станут, передадут дело о превышении служебных полномочий в прокуратуру, а там Александр Евгеньевич Белокуров, каким-то образом причастный к тому, что случилось с его дочерью, задействует все свое влияние, дабы показательно наказать виновных и выйти самому сухим из воды… «Он не остановится ни перед чем и сделает все для моей полной изоляции, — догадался майор. — В выходные дни никаких следственно-оперативных мероприятий проводить не будут, сохраняя видимость законности, а в понедельник-вторник меня закроют, значит, осталось только два дня, чтобы разобраться с этим делом, найти виновных и отомстить!»