— Ты нарочно меня дразнишь, — Дана обиженно дует губы.
— Это ещё смешнее, — мне очень весело. Когда Дана не закрыта в камере, во мне бушуют волны эмоций, в которых так приятно купаться. Намеренно спрятаться она не может, в моей власти, как закинуть её в камеру, так и не пустить туда же.
— Ты знаешь, что я тебя нарочно дразню, — хихикаю я, — и всё равно злишься. Очень забавно.
— Может хватит? — просит девочка.
— Потерпи немного. Итак, ты понимаешь, что вы теперь с мачехой хорошие подружки? Ещё чуть-чуть, и она полюбит тебя, как родную…
Дана взвывает, закрыв голову руками. Я заливаюсь неудержимым хохотом. Ох, как прав был патриарх, когда говорил, что их эмоции и чувства — лучший деликатес! Я ведь и её чувствую. Ненависть Даны абсолютно иррациональна, разумных оснований нет никаких, но, тем не менее, она кристально чистая и яркая, как полная Луна на безоблачном ночном небе. Её держит, словно прочный кокон, моё сатанинское веселье. Волшебный сэндвич!
— Пойду-ка я с ней пообнимаюсь, — продолжаю я, — с ней так приятно обниматься.
Девочка поворачивает ко мне залитое злыми слезами лицо.
— Прекрати!!!
Немного подумав, прекращаю. А то сойдёт с ума, что с ней потом делать? Так что ещё одну шпильку придерживаю про запас. Потом воткну, намекну, что они делают, оставшись вдвоём.
— А тебе понравилось, как мы с Юлей время провели? — меняю тему, слёзы у девочки мгновенно высыхают. Подружку она любит, хоть что-то в ней есть хорошее. Это мне тоже нравится, внутри становится тепло и приятно.
— Здорово ты того идиота напугала, я бы так не смогла, — Дана пытается спрятать восхищение, но разве она может что-то от меня скрыть?
Так я развлекаюсь, пока меня на ужин не позвали.
Облизываясь, внимательно наблюдаю, как ко мне в руках Эльвиры плывёт моя тарелка. Сегодня у нас вермишель с котлетами. Так просто и так вкусно! Папахен задумчиво крутит в руках неполную бутылку пива, краем глаза замечаю в его коротком взгляде на меня лёгкое подозрение. Но вид мой настолько невинен и безоблачен, что озвучивать его он не стал. Меня опять переполняет веселье. Я ни за что не признаюсь! Буду отпираться до последнего, а если крепко припрут, скажу, что перепутала с газировкой. А затем спрошу, как он может пить такую горькую гадость.
Но всё оборачивается мирно. Не поднимает шум папахен.
— Как у вас репетиторские дела продвигаются? — он решает вспомнить о родительских обязанностях. Он же не знает, что в настоящий момент его дочурка под таким плотным надзором, какого в самой жестокой тюрьме не бывает.
— Вери велл, — короткой фразой хочу сразу закрыть тему. Не удаётся.
— А подробнее? — эти простые слова знакомы многим, папахен тоже не впечатлён. Ну, как хочешь, сам нарвался.
— Не знаю, что ему сказать, — я говорю по-английски. Мачеха меня тут же поддерживает.
— Да, слишком быстро он ждёт результата, а так не бывает, — смысл доходит до меня с трудом, сложновата фраза, но всё-таки я его улавливаю.
— Сама ему скажи, что он глупый вопрос задал, — кое-как строю предложение, мачеха поправляет.
— Ты приготовила замечательный ужин, — меняю тему, а чего её мусолить? — Ты великолепный…
Я ищу слово, но его в моём лексиконе пока нет. Мачеха выручает:
— Повар. Можно сказать: кулинар.
— Йес, йес, повар!
— Ну, хватит уже, — бурчит папахен, ошеломлённый обрушившимся на него водопадом чужой речи.
— А ты не задавай глупых вопросов, — нравоучительно переходит на русский мачеха, — Какого результата ты ждёшь за два дня?
— Но ведь есть! Я же вижу!
— Нет оснований так говорить, папа, — вмешиваюсь я, — Ты не знаешь, какой уровень у меня был раньше, поэтому не можешь судить, насколько я выросла.
— Можно судить по оценкам.
— Формальные оценки не всегда точны. К тому же их пока нет.
После ужина и последующего общения с взрослыми удаляюсь к себе. Перебрав диски, врубаю плейер, кстати, совершенно замечательное изобретение. Вчера с ним разбиралась. Вешаю его на пояс, наушники на голову и можно прыгать, скакать и что угодно делать под музыку. Наушники слетать перестали, как только я к ним резинку прикрутила. Цепляешь за подбородок и порядок.
Ценнейшее качество в том, что самой от громкости можно оглохнуть, а вокруг тишина. Никто не возмущается невыносимым шумом. Но и сама ничего не замечаю. Случайно замечаю, что в дверях стоит Эльвира.
— Что делаешь? — спрашивает по-английски. Серьёзно она за меня взялась. Приходиться обдумывать ответ. По-русски я бы сказала, что скачу и прыгаю, но всех слов подобрать не могу. Поэтому даю ответ из учебника:
— Гимнастикой занимаюсь.
Кое-как и с грехом пополам мы поболтали. Решаем заниматься вместе по утрам. И днём, когда я из школы приду. Эльвира употребила незнакомое слово «аэробика». Это она так мои пляски назвала.
Заставляет ещё раз прочесть английский стишок.
— Сейчас лучше, — хвалит, а я думаю, что и раньше было хорошо. Да и пусть её!
Утро выдалось насыщенным. В будни вставать приходится рано. В школу и отцу на работу надо к восьми утра. Мне и папахену выходить за полчаса, так что поднимаемся в шесть с копейками. С мачехой в моей комнате делаем двадцатиминутную разминку, потом она бежит на кухню готовить завтрак, а я в ванную.
Завтракаем и убегаем с отцом. Его уже ждёт машина, так что в школу меня подвозят. Не к крыльцу, но пройтись пять минут несложно. Кстати, папахену повезло с местом работы. Очень близко. А были времена, когда он неделями дома не показывался. Утомительно два часа на дорогу тратить в один конец.
Похрустев наледью, на тротуаре подхожу к школе, кручу головой. Юльки поблизости не видать, так что иду одна, по пути консультируясь у Даны.
На месте моя подружка! Первая парта на левом ряду. Дана морщится, ей, как двоечнице, ужасно не в климат на первой парте сидеть. Выбора ей не дали, Юльку учителя разместили поближе, а Дана не пожелала бросать подругу.
— Чего у школы не подождала? — спрашиваю сразу после приветствия.
— Да ты опаздываешь постоянно. Хорошо, если за две минуты до звонка являешься. Потом несёшься, как ненормальная, — Юля глядит на меня, как прокурор.
Звенит звонок. Первым уроком математика. Учителя, судя по воспоминаниям Даны, можно отнести к полуадекватным. Дело иметь с ним можно, но не без придури парень. Лет двадцать семь ему, молодой ещё, среднего роста, симпатичный брюнет. Незаметненько, пока он проверяет исполнение домашнего задания, наблюдаю. Мне надо решить, сколько десятков таких, как он, я на обед раньше употребляла. Не меньше пары, как-то так.
— У кого списала, Молчанова? — слышу насмешливый голос рядом. Викентий Валерьевич смотрит в мою тетрадь, оказывается, это его имя вдруг всплыло, когда я вправляла мозги тому волосатому мачо. Ирония и насмешка, вот его девиз. И основной педагогический приём.
— А вы докажите, — за словом в карман я уже лет полтораста не лезу, — Вы ж математик! Обязаны доказывать каждое утверждение. Доказательства где?
— (Прекрати! Ты что делаешь?), — шипит Дана. Юляша косится на меня испуганно.
— (Изыди, малявка!), — я опять наслаждаюсь. В ауре учителя, — я не вижу, но чувствую, — оторопь, удивление и… чего-чего?! Насмешка?! Опять? А ты попал, перец второй свежести!
— Легко и просто! — насмешку в его голосе слышат все, и кто-то из класса подхалимски поддерживает учителя скептическим (в мою сторону) хмыканьем.
— Вот задание, — палец тычет в учебник, — похожее на домашнее. Даже чуть легче. Пять минут на решение, справишься, возьму свои слова назад.
— То есть, извинитесь? — не жди пощады, я тебя выжму досуха. Учитель, скривившись, всё-таки кивает.
— Пять минут мало, — выхожу с учебником к доске, — тут писанины много.
— Ну, пусть десять. Но постарайся побыстрее.
Я начинаю. Задание простое, квадратное неравенство. Решить графически. Мел бодро начинает стучать по доске.
— Это, — показываю на левую часть, — парабола. Старший коэффициент больше нуля, поэтому…
Я обращаюсь к классу, учителя, — его изумление на грани ошеломления, будто на его глазах собака человеческим голосом заговорила, — я так и чувствую. С огромным удовольствием купаюсь в нём. Но класс удивлён гораздо больше, с учётом их количества. Репутация-то у Даны не ахти.
Я в центре внимания, класс никакого учителя так не слушает, как сейчас меня. Это ж представление. Они ошиблись, думали, будет цирк, в котором я главный клоун. Но это только добавляет интереса. А клоун будет, куда без него?
Я успеваю за отведённое время.
— Итак, ответ, — мелом обвожу итоговую строчку, — Я успела, Викенть Валерич?
Учитель с кислым видом, от которого я просто млею, смотрит на доску. Ошибок нет, решено чисто.
— Хорошо, садись.
Сажусь, вопросительно упираюсь невинным взором в этого сэнсея недоделанного. Жду. Сэнсей, однако, моих ожиданий не оправдывает. Объявляет тему урока. А класс тем временем переводит дыхание, начинает шушукаться, возиться. Зря. Концерт ещё окончен, впереди кульминация, даже две. Я — щедрый режиссёр.
— Викенть Валерич, — я вся из себя прилежная ученица дисциплинированно поднимаю руку, и когда он поворачивается ко мне, встаю, — вы мне кое-что обещали. Где оно?
— Что? — делает вид или правда, не понимает?
— Вы обещали извиниться. Где оно, извинение за клевету в мой адрес?
Класс опять затихает. Одноклассники, кажется, даже дышать перестают. Юляша, наверное, уже устала пучить на меня глаза. Учитель умучено вздыхает.
— Хорошо. Извини, Молчанова, был не прав, — из положения полуоборота вновь оборачивается к доске, выписывая на ней название новой темы.
— Не принимается, Викенть Валерич, — хладнокровно заявляю я. Класс, напряжённо прислушивающийся к нашему разговору, нервно оглядывается на гиперактивного Сашку, который рискнул передвинуть учебник. Тот испуганно втягивает голову в плечи.
— Что не принимается, Молчанова? — соизволяет обернуться полностью математик.