Отрада уже дни до весны считала: как посевная начнется, так она с приданым и закончит. А коли не закончит, все равно не будет больше к старосте в избу ходить. Вся община на поле работать выйдет.
По ее прикидкам осталось седмицы две-три. Уж и Руза вскрылась, и мужи взялись добро в клетях перебирать. Вот и бабы вскоре сундуки с вещами перетряхнуть, птичек испекут и выйдут на холмы весну кликать. А там уж – рукой подать до посевной поры.
Подумав об этом, Отрада разулыбалась. Втрое быстрее принялась иглой над рубахой размахивать. Скоро оставит она и избу эту богатую, но неуютную, и Первана с масляными, сладкими взорами, и злую тетку Русану и Забавку.
Ох. Дождаться бы.
До полудня она просидела над вышивкой, почти не разгибаясь. Русана то хлопотала подле печи, то выходила во двор. Ее старший сын, Годун, по пятам таскался за отцом, который вместе с Зоряном и Лешко хозяйничали во дворе. Двое других – Озим и Мал – возились с деревянными игрушками, сидя на полу подле печи.
Отрада торопилась положить поскорее последние стежки: ей нужно было поспешить, они же с матерью придумали нынче пойти к кузнецу, к Храбру, отблагодарить его за добро.
Оборвав зубами нитку, Отрада вспорхнула с лавки, и в этот момент в горнице из-за отделенного занавеской закутка подле печи показалась красавица Неждана – жена Лешко. Увидав ее, Отрада уразумела, почему не встретила ее ни разу за все утро, хотя обычно Неждана хлопотала по хозяйству вместе с теткой Русаной.
Лешко жену побил. У той на щеке расцвела здоровенная отметина, и под глазом, и возле губ – везде виднелись следы ударов.
— Что глазеешь? – желчно спросила Неждана, и замершая Отрада поспешно отвернулась от нее и бросилась в сени.
Там она натолкнулась на Первана и отпрыгнула от него назад, к стене. Ухмыльнувшись, тот вошел в избу и поглядел на Неждану.
— Что, братнина наука впрок пошла? — хохотнул Перван. — Нынче ты не так разговорчива, как давеча.
Отрада закусила изнутри щеку, боясь не сдержаться и сказать что-нибудь такое, о чем потом будет сильно жалеть. Она боком скользнула мимо Первана, затылком чувствуя его слишком пристальный взгляд, и поспешила выбежала из избы, не завязав тулупа.
На крыльце как раз застала тетку Русану.
— Все на сегодня исполнила? — требовательно спросила та и благодушно кивнула на тихий ответ Отрады. — Ну коли так, ступай, завтра свидимся.
6.
Ее за забор как ветром сдуло. Многие, конечно, мужики жен поколачивали, про это-то она ведала. Но вот батюшка мамку ни разу пальцем не тронул, оттого Отрада совсем к такому не привыкла.
Завязав ремешки на тулупе и накинув на голову матушкин платок, она торопливо зашагала вниз по дороге, спеша домой. Их изба стояла чуть поодаль от прочих, в самом конце. Отец сам сколотил ее и сам поставил, когда решил остаться в поселении. Был он ведь чужаком... Да и сама Отрада своей так и не стала, хоть и родилась здесь. Вот как бывает.
— Радка, Радка!
Услыхав знакомый голос, она остановилась. К ней из стоящей вдоль дороги избы со всех ног мчалась подружка Стояна.
— Фух! Насилу тебя углядела, так спешила, что окромя платка ничего не поспела схватить! — отдышавшись, она стиснула Отраду в крепких объятиях. — Я еще вчерась к тебе хотела зайти, да мамка из избы не отпустила. Сиди, мол, на лавке, приглядывай за сопляками, — и она принялась озираться по сторонам, словно опасалась, что суровая матушка вдруг разом окажется у нее за спиной.
— Да меня сон вчера сморил почти сразу, как в избу воротилась, — Отрада покривила душой, растрогавшись неподдельному сожалению Стояны. — Ты б меня и не застала.
— Да? Ну, помогай Род, — подруга отошла на шаг и, запахнув на груди платок, обвела Отраду цепким взглядом. Русая коса ее растрепалась от бега, выбившиеся прядки облепили румяные, кругленькие щечки.
Вся Стояна и была такой: ладная да румяненькая, круглая и справная, словно репка. Росточком пониже многих девок, но свое взяла крутыми бедрами да высокой грудью. Все в ней дышало здоровьем и бабьей статью, но отец не спешил пока ее сватать. Высматривал жениха получше да побогаче.
— Мне мамка сказала, у колодца бабы уж говорят, что кузнец наш тебя едва ли не голую из воды за косу достал, — Стояна покатилась от хохота, а Отрада зарделась что маков цвет.
— Не так все было, — она фыркнула и опустила взгляд.
— А ты чего раскраснелась? Чего раскраснелась-то? — подруга, почуяв неладное, тотчас налетела на нее с вопросами. — Не прочь, чтоб кузнец за косу без рубахи потаскал?
— Стояна! — Отрада негодующе зашипела и теперь уже сама принялась озираться по сторонам. — Совсем ты ума лишилась!
— Ой, ой, ой, — разошедшись, подружка никак не унималась. — Ты это дурное дело брось. Али не слыхала, что он по Нежданке сох?
— По Нежданке? Это которая невестка старосты нашего?
— Да-да, — Стояна деловито закивала и, подражая взрослым бабам, завела обстоятельный, неторопливый рассказ. — Она ж красивой была, особливо пока за Лешко не пошла. За ней все парни таскались... мне сестра говорила, она как раз в ту весну в девках ходила, жениха ждала. Так вот, парни головы вслед Нежданке сворачивали. А она, вроде как, к Храбру льнула. Ну, и он к ней. Губа у нее была не дура: старший сын старосты, кузнец...это ж еще три весны назад было. Храбр ей браслеты выковал. И хоть отец его, мир его праху, против такой невестушки был, уж больно Нежданка вертлявая девка, все же Храбр ее за себя посватал. И по рукам ударили.
Отрада слушала Стояну, слегка даже рот раскрыв от удивления. И гадала все, как она о таком и ведать не ведала... Только тогда поняла, когда подружка сказала, что случилось все три весны назад. А у нее отец как раз в ту пору умер. Она не помнила, как они тогда с матушкой жили. Воспоминания туманом покрылись и похоронены давно в самом дальнем уголке памяти.
Немудрено, что любовные волнения да терзания, что в общине тогда случились, ее стороной обошли.
— Но тут Лешко под руку попался... Он ее дарами богатыми увлек. Вот Нежданка и купилась, она на серебро падкая, манкая. Их род самым богатым был, даже когда жив был наш староста Славута Володимирович, батька Храбра.
Стояна замолчала, чтобы перевести дух. Со смешком поглядела на Отраду и положила той руку на плечо.
— Эй, ты чего побледнела так? Дурно? Притомила я тебя своими разговорами?
— Нет, нет, — Отрада помотала головой. И добавила с неподдельным жаром. — Мне, напрочь, занятно очень!
— Ну, коли занятно, так слушай, — Стояна понятливо усмехнулась. — Пошла Нежданка за Лешко. А от слова, даденного Храбру, отказалась. Ее батька им и выкуп заплатил – вестимо, деньгами Зоряна Неждановича. Я слыхала, они тот выкуп беднякам на ярмарке раздали, весь, до последней монетки.
У Отрады, пока подружка говорила, в голове крутилась дюжина вопросов. Но спросить она ничего не поспела, потому что, хватившись дочки, на крыльцо избы вышла недовольная мать Стояны.
— Ах ты! Ты пошто шляешься, негодная? Тесто уже через край переваливается! А ну вертайся немедля, пока я тебе косу не оборвала!
Втянув голову в плечи, Стояна помчалась в избу, даже не оглянувшись на Отраду. Та поглядела, как мать подталкивает непутевую дочку к двери, и пошла своей дорогой. Заболтались они, а ведь и ей поспешать следовало.
Матушка встретила ее торопливыми хлопотами: заворачивала последний каравай в рушник и бережно укладывала его в плетеный кузовок поверх первых двух.
— Идем, идем, Радушка. И так припозднилась ты! – Любава вытолкнула ее на крыльцо, не дав толком войти в избу. – Мало ли, еще Храбра не застанем!
Она молча забрала у матери тяжелый кузовок и перекинула через локоть плетеную ручку. Помыслила еще: спросить али нет про Храбра да про Нежданку... Но устыдилась саму себя и пообещала, что впредь о таких дурных вещах думать она не станет. Какое ей дело до сватовства кузнеца!
Они спустились вниз по холму и уже подошли к лесной опушке, когда Любава спросила:
— Что с тобой, Радушка? Лица на тебе нет!
Она вымученно улыбнулась в ответ.
— Все ладно, матушка. О вчерашнем вспомнила просто... сызнова испужалась.
Мать ласково погладила ее по щеке, и Отраде сделалось стыдно. Негоже лгать-то родительнице! Но как объяснить, что думала она одновременно и про синяки Нежданы, и про серые глаза Храбра, и как давеча улыбался ей смешливый Земовит с пушистыми кудрями, и про шепотки, которые летели ей в спину, пока она почти бежала домой...
7.
Они поднялись по лесной тропинке на холм, на котором стояли изба и кузня Храбра – в отдалении от всех прочих, как и было заведено. Любаве забираться вверх да еще и по снегу было нелегко. Закололо пуще прежнего сердце, и она, посматривая, чтобы не углядела дочка, засунула под тулуп ладонь и легонько растерла место, где болело. Так ей присоветовала делать знахарка Верея.
Отрада никогда прежде в гости к кузнецу не захаживала – да и с чего бы ей? – и потому с любопытством глазела по сторонам. А уж после рассказа Стояны, и подавно девку любопытство взяло.
Ладненькая, с узорчатыми причелинами да резными наличниками, с коньком на крыше да символом Перуна под ним, изба-шестистенок глядела на нее слюдяными окошками и высоким крыльцом.
Она аж голову задрала, рассматривая узор на причелинах: бежали по дереву волны да круги, катилось вечное сияющее солнце.
— Идем, Радушка, потом поглядишь, — мать дернула ее за руку, и она опомнилась.
Стояла да глазела будто дуреха!
Тем временем Любава поднялась на расписное крыльцо и толкнула дверь. На шум в сени выскочил мальчишка, брат кузнеца. Светловолосый, сероглазый, улыбчивый, нынче же он удивленно моргал, глядя на двух женщин. Опомнился лишь, услышав голос брата.
— Кто там?
Стало быть, матушка все верно рассчитала. Время-то трапезничать, вот и застали кузнеца в избе.
— Любава Брячиславна с Отрадой пришли, – через плечо откликнулся Твердята и, опомнившись, поклонился женщинам, а после посторонился, пропуская их в избу.