Отродье. Охота на Смерть — страница 8 из 8

1

Мрак. Маленькая девочка бежит по длинному, узкому переулку. Справа и слева в небо смотрят спины высоток с гулкими чёрными зигзагами пожарных лестниц, в которых завывает ночной ветер. Ветер метёт по земле целлофановые пакеты и прочий мусор. Впереди скрипит, покачиваясь, яркий фонарь. Из-за него тени стали чудовищно длинными. Они цепляются за тоненькие ножки, растягиваясь на много метров назад — туда, откуда она пришла. Ей кажется, что её кто-то преследует. Неуверенный полуоборот головы — никого, или следящий слишком хитёр, чтобы показаться? Или он укрылся за остовом разворованного автомобиля? Всхлип от безнадёжности. "Папа, где же ты?" — спрашивает тоненький голос, слишком тихо, чтобы его кто-то услышал, ведь если услышат, могут захотеть её обидеть — об этом предупреждал отец, но почему же он сам бросил её на окраине чужого, хмурого города? Девочка бежала за отцом уже несколько кварталов. Несколько мгновений назад его спина скрылась за поворотом. Маленькие кулачки размазали по грязным щекам слёзы. Вот и улица за переулком, но и на ней нет прохожих, только пара припаркованных машин, да ругань на непонятном языке в одном из окон без штор. Слева у большого мусорного бака в центре кучи чёрных мусорных пакетов сидит неопрятный темнокожий мужчина. Девочка всё ещё их боялась, хотя ей много раз говорили, что негры такие же люди как и все остальные, но как же страшно на их чёрной коже горят белки глаз. У неопрятного мужчины они ещё и с сеточкой красных капилляров. Он поманил её пальцем, что-то сказал, но она поняла только "sweet pussy" и захохотал, показав рот с неровными обломанными зубами.

Ей страшно как никогда.

Кажется, там слева вдалеке мелькнуло пальто отца. Она бежит и окончательно теряет его из вида. Перекрёсток. Куда он пошёл? Нигде ничего не видно. Девочка ещё раз поворачивает налево в очередной страшный переулок, но что делать, если отсутствие отца пугает её куда больше пустынных переулков?

Туда.

Толстая темнокожая женщина схватила её за плечо, что-то спросила — непонятно.

— I am scare… — заикаясь, пробормотала Девочки и забыла, как сказать "я потерялась".

Толстая женщина изобразила тревогу. Папа говорил ей, что в этой стране люди ничего не чувствуют, только изображают чувства. Она разобрала "ou, sweet heart" и "call police". Крикнула: "no! No police!" — вырвалась и убежала. Папа предупреждал — не связываться с полицейскими.

Она совершенно потерялась.

А ещё девочку пугал провал в памяти. За пять лет её жизни такого прежде не случалось. Нет, она помнила отца, помнила их путешествия по разным странам, помнила улыбку мамы и полное отсутствие улыбки на её бледном лице, когда её хоронили в прошлом году, помнила, как они прилетели, но сегодня, очнувшись вечером на скамейке в центральном парке Нью-Йорка, не помнила больше ничего. Что-то подсказало ей направление, где искать отца и, проскитавшись несколько часов, она действительно его нашла. Вернее, увидела знакомую спину в толпе.

Как гулко стучат туфельки. Какой грязный переулок. Ей хочется кушать и спать, ей давно пора спать, папа говорит, что "распорядок, прежде всего", но почему он не приходит? Не берёт её за руку, не укладывает, не подсовывает плюшевого медведя, словно она маленькая, не целует в щёку? Она поскользнулась на чём-то скользком и мерзком, не хотелось знать, на чём конкретно. Сильно оцарапала руки и коленки. Резкий запах прокисшей еды бросился в лицо. Резь в глазах. Девочка вздрогнула и заревела — держаться нету больше сил. Сзади послышался чей-то встревоженный голос. Толстая женщина зачем-то пошла за ней. Живот сдавило, и девочка оторвалась от земли. Что это? Её кто-то поднял. Боль мгновенно позабылась, сменившись страхом. Надо вырваться, сбежать иначе случится беда! Она дёрнулась, но её прижали крепче и дёрнули в сторону — за вентиляционную пристройку — здесь её не увидят, толстая женщина не придёт, её не найдут.

— Тссс! — поднёс указательный палец ко рту, присевший на корточки, отец и воровато выглянул из-за пристройки — проверить, не идёт ли кто-нибудь за ними.

— Папа! Папа!!! Это ты, — кинулась ему на шею девочка. — Папа, я так сильно испугалась! Почему ты меня там оставил? Я потерялась, я так боялась!!! — Рыдал ребёнок.

Внезапно она прекратила плакать. Слёзы остановила не сильная, но обидная, неожиданная пощёчина. Никогда раньше отец её не бил.

— Прекрати, — резко сказал он. — Молодец, что не дала вызвать полицию. Полиция была бы совсем некстати, — снова выглянул из-за пристройки.

Девочка ничего не понимала. Перед ней действительно отец. Густые волосы, с сединой, колючая щетина, его пальто, его перстень на руке, его глаза и брюки, но отец никогда бы её не ударил, или она настолько сильно провинилась, что заслужила самого серьёзного наказания? Или она настолько сильно провинилась, что отец решил оставить её, чтобы не нянчится, чтобы теперь другие люди мучились с ней? Вообще-то, такую глупость ей внушала нянечка, родители никогда ничего подобного не говорили, но что если это правда?

— Папа, я что: плохо себя вела? Сделала что-то не то? И ты, поэтому решил меня оставить? — серьёзно спросила она.

— Не неси чепухи, — раздражённо скривился отец, — я не твой папа. Впервые тебя вижу. Не понимаю, зачем ты плетёшься за мной? Давай так, я тебе сейчас дам денег, выведу в людное место и мы пойдём каждый своей дорогой. Это нормально?

Девочка ничего не понимала, но нависшая угроза — снова потерять отца, заставила заблестеть глаза от слёз. Она понимала — плакать нельзя, он же твёрдо распорядился этого не делать, но слёзы её не слушались.

— Папа, пожалуйста, никогда больше меня не бросай!!! — уткнулась в его плечо, — я буду хорошей, я сделаю всё что хочешь: выучу английский язык, буду ложиться всегда вовремя, никогда не буду мешать, когда ты занят — только не бросай! — Прижалась крепко-крепко к грубому сукну пальто, чтобы никто не смог их разделить.

— Слушай, ты меня уже начинаешь бесить, — отец поднялся, — держись меня, но не путайся под ногами, — дал ей руку.

Никогда прежде он так с ней не разговаривал. Никогда. Но теперь это не важно — папа рядом, он дал свою большую руку, в которой всегда тепло, с которой вообще не страшно. Вот так держась за него, она бы пошла куда угодно. Страх выветрился. Теперь всё будет хорошо, ведь они вместе! Катя хотела спросить его, почему зигзаги пожарных лестниц заканчиваются так высоко над землёй, ведь если пожар, то те, кто ими воспользуется, не сгорят в огне, зато сильно расшибутся при падении, но передумала — она же обещала ему не мешать.

Отец с ней не разговаривал, ни когда они шли по тёмной улице, ни когда спустились в метро. В пустом вагоне она засмотрелась на его волевой профиль — папа был самым красивым и мужественным на всей планете, если ей в будущем захочется замуж, то только за такого как он. Задремала на его плече. Ехали недолго. Долго шли потом.

Гостиница сияла тёплым матовым светом. Человек в красной униформе отороченной золотыми тесёмками, незаметно для отца подмигнул ей и сделал странный жест — провёл рукой по щеке. Она догадалась, что он подсказал ей вытереть грязь, и подмигнула в ответ. Внутри было тепло и пустынно. Девочка засмотрелась на шикарную люстру, собранную из миллиона стеклянных кристаллов, ей очень захотелось иметь хотя бы один из них.

— Эрнест, возникла накладка, о которой меня не предупредили, — краем уха услышала она, как отец обратился к пожилому консьержу с холодными глазами за стойкой. — Решите эту проблему.

Мужчина не ответил, кивнул. Подошёл, взял её за руку. Вообще-то брать за руку чужого человека ей не позволяли, но, судя по всему, отец был не против.

Папа наклонился к ней:

— Я сейчас должен уйти, а ты посидишь с Эрнестом, поняла?

Он сказал это вроде как обычно, но что-то было не так. Она снова жутко испугалась. Что-то внутри подсказывало — ни в коем случае не отпускать отца, иначе случится беда. Девочка вырвалась, обняла его и залепетала:

— Папа, возьми меня с собой! Пожалуйста! Я не буду мешать, я сделаю всё, что скажешь, но возьми меня с собой.

Он ответил, но не ей:

— Эрнест…

Пожилой мужчина мягко, но требовательно надавил на плечи, заставил её отступить. Отец поднялся, стряхнул подсохшую грязь с рукава, так и не посмотрев на неё, повернулся, зашагал к выходу.

— Папа! Папочка! ПАПА!!! — кричала она, — не бросай меня!!! Папа! Папа!!! Вернись!!!

Её душили слёзы, так что голос подвёл.

Она знала: если он выйдет за двери, то больше не вернётся.

Эрнест держал крепко.

Катя больше никогда не встречалась с отцом.

2

Наталья Фёдоровна бежала по залитому солнцем летнему полю. Босые ноги еле касались ковра из разнотравья. Молочай, медуница, тысячелистник и само собой миллионы одуванчиков — стоило ей только захотеть, и из них получилось бы неодолимое приворотное зелье или даже яд, но сегодня ей хотелось, просто, бежать по этому полю, вслушиваясь, о чём шепчутся травы. Васильковый венок щекотал нос почти неуловимым сладким ароматом. Юное тело ещё не догадывалось о существовании ревматизма, радикулита и других болезней старости, оно просилось бежать от рассвета до заката, меряя шагами неизмеримый простор великой Русской земли. Длинные распущенные белые волосы развивались за спиной. Ситцевое платье с узорной вышивкой по краю, глаза зеленее моря, лёгкий румянец и губы, как лепестки роз — вот она — воплощение молодости и любви. Какой же беззаботной она тогда была. Следом за ней бежал целый выводок зайчат, белочки и оленёнок — такой маленький, что невольно задумаешься — уж не вчера ли он впервые увидел белый свет? Сверху стайка соловьёв услаждала слух весёлой трелью. Наталья Фёдоровна смеялась от переполнявшего её счастья.

В центре поля возвышался вековой дуб, точно поддерживая своими раскидистыми ветвями купол небес. Она укрылась в его тени, заворожено слушая, как в шелесте листвы сама мать природа, нашёптывает ей напутственные слова. Ладонь прикоснулась к древней грубой коре, и Дуб проснулся, услышал её. Испытав некое родство, они обменялись подарками: он поделился мудростью, она — молодостью.

Чу! Лёгкая дрёма, овладевшая ей в тени старого дерева, выветрилась. Где-то далеко одинокий путник заиграл на самодельной дудочке. Простая мелодия, бесхитростные звуки, но сколько гармонии в этой песне! Слегка фальшивые аккорды уносили душу в неизведанные края, вознося то на высочайшую горную вершину, бросая под ноги весь мир, то в холодное царство морского бога. Ею овладело любопытство: что за талантливый музыкант живёт в этих краях? Лёгким движением руки, она попросила зверюшек, игравших в ногах, не ходить за ней. Соловьи, почувствовав конкурента, завели особенно сложную переливистую песню, но куда им до дудочки неизвестного мастера? Сегодня солнце, теперь стоявшее в зените, светило особенно ярко, от земли поднялось послеобеденное марево, в котором её никто не заметит. Звуки шагов не слышны на фоне оркестра неугомонных сверчков.

Музыкант оказался молодым пастушком лет четырнадцати, чья верхняя губа только-только начала покрываться пушком. Высокий, широкоплечий с чистыми как небо глазами, заглянув в которые любая девушка могла бы утонуть. Вскоре он разобьёт не одно женское сердце. Паренёк выводил незнакомую мелодию, вкладывая в каждый звук кусочек души. Здесь не для кого было стараться, разве что для десяти куцых овечек, равнодушно жующих траву, а значит, это его сердце требовало красоты — редкий дар. Он сидел, прислонившись спиной к берёзе, она стояла с другой стороны ствола, ловя каждый звук, опасаясь спугнуть чудесную, сказочную песню. Магия человеческого искусства длилась недолго, но за эти мгновения ей показалось, что они оба соприкоснулись с вечностью. Парень закончил на высокой ноте, вздохнул и отложил дудочку. Теперь, любимые ею звуки природы, казались фальшивыми, слишком простыми, как булыжник рядом с прекрасным рубином.

Она вышла из своего укрытия:

— Пожалуйста, прошу тебя, сыграй для меня ещё что-нибудь.

Пастушок явно не ожидал: подскочил, попятился:

— Ты кто?

— Я… — Она осеклась — не стоит его пугать, — я путница. Шла мимо и услышала твою песню, захотелось послушать ещё… Так ты сыграешь?

Парень недоверчиво огляделся по сторонам, но потом успокоился, внимательно на неё посмотрел. По взгляду стало ясно — она ему приглянулась.

— А ты не из наших… Наши девчата такие платья не носят…

— Я же и говорю — я путница: хожу-брожу по свету. Сегодня здесь, а завтра там.

Он совсем расслабился, подбоченился, приосанился — решил произвести впечатление:

— И не страшно тебе одной? В лесах же одни бандиты да кровопийцы поджидают — обидеть могут!

— Так кто же ж доброго человека обидит? Я к ним всей душой, и они той же монетой отвечают! Ну, давай — играй, а я, если мелодия понравится, для тебя станцую!

Паренёк снова присел, на мгновение задумался, видно припоминая нужные ноты, и заиграл. Это была уже не тоскливая песня о расставании с любимыми, трогающая потаённые струны души, а беззаботная мальчишечья плясовая. Она засмеялась, топнула ногой, взмахнула руками и пошла в пляс, изображая гордого казака охмурявшего своенравную дивчину. Она размахивала невидимой шашкой, поправляла несуществующие усы и даже попыталась оседлать старенькую овечку, которая вырвалась и убежала, а они с пастушком дружно рассмеялись.

Паренёк заиграл снова, на этот раз что-то лиричное, сердечное. Её бросило в жар. Она присела рядом с ним, заглянула в синеву глаз, убрала от губ дудочку, чтобы прильнуть к ним своими губами. Пастушок растерялся, в этом деле у него явно было меньше опыта, чем в музыке. Первое смущение отступило. Его широкая рубаха стала для них постелью. Она прижалась к его широкой, но слишком худой груди, почувствовала тепло, услышала трепет сердца. Парень двигался нерешительно, но нежно и этого вполне было достаточно. Он прикасался к ней с той же аккуратностью, что и к своей дудочке. Не спешил, так как искусство не терпит спешки, выискивал нужные места, чтобы определив их, превратить эту близость ещё в одну песню. Она прижалась плотнее, почувствовав себя его инструментом, самым лучшим из всех, что ему доводилось держать в руках. Ещё один вдох и прикосновение к груди, а потом сбоку, там где талия, а потом… Томный выдох — первый звук их любовной песни. Его глаза зажглись тем же фанатичным светом, что и во время игры. Он был напорист, желая овладеть ею — познать её тайну. Какой нетерпеливый!

К слову сказать, в первый раз им так и не удалось сотворить нечто заслуживающее внимания — всё прошло слишком быстро, но хозяева в деревне ждут овец лишь поздним вечером…

Когда небо просыпало мириады звёзд, и завершилась их четвёртая песня, она поняла, что любит этого мальчика всем сердцем, а он любит её ещё больше.

— Куда ты? — с надеждой спросил он, заметив на ней платье, — может, останешься? У нас с мамкой есть лишняя комната…

Она искренне рассмеялась и поцеловала его в губы:

— Дурачок! Я не из тех, что живут в лишних комнатах. Не волнуйся, вскоре ты встретишь ту, которая будет с тобой всю жизнь, жаль ей будет не дано понять твоего таланта.

— Откуда ты знаешь? — удивился он.

Его бровки так мило вставали "домиком", когда он удивлялся. Она поцеловала и эти соболиные брови, шепнула:

— Знаю и всё… — повернулась, пошла в тёмное поле.

— Постой, можно мне с тобой? Я не буду обузой! Я хочу идти по жизни с тобой!!!

Она никогда не оборачивалась, не стала и на этот раз — знала, он не побежит её догонять.

— Скажи, хоть как тебя зовут? — долетело уже издалека.

И несколько минут спустя, почти уже не слышно:

— Ты ещё вернёшься? Я буду ждать!

— Не будешь, — тихо самой себе сказала она.

Наталья Фёдоровна проснулась. Какой хороший сон, или это воспоминание? Она точно не знала. Свело ногу, пульсировало в висках — давление и недостаток гемоглобина. Нужно подняться. Нога наступила на что-то мягкое. Это мягкое с шипением метнулось под спальный столик.

— Чёрт бы вас побрал! — выругалась она на Демонов счастья, — а я-то думаю, с чего это мне сны такие странные видятся!

Демонов было штук шесть, они явились в обличии, напоминающем пушистых котят — жались к ногам, мурлыкали, норовили запрыгнуть на кровать.

— Я тебе дам! — спихнула она самого смелого, забравшегося на одеяло, — никакого от вас спасу нет! А ну, пошли прочь! Прочь я сказала!

Чёрные силуэты, чернее ночной темноты, отступили на безопасное расстояние, вопросительно нацелив на неё светящиеся зелёные глаза.

Наталья Фёдоровна почувствовала прилив силы:

— Я СКАЗАЛА: ПОШЛИ ПРОЧЬ!!! — закричала она так, что задребезжали стеклянные дверцы серванта.

Непрошенные гости хором зашипели, их шерсть встала дыбом и Демонов как ветром сдуло.

В горле запершило, навалилась привычная усталость, веки стали невыносимо тяжёлыми. Наталья Фёдоровна сделала глоток холодного чая с лимоном из кружки, стоящей на столике и снова прилегла. Она знала, сны о юности сегодня не вернутся, да ей и не хотелось их видеть. Больше всего на свете она бы хотела, чтобы те времена вернулись не во сне, а наяву. Как было бы здорово, снова бежать по летнему полю, улыбаясь всему свету, секретничать с травинками, тянущимися к ней, а на закате соблазнить какого-нибудь юношу, чтобы снова увидеть в его глазах своё прекрасное отражение. Растаять в крепких руках, почувствовав себя самой красивой и желанной и уходя, обязательно шепнуть ему на ушко своё настоящее имя, и заметить его восторг.

На дом опустилась тишина. Ещё три часа здесь не произойдёт ничего более значимого, чем тиканье настенных часов. Соседи спят. Спит и Наталья Фёдоровна, часто переворачиваясь, так как ноют старые кости, кутается в пуховое одеяло, хотя ночь летняя — тёплая, но кровь уже не греет. В соседней комнате в тишине стоит на полу огромная тыква — завтра её впишут в книгу рекордов, как самую большую в мире. На ровном правильном боку тыквы вырезано её имя. Тыкву зовут как ту юную девушку из далёкого прошлого, как богиню весны и молодости — Лелея.

3

Арина хохотала не в силах остановиться, переводила дыхание, но глянув на озадаченные лица коллег, снова начинала смеяться:

— Наш Капитан — бог… Рассмешили! В таком случае, я — мать Тереза, а Гита — мисс Америки!

Эрнст зачем-то взял её за руку:

— Арина, это не шутка… Ваш Капитан действительно… — он не успел договорить.

Комнату незаметно наполнили странные звуки: топот, лязг оружия, свист стрел и крики солдат, бегущих в атаку. Люминесцентные лампы замигали и погасли. Неоткуда подул холодный, промозглый ветер. Подсобка исчезла, они стояли на поле брани, где вот-вот сойдутся в последней схватке тысячи воинов. Земля дрожала. На горизонте всходило кровавое солнце — предвестник беды.

Прад, который в это время повернулся к ним спиной, неожиданно заговорил не своим голосом:

— Смертная, как смеешь ты сомневаться во мне? Я есть Проно! Бог истины и справедливости!

Он обернулся. Перед ними был не Капитан, а совершенно другой человек, вернее и не человек вовсе. От двухметровой фигуры с буграми стальных мышц, исходила невероятная сила. Лицо истинного арийца — светлая кожа, яркие голубые глаза, длинные прямые русые волосы и шрамы, шрамы, шрамы… Бог был облачён в полное военное обмундирование, разве что вместо шлема, его голову венчал венок из дубовых листьев. В сильных руках он сжимал длинное копьё и светящийся круглый камень — мифический алатырь-камень — догадалась она. Арина испытала первобытный ужас, это чувство можно было сравнить с трепетом низшего подчинённого перед самым главным боссом, но только в сотни раз сильнее. Она потеряла способность говорить и даже мыслить. Единственное, что можно сделать в присутствии бога — пасть ниц, уверовать и, если повезёт, последовать за ним, без раздумий отдав собственную жизнь, стоит ему лишь пожелать. Никогда ей не доводилось встречаться ни с чем подобным.

Крики воинов затихли вдалеке, леденящий душу ветер унёсся прочь, лампы снова светили, Арина стояла на коленях, подобострастно склонив голову у ног Капитана, рядом в той же позе стояли Гита и Эрнст.

Теперь уже хохотал капитан — их капитан, а не Бог справедливости:

— Вот это мне нравится! Слушайте, давайте сделаем это традицией? Каждое утро, приходя на работу, вы будете приветствовать меня, вставая на колени!

Ей потребовалось немало сил, чтобы просто посмотреть на него, не говоря уже о том, чтобы заговорить:

— Капитан, кто вы? — с трудом выдавила она.

Он перестал смеяться, тяжело вздохнул, осторожно сел на табуретку, устало опустив плечи — стал самым обычным мужчиной средних лет:

— Ладно вам, вставайте… Я — это я — ваш Капитан Прад, борец с нечистью, руководитель московского филиала тайного мирового сообщества. А кем я был когда-то, сегодня не играет ни малейшего значения, как говорится "дела давно минувших дней".

Арина возмутилась:

— Как это "давно минувших"? Ведь вы — бог! С вашими силами мы сможем одолеть любую аномалию, любого врага!

Капитан очень грустно улыбнулся сам себе, и, как ей показалось, стыдливо опустил глаза:

— То, что вы сейчас видели — это мой предел, больше я ничего не могу. Когда-то раньше — да, мог, но сегодня ничего не осталось… Нет ни копья-правосудия, — он раскрыл пустую правую ладонь, — ни алатырь-камня, — показал такую же пустую левую. Все мои силы съело время. Я даже живу теперь в чужом теле, что уж тут говорить о былом могуществе…

Слева неожиданно дёрнулась Гита, она странно взглянула на Капитана, подскочила и выбежала в женскую комнату.

— Приспичило, наверное, — ухмыльнулся Прад.

— Но почему всё исчезло? — не понимала Арина, — как бог может лишиться своих сил?

Вдруг вместо него ответил Эрнст:

— Потеряв верующих, бог теряет всё.

Прад усмехнулся:

— Хорошо, я расскажу вам свою историю. Знаете, у меня когда-то в прошлом было много имён: Прове, Право, Проно и даже Правитель — тоже моё имя. Как любит повторять наш Домовой — я отродье, то есть веду свои корни от Рода — главного бога славян. Я не его прямой потомок, а самостоятельный отросток. Когда-то был самым грозным в пантеоне, непреклонным защитником чести. Родился человеком, но не помню этого времени, наша память, увы, не столь продолжительна, как жизнь. Помню, что был варягом — полководцем, осевшим в захваченных землях — позже названных Русью. Правил мудро, судил честно за это и полюбился людям. Люди же и назвали богом, поверили, назначили покровителем правды, правосудия, истины и войны. Война и мир — вот мои вечные спутники. Целые века на поле брани: наказать нечестивцев, отблагодарить праведников и так снова и снова. Я не лез в распри других богов, не стремился захватить власть, хотя мне не однократно предлагали, было время, когда мы с Перуном мерялись силушкой, и я держал верх, но зачем мне власть? Но однажды всё кончилось. Я рассказывал уже про крещение Руси. Пришёл Илья Пророк и сказал, что он — это я, сказал, что отрёкся от Рода, приняв христианство. Народ ему не поверил, но многократно повторённая ложь становится похожей на правду, теперь я это хорошо усвоил. Минуло сто лет и истинные верующие умерли, остались сомневающиеся, но и они были смертны. Я покинул родину — ушёл в германские земли. Там меня встретили как миссию, носили на руках, давали другие имена, но самое главное — снова верили. И я вёл новые войска в бой, судил честно, не кривил душёй. А потом пришли фанатики с крестами, отравлявшие уши ложью, и так искусна была эта ложь, что от меня отвернулись, уверовав в кровожадного бога, призывавшего к уничтожению неверных. Поясню для Ары — наступили времена крестовых походов. Короче говоря, я снова стал лишним. Там в германских землях и прошёл мой последний звёздный час, последний кусок священной земли и последние идол и пенаты, посвящённые мне. Время всё стёрло. Я скитался, то там, то тут обращая людей, но стоило мне уйти из их деревни, как они тут же забывали о встрече с богом, забывали моё имя, теряли веру.

Наш друг прав — чем больше у бога верующих, тем он сильнее. В отличие от магов, мы черпаем силы из нашей божественной благодати — это своего рода сосуд, наполняющийся верой простых смертных. Несколько веков спустя моя благодать иссякла. Приходя в новое селение, я требовал уважения, называл людям своё имя, говорил кто я, но они смеялись, требуя доказательств, требуя чудес, на которые я был уже не способен. Вы и представить себе не можете, что значит для бога, сравниться со смертным. О, это было ужасное время. Я начал стареть. Моё тело стало дряхлым. Настал день, когда какой-то крестьянин подал мне милостыню. В тот день я умер. Точнее умерло тело. Путешествуя по земле бесплотным духом, я начал навещать во снах потомков тех смелых мужчин, что в прошлом гибли под моим стягом. Я уже не требовал — просил. Приходил во снах, просил достойного погребения и вскоре добился своего. Под Новгородом была воздвигнута скромная, но вполне подходящая усыпальница, где мой дух на некоторое время успокоился. Это были безмятежные столетия покоя, неведомого мне до тех печальных пор.

В начале девятнадцатого века гробницу нашли искатели, снаряжённые мировым сообществом по борьбе с потусторонними силами, которое к тому внедрилось повсеместно. Сообщество искало останки языческих богов, чтобы использовать их способности или артефакты на общее дело. Своенравных забытых богов уничтожали, покорных приобщали. Я выбрал покорность. Есть обряд, с помощью которого дух бога можно привязать к человеческому телу — это со мной и произошло. Я вновь взглянул на мир живыми глазами, вздохнул полной грудью и естественно согласился служить. Потребовалось больше ста лет, чтобы мне начали доверять, и ещё почти сто, чтобы позволили действовать самостоятельно. И вот я здесь. Больше человек, чем бог.

Божественная страница моей жизни давно перевёрнута.

Арина, раскрыв рот, смотрела на Капитана. Так вот откуда это всё: его язвительность, прямота, наглость и правда в каждом слове. Да, если бы ей суждено было провести целые века в забвении, в воспоминаниях о былом, она бы стала, пожалуй, ещё большей стервой. Бедняга. Каждая клеточка наполнилась сопереживанием к незавидной судьбе Капитана — Бога, забытого людьми.

— А сколько раз вы меняли человеческие тела, после того как вас вернули? — внезапно спросила Гита. Она незаметно вошла и теперь стояла, прислонившись к туалетной двери, вся в слезах.

— Дважды, — спокойно ответил Прад, — в первый раз это был спившийся дворянин, а во второй — умиравший от рака археолог, я до сих пор ношу его тело…

Арина на несколько секунд оглохла от выстрела. Звонкое эхо опять и опять резало уши, отражаясь от кафеля на стенах. Гита держала в руках пистолет. Прад, зажимая рану чуть выше колена, повалился на пол.

— Гита, ты что свихнулась? — заорал он.

— Не правда! Мой отец не болел раком! Вы украли его тело! Лишили его всего: работы, дочери и жизни! Не помните маленькую потерявшуюся девочку, блуждавшую по огромному Нью-Йорку в поисках папы? Девочку, которую вы оставили одну в парке на лавочке, предоставив самой себе? Она была ни в чём не виновата, ничего не просила и не хотела, кроме одного — быть рядом с отцом, но тело её отца приглянулось богу, а что значит одна маленькая девочка в масштабах божественного промысла??? — Гита выстрелила во вторую ногу Капитана.

— Ты не знаешь, что творишь, — сквозь боль проговорил он.

По полу растекалась тёмная кровь.

С опозданием до Арины дошло, что происходит:

— Гита, но причём тут Прад, ведь ты говорила, что твоих родителей убили, когда ты была грудным младенцем?!!

— Я соврала, — истерично заорала подруга. Её лицо стало полностью мокрым от слёз, — мне было пять лет, когда мы с папой приехали в Америку на какую-то научную конференцию, там он и пропал. Меня воспитал эмигрант, который перед смертью рассказал мне про сообщество, но не успел ничего сказать об отце. Я потратила всё наследство на поиски, я узнала про магию и потусторонние силы, узнала про заклинание, с помощью которого душу одного человека можно изгнать и вселить в тело душу другого. И ещё мне рассказали, что это заклинание используется для воскрешения старых богов. — Гита всхлипнула и выстрелила в левое плечо капитана, — мои поиски привели в Москву, где вы уже сами меня нашли. Проблема в том, что я не помнила отцовского лица, а ни одной его фотографии, кроме вырезок из газет у меня не осталось. Я сразу хотела вас прикончить, но засомневалась, узнав про ваше правое дело, сомнения с каждым днём усиливались, даже, несмотря на ваш характер и жестокий цинизм. Я почти поверила, что ошиблась, когда вы пощадили Ганталианта, но теперь… Но теперь… Теперь вы умрёте! Вы украли у меня всё: детство, родителей и всю мою жизнь, что я посвятила этим поискам и мести!

Очередной выстрел. Теперь в правое плечо. Капитан упал навзничь, но нашёл в себе силы ухмыльнуться:

— Ты не убьёшь Бога из пистолета… Тело умрёт, но я останусь…

Слёзы в глазах подруги мгновенно высохли, сменившись пламенем ярости. В голосе зазвучала сталь:

— А я и не собиралась. Для этого у меня есть вот что… — она достала из-за спины страшный серп — тот самый, которым Капитан планировал убить Демона Смерти. Тёмное лезвие с чёрными символами впитывало свет, от чего казалось ещё более тёмным. — Мне пришлось долго скрываться, чтобы заслужить ваше доверие, чтобы узнать, где вы храните самое сильное оружие арсенала, настолько мощное, что оно способно убить Демона и, честно говоря, я думаю, что и бога!

Прад сильно побледнел, но скорее всего не из страха, а от потери крови. Его ладонь скользнула в луже бордовой крови, когда он хотел приподняться. Снова упав, Капитан, чьё лицо исказила гримаса боли, прошептал:

— Я не убивал твоего отца…

— Ложь!!! — закричала Гита.

Она подскочила к нему и с размаху полоснула серпом поперёк незащищённой груди.

"Аааааа" — застонал он.

Жуткая рана располосовала грудь поперёк. Рубашка тут же пропиталась липкой кровью (как же много в человеке крови), сквозь алые края Арина увидела белые полоски рёбер. Но хуже всего, что от тела повалил дым. Серп как масло резал не только тело, но и бессмертную душу. Прад попытался зажать рану, но пробитые в плече сухожилия не позволили руке дотянуться до груди. Он захрипел. На пересохших губах надулись кровавые пузыри. Арина не видела, закатились ли его глаза, но понимала — Капитану осталось совсем немного.

Гита занесла серп для последнего, решающего удара:

— Будьте вы прокляты! — прозвучал её приговор.

Кривое лезвие опускалось очень медленно. В такие моменты время имеет свойство замедляться. Не важно, сколько сил человек вкладывает в удар, в любом случае последняя минута перед смертью длится гораздо больше шестидесяти секунд. Гита рычала от натуги, но остатки воздуха вышли из лёгких удивлённым вскриком, когда серп был остановлен в полуметре от полумёртвого Капитана лезвием лунного меча.

— Гита, послушай, — заговорила Арина, удерживая меч, — Капитан не виноват, давай остынем и обсудим, я уверена, что всё прояснится!

— Ты ничего не понимаешь! — капельки слюны летели изо рта подруги от переполнявших её эмоций, — он во всём виноват! Он сделал меня такой! Я посвятила всю жизнь его поискам, а ты пытаешься остановить меня вот этим?!! Смешно!

Гита оттолкнула меч и молниеносно перешла в контратаку, настолько искусную, что Арине оставалось лишь наблюдать, как клинок со звоном отлетел в другую часть комнаты, вывихнутая ладонь заныла от боли, серп мелькнул совсем рядом, занесённый для смертельного удара. Нет, Гита во власти страстей — она не остановится. Через долю секунды всё кончится. Кривое лезвие вернётся по траектории и рассечёт сонную артерию на её шее. Арина зажмурилась в последний раз в жизни, начала считать: раз, два, три… На счёт пять что-то горячее брызнуло в лицо и почему-то на голову. Тёплое — это конечно кровь, видимо её кровь, но почему на голову? Щекотя щёки тёплое побежало по лицу, по шее, под воротничок. Арина открыла глаза. Перед ней стояла Гита, держащая двумя руками страшный серп, его лезвие замерло над головой Арины вонзившись в запястье Эрнста. Из разорванных вен бывшего врага пульсируя, сочилась кровь, скапливалась с тыльной стороны руки, тонкой струйкой стекая ей на голову. Гита с ужасом смотрела на руку Константина, на собственные руки, осознавая, что сама сделала это. Серп выпал, с глухим лязгом упав в липкую лужу на полу.

— Скажу я слово и будет оно крепче ключей, крепче отмычек, сильнее замков, что заперли старое. Помянём старое и будем жить. Слово моё: "Селенг!".

Произнеся это, Капитан отключился. Вслед за ним, закатились глаза у Гиты — подруга сползла на пол. Бледный Эрнст пытался остановить кровь, но она всё равно сочилась сквозь пальцы здоровой руки:

— Что теперь будем делать?

— А что нам остаётся? Будем их лечить… — вздохнула Арина.

И они лечили.

Эрнст, проведя ревизию закромов в кабинете Капитана, нашёл запас лекарственных трав, что с ним делать Арина не знала, а он видимо знал, приготовив первоклассное зелье, от которого с лица Гиты сошла мёртвенная бледность. Во власти какого заклинания пребывала подруга? Они не знали. Впрочем, времени на раздумья не было. Состояние Прада внушало серьёзные опасения — он потерял слишком много крови. Пока Арина лечила его магией, Эрнст сам наложил себе повязку на травмированную руку и успел вытереть кровь на полу.

Выбившись из сил, она как раз заваривала крепкий тонизирующий кофе, когда произошёл первый толчок. Помещение базы содрогнулось, в стенах затрещали невидимые опорные балки, с потолка посыпалась штукатурка. Дрожь земли прекратилась так же быстро как началась, но, чтобы никто не забыл о случившемся, в тишине со стены громко щелкая, откололись три кафельные плитки, разбившись об пол. По налитому в кружку кофе от краёв к центру шли круги.

— Я не поняла, что это было? На нас кто-то нападает? — быстро среагировала она.

Эрнст с секунду размышлял:

— Не похоже, напоминает обычное землетрясение…

— Не говори чепухи, в Москве не бывает землетрясений! Я думаю…

Что думала Арина, так никто и не узнал, потому что толчок повторился, но в два раза мощнее предыдущего. Чайник заплясал на столе, вместе с ложками и тарелками, столовые приборы один за другим спрыгивали на пол. Кружка опрокинулась, ошпарив ногу кипятком. В опасной близости с потолка сорвалась увесистая плитка, свет замигал, как в фильмах ужасов, сверху посыпались искры — вся база ходила ходуном. Удержаться на ногах можно было лишь, уцепившись за что-либо. Арина ухватилась за железные шкафчики для личных вещей:

— Эрнст, что происходит?!!

— Не знаю, но нам надо уходить! Если дом над нами рухнет, нас здесь похоронит заживо! Чёрт, меня, похоже, преследует этот вид смерти…

Арина оценила шутку:

— Блин, а ты опасный союзник!

Еле удерживая равновесие, они вдвоём подняли Капитана за руки и за ноги, пытаясь вынести его к выходу. Какой же он тяжёлый! Чудовищно бухая упало несколько стиральных машин. Волосы стали седыми из-за постоянно сыпавшейся с потолка штукатурки, она попадала в рот, оставляя приятный привкус мела. По стене хрустя, расползлась широкая трещина. Когда они достигли крутой лестницы на поверхность, в проходе посыпались кирпичи. Один, второй…. Третий упал на спину Арины. Девушка ахнула и выпустила ноги Капитана:

— Как больно…

— Похоже, тут нам не пройти, перекрытие вот-вот рухнет, а если и не рухнет, то нас пришибёт кирпичами, есть другой выход?

— Есть, но он под землёй, очень далеко…

— А у нас разве есть выбор? Давай, быстрее потащили!!!

Спина ныла от удара, но она старалась не обращать внимания на боль. За захлопнувшейся дверью с китайским колокольчиком раздалось громкое буханье, и сталь прогнулась внутрь, под давлением обрушившейся кладки — выход отрезан. Они протащили Капитана через помещение для посетителей, где царил тотальный хаос: под ногами хрустели осколки пластика от разбившихся стиралок, алюминиевая труба вентиляции рухнула с потолка и теперь как жирная змея развалилась через всю комнату, скамейки для посетителей мерзко дребезжали. Неожиданно, Арину посетило чувство, что она что-то забыла… Так и есть! Домовой! Ведь его тело так и осталось лежать в стиральной машине, с надписью "НЕ РАБОТАЕТ". Полуоборот головы — слава богу, эта машина ещё на месте. Уложив Капитана на кушетку, с которой они его пару минут назад и забрали, Арина кинулась обратно.

— Ты куда? — пытался остановить её Эрнст, — туда нельзя! Там сейчас всё развалится, нам надо уходить!

Отвалившаяся кафельная плитка, в подтверждении его слов, огрела её по плечу, добавив решимости. Дом Домового наклонился, собираясь упасть, как раз в тот миг, когда она открыла дверцу. Стиральная машина, пронзительно заскрипев, сорвалась с крепления и неуклюже завалилась на бок. Бездыханное тело друга Арина крепко прижимала к груди.

— Надеюсь, ты сделал бы для меня тоже самое, — прошептала она Мирону, торопясь вернуться в относительно безопасное место.

В подсобке орудовали Эрнст и успевшая очнуться Гита.

— Ну, как ты? — быстро спросила подругу Арина, сбивая упавшие кирпичи с кабинок, чтобы открыть секретный проход.

— Нормально, — потупившись, ответила та, — давай теперь я понесу Капитана, ты, наверно, устала.

Арина насторожилась:

— Я надеюсь, ты не собираешься под шумок, его это… ну, ты понимаешь…

— Не собираюсь, — честно ответила Гита, впервые посмотрела в глаза и вместе с Эрнстом утащила Прада в подземелье.

Землетрясение усиливалось. Всё вокруг скакало и прыгало, стучало и брякало. Звуки сильно отвлекали, более того — они оглушали, но Арина всё же сообразила, что не известно когда они снова смогут вернуться на базу, поэтому не плохо бы забрать кое-какие полезные штуки из кабинета начальника. Что конкретно брать, она не знала, поэтому сгребла всё, что смогла унести: странного вида одежду из шкафа, какие-то подозрительные склянки из ящиков, несколько старинных книг и пару тяжёлых мешочков. На полпути к чёрной дыре входа в подземелье, в метре от неё с потолка рухнула толстая балка. Свет окончательно погас, стало темно как в могиле. Арина обо что-то споткнулась, растянулась на полу и как-то незаметно для себя потеряла направление. Куда бы она не шла, всюду натыкалась на стены. Паника не ждала специального приглашения.

— Помогите, помогите мне!!! Эй, кто-нибудь!!! — кричала Арина, но кто её услышит в этом шуме?

Мгновенно наглотавшись пыли, она жутко закашлялась. Что-то тяжёлое упало справа, очень близко, настолько, что на мгновение её подбросило. Сквозь облако пыли померещился свет. Арина поползла и вот уже чьи-то сильные руки подхватили её и отвели в безопасность. Пыль со слезами покинула глаза. Они в подземелье. Они в безопасности. Рядом по идее должен был стоять Эрнст, но оказалось, что её спасла Гита — вся белая от извёстки.

— Спасибо.

Гита сдержано кивнула в ответ и тут же закричала:

— Берегись! — оттолкнула её с лестницы.

Новый подземный толчок и этот вход на базу завалило. Рухнули искореженные кабинки для одежды, их металлические стенки как бумагу смяли собственным весом камни и кирпичи, а цементная пыль белым облаком лизнула подруг.

— Уф, как ты думаешь — это всё? — прокашлявшись, с надеждой спросила Арина.

— Трудно сказать, — коротко ответила Гита. Она выглядела не так как обычно — слишком замкнутая, неразговорчивая.

— Гита, что с тобой случилось? Что сделал Прад? Объясни наконец!

— Ничего, всё нормально.

— Хватит! Не ври мне… Я же не чужая и вижу, что-то произошло… Расскажи — будет легче! — Арина искренне хотела помочь.

Они медленно брели по длинному сырому туннелю, поддерживая друг друга — совершенно одни в тишине. Землетрясение закончилось или, во всяком случае, тут не ощущалось. В душе Гиты явно боролись какие-то противоречия, наконец, желание поделиться наболевшим одержало верх. Она резко остановилась, тяжело вздохнула и начала рассказывать:

— Понимаешь, я всю жизнь мечтала отомстить человеку, который отнял у меня отца, который отнял всё. Ты и представить не можешь, сколько раз мне снилась эта встреча, сколько способов расправы я придумала, какие красноречивые, обличительные речи заготовила, а сегодня, когда вот они — неопровержимые доказательства — признание самого Капитана предо мной, я растерялась. То есть, я хотела, чтобы всё прошло иначе… Не знаю как объяснить… А потом… А потом он сказал, то что сказал и на меня обрушились воспоминания. Я… Я… — подруге не хватало слов, чтобы выразить чувства. Арина понимающе, погладила её по плечу. Гита снова заплакала, — не понимаю, откуда взялись эти воспоминания, как будто я их забыла, или не хотела вспоминать, а они сами взяли и вернулись. Я, словно это было вчера, увидела, как отец в последние месяцы кашлял кровью. Кашлял иногда настолько громко, что это напоминало рык раненного животного. После очередного приступа, он, утирая кровь платком, печально улыбался, повторяя: "теперь ты знаешь, как ревёт взбесившийся медведь!". Я хохотала как дурочка. Его кожа стала жёлтой, он сильно похудел, но я была маленькой девочкой и, конечно, не придавала этому большого значения. И ещё я вспомнила, что папа перед сном часто говорил мне, что у него много хороших друзей, которые позаботятся обо мне, когда его не будет, а я отвечала, что-то вроде: "папа, ты будешь всегда!" — и засыпала. Он гладил меня по волосам и повторял, повторял, повторял, что будет любить меня вечно. И таких забытых деталей, заусенцев в памяти всплыло великое множество и… Получается, что Прад прав — папа умирал, но как я могла всё это забыть? Как?!! — Гита уткнулась в плечо подруги, беззвучно всхлипывая. — Ариш, я сейчас вообще не знаю, как жить дальше, как смотреть людям в глаза, что говорить… Я словно, как тогда в детстве в Нью-Йорке одна в большом городе. Потерялась в лабиринте и не знаю, куда идти. Что мне теперь делать?

— Что делать, что делать… А ничего не делать! — решительно сказала Арина, — ты у нас такая молодец, такая сильная и красивая, что всё само собой наладится! Ведь, когда носишь камень за пазухой, всегда тяжело, но теперь всё кончилось. Подумаешь, ну, ошиблась чуток — с кем не бывает? Я вот по пять раз на дню ошибаюсь и что? В общем, Гита…

Подруга икнула и вставила, глотая слёзы:

— Слушай… раз уж я вроде как заново всё начинаю, я это… Короче… меня на самом деле Катя зовут…

Арина взяла маленькое личико подруги в ладони, долго смотрела в покрасневшие глаза, а затем от души поцеловала в нос:

— Да, пусть тебя хоть Прасковьей зовут, для меня ты любимая подружка Гита и точка!

Они ещё постояли обнявшись. Почувствовался очередной подземный толчок, но не как прежде, а совсем слабый отголосок. Тем не менее, момент кончился.

Гита шмыгнула носом, отстранилась и, улыбнувшись сквозь слёзы, сказала:

— Ладно, мы только что потеряли базу, надо с этим что-то делать!

Капитана лихорадило. Ладонь обжигал жар, стоило прикоснуться к его лбу. Периодически он вздрагивал, стонал, вскрикивал в бреду. Из обрывистых фраз невозможно было ничего понять, но по перекошенному выражению лица становилось ясно — его мучают кошмары. Раны затянулись, но Арина переживала, что могло произойти заражение крови.

Друзья разместились в одной из подземных комнат с длинным столом, шкафчиком и несколькими стульями. Интерьер подземелья вообще не отличался разнообразием. Арина уложила Домового в тихом уголке на куче тряпья, чтобы ненароком на него никто не наступил — за последние дни состояние Мирона абсолютно не изменилось. Она с тревогой было вспомнила про Камю, оставшуюся в кабинете наверху, но вряд ли призрака могли серьёзно травмировать несколько упавших панелей. Капитана положили на стол, подстелив его же пальто. Эрнст соорудил из подручных средств некое подобие горелки, на которой варил очередное зелье. Бледный свет слабых светильников часто моргал, давая понять, что ресурс старинного генератора может истощиться в любое мгновение. Центрального электричества не было.

— Кажется, мне удалось подключиться к телефонной линии, — пару часов спустя сообщил Эрнст, засевший за ноутбуком. — Модемная связь, конечно, паршивая, но хоть что-то… Посмотрите, что пишут в сети: "Разрушительное землетрясение в Москве, рухнуло несколько зданий в центре. Сильно пострадала кремлёвская стена и целый ряд близлежащих высоток. Приблизительное число жертв: сто тысяч человек. Причины аномальных толчков выясняются". Вот ещё: "Движение по МКАДУ парализовано, кольцевая дорога обвалилась в нескольких местах. В центре царит паника. Раненные люди пытаются выбраться из города. Метрополитен не справляется с наплывом беженцев, три ветки подземки не функционируют из-за завалов. Сотовая связь отсутствует, электричество исчезло в семидесяти процентах строений. Вертолёты МЧС тушат пожар в ГУМе, грозящий перекинуться на соседние здания. Эпицентр землетрясения пришёлся на исторический центр столицы, но благодаря особенностям постройки, большинство зданий возведённые в советское время не пострадали, наибольшим разрушениям подверглись новостройки". Или вот ещё, на сайте РБК: "Огромный провал почвы на Красной площади. В образовавшейся тридцатиметровой яме видны древние постройки и фундамент старого кремля. Версия теракта не подтверждена". А моя любимая "Комсомолка" поспешила окрестить сегодняшнее ЧП: "Апокалипсис мегаполиса".

— Ты это проделки той богини, что превратила тебя в мон… Ганталианта? — спросила Гита. У подруги, похоже, открылось второе дыхание, она суетилась больше всех, стараясь поспеть везде, но прежде всего оказывая помощь Капитану.

— Называй вещи своими именами. В монстра, — отозвался Эрнст. — Скажу больше, я не знаю, я уверен, что это она, если, конечно, на нашей территории не объявился ещё какой-нибудь древний бог. Дело в том, что только богам под силу воздействовать на природу, вызывать штормы, извержения вулканов или…

— Землетрясения, — закончила за него Арина.

— Точно. Обычные твари, с которыми вам приходилось иметь дело способны максимум туману нагнать, а здесь такая огромная площадь… Да, это наверняка происки бога, но вопрос в другом, почему наш персональный бог сейчас при смерти и не в силах помочь даже самому себе, а его ровесница настолько сильна, что способна на такое…

Арина постаралась проанализировать информацию, но в каком бы направлении она не размышляла, жутко не доставало фактов — общая картинка упорно не складывалась, а ей до жути не нравилось попадать в тупик.

— Слушайте, сидя здесь мы в любом случае ничего толкового не придумаем! У нас есть серп, способный ранить бога, есть лунный камень, бывший Ганталиант и, чёрт возьми, мы с Гитой тоже не пальцем деланные! Ты ведь был у неё дома, давайте наведаемся к старушке и всё разузнаем! Как вам мой план?

— Глупо, — покачал головой Эрнст, не исключено, что вся эта атака, не что иное как провокация, чтобы выманить нас и уничтожить, ведь наверняка…

— По-моему, прекрасный план! — оборвала его Гита, — ты готова идти?

— Конечно, — обрадовалась Арина.

— Тогда идём, а ты, Константин Львович, не ссы!

4

Выбираясь из канализационного колодца, которым заканчивался потайной выход из базы, друзья один за другим растеряно замирали. Мало того, что хорошо знакомый пейзаж тихих двориков изменился до неузнаваемости, так ещё и незаметно пролетела ночь, превратившись в предрассветные сумерки. Выпала роса, покрыв и привычные деревья и совершенно новые предметы, как то: груды кирпичей, чьи-то вещи, разбитую мебель и искореженные автомобили, ровным слоем блестящей влаги. Появилось, чувство, что землетрясение произошло минимум неделю назад — это они всё пропустили, очутившись здесь впервые. Хрущёвки устояли на ногах — не рухнули, но сильно пострадали. Целые панели упали на землю, бесцеремонно обнажив интимную изнанку некоторых квартир. Это так странно смотреть на дом, но видеть не то, что тебе хотели показать жильцы, а именно — мнимый уют темных штор, а старенькие столы и обшарпанные холодильники, гнилой паркет и ржавые трубы ванных комнат. Жильцы обнажённых квартир стыдливо покинули, то, что ещё вчера было их домом, и обосновались в палатках, разбитых прямо под раскидистыми ясенями. Сейчас люди в палатках, всю ночь суетливо спасавшие нажитое добро, устало спали. К друзьям подбежал беспородный щенок, прижался к ноге Гиты и тоскливо заскулил. Лёгкий порыв ветра со скрипом пошевелил дверь в чью-то кухню на третьем этаже: самой кухни уже не было, от неё осталась куча мусора на земле, но дверь цепко держалась за косяк, приглашая пройти из прихожей сразу в пустоту.

Первое ощущение, что это место оставили люди, быстро улетучилось. Стоило только приглядеться, и глаз подмечал одинокого мужичка, копавшегося в груде пыльных кирпичей, старушку в ночнушке бредущую по квартире без стены, мальчугана в одних шортах, неуверенно выглянувшего из подъезда.

Пацан набрался смелости и подошёл:

— Это моя собака, я её первый нашёл.

— Конечно, конечно, мы и не претендуем, — поспешила успокоить его Гита, гладившая щенка.

Мальчишке было года четыре, он почему-то потупился, будто от стыда:

— Вообще-то это собака тётки Марфы из шестой, но её увезли на скорой, отец сказал, что она не вернётся, вот я и решил присмотреть за ним.

— Ты молодец, береги его — ему очень страшно, — подтолкнула Гита щенка к пацану. Щенок не хотел уходить, распластался по земле, скулил, — ему сейчас очень нужен преданный друг, позаботься о нём.

— Теперь ты понимаешь, что мы во, чтобы то ни стало должны её остановить, — обратилась Гита к Эрнсту, когда довольный мальчик убежал. — Нельзя, чтобы такое повторилось, а ты лучше меня знаешь, что пока она жива — это будет повторяться снова и снова.

Эрнст ничего не ответил, и они с Ариной пошли прочь из двора, но вдруг он заговорил:

— Я стал человеком совсем недавно, поэтому вероятно воспринимаю всё не так как вы, но в этом дворе я вижу не разрушения, а обновление. Вы — люди стали слишком агрессивны, держитесь за свой пятачок, ничего вокруг не замечая, но когда к вам приходит беда, вы объединяетесь. Оказывается, что вы способны на взаимовыручку и помощь даже незнакомым людям, в вас начинают говорить позабытые инстинкты, они напоминают, что люди способны выжить, только действуя вместе, и мне кажется, вам нужно почаще об этом напоминать…

Гиту явно возмутили его слова, она вскинула брови, открыла рот для возражений, но тут с высоты третьего этажа посыпались кирпичи и штукатурка. Пожилая дама в ночнушке (по всей видимости, она была слепой) подошла слишком близко к краю, ещё шаг и она сорвётся вниз. У палаток дружно ахнули несколько женщины. Все затихли в ожидании последнего, фатального шага. Неожиданно в разрушенной квартире старушки распахнулась входная дверь, в неё вбежал растрёпанный, перепачканный парень, он-то в последнюю секунду и успел подхватить женщину под руку:

— Серафима Андревна, это Витя — ваш сосед, знаете, нам очень нужна ваша помощь, вы ведь когда-то были медсестрой?

Он говорил негромко, но утренняя акустика доносила каждое слово, столпившиеся зрители-жильцы понимали: Витя врёт, чтобы не напугать Серафиму Андреевну, но какая разница каким способом? Главное, старушка теперь спасена.

Поражённая столь наглядной иллюстрацией слов Эрнста, Гита так и не нашла подходящих доводов — закрыла рот.

Минивен стоял в соседнем дворе, целёхонький — садись и езжай, но Арина уговорила друзей найти её Audi, за судьбу которого она сильно переживала. Переживала, как оказалось не зря. Настоящим чудом, можно было назвать то, что произошло с машиной. Движение земли повалило много старых деревьев, в том числе те, что стояли рядом с авто, но толстые стволы упали чётко справа и слева, даже не поцарапав кузов — Арина не верила своему счастью — всегда бы так везло!

Она проехала за рулём всего несколько километров и уступила место Эрнсту, устав плутать между крупными ветками деревьев, упавшими на дорогу и трупами сгоревших машин; не смотря на то, что он был человеком совсем не долго, мужчине за рулём Арина доверяла больше чем себе. Всё чаще на пути встречались чёрные остовы автомобилей. Поначалу друзья недоумевали, не в силах соотнести катаклизм и огонь. Им попадались как полностью выгоревшие, так и только начинавшие дымиться машины, а потом они увидели бомжей с факелами. Эти опустившиеся мужики неопределённого возраста, выбегали прям на дорогу, хлебали из горла бутылки палёную водку и запаливали очередной, оставленный хозяином на обочине автомобиль. Да, уродов в Москве хватало всегда. Всегда находились люди, пользующиеся чужой бедой.

Землетрясение разрушило город неравномерно. В пути попадались вполне сохранившиеся микрорайоны, где о ночных несчастьях говорили лишь машины с надписью "вода" и очереди к ним, но встречались и области, где вместо домов теперь возвышались каменные курганы.

По утверждению Константина Эрнста, богиня жила в Митино.

Митино встретило их пустынным Пятницким шоссе, слепящим всходящим солнцем в глаза, частоколом погасших фонарей и извечным для этого края, запахом смога. Несколько высоченных труб обильно коптили небо землистым серым дымом. Окраина Москвы и запах дыма настолько сроднились за последние десятилетия, что между этими двумя понятиями впору было ставить знак "равно". Типовые многоэтажки, типовые остановки, однотипные вывески магазинов — типичный спальный район.

Арина смотрела в окно и снова подумала, что жить в Столице — большое счастье, ведь здесь не обязательно иметь много денег, чтобы позволить себе яркое, запоминающееся путешествие. Достаточно выделить выходной день и махнуть куда-нибудь на окраину, в то же Бирюлёво, Тушино, Химки или Кунцево, хоть на первый взгляд эти места не отличаются чем-либо примечательным, но везде есть свои замечательные парки для влюблённых, свои, хоть и неработающие фонтанчики, и памятники у районной администрации. Посмотреть стоит хотя бы на зелень, в которую кутаются дома, на людей, в этих домах живущих. Кто-то скажет — сомнительное развлечение, но Арине очень нравилось просто гулять по улицам города, забредать в незнакомые места, чувствовать себя первопроходцем. Если бы не сегодняшний визит в Митино, разве узнала бы она, что в Москве существует настоящий "Переулок Ангелов"!

Богиня жила именно здесь.

Чтобы подобраться к нужному дому, пришлось изрядно поплутать по внутредворовым проездам — всё свободное пространство переполняли припаркованные автомобили. Они стояли на газонах, пешеходных дорожках и детских площадках, а сверху, как гиганты возвышались семнадцати или даже двадцатиэтажные дома. Среди этого сборища великанов две старенькие пятиэтажки смотрелись инвалидами-карликами, но с другой стороны, именно эти два дома отличались каким-то душевным наполнением. Рядом были разбиты симпатичные газоны, сирень подстрижена, а лавочки и урны покрашены. Из-за землетрясения в высотках выбило много окон, которые теперь зияли подслеповатой чернотой, а пятиэтажки совершенно не пострадали.

— Это здесь! — уверенно сказал Эрнст, направившись к крайнему подъезду.

— Ты уверен? — поинтересовалась Гита.

— Вообще-то нет, обычно смерть не ходит человеческими путями, мы эээ, как бы правильнее сказать, возникаем в нужном месте и всё…

— То есть телепортируетесь?

— Не знаю понятия этого слова. Мы слышим, что пришло чьё-то время умирать, и решаем: помочь ему или нет, возникнуть рядом или нет…

— Какая квартира? — поставила точку в этом странном разговоре Арина.

— Семнадцатая.

Ноги сделались ватными, а сердце в груди билось напуганной птахой — давно уже Арина так не нервничала, должно быть, похожие чувства испытывает человек, идущий на собеседование или перед защитой дипломной работы. Неудивительно, ведь встреча с богом — это вам не шутка! Особенно с богом, способным не только на пошлые колкости, вроде Капитана, а только что тряхнувшего целый город — крупнейший город страны.

Ступеньки за много лет стёртые ногами жильцов, на подоконниках фикусы в кадках и даже чистая тюль, войдя в такой подъезд, невольно задумываешься, не принёс ли с собой грязи, а уж о том, чтобы закурить или, не дай бог, плюнуть — тем более не могло иди и речи. А ещё в подъезде хотелось вести себя максимально тихо, передвигаться на цыпочках, чтобы ненароком не цокнули каблуки. Чинно держаться за перила. Не кашлять. Коллегам, видимо, передались те же чувства: как полуночные грабители они крались на пятый этаж, боясь спугнуть призрачный утренний сон жильцов.

— Это здесь, — в полный голос сказал Эрнст.

Эти два слова заставили девушек, страшно испугавшись, вздрогнуть и мгновенно зашипеть на непонятливого мужчину.

— Ты что с ума сошёл? Зачем орёшь??? — шепнула Гита, — и с чего ты взял, что это та квартира, ты же через дверь никогда не входил?

Эрнст видно обиделся, промолчал, пожал плечами.

— Гита, мы, кажется, кое о чём не подумали… — Арина задумчиво смотрела на замочную скважину, — как мы попадём внутрь? Не будить же нам богиню звонком… Был бы Вадик, он бы открыл дверь, он здорово умел обращаться с отмычками…

— А кто такой этот Вадим? — как ни в чём ни бывало, спросил Эрнст.

— Это друг нашей Аришы… — Гита осеклась, — в смысле и мой друг тоже… Это наш коллега, но он пропал при невыясненных обстоятельствах. Мы рассчитывали, что когда ты перестанешь быть… Ну, тем кем был, он вернётся, но дело по всей видимости не в тебе. Короче говоря, нам очень его не хватает, и не будем больше об этом. Арина дай невидимку…

— Вы про эликсир невидимости? — оживился Эрнст, — я был уверен, что его не существует в природе!!!

Секундная пауза. Первой прыснула Арина. Девушки схватились за животы, давясь беззвучным хихиканьем. Когда первый приступ отступил, Гита взяла из рук подруги крошечную заколку для волос:

— Глупыш, вот, что такое "невидимка"!

Со знанием дела она начала орудовать в замочной скважине, но профессионализма явно недоставало, — Арина скептически смотрела на работу подруги. Вдруг протяжно скрипнув дверь медленно поползла внутрь.

— Получилось!!!

— Гита, не хочу тебя расстраивать, но, похоже, было не заперто, — серьёзно заметила Арина.

— ЧТО?

Эрнст согласно кивнул головой.

— Ой, а ты-то, что поддакиваешь? — пихнула подруга его в плечо, — ненавижу вас! Я ведь только учусь, могли бы поддержать!

— Как поступим? — Арина зачем-то принюхалась — из квартиры несло квашенной капустой. — Если дверь была открыта, значит, нас ждали…

— Мы же всё уже решили? Да, и что решать? Вариантов два: войти или уйти и по-моему всё более чем очевидно, — Гита решительно достала из-за ремня серп.

Все молча согласились с ней.

Внутри квартира напоминала самую обыкновенную квартиру, во всяком случае, не резиденцию бога — однозначно. Крошечный коридор — негде развернуться. Куча одежды, вперемешку зимняя и летняя, на крючках в прихожей. Круглый половичёк, сплетённый из разноцветных тесёмок, а под ним линолеум. Трельяж, в котором отражается лишь темнота зала. Слева кухня и удобства, прямо комната, а из неё дверь в смежную спальню — всё как тысячах подобных квартир. Под ногами друзей противно заскрипели половицы, так что им пришлось замереть в неудобных позах — убедиться, что скрип не выдал их присутствия. Он не выдал. Ещё несколько шагов внутрь. Затхлый запах лекарств и пыли. Всё вокруг старенькое. Гита заглянула в зал и долго вглядывалась в темноту, так долго, что Арина успела вспотеть от страха — вламываться в чужую квартиру для неё было ново. Дабы не привлечь внимания соседей, она прикрыла за собой дверь. То ли дверь что-то сдвинула в тёмном углу, то ли просто случайно, но вдруг из щели между вешалками и выходом выпали длинные лыжи. Арина успела лишь ахнуть и отшатнуться. Как в режиме замедленного воспроизведения она смотрела на медленно падающие железные палки, сорвавшееся крепление, туго перевязанные лыжи, летящие под ноги, понимала, что сейчас раздастся жуткий грохот, который выдаст горе-грабителей с потрохами, но ничего не могла поделать.

Грохот долго резонировал в ушах.

Первое, что услышала Арина, когда слух вернулся — крик Гиты:

— А ну, выходи старая ведьма!!! Мы здесь, покажись! Настало время платить по счетам, за всё, что ты натворила!

Гита и Эрнст будто испарились — скрылись в зале. Она запнулась за лыжи, породив новую волну шума, и поспешила к друзьям. В зале уже тускло горела люстра. И без того слабый поток света хищно съедал пыльный абажур. Старинная, вернее старая, изношенная мебель, вытоптанный ковёр, пыль и даже паутина в углах, но самое главное, ни единого признака богини.

— Эй, стерва, где ты спряталась? Выходи!!! — крикнула Гита из спальни. Никто не ответил, и она вернулась в зал.

— Чё ты так разоралась? — бросила Арина.

— Я разоралась? — Гита повела бровью, — это ты перевернула всю прихожую!!! А что мне оставалось делать? Эффект неожиданности потерян, вот я и решила напасть первой!

— Да, да… — ей стало стыдно, — извини, но эти лыжи…

— Богини здесь явно нет, — подвёл черту Эрнст, — теперь мы лишились единственного козыря и нам вновь о ней, кроме самого её существования, ничего не известно.

Арина чихнула и поняла — это старая аллергия на пыль. Её вновь озадачил более чем скромный интерьер квартиры. Старая стенка с растрескавшимся лаком, швейная машинка в углу, аж почерневшая от времени, черно-белый телевизор, который она помнила по самому раннему детству — такой же стоял у бабушки.

— Слушай, а ты уверен, что не ошибся? — в подтверждении слов она опять чихнула, — я бы никогда не подумала, что здесь может жить богиня…

— Я уверен и это неимоверно старая богиня, всё вокруг постарело вместе с ней. Видите, мебель не такая уж и старая, а смотрится лет на сто.

Он провёл пальцем по пыльной фотографии над сервантом, под серым слоем им улыбнулась белокурая мордашка девочки, сидящей на коленях у хмурого мужчины, рядом сохраняя безупречную осанку, присела прекрасная женщина. Женщина была столь красива, что Арина невольно засмотрелась на её идеальные черты.

— Костя, я не уверена, — отвлекла их Гита, изучавшая книжную полку, — но кажется это тебе…

Она протянула крупный жёлтый конверт. Арина прочитала из-за плеча Эрнста надпись: "Моей Смерти". Внутри конверта обнаружился листок, мелко исписанный прекрасным, немного резким, но шикарным, хорошо читаемым почерком.

"Здравствуй милый дружочек. Ведь мы успели подружиться за те мимолётные часы, проведённые с тобой наедине в этой обители скорби и тлена?

Знаю: успели.

Печально, что ты застал меня в столь несвойственной содержанию оболочке, в былые годы, я бы не позволила тебе ни намёка на грусть во взгляде, а уж тем более скорби по моим угасающим членам. Впрочем, не думаю, что тебе в твоей работе слишком часто приходилось иметь дело с угасающими красотками, скорее попадаются такие же развалины как я.

Да, не о том речь.

Трудно ошибиться, предположив, что ты терзаешься вопросом: "откуда мне ведомо, твоё появление в этом доме? Как могла я предвидеть визит?". Забавно, а ты разве сам не догадываешься? Смерть всегда возвращается. Об этом говорит многое, хотя бы наш недолгий роман с ночными свиданиями. А ведь ты не первый. Я знала — ты придёшь, найдёшь, прочитаешь. Пожалуй, это письмо я пишу даже не тебе. Сам подумай, какой толк беседовать с тем, кто не поймёт моих порывов? Расценит отказ, как банальную боязнь умирания, хочешь верь — хочешь не верь, но я никогда не боялась никого из твоих собратьев, не опасалась того, что последует за взмахом косы, за свой немалый век я ни раз мечтала услышать песню Сирина, но стоп. Опять не о том…

Твои спутники — вот мои адресаты.

Ведь это две девчонки и мой наречённый братец, настолько укоренившийся промеж людей, что растерял всю былую силу — очеловечился? Я не в праве судить — сама была такой же, но теперь… О, как легко я читаю тебя! Ведь ведомо мне было с самого начла, куда заведёт тебя твой путь; что кем бы ты не обратился, станешь преследовать меня, до тех пор, пока не испустим последний вздох ты или я. В этом весь ты — вот твоя природа. Но мы разные. Веками Демоны смерти служат своему предназначению, а мы — боги, польстившись правом выбора, позабыли о том, ради чего странствуем по земле. В этом ты — честнее, лучше меня. Именно благодаря тебе я вспомнила — кто я и зачем. Теперь всё изменится. Всё вернётся на круги своя.

Знайте же, незваные гости, вот моя исповедь.

Длительное время меня смущала мысль, что мир стал иным, изменившись, потерял потребность в нас — отродье — богах. Но теперь стало ясно — мир не изменился. Посмотрите на него! Что вы видите? Компьютеры, небоскрёбы, самолёты, сотовую связь? А я вижу всё тех же запутавшихся людей, которые как в тёмные времена два века назад, тычутся слепыми котятами по углам в поисках материнской груди, но не находят её. Люди оскотинились, потеряв веру в тех, кто из покон веков вёл их, с чьими именами им проще было гибнуть на поле брани или в агонии болезни, или же лесной чаще в лапах хищников. Им настолько не хватает проводника, что они теперь вынужденно создают их сами, надеясь, веруя в приход истинного миссии. Посмотри, что стало с верой? Её испохабили, превратив в шоу-бизнес. Ничтожные, последние из людишек, эксплуатируя власть и деньги, в одночасье становятся кумирами, подменяя в человеческой душе потребность в боге. Вера превратилась в поклонение, в фанатизм. Но если взглянуть на эту реальность с другой стороны — разве не узнаёшь ты, Моя Смерть, то, что уже когда-то было? Ведь теперь, как и в моё время любой найдёт себе кумира: спорт, медицина, искусство, любовь — в каждой сфере свои "боги", так называемые звёзды, которые фактически заменили собой нас. Вчера — боги, сегодня — звёзды. Да, мы сами виноваты — сдались без боя, ушли, стоило всего-то попытаться нас прогнать, а ведь нужно было остаться, отстаивать тех, кто так свято нам верил.

Людям нужны боги, настоящие, справедливые, великие.

Мир без богов слишком жесток, сер, уныл.

И ещё я думаю, что боги должны вернуться. Я хочу вернуться.

Вы, конечно, догадались, кто стоит за этим маленьким катаклизмом, да — это я. Смерть, пожалуйста, не считай меня окончательно выжившей из ума старухой — так надо. Времена Иисуса давно миновали, сегодня мало прийти в город на старом муле и сказать: "Я есть бог", сегодня лишь в горе люди познают истину. Увы, мне придётся причинить много горя, прежде чем вернуть им надежду, вернуться — другого варианта нет.

Через месяц Москва рухнет".

— О, ужас! — прикрыла Гита рот ладонью, как всегда делала, когда сильно переживала, — что же нам делать?

— Постой, тут продолжение, — перевернул Эрнст листок.

"Думаю, сейчас вы — мои дорогие читатели, лихорадочно размышляете над следующим своим ходом? Что ж, выбор не велик: присоединиться ко мне и вернуть мир в золотую эру или же… Ваши питомцы: несносный Домовой, ручное привидение и, само собой, парень проклятый мной много лет назад — все умрут. Вы готовы к жертвам ради всеобщего блага? Тогда скучать по близким вам предстоит не долго, вскоре вы последуете за ними. Моя благодать сегодня столь же полноводна как и в былые времена, я чудовищно сильна, и удовлетворить меня сможет только победа. Москва падёт — это неотвратимая истина. Что бы вы ни предприняли, вам не хватит мощи тягаться со мной. Боги вернутся! Я верю в это. Боги благосклонны к последователям — присоединитесь и давайте вместе перевернём смутную страницу истории.

Лелея".

— Она это серьёзно? — первой заговорила Гита. — Неужели эта Лелея, кем бы она ни была, всерьёз полагает, что мы всё бросим и вместе с ней начнём уничтожать людей? Разрушим Москву? Бред какой-то, тётка действительно выжила из ума! — Гита помолчала, ожидая поддержки, но так её и не дождалась, — Я чего-то не понимаю? Чего все замолчали? Вы что раздумываете над тем, чтобы присоединиться к ней?!! Костя?

Эрнст был ещё более задумчив, чем обычно:

— В её словах есть зерно здравомыслия…

— Что?!! Ты с ума сошёл? Какое здравомыслие? Убить тысячи людей, чтобы заставить себе поклоняться оставшихся? Ариш, ну скажи ему!!! Или… О, нет… неужели ты согласна с этим бредом???

— Я? Что? А… Нет, конечно, нет… Я тут подумала, а откуда богине известно про Домового и Камю?

— …

— Похоже… В это, правда, трудно поверить, но видимо богиня была на нашей базе, а Домовой её заметил и Камю тоже. Тот странный сон, когда мы искали информацию в интернете, вовсе был не сном, а явью. Вот откуда ей так много о нас известно, вот почему база полностью уничтожена. Мы сильно её недооценили. — Арина поспешила к выходу, продолжая говорить на ходу, — богиня просчитала наши шаги, уверена у неё и сейчас на наш счёт есть какие-то планы… Нам срочно нужно доложить Капитану! Пока не поздно.

— "Постскриптум", — прочитал последнюю фразу в письме Эрнст, — "а это, чтобы вам было не скучно! Экхем".

— Что ещё за Экхем? — не поняла Арина.

— Зря ты это произнёс, кажется, это было магическое слово-ключ или печать… — встала в боевую стойку Гита, уставившись на что-то за дверью в спальне.

Арина сглотнула — только нападения им сейчас не хватало. Кого ждать? Снова призраков или кого-то похуже?

Рука сама потянулась в сумку за Лунным камнем.

Раздался высокий резкий звук, моментально проникший сквозь уши в мозг, отозвался зубной болью и понёсся дальше мелкой дрожью по всему телу. Он напоминал писк сломанного телевизора: вибрирующий, всепоглощающий, острый — от такого не укрыться, не убежать. Подруги не сговариваясь, сжались в комок, заткнули уши руками, чтобы хотя бы попытаться сберечь несчастные барабанные перепонки, грозящие вот-вот разорваться. Секунду спустя, только благодаря реакции Эрнста, Гита, стоявшая ближе всех к спальне, оставалась жива. Гигантский кулак, в мгновение ока превративший дверной проём в россыпь щепок, прицельно обрушился на то место, где только что она стояла. Пол ушёл из-под ног, как совсем недавно во время землетрясения. В центре зала образовалась воронка с ощерившимися краями половиц. Кулак неизвестного монстра скрылся за дырой в соседнюю комнату. Противный писк наконец-то пропал, хотя его призвук ещё отдавался где-то в затылочной части. За стеной послышалось какое-то громыхание, словно там бригада грузчиков переставляла мебель, но крайне неаккуратно, то и дело, роняя на пол шкафы, стулья, комод.

Грохот достиг своего апогея и стих, в дыру между комнатами высунулась голова, задумчиво уставившись на друзей. Арина с трудом верила в реальность происходящего. Внешне враг напоминал человека, но огромного и с излишне накаченным телом. В дверь прошла только голова, трёхметровые плечи с широченными узлами бицепсов застряли.

— Это Дэв!!! — вскрикнула Гита.

— Кто-кто? — растерялась Арина.

— Дэв! Дэв, ну ты, что сказки в детстве не читала?

— Джин, что ли?

— Да, нет же!!! Великан из тюркских легенд! Они злобные, но тупые — посмотри какая маленькая голова, а мозгов там как у птички…

Голова действительно была слишком мала для огромного тела, Арина попыталась представить существо в полный рост — не смогла, хотя с ужасом отметила, что ему невозможно тесно в спальне, где он занял почти всё место. Между тем, Дэв тупо таращился на подруг, переводя ничего не значащий взгляд узких глазок с одной на другую. Гита улыбнулась монстру и, кокетливо сделав ножкой, помахала рукой. Дэв прищурился, издал глубокое, гортанное: "Ыыыыы!", капнул слюной из пасти с кривыми жёлтыми зубами, скорее всего — это было что-то сродни улыбки.

Гита мгновенно сориентировалась, продолжив странную игру:

— Ути-пути, мой маленький Дэв! Такой большой, такой сильный и очень-очень сообразительный, — ворковала она, незаметно боком отступая к выходу, туда, где затаилась Арина. — Какая у тебя милая улыбка, ой ты мой хорошенький, симпатичненький и совсем-совсем не злой! Дэв — лапочка, Дэв — пусичка.

Монстр, как ни странно, тащился от телячьих нежностей. Сначала он блаженно прилёг на пол, отшвырнув как соломинку целый дверной косяк, а затем, разрушая остатки мебели в спальне, перевернулся на спину, блаженно захрюкал, но не спускал глаз с Гиты.

— Дорогой мой, наверное, тебе очень одиноко живётся… Целую вечность совсем один, да ещё и без души, украденной богами и спрятанной на краю света, — ласково говорила подруга, протягивая руку к лысой голове Дэва с жидкой косичкой на макушке.

Дэв затих, ловя каждое слово. Его тяжёлое дыхание разносилось по комнате шквалистыми порывами, а лёгкие работали со звуком кузнечных мехов.

— Не бойся меня, я пожалею маленького Дэва, не дам его в обиду, всегда буду рядом! — Гита погладила его по жёлтой потной коже шеи.

Неожиданно монстр зашевелился. С невозможной, на первый взгляд, сноровкой, он снова перевернулся, в комнату протиснулась широченная ручища, настолько толстая из-за мышц, что голова скрылась в проёме — вместе они не помещались. Дэв пытался взять Гиту в ладонь.

— Это уже перебор! — возмутился Эрнст, прикрыл девушку собой, больно пнув по пальцу размером с бревно. — Нам немедленно нужно уходить!

— Ууууу? — удивился монстр, снова заглянув в зал, увидел Константина Львовича, подметившего как наполняются кровавой яростью крошечные свиные глазки чудовища, — АРРРР!!!

Жуткий гневный вопль вкупе с гнилистым запахом изо рта и настоящим душем слюней, обдали друзей, поспешивших ретироваться. О, как вовремя! В первый раз Дэв рыкнул даже не в полсилы. Когда трое выскочили на лестничную площадку и, перемахивая через три, а то и четыре ступеньки, понеслись вниз, их догнал титанический, ни с чем ни сравнимый рёв. Такое невозможно вообразить. Преломляясь в зигзагах межэтажного пространства, рёв обрёл дополнительную силу. Казалось, что они попали в центр огромного горна, в который со всей мочи дует полностью лишённый слуха идиот. Их повалило с ног. Со стен как листва облетели полоски краски, стёкла выбило, несколько стареньких дверей слетело с петель. Последние метры перед заветной дверью на свободу друзья преодолели ползком. Уже пробегая через двор, Арина обернулась: несчастная пятиэтажка за спиной мелко тряслась. Из симпатичного окна на пятом этаже вылетела рама, в след за ней пустоту схватила огромная лапа Монстра. Стонущий вой, водопад цементной крошки. Панели дома трещали по швам. Дэв снова зарычал, на сей раз от натуги, и часть крыши, поддавшись титаническому напору, взорвалась — взлетела в воздух. Железные пластины и пласты рубероида загнулись вверх, как крышка консервной банки, в образовавшемся проёме негодовал монстр, истошно вопя, грозил кулачищами самому небу. После какофонии чудовищных звуков, внезапно возникшая тишина оглушила не хуже раската грома. Арина на бегу испугалась — не случилось ли, что-то с её ушами? Оглянулась. Нет, с ушами всё в порядке — Дэв затих и сейчас со своей сторожевой башни вглядывался вниз, пытаясь отыскать беглецов. Здоровые кулачищи держались за края панелей, как за ограждение балкона. Возникло ощущение, что они — часть массовки на съёмках фильма про Кинг-Конга.

— Гита, нам надо спрятаться вот там в палисаднике!!! — задыхаясь, крикнула Арина, но её не услышали, да и поздно.

Она спиной почувствовала тяжёлый взгляд. Оборачиваться не имело смысла, но она обернулась. Дэв смотрел прямо на них, ужасно огромный даже на расстоянии в пятьсот метров. Монстр снова огласил округу рёвом. Его кулаки напряглись от злобы, кроша под собой панель дома. Он перекинул ногу и спрыгнул вниз. Удар наподобие взрыва. Земля дрогнула и продолжала мелко вибрировать ещё какое-то время. Ей было так страшно, что она старалась думать только о том как бежать быстрее, чтобы ни на мгновение ненароком не представить, что произойдёт, если их догонят. Оторвавшиеся Гита и Эрнст периодически бросали назад тревожные взгляды. Если бы они знали, чем кончится эта поездка — ни за что бы, не бросили машину так далеко от дома. Каждый шаг Дэва отдавался гулом и буханьем земной тверди. Слышалось карканье испуганных ворон, треск ломающихся деревьев. Арина опять обернулась. Теперь она увидела Дэва во всей красе. Около шести метров в высоту, нелепый, нереальный, противоестественный. Целая гора мышц блестящих от пота, широченные плечи, но в тоже время, узкая талия с единственным элементом одежды — набедренной повязкой. Не верилось, что эта махина, сплошь покрытая тысячами узорных татуировок, может передвигаться на двух ногах, но она двигалась — ещё как! Дэв настигал беглецов слишком быстро. Впереди в плотном ряду припаркованных машин, замаячило красное пятно её Audi, но Арина уже понимала — они не успеют уехать. Что делать? "Лучшая защита — это нападение" — говорила бабушка. Лунный камень сам прыгнул в руку. Монстр в трёхстах метрах сзади неожиданно остановился, набрал полную грудь воздуха, развёл руки в стороны и зарычал. Справа крупный куст сирени порывом зловонного ветра прижало к земле. Арина споткнулась, упала. Подняла голову. Эрнст заводил машину. Рядом решительно стояла Гита, сжимая в руках серп. Какой же смешной смотрелась тёмная полоска металла в сравнении с мифическим гигантом. Из окон, с балконов соседних домов высунулись сотни лиц, люди показывали пальцем на чудовище, кричали. Из-за громогласного рыка сработали сигнализации у всех автомобилей одновременно. Дэв замолк, ярость на его лице сменилась удивлением, он задумчиво почесал затылок — завывания сигналок его явно сбивали с толку. Воспользовавшись передышкой, Арина схватила слиток, удобно лёгший в ладонь рукояткой пистолета-автомата. Честно говоря, она никогда не видела этого оружия, просто, его название само собой пришло в голову. Рассмотрев странную форму, короткое дуло и оценив лёгкость, Арина успела внутренне пожалеть, что представила именно его — случай не подходящий. Будь, что будет. Пистолет-автомат с приятным стрекотанием выпустил первую очередь, почти погасив отдачу — приятно. Она криво ухмыльнулась, приподняв руки — её целью стала мерзкая морда тупого чудища. Оружие застрекотало без остановки. К величайшему сожалению, пули не причинили никакого вреда Дэву, скорее наоборот подействовали как лишний раздражающий фактор. Дэв снова вспомнил о людях, за которыми гнался. Рыкнул, разозлился. Без видимого труда схватил ближайшую машину (старенький Volvo) и швырнул в их сторону. Автомобиль, крутясь в воздухе, промчался мимо, всего метре от подруг. Он ударился об асфальт, подпрыгнул, теряя мелкие запчасти и стекло, снова упал, взлетел и с невыносимым скрежетом, рассыпая искры, прокатился ещё метров двадцать вдаль по улице. Арина посмотрела на собственное оружие — так смотрят на жалкие сто рублей, стоя перед витриной бутика с шикарным платьем за несколько тысяч долларов. Перевела взгляд на врага. Дэв хмурился, осознав, что промазал, недовольно пробурчал, что-то нечленораздельное, медленно набирая скорость, побежал к подругам.

— Теперь моя очередь! — крикнула Гита, собираясь броситься в атаку.

— Стой! Такого серпом не одолеть, нужна как минимум ракетная установка… Ай!

Арина, не ожидавшая подвоха, завалилась на бок — руку резко дёрнуло вниз. Рядом с ней на земле лежал настоящий Стингер, какие показывают в боевиках.

— Гита, вот, что нам и нужно! Ракетница!!!

— А ты умеешь из неё стрелять?

— Нет, вот тут какая-то кнопка…

— Нет времени!!! Он уже рядом, поднимай!

Арина не смогла поднять Стингер в одиночку, заряженная в толстое дуло грязно-зелёная ракета опасно стукнулась об асфальт:

— Гита помоги!!!

Дэв был буквально в пятидесяти метрах от них, чувствуя, что беглецам уже не скрыться, он показал жёлтые зубы: "Ыыыыы!!!" — ткнул в их сторону пальцем, мол — вот я вас и поймал. Гита подхватила стингер сзади, Арина взялась спереди, с горем пополам прицелилась в монстра, благо в такую крупную мишень трудно было не попасть. Гита нажала кнопку.

Сначала пронзительный свист, затем толчок в грудь — ударная волна и одновременно взрыв и обжигающий жар в лицо. Подруги синхронно моргали, сидя на земле, наблюдая, как медленно развеиваются плотные клубы чёрного дыма. Подгоревший монстр, упал смяв под собой с десяток автомобилей и теперь затих. Грудь тяжело вздымалась — нет, его и ракетой не прикончить.

Свист колёс сзади.

— Садитесь, быстрей! — кричит Эрнст.

Они вскочили, не отряхиваясь, залезли в машину, как во сне — не видя, уставились в окна, зачем-то пристегнулись.

Машина быстро уносила друзей прочь от проклятого Переулка Ангелов, подальше от Митино.

5

Экран телевизора сделался чёрным. Чернота и больше ничего. Пауза затянулась. Арина, нервно сдула непослушную прядь, упавшую на лицо. Наконец на полной тишине зазвучал официальный голос "Первого канала". Слова тянулись неспешно, каждый звук заставлял трепетать, что-то в душе: "Он здесь. Он среди нас. Но он другой… Великий. Идеальный. Могущественный!".

Из черноты, будто из нефти медленно всплыли буквы: "ЖИВОЙ БОГ".

Раскат грома.

Одинокий софит высветил из темноты бледное лицо Михаила Пореченкова. Ведущий хмурился, чувствовалось, что ему не по себе:

— Здравствуйте, я ведущий нового проекта "Первого канала" — "Третейский суд". Вы можете нам не верить, мы оставляем за вами полное право на скепсис, так как камера, не способна передать то, что ежедневно происходит здесь — в нашей студии. — Голос подвёл Михаила — он осип, ведущий как-то странно, с опаской глянул куда-то не в камеру, откашлялся. — В начале этого телевизионного сезона руководство нашего канала снарядило экспедицию по забытым уголкам России. Перед искателями стояла цель — доказать, что в мире существует магия, отыскать древние артефакты, привезти в Москву доказательства существования потусторонних существ. Признаюсь, мы не надеялись на успех. Как же мы заблуждались… Месяц назад в одной из покинутых деревень, мы встретили его. Он — не человек. Мне трудно объяснить, но встречаясь с ним лицом к лицу, ты тут же понимаешь насколько мал и незначителен рядом с ним. Это не чудо — это нечто большее. Он… (Мхатовская пауза). Он — бог. Великий бог правды, языческий судья, полководец, предводитель, тот с кого берём начало все мы — Языческий бог Проно!!!

Испуганная камера взметнулась под потолок студии, зажглась яркая иллюминация, по рядам зрителей пронёсся настороженный шёпоток. Свет вновь приглушили, зазвучала тревожная музыка. В центре полутёмного зала находилось два дивана — красный и чёрный, перед ними стойка ведущего, и чуть в глубине кресло с фигурой в тёмной мантии с капюшоном, надвинутым на глаза.

Пореченков занял своё место, заговорил громче:

— Всё, что написано в древних мифах, сказки и придания — всё это правда. Древние боги действительно существовали. Сегодня все они мертвы. Кроме одного. Главного. День настал! Сегодня он среди нас! Только на "Первом канале": правда, без тени лжи. Искренность против лести. Честь против подлости. Бог правды — Проно, ведёт свой извечный суд — "Третейский суд"! Дамы и господа, склонимся, ведь мы у ног величайшего чуда — живого бога…

Все в зале приклонили колени. Камера очутилась совсем рядом с богом, укутанным в чёрный шёлк. Из длинного рукава показалась сильная мужская рука с крупными перстнями. Капюшон слегка спал назад. В тени складок ярко вспыхнули зелёные кошачьи глаза с вертикальными зрачками. "Садитесь" — от этого хриплого приказа мурашки побежали по коже. Голос, казалось, вобрал в себя всю силу мира, его невозможно было ослушаться. Магическое эхо разнесло слово по самым отдалённым уголкам павильона.

— Ариш, скажи когда эта часть кончится, — закрыла глаза руками Гита, — я ненавижу момент, когда Прад всех пугает… Уж в чём-чём, а тут ему естественно нет равных! А глаза? Не понимаю, зачем ему сделали такие глаза? Это же просто жуть!

— Дорогая, — обнял её Эрнст, сидящий рядом на диване, — так нужно. Я ведь уже объяснял… Страх — сильнейший мотиватор, если человека испугать, его можно убедить в чём угодно, вот мы и решили, так сказать, ускорить процесс, сама понимаешь, времени почти не осталось, месяц истечёт послезавтра.

Арина в который раз залюбовалась Гитой и Эрнстом — какая же необычная, но вместе с тем органичная пара. Он — импозантный, галантный, вечно одетый в стильный костюмчик, а она — совсем молоденькая, своенравная, с этими косичками, что может быть общего у таких разных людей? Но Гита только, что посмотрела в глаза любимого и сомнения пропали — они две половины единого целого, которые за почти месяц настолько сроднились, что подчас заканчивали предложения друг за другом. Арина вспомнила Вадима — но невольно покачала головой, отгоняя мысли прочь. Ей страшно было думать о нём, слишком мало она знала этого человека, слишком много "но" носилось вокруг. Вадим за этот месяц так ни разу и не проявился. Не стоит строить иллюзорные замки, чем они больше, тем сильнее будет ныть сердце, когда их хрусталь разобьётся. Да и вообще, Арина начала сомневаться в своих чувствах. Детали личности бывшего коллеги медленно, но верно выветривались из памяти, но чтобы образ оставался завершённым, её воображение дорисовывало недостающие фрагменты, в итоге Вадим подчас представлялся ей настоящим принцем на белом коне.

— Слушай, — обратилась Гита к Косте, — я что-то не пойму — это опять прямой эфир?

— Нет, конечно — запись, в прямом эфире было бы слишком много накладок…

— А где же тогда наш персональный бог?

— На крыше, снова медитирует…

Гита нахмурилась:

— Ох, не нравится мне то, что с ним происходит. Уж очень сильно он изменился.

Она сказала это с неподдельной заботой, и Арине вспомнилось, как почти месяц назад, когда они нашли покинутое логово богини и одновременно потеряли все концы, ведущие к ней, на базе их ждал Прад — измученный, больной, но как обычно полный решимость не отлёживаться, а действовать. Пока Арина докладывала про стычку с Дэвом, Гита усиленно прятала глаза, лишь бы не встретиться взглядом с человеком, которого она собственноручно чуть не прикончила, не за что. Чуть позже, подруга нерешительно предложила Капитану выйти. Арина понимала, что так нельзя, но врождённое женское любопытство взяло верх. Она шла следом за коллегами, отыскала комнату, облюбованную ими для беседы, заглянула в щель незапертой до конца двери. Гита стояла на коленях перед Капитаном и горько плакала, а Прад говорил:

— Проклятие опустошения долго и мучительно сжигает человеческое тело изнутри, но иначе нельзя. Сосуд, предназначенный для вместилища божественной души, обязан пройти ряд подготовительных этапов — иначе произойдёт отторжение. Твой отец это знал. Он сам выбрал сей путь. Теперь ты знаешь, кто я такой и, что мне не доступна ложь. Клянусь тебе, что не ведал о существовании семьи у избранного, меня не ставили в известность ни о чём, касающемся личности этого человека. Сказали лишь: "есть подходящий кандидат. Скоро". — Прад уставился в пустоту, будто читал собственные воспоминания из книги, — А когда обмен произошёл, и душа твоего отца успокоилась, я и представить не мог, что ты найдёшь меня на улицах Нью-Йорка. Я и догадался кто ты такая только после нашей встречи…

— Простите, умоляю вас… — тихо всхлипывала Гита. Она склонилась низко к полу, и сама не осознавая этого, начала раскачиваться вверх-вниз. — Я виновата… Я страшно перед вами виновата…

Вдруг Капитан резко повернулся к двери. Не может быть, неужели лёгкий шелест её выдал? В его глазах блеснул гневный огонёк. Неуловимый жест, и дверь с силой захлопнулась, прям перед носом Арины. Попавшись, так сказать "на горяченьком", она сильно покраснела, но вместо того, чтобы вернуться к Эрнсту, прошла в информационный центр. Сейчас она жалела о том поступке, но что сделано, то сделано.

— Компьютер, мне нужна вся информация о "проклятии опустошения", — присела она на край стула, перед экраном.

Тот ожил и как ей показалось с издёвкой сообщил:

— Видеоряд по данной теме отсутствует. "Проклятие опустошения" — одна из форм жертвенных заклинаний, существующая с начала времён. В отличие от многих подобных, данное проклятие не уничтожает жертву во славу того или иного божества, а передаёт тело в услужение. Суть: в течение длительного времени тело субъекта испытывает болевое воздействие с многочисленными очагами консолидации. Как правило, боль связана с различными человеческими заболеваниями. Чаще всего — раковыми опухолями, которые, как известно, плохо поддаются магическому лечению. В конечном итоге, из тела проклятого изгоняется душа, а подготовленная оболочка, при необходимости может стать вместилищем божественной сущности. В древности боги редко пользовались подобного рода подношениями, предпочитая собственные тела, в связи с чем "проклятие опустошения", не получило широкого распространения. На сегодняшний день изредка используется организацией в целях возвращения языческих богов. Особенность проклятия заключается в том, что жертва сама должна его произнести, то есть фактически совершить пролонгированное самоубийство.

Однотонный мужской голос затих, но Арина ещё долго сидела в полной тишине — думала. Значит, отец Гиты сам выбрал свою судьбу. Пожертвовал собой, счастьем дочери, чтобы в его тело вселился бог. Господи, как подчас недальновидны люди! Ведь как можно было принять такое решение, имея на руках маленького ребёнка? С другой стороны, её там не было… Кто знает, что произошло в последние часы жизни отца подруги?

В тот вечер Арина сделала ещё одно открытие. Она снова и снова запрашивала у информационного центра совершенно не нужные ей данные, внимательно вслушиваясь в голос. Что-то с ним было не так. Её преследовало чувство, словно она забыла о чём-то важном, и теперь подсознание царапало изнутри, прося непременно вспомнить. Озарения не произошло, вместо него появилось неприятное ощущение "вот-вот вспомню", но никак не вспоминалось. Голос повествовал про оружие способное причинить вред богам.

Арина не слушала, а тут вдруг решила узнать детали:

— Компьютер, что нам известно о свойствах "Лунного камня".

Секундная пауза.

— "Лунный камень", — повторил компьютер, — известный алхимический материал, используемый…

У неё опустились руки. Фраза "Лунный камень" — она уже слышала ей, но не здесь, а совсем в другом месте и говорил в тогда вовсе не компьютер. Уже зная, но ещё не веря, Арина спросила:

— Компьютер, стоп. Кто работал с твоей программой озвучки? Чьим голосом ты говоришь?

Машина помолчала, а дальше заговорила почти с гордостью:

— Программа информационного озвучивания является эксклюзивной разработкой специально спроектированной для данной модели. Его уникальность в возможности аудио-воспроизведения слов, смоделированных без привлечения дополнительных человеческих ресурсов, то есть я способен прочитать любой текст, даже если в моей базе данных отсутствуют какие-либо слова в нём содержащиеся. Необходим лишь первоисточник — определённый исходник, на котором основывается вся последующая…

— Компьютер, повторяю: чей это голос? — нетерпеливо оборвала она.

— Голос принадлежит члену московского отделения организации, команды Капитана Прада, Вадиму Вадимовичу Крымову.

— Вадик… — только и смогла в тот раз выговорить Арина.

А дальше началось полное безумие. Сказал бы ей кто-то хотя бы год назад о том, чем она будет заниматься — не поверила бы. Сначала она просто слушала его голос, ловила каждый звук, каждый вдох, а потом… Где-то через неделю Арина написала себе письмо от имени Вадима и заставила компьютер его прочитать. Так стыдно, ей не было ещё никогда. Позже, встречая коллег в узких коридорах подземелья, ей мерещилось, что им всем известно о её проделках, что они потешаются за спиной, хохочут над ней, но вместе с тем ничего не могла с собой поделать. Эти свидания в информационном центре как-то незаметно превратились в обязательные, а потом каждодневные. Голос Вадима не всегда говорил о чувствах, он рассказывал о своём детстве, изредка о родителях, о том, что любит фильмы ужасов и мечтает съездить на море. В будущем, по замыслу Арины, он хотел бы купить большую дачу, чтобы превратить её в семейное гнездо с беседкой, увитой плющом и весёлым детским смехом. Сублимация прогрессировала. Иногда, она забывала, что сама написала эти тексты, смеялась целыми днями как дурочка, или напротив выговаривала как строгая учительница виртуальному Вадику за его неосторожность и долгое отсутствие ("ведь мы так волнуемся! Нельзя думать только о себе!"). А иногда, слушая очередное послание, вспоминала их единственную ночь любви: нежные пальцы как по струнам порхающие по её эрогенными зонами, прикосновения чувственных губ к розовым соскам, неожиданный непроизвольный стон. Когда свидание заканчивалось, её аж трясло от пережитого. Ничего лучшего с ней никогда не происходило.

Между тем "Третейский суд" по телевизору приближался к кульминации. На диванах заняли места немолодые муж с женой. Пореченков объяснил, что пара на гране развода — болезненно-худая, плохо выглядящая женщина, подозревала мужа в измене:

— И ещё из той командировки он вернулся, а на трусах помада!!! — почти кричала дамочка, сильно жестикулируя.

— Это была не помада, — попытался оправдаться раскрасневшийся муж, — это красная рубашка полиняла — жарко же было — лето!

— А женскими духами от тебя несло, тоже хочешь сказать, что вспотел?

— Не пахло от меня духами…

— Стоп, стоп, стоп, — остановил их ведущий. — Не будем забывать, где мы находимся, и кто присутствует в студии! Живой бог Проно!!! Бог правды!!! Только он чувствует запах лжи, только ему ведомо врёт человек или говорит чистую правду! Но прежде чем мы обратимся к богу, в надежде, что он соблаговолит ответить нам, узнаем мнение экспертов, возможно, им уже удалось определить — врёт наш герой или нет!

Мария Арбатова презрительно фыркнула:

— Милочка, естественно он лжёт! Как я написала в третьей главе моей новой книги "Шпилька феминистки", все мужики сволочи и подонки! Даже если он вас не обманывал, наверняка мастурбировал в ванной, представляя, что трогает Анжелину Джоли или даже соседку с пятого этажа! Сволочь, он сволочь и есть!

— Я полностью согласна с коллегой по этой красной трибуне экспертов (не понимаю, зачем вам потребовалась эта неприкрытая аллюзия к коммунистической партии), — забубнила Новодворская, внешность которой не менялась вот уже лет десять. — Батенька, позвольте уточнить, за какую партию вы голосовали на выборах?

И без того смущённый мужчина, совсем лишился уверенности, тихо сказал:

— За "яблоко"…

— Вот!!! — призывно взмахнула рукой Новодворская, — теперь мне всё ясно! Приверженность нашего героя к лживому, аполитичному движению говорит сразу обо всём! Яблоко раздора, эдемов запретный плод! Он вкусил его, либо в постели, либо на предвыборном участке! Дорогая моя, — обратилась она к женщине, в глазах которой заблестели слёзы, — бегите от него! Бегите! Из-за таких как он нашу страну и разворовали! Виновен!!!

— Ну, чё вы набросились на мальчика? — манерно заговорил Сергей Зверев, сам, в общем-то, годящийся в сыновья героям программы. — Звезда в шоке! Когда вокруг такие озверелые курвы, я бы тоже сбежал в командировку! Вы только посмотрите на неё, — он указал на супругу героя, — ни кожи, ни рожи… Какой-то кошмарный сон! Ты бы хоть сходила на пилинг, что ли… На такую ведь и с домкратом не…

— Спасибо нашим экспертом, за их ценное мнение, — остановил принцессу гламура Пореченков, что ж, пришло время узнать правду!

По залу забегали тени, один за другим погасли все софиты — экран вновь стал чёрным, но ненадолго. В дальнем углу съёмочной площадки загорелись две свечи — справа и слева от импровизированного трона с богом. Чёрный шёлк переливался, причудливо ломая блики. Под глубоким капюшоном зажглись холодные кошачьи глаза. Нервозная скрипичная музыка, накалившая обстановку до предела оборвалась на самой высокой ноте. Студия погрузилась в тишину.

"НЕВИНОВЕН!" — это слово прокатилось по рядам, по стенам и потолку как селевой поток. Несколько женщин в первых рядах лишились чувств, а все остальные зрители ахнули, будто увидели привидение. Потустороннее эхо, искусно созданное стараниями звукорежиссёров, ещё несколько секунд пульсировало в воздухе. Наконец, в студию осторожно начал возвращаться свет.

Ведущий строго обратился к нервной жене главного героя:

— Итак, вы слышали приговор Бога. Ваш муж говорит правду, он не изменял вам…

— Но…

— Никаких "но", у нас быть не может! — голос Пореченкова окрасился угрожающими интонациями, — мы задаём богу прямой вопрос, на который получаем чёткий и максимально правдивый ответ. Не забывайте, милочка, с кем имеете дело… Или вы готовы бросить вызов Бог? Усомниться в истинности его слов??? Обвинить бога правды во лжи???

В зале опять кто-то потерял сознание.

— Нет, конечно, нет, — испуганно залепетала женщина.

— А теперь Я спрошу, — неожиданно громко и уверенно заговорил немного оклемавшийся супруг. — Давно меня мучает вот что: у нашего младшего сынишки волосы кудрявые, хотя в семье ни у кого кудрей отродясь не было! Признавайся, от кого нагуляла?!!

— Да ты что? Сдурел что ли, такое про Максимку говоришь… Наш он! Наш!!

— ЛОЖЬ!!!

Вскрик бога буквально взорвал студию. Раскат грома! Свет в студии изменился, став кроваво-красным. Где-то на заднем ряду заплакал ребёнок. Героиня шоу отшатнулась слишком сильно, споткнулась, упала. Пореченков откровенно вздрогнул, вжал голову в плечи. Вместе с тем свет замигал, а над нишей, в которой сидел бог, рассыпая искры, взорвался софит.

— Я… я… я… — заикалась женщина, стоящая на четвереньках.

— Ага!!! Значит, ты мне все эти годы врала!!! — вскочил обманутый муж, — наставила рога и сюда притащила — опозориться на всю страну?!! Всё! Завтра же развод!!! Ненавижу тебя!

— Я не изменяла… — сквозь слёзы, протягивая к супругу руки, причитала женщина.

— ЛОЖЬ!!! — и на это раз божественное слово вновь заставило всех умолкнуть.

Женщина затряслась, вся сжалась под диваном, но коварный микрофон дал всем услышать её слова:

— Будь проклят Мишка… Всего ведь один раз, да и то случайно…

— Так это ещё и мой брат??? — взорвался муж, — да ты совсем стыд потеряла!!! Не прощу!!! Детей заберу, а тебя по миру пущу! Бл*дуй себе на здоровье — (звукорежиссёры вовремя вставили "пик", хотя всем всё равно было понятно, как именно ругнулся главный герой) он отшвырнул прищепку с микрофоном и выбежал из студии.

Камера медленно поплыла к потолку, показывая неразбериху и полный хаос, царящий в студии. В центре хаоса возвышался Михаил Пореченков, за спиной которого пустовало чёрное кресло:

— В эфире была программа "Третейский суд". Правда в чистом виде, ни тени лжи, ни одного неискреннего слова. Узнайте, что скрывают от вас родные — примите участие в наших следующих выпусках. С нами живой бог правды. Великий, нетерпящий бесчестия, карающий нечестивцев Проно. Боги существуют! Боги живут среди нас! Уверуйте. Мы продолжим завтра, в это же время на "Первом канале".

Началась реклама.

— Ну, как вам? — Эрнст выключил телевизор.

— Так себе, — криво усмехнулась Гита, — вчера было здорово, когда Прад Гусинского разоблачал! Я, честно говоря, думала, что шоу после этого прикроют…

— Да, из кремля звонили, пришлось их успокоить, так что сейчас где-то с недельку будем гонять программы с простыми людьми, а как шумок уляжется, так и продолжим.

— Костя, а вы ещё будете приглашать топ-моделей? Мне так понравилось, когда Вадянова рассказывала о своей диете, а этот эпизод про павлинье перо… Брр, я как вспомню — так мурашки по коже…

Эрнст улыбнулся:

— Дорогая, ну тебе ведь диеты ни к чему! Ты у меня такая красавица. Пока моделей не приглашали, зато скоро будет Мыскина, так она всё про допинг расскажет — вот это настоящая бомба!!!

— И когда покажут?..

Они ещё что-то говорили — Арина не слушала. Укутавшись в тёплый плед, она думала о чём-то своём. О чём? Сама не могла сказать. Ей почему-то стало очень плохо. Такое иногда случается с людьми: вроде всё как всегда, не заболела, ничего особенного не случилось, но вдруг становится очень плохо — хоть вешайся. Гита и Эрнст и не заметили, как она поднялась и тихо вышла.

Этот шикарный пентхаус на последнем этаже гостиницы "Золотое яблоко", Прад снял почти месяц назад. Сюда перенесли штаб-квартиру. Здесь друзья пытались придумать как предотвратить разрушение Москвы. С той памятной ночи город неоднократно потряхивало — не сильно, но достаточно, чтобы коллеги, ни на минуту не забывали о предупреждении богини. Они отмели кучу вариантов дальнейших действий. Придумали ещё кучу, но отмели и их. Капитан даже запросил поддержку из центра, но ему ответили сухо: "Резервы истощены. Используйте все возможные способы".

Всё.

Как ни странно, решение, вернее вариант, дающий слабую надежду — шанс, на спасение, предложил Эрнст, раньше предпочитавший отмалчиваться. Константин Львович несколько недель назад, когда они снова устроили некое подобие мозгового штурма, вдруг сказал:

— Прад, вот вы — бог. Лелея, как мы выяснили, тоже богиня и не из первых, как и вы, а всего-то дочь Лады. Соответственно, ваши силы должны быть примерно равны…

— Так-то оно так… было когда-то, но теперь… Если вы говорите, что ей удалось приручить Дэва, да ещё и Москву тряхнуть, я ей и в подмётки не гожусь, поэтому больше не будем возвращаться к моему божественному прошлому и поговорим о будущем…

— А зря! — возразил Эрнст, который в принципе никогда никого не перебивал, — Зря, так как вы и ваши силы очевидно единственная надежда. Подумайте сами, что мы ещё противопоставим богу? Ничего! Недаром буксуют все идеи — они не жизнеспособны.

— Эрнст, не мели чепухи! — разражено прикрикнул Прад, — забудь о моих силах! Их — нет! Нет и баста!!!

— А куда они пропали?

— Что за чушь? Ты не хуже меня знаешь — нет верующих — нет сил! Только пустая никчёмная благодать, висящая балластом…

— Так может быть сделаем так, чтобы у вас вновь появились верующие?

Капитан всплеснул руками:

— Мне это запрещено. Я подписал контракт, давно, когда вновь вселился в человеческое тело, один из пунктов — мне запрещено раскрывать свою истинную сущность, обращать верующих…

— Но ведь тогда не было угрозы в лице Лелеи, — Эрнст сделал паузу, чтобы все собравшиеся смогла оценить глубину его мысли. — Насколько я могу судить, могущество Лелеи тоже напрямую зависит от числа верующих, и она не ограничивает себя никакими рамками — это раз. А два — вам ведь написали из центра "Используйте все возможные способы" — так вот это и есть единственный способ, на который вы автоматически получили одобрение!!!

Прад надолго задумался, прежде чем ответил — выкурил целую трубку.

— Красиво говоришь, Смерть! (ему нравилось напоминать Эрнсту кто он такой на самом деле). Допустим ты прав. С большим, большим сомнением представим, что центр дал добро на восстановление моих сил. И что мне для этого делать? Пойти на улицу и кричать, что я миссия? Может быть, открыть свой приход или что? Или лучше сразу повисеть на кресте на красной площади! Никто из вас даже никогда не слышал про бога Проно — я стёрт из памяти, меня даже в пантеоне богов не всегда указывают — о чём ты?

— Но у нас есть телевиденье… — Константин Львович встал в одну из своих картинных поз, скрестив руки на груди. Он выглядел ни больше, ни меньше, как настоящий принц — высокий, красивый, шикарный. — Телевиденье — то, что нынче управляет умами человечества, манипулирует их чувствами, их верой — если хотите! А ещё у вас есть генеральный директор самого популярного телеканала страны…

Арина и Гита смотрели на мужчин, раскрыв рты: впервые их Капитана кто-то обошёл на повороте, впервые Капитан, судя по крайне недовольному выражению лица, признал это и согласился с чужими доводами.

Так родилась идея вернуть Проно верующих, чтобы наполнить его благодать и в кратчайшие сроки восстановить утраченные силы. Сам Прад скептически отнёсся к предложению, зато Эрнст бросился в работу с головой. Он лично руководил всем процессом: от кастинга, до декораций. Ставку сделали на то единственное, что отличало Капитана от прочих смертных — умение чувствовать ложь. В итоге всё получилось более или менее достойно. Не сказать, что шоу, в котором каждый желающий может узнать врут ему или нет, стало новым словом современного телевиденья, но смотрелось весьма свежо. Эффект не заставил себя долго ждать. Вечером после первого же эфира, тело Капитана окутала еле заметная дымка, он и сам, похоже, не ожидал. Первый дар, вернувшийся к богу, очень кстати, стал дар убеждения. Прад теперь целыми днями гулял по Москве, разговаривал с незнакомыми людьми, влиял на них. Иногда, шутил, приказывая зажравшимся топ-менеджерам бросить работу и пойти помогать нищим в хоспис, иногда действительно помогал, примиряя влюблённых, поссорившихся из-за пустяка. Впрочем, чем занимался Проно, коллеги интересовались мало. Колоссальные изменения происходили с их лидером чисто в человеческом плане. Капитан всё реже хамил, зато от души хохотал над каждой шуткой, пусть и не смешной. Он вообще стал много улыбаться. Ходил счастливый и чуть ли не светился, однажды даже обнял Гиту, за то, что она придумала забавный сценарий для программы. Такой Капитан им нравился больше, но все понимали, что это временно: как только опасность, связанная с богиней Лелеей будет устранена, Прад должен снова стать тем, кем был. Контракт. Сможет ли? Ведь это невероятно тяжело вознестись до небес и упасть с подрезанными крыльями.

Снова.

Арина шла по длинному холлу пентхауса. Постельные тона, мягкий бежевый ковёр, рассеянный свет на тёплых персиковых стенах, изысканная мебель — вроде бы прекрасная обстановка, но она вдруг почувствовала, что задыхается. Стены давили, жарко, душно, захотелось выскочить наружу. На улице шёл дождь. Воздействовать на погоду — считалось качеством высших богов, Прад им овладел всего три дня назад. С тех пор дождь шёл не переставая. Арина прислонилась к стеклянной двери, ведущей на крышу, где был оборудован целый садик со скамейками и старинными фонарями, откуда очень здорово наблюдать сверху за жизнью гигантского мегаполиса.

Приплюснув нос к холодному стеклу, ей казалась, что это не дождевые капли стекают с наружи, а её собственные слёзы. Она не хотела плакать. Нет, она очень хотела плакать — навзрыд, в голос, потому что жизнь не удалась, потому что всё плохо… Что плохо? Не важно. Ей теперь почти постоянно плохо, где бы ни была, чем не занималась — внутри сосущая пустота — там, где раньше, что-то было, что-то стучало. Тихо застонала, но слёзы не шли — вместо слёз сегодня дождь. Да, и чтобы плакать, ведь нужен повод, а повода нет. Москва рухнет только завтра, сегодня обычный тихий вечер — один из тех, когда ничего не происходит — сколько не умоляй о ярком событии, чтобы утонуть в нём — ничего не произойдёт. Моргнула. В разводах по ту сторону стекла угадывалась буква "В". Моргнула — наваждение пропало.

"Будь проклят этот Вадим!" — Арина уронила плед на пол и как была в тонкой блузке и юбке, босиком вышла на крышу. Дождь мгновенно прыгнул за шиворот, защекотал волосы и лицо — это скоро пройдёт, дождь неприятен лишь до тех пор, пока ты не промок насквозь. Капли бегут по щекам — хорошо, сегодня они будут её слезами, раз собственные взяли выходной. Дождь плескался в лужах, разбивался водяной пылью о стены, сам стал стеной между ней и городом, теперь невидимым вдалеке. Ноги встали в лужу — приятно. Дождь оказывается не холодный, а тёплый, летний. Ткань прилипла к телу — неприятно, захотелось снять одежду.

— Одежда сильно мешает насладиться хорошим сильным дождём, — сказал сзади и откуда-то сверху Прад.

Она оглянулась. Он сидел в позе лотоса на козырьке над входом. Капитан разделся до трусов и насквозь промок. Шерсть на его мужественной груди, руках и ногах прибило к коже, целые струйки стекали с кончиков ушей и пальцев. Капли падали прямо в глаза — смотреть вверх ей было неудобно. Арина заморгала, вдруг увидев Капитана совсем другим. Сквозь физическое тело теперь всё чаще проглядывал светлый образ незнакомого человека, то есть бога. Вечно молодой юноша с белыми волосами до плеч, с горящими голубыми глазами, одного взгляда которых хватает, чтобы любой поверил в него, последовать за ним хоть на край света.

— Сними одежду, давай вместе постоим под дождём, — сказал Капитан, по-прежнему не открывая глаз.

— Нет уж, не дождётесь! Не буду я перед вами раздеваться.

Прад улыбнулся, покачал головой:

— А тебе известно, что ты — избранная? Я ведь не просил, я приказал тебе раздеться, любая бы на твоём месте уже сверкала задницей, от счастья прыгая по лужам, но на тебя моё влияние не действует. Немногие способны ослушаться бога.

— Я так долго вас знаю, что не ведусь на эти провокации — вот и вся моя избранность, — устало вздохнула она, убрав с лица намокшие волосы.

— Ты любишь его? — ни с того ни с сего спросил он.

Арина растерялась:

— Нет… — вспомнила, что соврать не получится, — не знаю… Ей, богу не знаю, кого люблю. Его или кого-то, кого сама себе придумала… Я ужасно запуталась. Вообще не понимаю, что творится вокруг. Вот сейчас бы взять и шагнуть с крыши и одним махом всё закончить! — прошлась вдоль края.

Прад вдруг ожил — открыл глаза, спрыгнул с карниза, поёжился:

— Сегодня кое-что произойдёт, что расставит все точки над "i". Вот увидишь, к утру ты получишь ответы на все вопросы! — Он подошёл вплотную, положил руку ей на плечо. Дождь кончился, точно его выключили, — нам нужно просохнуть, а то так и заболеть недолго, а впереди много дел.

Его мудрые серые глаза смотрели будто бы в душу, на мгновение ей почудилось, что она тонет в их узорчатой глубине. Отшатнулась. Приятный прохладный ветер подхватил непослушную прядь. Арина и Прад стояли на ночной крыше абсолютно сухие.

Капитан повернулся к двери на крышу:

— Здравствуй, Вадим.

У неё перехватило дыхание. Шутит? Нет, в тенях и, правда, угадывался чей-то силуэт. Некто отделился от тени, вышел на свет. "Это Гита! Или Эрнст — пришли за ними" — думала она, а тусклый свет фонаря уже высветил бледное лицо того, о ком она непрерывно думала, бог знает сколько дней подряд. Внутри всё опустилось. Арина не верила в рассказы о том, что от переизбытка эмоций можно лишиться чувств, но тут всё поплыло, ноги подкосились, в лицо бросился пол, а в следующую секунду на неё с тревогой смотрел Вадик, придерживая её плечи своими руками. Как она упала? Не известно.

Вадик. Ей больше жизни захотелось прижаться к нему, крепко-крепко, чтобы вместе навсегда, чтобы никого кроме. Сказать всё сразу, вложить всё, что наболело, перегорело, пропало и снова возродилось в одно слово, но так, чтобы он понял, испытал всё ею пережитое. Говорить и молчать, плакать и смеяться, лежать в объятиях друг друга и вместе бежать по улице, ловя поцелуи недавнего дождя — это и ещё тысячи вещей ей хотелось сделать вместе с ним и прямо сейчас.

Вадим наклонился ближе:

— С тобой всё в порядке?

Арина увидела на его шее незнакомую родинку, которую не замечала раньше. Сколько же ещё вещей о нём она не знает? Миллионы, миллиарды? Проще перечислить то, что ей о нём известно. Её бы воля, она прямо сейчас изучила бы с лупой каждый кусочек его тела, слушала бы хоть неделю, хоть две недели истории из его жизни, чтобы узнать о нём всё, чтобы больше никто не смел сказать про Вадима: "Я хорошо его знаю". Но Арина ничего о нём не знала. Это не он читал ей свои письма, не он мечтал о даче с беседкой, не он умирал в конце жизни первым, чтобы она успела увековечить память о нём и последовать следом. Интересно, он хотя бы вспоминал о ней?

— Да, я в порядке, — она приняла руку, встала и отошла на шаг, а сама вглядывалась ему в лицо не в силах оторваться, чтобы ненароком пропустить тот знак, который докажет — все её мечты не выдумка, Вадим действительно такой, каким она его представляла.

— Хм, — влез Прад, спросил, прищурившись, — а я смотрю, ты уже не боишься своего чёрного языка, а ну-ка объясни, с чего это мы такие разговорчивые?

Вадим ответил, но она не слушала, разобрала только "очнулся в больнице… так хорошо… чувствую, что проклятье ушло…". Ей был важен не ответ, а голос. В отличие от информационного центра, настоящий Вадим говорил с чувством, его слова окрашивались чудесными эмоциями, его хотелось слушать. Вот бы он не останавливался!

— Говоришь, что знаешь, где скрывается богиня? — нахмурился Прад, — срочно вниз! Нам немедленно нужно обсудить завтрашнюю миссию!

Он первым скрылся за стеклянными дверями, Вадим поспешил следом, но обернулся, вспомнив о ней, спросил коротко, не так как ей бы хотелось:

— Идём?

Арина расстроилась, но услышав этот голос, сразу же простила, кокетливо улыбнулась: "конечно!" — и чуть снова не оказалась на полу, когда он взял её за руку, повёл за собой, словно… Ей страшно было в это поверить. Сердце бухало в груди как сумасшедшее, но как иначе? Ведь Вадим взял её за руку, словно они были вместе.

6

На улице чирикали беззаботные птички. Луч солнца с нахальством пятилетнего ребёнка пролез сквозь полоску штор, тепло лизнул лоб и разбудил. Открыв глаза, она тут же прищурилась от яркого света, накрылась подушкой. И тут до Арины дошло, что произошло. Сонливость как рукой сняло, ведь Вадим вернулся! Сердце сильно ёкнуло. А что если это наваждение и его на самом деле нет? Вдруг показалось? Галлюцинации, рождённые измученным сознанием? Но как может привидеться ночь любви, по которой она так истосковалась? Аккуратно, то и дело, замирая, чтобы не скрипнули кроватные пружины, она развернулась. На второй половине никого не было. Одеяло приглажено — там никто сегодня не спал. "Господи, я схожу с ума?" — пронеслась мысль, когда она резко села.

— Ты уже проснулась? — раздался негромкий, ласковый голос.

Быстрый взгляд — в дверях стоит Вадим. На нём лишь махровое полотенце на бёдрах и две кружки с чем-то дымящимся в руках.

Волна счастья накрыла Арину с головой — нет, ей ничего не приснилось, всё взаправду, всё на самом деле. Засмеявшись от переполнявшей её радости, она облегчёно рухнула в мягкие объятия постели:

— Ты меня так напугал! Я подумала, что ты ушёл, даже не попрощавшись…

— Ну, как же я мог оставить мою Королевну? — он подошёл, прилёг рядом, протянул ей кофе со сливками (её любимый). — Ты такая красивая без макияжа…

— Угу, конечно, — спрятала она лицо под одеялом, как под паранджой.

— Гюльчитай, открой личико! — рассмеялся он, — дай мне свою кружку!

— Постой, но я ещё не успела отпить ни глоточка!

Вадим поставил свою и её кружки на столик:

— Вот будем старыми-престарыми тогда будем кофе пить, а пока есть занятия поинтереснее!

Арина залилась счастливым смехом, принимая его в свои объятия. В это мгновение на всей земле не было никого счастливее её. Теплота заполнила собой всю душу, ни осталось ни миллиметра пустоты, но тепло всё множилось, распространялось, грозя вот-вот выплеснуться и затопить собой весь мир. Это неведомое чувство, когда долгая изнурительная разлука наконец-то закончилась, пьянило не хуже бокала игристого вина. Губы Вадима прикасались к её животу, немного ниже, а потом сбоку. Арина утопила пальцы в его густых, коротких волосах, а сама смотрела вверх — не в потолок, а сквозь него — в вечность. То о чём она могла лишь мечтать, сегодня ночью стало реальностью и вдруг больше не осталось никаких желаний, — вот оно — то ради чего стоит жить, зачем же ещё о чём-то мечтать? Ей захотелось умереть, ведь лучше умереть, чем пережить момент, когда их ещё очень тоненькая связь порвётся, и каждодневные дела разведут каждого по своим местам.

"Нет. Нельзя сейчас думать об этом. Сейчас нельзя думать ни о чём!" — Арина укрыла и себя и его одеялом, улыбнулась, отыскав губы любимого, прильнула так близко, как смогла. Поцелуи Вадима, как прекрасные бабочки порхали по телу, оказываясь всегда именно там, где ей этого больше всего хотелось. Волна желания, зародившись внизу живота, жарким пламенем растеклась, охватив её всю — от мизинцев до кончиков волос. Её подушечки пальцев по небритой щеке. Его по твёрдым соскам. Обжигающее дыхание снизу. Ненадолго приоткрыв глаза, она встретила его взгляд с поволокой, вряд ли Вадим что-то мог видеть, им тоже владело желание. И Арина затерялось в этом мире страсти и складок простыни. Сильные руки на нежной груди, ласковое осторожное прикосновение, ещё одно и ещё. Запах его волос. У каждого человека он свой — этот ей уже не забыть никогда. Настойчивое касание с внутренней стороны бедра, как приятно — аж мурашки побежали. Разгорячённая рука прикоснулась к самому интимному месту — ещё более разгорячённому от страсти. Поцелуй в шею и неожиданное покусывание мочки уха — стон. Мимо проносились ничего незначащие горести, опасения вчерашнего дня. Время летело мимо, выбросив их на обочину, на миг, забыв о влюблённых, чтобы познали вечность удовольствия. Мир закрутился вокруг, а она падала в омут, придерживаемая руками мужчины, которому теперь принадлежала вся, полностью, без остатка. Мужчине-победителю, завоевавшему её много месяцев назад и уже трижды за эту ночь. Он вошёл в неё твёрдым, непреклонным, но осторожным, ласковым. Она ахнула и вжалась в подушку, прикусив губу. Пальцы сжали простынь. Волны накатывали одна за другой, рассыпая в глазах искры. Сейчас он весь был в её власти, в сплетении руки и ног, полностью, всецело, только её и не чей кроме. Волны обернулись цунами страсти. Арина оказалась где-то бесконечно далеко, в мире из любви и бескрайнего удовольствия. Это было так остро, так сильно, больно и сладко одновременно, что хотелось крикнуть: "хватит!" — иначе её разорвёт, переполнит, вытеснит удовольствие, но она кричала: "ещё!". С каждым новым движением её уносило всё дальше, и только лёгкое неровное дыхание Вадима удерживало душу в теле — на Земле. Как хорошо. Как же хорошо! Невероятно Хорошо! Всё внутри разрывалось от счастья. Стоны Вадима слились с её собственными. На наивысшей точке, когда между ними не осталось ничего, когда двое стали единым целым, ногти оцарапали сильную спину любимого и… Взрыв! Уши заложило от грохота. Жар огненной лавиной прокатился по телу как лава. Она даже всхлипнула и не как не могла сдержать дрожь в пальцах, в ногах. То, что она только что пережила, нельзя ограничить словом "оргазм" — это было таинство наивысшей человеческой магии, доступной лишь избранным. Вадим, чувствуя всё тоже, что и она не мог просто встать и пойти в душ. Его губы продолжали оставлять на теле ожоги поцелуев. Его руки забирали с собой излишки счастья, а прикосновения как бы обещали, что данная в мгновения близости клятва — теперь всегда быть вместе, тверда, непоколебима.

Арина глубоко вздохнула, возвращаясь.

Вадим лежал рядом, наматывая её локон на свои пальцы. Ей стало не по себе, наверное, в такие моменты самое время, чтобы сказать о чувствах, о том, как глубоко и крепко она его любит, что готова отдать не только жизнь, но и все последующие жизнь за него, лишь бы у него всё было хорошо. Но нужны ли эти слова Вадиму?

Вдруг заговорил он:

— Знаешь, у меня раньше никогда и ни с кем… Нет, скажу по-другому… Всё это время я не мог думать ни о ком, кроме тебя. Только ты. Ночью и днём. Мне несколько дней назад даже приснился сон: мы с тобой едем на дачу — она у нас далеко в Подмосковье. Дача старенькая, но я знаю, что смогу всё починить. И вот я строгаю рубанком какие-то доски, что-то мастерю, а ты готовишь пирожки со смородиной, и тебе помогает наша дочка — Танюша, мне почему-то всегда хотелось дочку.

На её глазах заблестели слёзы.

Вадим не заметил:

— В саду много зелени. Зелень — везде! И мы обедаем в…

— … в беседке увитой плющом. И Таня звонко смеётся, пытаясь поймать Капустницу…

Он удивлённо вскинул бровь:

— Да! Но откуда ты знаешь?

Если бы она сказала ещё хоть одно слово, то разревелась бы как девчонка, поэтому Арина просто покачала головой и поцеловала его в губы.

Да, Вадим действительно оказался совсем не таким как ей представлялось. Более сдержанный, не самый понятливый, слегка грубоватый, но такой ей нравился гораздо больше придуманного.

Час спустя, когда вернулись Гита, Эрнст и Прад, которые накануне были выдворены по домам (постаралась понимающая Гита), девушки заваривали на кухне кафе, оставив мужчин обсуждать план предстоящего наступления.

— Ну, как? — спросила Гита.

— Что "ну как"? — сделала вид, что не поняла вопроса Арина.

— Ну, у вас что-нибудь было? Только отвечай честно, ты думаешь, мы все не видели, как ты извелась за последние недели? Вся исхудала…

— А мне идёт?

— Идёт, естественно! Хотя ты мне и раньше нравилась… Эй, не переводи тему! И?

Арина покраснела, отвернулась, якобы, чтобы порезать булочки:

— Ээээ…

— Значит было! Было! Было, было, было!!! — затанцевала вокруг неё Гита, обняла, — ой, я так за тебя рада! Я, кстати, сразу догадалась, как только вас увидела! Ариша, ты больше всех достойна счастья, а Вадик — хороший парень. Как здорово! У вас непременно всё будет замечательно!!!

— Девушки, — вдруг вмешался Прад, заглянувший на кухню, — не забывайте, что вы тоже имеете отношение к нашей миссии! Заканчивайте свои дела и айда к нам!

— Прад, да подождите вы! — воскликнула Гита, — успеется!

Проворчав что-то наподобие "с этими бабами совершенно невозможно вести дела", Капитан ушёл, и подруги ещё немного поболтали о своём — о женском.

Но жестокая реальность не терпит романтики.

Через десять минут коллеги вновь с головой погрузились в работу. Задача стояла не шуточная — провести разведку боем, причём как таковая разведка в любое мгновение могла перерасти в кровопролитную схватку. Никто, в том числе сам Вадим, не сомневался, что его возвращение — ни что иное как ловушка, расставленная хитрой богиней. Об этом говорило хотя бы то, что большинство воспоминаний связанных с местом его пребывания в последние полтора месяца исчезли, а разрозненные обрывки не представляли большой ценности. Вадим твердил о тысячах неприкаянных душах, заточённых в чаще старого леса, рассказывал, что был среди них и смог вырваться лишь однажды, когда почувствовал, что друзьям угрожает фатальная опасность — тогда и передал Арине Лунный камень. О каком лесе шла речь, кто держал души в плену, как ему удалось бежать — Вадим не помнил, зато с уверенностью указал на карте московской области место, где обосновалась Лелея. Прад, чьи силы росли не по дням, а по часам, оказывается, в прошлом отлично разбирался в поисковой магии. Хрустальный кристалл, подвешенный на тонкую нить, трижды подтвердил гипотезу Вадима о местонахождении противника. Что ж знать место — не так уж и мало. В любом случае, больше о богине им не было известно ничего. Откуда она черпает силы, как собирается уничтожить Москву, какие ещё цели преследует — ответы на эти вопросы им были неведомы. Понимая, что надеяться на успех и лёгкую победу в их положении, мягко говоря, глупо, друзья, молча, разбрелись по углам, готовясь к операции. Капитан решил, что Гита вместе с ним войдёт в группу нападения — она в последнее время отлично овладела атакой с использованием серпа, Вадим отвечает за призраков и прочую нечисть, которая наверняка вьётся вокруг богини, а Арина прикрывает тылы. Места Эрнсту не нашлось, да и чем может помочь обычный человек, не способный даже произнести простейший "приказ". Обуза в команде была не нужна, но Константин Львович твёрдо сказал: "Я с вами", и с ним никто не стал спорить. Если бы он истерил, ругался или кричал — Капитан тут же осадил бы его, поставил на место, высмеял, но трудно что-либо противопоставить полностью уверенному в себе человеку, понимающему, что с этого задания он вероятно и не вернётся.

В одиннадцать тридцать друзья покинули шикарные апартаменты. Вышли специально пораньше, надеясь на эффект неожиданности, ведь редко кто занимается магией при свете полуденного солнца. Поехали на минивэне. Гита и Эрнст сели сзади — подальше. Подруга держала руки любимого в своих руках, с тревогой вглядывалась в его лицо и периодически что-то шептала на ухо, а после ответного шёпота хмурилась. Капитан сидел за рулём, и как-то так получилось, что у них с Вадимом появилось время, чтобы поговорить.

Он обнял её за плечи:

— Теперь, когда я вновь могу говорить, мне бы хотелось так много тебе рассказать, но почему-то ничего не приходит на ум. Я так долго молчал, что, похоже, останусь молчуном до конца жизни.

Арине, которой передалась от Гиты почти материнская тревога за любимого мужчину, шутку не оценила:

— Главное, чтобы конец жизни не настал сегодня. Вадим, сам подумай: ну, зачем ты нам на этом задании? Ты давно не практиковался, богиня тебя однажды уже похищала, так что противопоставить ей тебе нечего, может, лучше останешься? Ведь нам нужно будет прикрытие для отступления, вдруг кого-нибудь ранят? Опять же твоя помощь пригодилась бы! Я думаю лучше нам втроём разобраться с Лелеей!

Она сказала и тут же пожалела о сказанном — Вадим убрал руку:

— Арина, ты должна знать: я не имею ничего против самостоятельных женщин, которые принимают решения за своих мужчин — пусть себе живут, ведь и они ко мне не имеют никакого отношения. Так что, мы должны договориться раз и навсегда: я всегда буду прислушиваться и уважать твоё мнение, но в серьёзных вопросах, таких как этот, я буду сам принимать решения и только… — Заметив, что она собирается, что-то возразить, он добавил, — это не обсуждается.

Она пару раз пыталась что-то ответить, даже открывала рот и поднимала для убедительности руку, но каждый раз останавливалась, так ничего и не сказав.

Двадцать минут ехали молча. Прад включил радио, на котором стареющие юмористы безумолку декламировали старые шутки. Бородатый юмор не веселил, отчего-то становилось только грустнее. Нехорошее предчувствие добавило масла в огонь. В душе Арины разгорался пожар страха. Страха вновь потерять, только что обретённого Вадима, ещё не узнанного до конца, но самого любимого на свете. Она первая пошла на перемирие — положила голову на его сильное плечо.

— Сейчас не время, всё не кстати, но у нас такая странная жизнь, что подходящего времени может и не оказаться… Пусть уж здесь и сейчас… Вадим, я тебя люблю. — Ей стало страшно, что он прервёт, вставит ненужное слово, сделает что-то не то, поэтому она заторопилась, — люблю, так как никого и никогда не любила. Я и не знала, насколько сильное это чувство. Ты говоришь, что думал, вспоминал обо мне? А я не вспоминала, я жила тобой. После нашей первой ночи, ты всегда был рядом со мной, я с тобой советовалась, разговаривала, вечером желала спокойного сна, видела сны за нас обоих, а утром желала "доброго утра". Я придумала, какие у тебя любимые блюда и готовила их. Купила для тебя рубашек и кофту из верблюжьей шерсти на зиму. Смонтировала в фотошопе наши совместные фотографии, представляя, как мы путешествуем по миру. Короче… Ты, наверное, сочтёшь меня сбрендившей дурой — пожалуйста, я не против, но ты, пожалуйста, пойми, что я без тебя теперь не смогу. Всё. Больше нету "меня" и "тебя", но есть "мы", если ты тоже этого хочешь, моё счастье не будет знать границ, я всё отдам за тебя, а если я — увлечение, ты скажи мне об этом. Не знаю где взять сил, но я что-нибудь придумаю и попытаюсь дальше идти сама, — подступившие слёзы мешали говорить. — Понимаю, будет трудно, но ведь я сильная… Все об этом говорят…

Слёзы побежали по щекам вниз. Арина отстранилась к окну и почти поверила, что он испугается этого признания и больше не обнимет — ведь обнять — это значит, признаться в ответ, подтвердить, что она не ошиблась в нём.

Вадим не обнял.

Слёзы всё шли и шли. Мимо пролетали деревья, домики — Москва осталась позади.

Арина украдкой обернулась, чтобы запомнить его лицо. Лицо нелюбящего её мужчины.

Глаза ослепила вспышка фотоаппарата. Она заморгала и от удивления перестала плакать. Вадим, широко улыбаясь, прижал её к своей груди:

— Говорят, плохая примета — начинать, что-то со слёз, но ведь у нас всё началось когда-то давно с секса — так что это не про нас. А этот снимок… Я хочу, чтобы это были единственные слёзы в нашем долгом, счастливом, совместном будущем.

Снова обнял. Она прижалась к нему и заревела. Вадим засмеялся, поднял её лицо:

— Глупышка, ну, а теперь, чего ты плачешь?

— Это… Это от счастья, — по-детски заикаясь, ответила она. Улыбнулась сквозь слёзы.

— Развели мне тут мокрое дело! — ухмыльнулся Прад, пристально наблюдавший за ними в зеркало заднего вида. — Я боюсь нарушить интимность ситуации, но напомню: мы едем на задание, а не в свадебное путешествие!

Арина обернулась, увидела Гиту с такими же покрасневшими как у неё глазами и подтёками туши, засмеялась вместе со всеми вместе.

Спустя ещё час, минивэн съехал со скоростной магистрали, и друзья тут же вспомнили все прелести просёлочной дороги. Несчастный автомобиль опасно кренился, будто вот-вот перевернётся, обшивка скрипела, а колёса буксовали в лужах, появившихся благодаря Капитану и его трёхдневному дождю. С другой стороны буйство умытой зелени, разнотравье и запах полевых цветов, подействовали лучше настоя валерианы — друзья забыли о страхах, настроившись максимально решительно. "Чему быть — того не миновать!" — говаривала бабушка Арины.

Дорогой давно не пользовались — этим летом тут вряд ли проезжал хоть один автомобиль. Трава высотой с человеческий рост царапала обшивку, нехотя лезла под колёса. Впереди маячил сосновый лесок. Под тенью нестарых деревьев, ехать стало легче — миллионы опавших еловых иголок, не дававшие колёсам буксовать. Неожиданно перед ними вырос покосившийся забор из сетки рабицы — почти не заметный на общем фоне.

— Приехали! — сообщил Капитан.

— Приехали, — повторила Гита, — но куда?

— Похоже на заброшенный профилакторий или базу отдыха.

— Это пионерский лагерь, — догадался Вадим, показав на две двухметровые плиты, стоящие треугольником, — присмотритесь к рисунку — это же мозаика — вон пионер с пионеркой приветствуют вновь прибывших ребят.

Арина пригляделась — на стеле недоставало половины фрагментов, но действительно угадывались силуэты мальчика и девочки с красными галстуками. Поблизости обнаружились и завалившиеся ворота. В прошлом на них красовалась чеканка в виде пионерского горна в окружении пятиконечных звёзд — теперь сталь заржавела, превратилась из украшения в мусор.

— Дальше идём пешком? — уточнил Эрнст.

— Угу, — Прад выскочил наружу, — повторяю всем ещё раз (вы у меня не из самых понятливых) — это разведка боем… Разведка! Поэтому, как только почувствовали серьёзную опасность — сразу же бегите к машине! Встречаемся здесь! Нам прежде всего нужно разрушить планы врага, по поводу сегодняшнего катаклизма, но для этого, я думаю, будет достаточно демонстрации наших сил. Покажем, что мы готовы и неплохо вооружены, глядишь богиня поумерит свой пыл. И ещё, кое-что. В прошлом я знавал Лелею — жутко своенравная девчонка. Особыми талантами она никогда не отличалась, но уж если что-то решила, то пойдёт до конца. Противник она серьёзный — это вам не призраки с полтергейстом. Я призываю вас быть максимально осторожными!

Никто ничего не ответил, все кивнули, принялись собирать необходимые вещи.

Арине не пришлось долго собираться: лунный камень, пара заклинаний и умение, если что-то случится, подлечить — вот и всё, что она могла. Вадим к операции подошёл более основательно. Мешочки с освящённой солью от призраков, свечи из Иерусалима, елей и прочие примочки от разного вида врагов, были рассортированы по кармашкам его походной сумки. Гита тоже шла налегке. На её талии пугающе чернел серп, спокойно смотреть на который Арина так и не научилась — сразу вспоминала окровавленного Капитана и почему-то умирающую Камю. Прад надел свой длинный чёрный кожаный плащ и вроде бы ничего не взял, но Арина подозревала, что в секретных кармашках плаща у него наверняка припасено немало сюрпризов. Он отвернулся от коллег, сложил ладони в молитвенном жесте и напрягся. Что именно он делала, стало ясно через секунду. Невероятно быстро по лесу расползлись сумерки. Она посмотрела в небо. Сквозь шапки сосен многого не разглядишь, но и увиденного хватило, чтобы напугаться. Небо кипело. Как в режиме ускоренного воспроизведения вверху бурлили белые барашки облаков, они наплывали друг на друга, пожирали друг друга, окрашиваясь в тёмные цвета, разрастаясь в тяжёлые свинцовые тучи. Буквально на глазах небо словно опустилось на лес, накрыло его крышкой. Пролетел холодный ветерок. Скоро начнётся мелкий осенний дождь. Арина поёжилась в тонкой блузке. Вадим достал из машины бежевый свитер с высоким воротом — кинул ей. Какой же он у неё заботливый!

Приготовления закончились, и команда отправилась вглубь леса. Лагерь оставили лет десять назад — не меньше. О том, что здесь когда-то кипела жизнь, напоминали лишь сгнившие скворечники, ржавые металлоконструкции, предназначение которых понять было невозможно и так далее. Вадим, шедший рядом, обо что-то споткнулся — они пригляделись: под покровом хвои обнаружился остов барабана. Дорога превратилась в заросшую просеку, идти по ней было проще лишь из-за отсутствия деревьев. Шли долго. То и дело под ногами обнаруживались новые артефакты из счастливого советского детства: игрушечная обезьяна с деревянной головой и истлевшей шерстью, "саша + маша =", вырезанное на коре дерева, корочки "Приключения Тома Сойера" все страницы вырваны. Ещё лет пятьдесят спустя, кто-нибудь организует экспедицию в этот лагерь, как же много открытий сделает этот "кто-нибудь"! Лес пугал остатками сгинувшей цивилизации. Плюс ко всему вокруг царила тотальная тишина. Словно им заткнули уши. Звуки шагов, хруст веток звучали тускло. Лишь невидимые смелые кукушки намекали незваным гостям своим "пением", что жить им осталось то ли один год, то ли один день или даже час.

Из-за частокола густорастущих сосен, они упустили миг, когда вплотную приблизились к двухэтажному летнему корпусу — он вынырнул из леса внезапно, только что кроме деревьев ничего не было, а тут вот он — корпус. На поляне в траве перед входом угадывались наполовину сгнившие чёрные столы и лавки, поодаль в рыжей хвое валялись ржавые трубы умывальников, мойки сохранили остатки эмали, теперь белевшей в земле, как кости. Мягкая подошва кроссовка поехала — под ногой обнаружилась старая алюминиевая тарелка. Арине захотелось уйти отсюда. Ей показалось, что старый лагерь со стыдом смотрит на них выбитыми окнами, мол — извините, я не виноват. Деревянные стены с облупившейся краской, в прошлом были покрыты весёлыми рисунками, она увлеклась, рассматривая беспорядочные линии, пытаясь воссоздать в голове изображение, поэтому не сразу заметила морду, высунувшуюся из-за ветхого корпуса.

Монголоидные черты, жидкий хвостик на лысой макушке и великанский рост — это мог быть только Дэв. "Неужели тот самый?" — пронеслось в голове, "неужели те самые?" — судя по всему, подумал Дэв, вопросительно склонив голову на бок, уставившись на неё. Арина обругала себя за то, что не узнала у Капитана, не выяснила в информационном центре, как именно бороться с этими монстрами и теперь замерла, ожидая его следующего шага. Дэв полностью вышел из-за укрытия, так сказать, предстал во всей красе. И посмотреть было на что: шесть метров в высоту, три в ширину, груда мышц, бычья шея и полное отсутствие мозгов в маленькой головке. Монстр нахмурился, чувствовалось — думать ему даётся с большим трудом. Наконец он принял какое-то решение, похоже, пошёл по стопам первобытного человека, который действовал по принципу: увидел что-то непонятное, сначала убей, а потом рассмотри. Дэв поднатужился, обхватил огромными лапищами ствол небольшой сосны, вырвал его с корнем и, наверное, метнул бы, но вовремя подоспел Прад. Капитан заслонил её собой, поймал разъярённый взгляд чудовища и просто щёлкнул пальцами. Щелчок неправдоподобно громко разлетелся по округе. Арина приготовилась убегать — вряд ли это поможет против такой махины. Но Дэв оглушительно взревел, выронил импровизированную дубину, выскочил на поляну. Он метался, как кошка, потерявшая мышь, которая только что была у неё в лапах. Заглядывал в пустые окна корпуса, поднимал с земли сгнившие стволы деревьев, проверяя, нет ли там кого. Искал и недовольно рычал. Оббежал вокруг корпуса и уставился куда-то в чащу леса, прислушался, скорчил недовольную мину, как ребёнок, тяжело вздохнул и побрёл в неизвестном направлении.

— Капитан, что вы сделали? — прошептала Арина.

— Это называется "отвёл взгляд", — гулкие шаги Монстра, сопровождаемые треском ломаемых веток, затихали вдали. Прад расслабился, заулыбался, — раньше этим Кикиморы и Лешие частенько баловались: найдут грибника и издеваются над ним, так что он и тропинку потеряет, и корзинку посеет, и сам в лесу заблудится. А если хочешь хрестоматийный ответ. Я же бог Правды — лгать не могу, но в силах скрыть правду, что-то в этом духе ты только что и наблюдала!

— Это было очень круто! — подоспел Вадим, которого визит Дэва застал на другом конце поляны, — научите как-нибудь… Ведь было бы так здорово обходить всех врагов таким простым способом!

— Это не простой способ — это божественная магия, — Капитан снова стал серьёзным, — очень скоро силы снова оставят меня. Ладно, идёмте.

Печальное напоминание о золотой эпохе страны, когда все были равны и счастливо верили в светлое будущее — летний корпус, осталось позади. Впереди за многочисленными соснами замаячил просвет. Друзья, не сговариваясь, ускорили шаг, тем более что в этой части леса всё говорило об активном передвижении Дэва или Дэвов? Многие деревья повалены, трава примята гигантскими ступнями, кое-где организованы целые гнёзда из мусора — там видимо чудовища ночевали.

Лес закончился неожиданно. Друзья, сделав один шаг, словно попали в другой мир. Почти чёрное небо всё так же низко висело над землёй, делая краски летнего дня слишком сочными. Много зелёного. Целое поле, заросшее высокой травой. Ветер усилился, а его порывы стали видимыми: они как фантастическая пятерня расчёсывали длинные травинки, которые неравномерно — то там, то тут, полосами склонялись к земле. Арина взяла Вадима за руку. Ощущение нереальности пейзажа усилилось. Зелень простиралась во всех направлениях, насколько хватало глаз. Яркими пятнами по полю, отливая оранжевым, были разбросаны жирафы. Животные брели неспешно, каждое по своим делам. "Виии!" — вдруг крикнул коршун, камнем упал к земле и снова взвился ввысь, унося в клюве зазевавшуюся мышь. И снова тишина, от которой гудело в ушах. Шелест травы, запахи травы и больше ничего, кроме безмятежности.

Арина дёрнула Вадима: "обернись" — лес ещё минуту назад, стоявший стеной за их спинами, исчез. Друзья стояли в центре бескрайнего поля, где нет направлений, нет границ.

— Капитан, где мы? — спросила она.

Прад задумчиво озирался:

— Не могу сказать с уверенностью, я не бывал в этом месте несколько веков, да и был всего однажды… Это… Это рай…

— ЧТО? — хором воскликнули коллеги.

— Ну, один из них… Как бы параллельная реальность! Трудно объяснить. Понимаете, боги из разных пантеонов способны создавать такие миры. Сейчас мы в славянском раю. Бесконечное поле, населённое мифическими созданиями, в центре которого возвышается великий дуб — центр вселенной.

— Что-то мне не хорошо… — провела рукой по лицу Гита.

— Но как мы здесь очутились? — не понимала Арина, — насколько я знаю, после смерти души возносятся в небо, а не попадают в рай. Что это вообще такое?

— Обычные души — да, — Прад наклонился, зачем-то потрогал сухую, рассыпчатую землю, — но души настоящих верующих могут попасть в рай, если конечно при жизни преданно служили своему богу. Таким образом, они продолжают служить и после смерти.

— Какой-то бред! Мы же не умерли и никому при жизни не поклонялись, почему мы здесь?

— Ара, я знаю не больше твоего! — злился Капитан, — чтобы создать рай сил одного бога, вообще не достаточно! Нужен пантеон и огромная армия верующих, жрецов, служек и так далее. В наше время рай создать невозможно!

Гита ахнула, упала в траву. Эрнст успел её подхватить, осторожно уложил. Подруга страшно побледнела, на любу выступил пот, а зрачки закатились. Её руки и ноги судорожно дёргались — начинался припадок.

— Держи голову, — крикнула Арина, помогая Эрнсту, — главное держи голову!

— Но, что с ней?

— Откуда я знаю? Раньше ничего подобного не было.

Изо рта Гиты лезла белая пена. Она стонала, жутко дёргалась, будто пыталась прогнать невидимых демонов.

— Капитан, ну, сделайте что-нибудь!

— Отстаньте, я думаю! — Прад отвернулся, продолжая бормотать. — Гита, почему она? Что именно с ней не так? Гита, Гита, Гита… Девственница? Нет, точно нет… Избранная? Не то… Магия? Магия!

— Капитан? — у Арины не хватало сил удержать подругу. Спина Гиты выгнулась мостиком, дыхание стало свистящим, в любой момент она могла захлебнуться собственной слюной.

Капитан резко развернулся:

— Я понял — это не рай! Это искусная иллюзия, настолько хорошая, что даже я не сразу заметил. Значит так: держите её крепче и сами держитесь, но отвернитесь — смертный не должен видеть гнев бога. Вы можете превратиться в соляные столбы! Всем ясно? Не смотреть!!!

— Да, поняли мы, поняли! — крикнул Эрнст, но сильный порыв ветра унёс его слова куда-то далеко, — давайте быстрее!!!

Прад отошёл на несколько шагов, развёл руки, взывая к небесам, и они отозвались. Арина, Вадим и Эрнст сгруппировались над телом Гиты. Приступ пошёл на спад: она уже меньше дёргалась, успокаивалась, тихо стонала. Друзья прижались к земле, так как ветер превращался в бурю. Шквалистые порывы грозили любого сбить с ног. Арина успела заметить, как вдали побежали взволнованные жирафы. Животные окликали друг друга длинным протяжным "Муууу", сильно смахивающим на коровье мычание. Рельефное небо, на котором чёрным тучам было тесно, громыхнуло. Изо рта пошёл пар. Волна ледяного холода пронеслась в нескольких сантиметрах над ними, так что колоски растений покрылись инеем.

— Я Проно, зову из глубины времён древнюю мощь, спящую мощь! — голос Капитана многократно усилился. Он резал уши силой. Не затихал, а делался громче, уносясь раскатистыми волнами по бескрайнему полю. — Услышь, меня! Ответь мне! Приди! Копьё-истины, что отыщет нечестивца, покарает лиходея, но покориться праведнику. Вернись святое оружие чести. Я твой истинный хозяин, зову тебя! Приди!!!

Оглушительный, титанический совершенно дикий взрыв оглушил и разбросал дрожащих друзей. Контуженая Арина, отлетевшая на метр, не хотела этого, но случайно глянула в сторону Капитана. Рядом с ним с абсолютно чёрного неба била молния, но в отличие от обычных молний — била не переставая. Столб белого пламени, тонкий, но восхитительно чистый. Физическая оболочка бога поблёкла, а его настоящий образ стал напротив чрезвычайно ярким, чётким. Прекрасный юноша с горящим взглядом. В развивающихся волосах золотой обруч с ярким камнем. От него веет энергией, решительностью, честью. Бог взялся за молнию. Белое пламя охватило его целиком, пронеслось волной от одной руки к другой ещё раз, и грохот затих.

— Ты что делаешь?!! — подполз Вадим, с силой наклонил её голову к земле, — хочешь превратиться в столб?

— Да, да… Я нечаянно… простите.

Хоть громыхание стихло, завывание ветра продолжало выхолаживать поле. Мимо пронеслись хлопья колючего снега. Зубы выстукивали чечётку.

— Что же ты Ховала, не показываешься? — вновь раздался трубный голос бога правды, — Что же не выйдешь, не встретишь дорогого гостя? Или думал, я не разгадаю морок, что ты навёл? Думал одурачить меня? Вот уж точно, ничему тебя жизнь не учит! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!

Арина не смогла ничего с собой поделать и снова посмотрела краем глаза. Бог размахнулся и швырнул молнию, обернувшуюся копьём, куда-то вдаль. Копьё яркой вспышкой пронеслось над землёй, но вопреки законам физики само изменило траекторию, ушло далеко налево, сделало зигзаг и метнулось к небольшой пустой поляне. Она моргнула и в ту же секунду мир вокруг изменился. Будто с неё сняли тёмные очки. Они по-прежнему лежали в зарослях высокой травы, но уже не столь густой и сочной как раньше, небо оставалось тёмным, но каким-то привычным, знакомым, вдали чернел лес. Рядом возвышались детские качели, опоры которых неизвестный художник стилизовал под жирафов. У ног Капитана извивался столетний старик.

— Ну, здравствуй, Ховала! Признал меня?

Старик кидал злобные взгляды, шипел, капая слюной:

— Жжется! Убери треклятое копьё! Жжется!

Бог рассмеялся:

— Так поделом тебе! Будешь знать, как меня за нос водить! Мда, а ты почти не изменился с нашей последней встречи…

— А ты изменился, вот и не признал. Проно, будь милостив, жжется! Убери его!

Арина не понимала, что жжется, о чём речь? Но тут разглядела на запястьях и на ногах странного старика искрящиеся белые верёвки. Там где они прикоснулись к коже остались мерзкие, запёкшиеся ожоги.

— Ладно, будь по-твоему, — выдержав длинную паузу, сказал Бог, — поднимайся!

Верёвки, как змеи соскользнули с рук и ног, шустро подползли к Капитану, поднялись по его ногам, по руке и вновь обернулись светящимся копьём.

— Ах, как я по тебе соскучился! — любовно провёл рукой Прад по белому древку.

Некто по имени Ховала подобрал длинный крючковатый посох, опёрся, поднялся. Этот человек оказался не таким старым, как ей показалось сначала. Лет пятидесяти не больше. Обманное впечатление производила густая седая борода, начинавшаяся почти от глаз. Мужчина носил длинный серый балахон, подпоясанный цветным кушаком. На ногах настоящие лапти, отделанные мехом. На жилистых серых пальцах горел зелёный перстень, совершенно неуместный на фоне нищенского одеяния. Взгляд Арины вновь прошёлся по неизвестному с ног до головы и тут… Она ахнула, непроизвольно прижалась к Вадиму. Что за мерзость? Над головой Ховалы полукругом прямо в воздухе выстроились небольшие кожистые шарики. Как бородавки размером с кулак. Всего их было одиннадцать. Морщинистые шарики медленно парили. Поборов приступ отвращения, она пригляделась. В то мгновение, когда она рассматривала один из них, шарик точно почувствовал взгляд, крутанулся в воздухе, а потом… Арину чуть не стошнило. Тонкая кожаная складка разошлась в стороны, внутри обнаружился большой выцветший зрачок. Эти штуки над головой Ховалы были глазами, сейчас плотно зажмуренными. Глаз уставился на неё, она не смогла выдержать этот тяжёлый взгляд — потупилась.

Ховала сдержанно поклонился Проно, было видно, что делает он это по принуждению. От существа несло застарелой злобой.

— Ещё раз прошу меня извинить. Лелея не предупредила, что ты пожалуешь, сказала смертных сдержать. Я всего лишь слуга, исполняю чужую волю — не больше.

Прад ухмыльнулся:

— Ни слова правды ты не сказал… Всё ложь. Тебе прекрасно было известно, кто я и зачем пришёл! Решил силами померяться? Думал: "был Проно, да весь вышел"? Очеловечился? И богиня так думала, раз подослала тебя, ведь ты — испытание, чтобы проверить меня, чего я могу, а чего нет. Так знай же, Ховала, даже если я лишусь всех сил, свихнусь и начну ходить под себя — твою топорную иллюзию отличу по запаху! От неё за версту несёт твоим убожеством!

Старец опять поклонился, Арина заметила, как он оскалился, но так, чтобы не увидел Капитан:

— Как скажешь, мой предводитель. Милостиво прошу: не таи на меня зла…

Скрипучий голос неожиданно растаял в порыве ветра, а Ховала обернулся облачком мелкого пепла, рассыпался.

— Стой! — не шелохнувшись, приказал Проно. Он ничего не сделал, но показалось, что стал величественнее и даже выше. Голос бога прокатился по округе. — Я с тобой ещё не закончил!

Прямо из-под земли возникла знакомая фигура старика, но теперь позади Капитана:

— Что ещё желаешь услышать, мой предводитель?

— Запомни! Никто! Слышишь, никто не смеет уходить без разрешения, когда я говорю! Ясно тебе это, смерд?

— Прости, о боже, — никакого трепета или намёка на раскаянье в голосе не прозвучало.

— Говори. Какие ещё сюрпризы и ловушки расставила богиня?

— Чего не ведаю, того не ведаю… Моё дело — это поле. Больше ничего не знаю…

— Хм, впервые слышу от тебя какую-никакую, но правду. А ты, Ховала, умеешь удивить!

— Могу ли я тебя покинуть? — ещё ниже наклонился старик.

— Стой! — Прад хитро прищурился, — напомни мне, сколько у тебя в прошлом было глаз?

Ховала быстро глянул, Арине заметила в сплетении его морщин некое подобие страха. Шарики глаз над его головой пришли в движение, они лихорадочно перемигивались, словно обмениваясь сообщениями.

— Прошу тебя, о Пр…

— Молчать! — заорал Проно, и небо над его головой сделалось чернильным, в высоте мелькнул хвост молнии. — Я задал вопрос, или ты настолько тупой, что не понимаешь слов? Сколько у тебя было глаз??? — грянул гром.

Старик сглотнул. Глаза над его головой потеряли ровный строй, прижались к лохматой макушке, трусливо лезли под воротник. Голос дрогнул:

— Двенадцать глаз…

— Сколько-сколько?

— У меня было двенадцать глаз! — Ховала сорвался на фальцет.

— Точно! Двенадцать! — Прад, играя копьём, прошёлся кругом. — Эх, мы столько лет друг друга знаем, столько лет топчем землю. Я тут недавно заметил, что меня стала подводить память… Не помнишь, куда у тебя делся двенадцатый глазик?

Ховалу била крупная дрожь, Арина даже стало его жаль. Он упал на колени и подобострастно пополз к Проно, умоляя (глаза укрылись за его спиной):

— Боже, прошу… Прошу… Только не глаза! Хочешь, я буду самым преданным из всех твоих слуг, — он почему-то показал в сторону Арины. — Буду твоим псом, товарищем, братом! Но умоляю, не надо…

— Повторю вопрос, — измывался Прад, — где двенадцатый глаз?

Старик заплакал, затрясся, уперевшись лбом в землю:

— Прости, я виноват… Прости, умоляю!!! Будь милостив! Ты ведь… Ведь это ты сжёг мой глаз!!! Я помню каждое слово, что ты тогда произнёс! Я помню!!! Но сегодня… Она сказала, она приказала, я не мог ослушаться! Невиновен! Жертва! Я — жертва! Умоляю, только не глаза…

Капитан сделался серьёзным. Арина за секунду до его следующего шага, уже знала, что сейчас произойдёт, и это произошло. Копьё-истины взметнулось в небо. Стальные мышцы руки наделили его силой. Ослепительно горящий наконечник, на который невозможно было смотреть (резало глаза), опустился перед лицом Ховалы. С неба ударила молния. Копьё насквозь пронзило один из мерзких глаз существа. Липкая вязкая жидкость, напоминавшая яичный белок, медленно сочилась, впитываясь в сухой грунт.

"НЕЕЕТ!!!" — взвыл Ховала и рассыпался пеплом.

— А я говорю: "Виновен"! — тихо добавил Прад, в одночасье ставший самим собой.

Копьё исчезло, вместе с образом ясноглазого бога.

Гита откашлялась, открыла глаза:

— Что… Что со мной произошло?

— С тобой произошёл конфликт воздействия, — Капитан присел на землю рядом со всеми. — Ховала — этот старик. Он — мифическое существо, древнее, такое же как Сирин или Гамаюн, почти полубог он очень могуч. Его сила в двенадцати глазах. Благодаря им он может играть тьмой и светом, создавать иллюзии, сводить человека с ума, но сегодня он просчитался. Ховала подумал, что в моей команде могут быть только люди, в большей или меньшей степени наделённые магической силой. Гита — единственная из нас не способна работать с магией, без подручных средств, вот её организм и отреагировал на иллюзию для колдунов. Тело отвергло предложенную реальность, отказалось в нём существовать. Если бы не этот приступ, боюсь я бы не смог с ним совладать…

— Постойте, но я тоже не могу колдовать без подручных средств и Эрнст — высказался Вадим.

— Ты? — устало ответил Прад, — с тобой вообще ничего не понятно, но что-то не так, думаю скоро мы всё узнаем… А Эрнст… Он настолько пропитан колдовством и печатями его сдерживающими, что является исключением из правил.

— А что теперь будет с этим существом?

— Ара, вечно ты волнуешься не о тех о ком нужно… С ним всё будет нормально, правда, в ближайшие сто лет он не сможет принять человеческое обличие, но ведь это мелочь для бессмертного?

Тёплый летний ветер шевелил траву. В отдалении тихо скрипели качели с жирафами, сзади шумел лес, а впереди перед друзьями возвышались развалины центрального корпуса пионерского лагеря. Не требовалось пояснений, все и так прекрасно понимали, что их путь лежит именно туда.

Они уже несколько минут брели, размышляя каждый о своём. Читать по лицам — не было её коньком, но не трудно догадаться, о чём размышляет Гита, то и дело, бросая косые взгляды, переполненные почти материнской заботой, в сторону Эрнста. Сам Константин Львович бесцельно брёл вслед за ними, изредка вздрагивая, воровато озираясь, потирая шрамы от печатей на ладонях. Или Капитан на чьём лице обострились все черты, как после длительной болезни, на лбу проступили новые морщинки, он подолгу смотрел под ноги, а затем быстро вскидывал взгляд в сторону заброшенного лагеря "Дружба", щурился, усмехался. Капитан явно прорабатывал детали нападения. Арина посмотрела на широко шагающего Вадима. И тут её осенило. Сработал какой-то неизвестный тумблер в душе. Перегорел предохранитель. Последние месяцы Арина никак не могла обрести покой, но и причину беспокойства определить не удавалось. Несвойственная бессонница, снижение аппетита, незваные слёзы. И вдруг сейчас всё встало на свои места. Девушка поняла, что так мучило её, что не давало жить. Она сама! Ведь это так очевидно. Арина остановилась и потянула за руку Вадима, чтобы отстать от коллег. Он вопросительно изогнул бровь. Раньше она бы потупилась и бубнила себе поднос нечленораздельную чепуху, но сейчас, залюбовавшись глубиной его глаз, заговорила как никогда прежде. Она не узнавала себя и не понимала, откуда взялись эти слова, но была благодарна за них:

— Вадим, и ты, и я понимаем: слишком велик шанс, что мы оттуда не вернёмся. Не отрицай — это очевидно. Но… Глупо, конечно, но я только сейчас поняла: время, которое есть у других, нам не дано. Поэтому не стоит ждать, что отношения, зародившиеся между нами, будут развиваться как у других. Ну, то есть там: конфетно-букетный период, помолвка и всё такое. Я ничего не прошу от тебя и не требую, будь как будет, но должна признаться: Я люблю тебя. — Арина рассмеялась, понимая, что говорит это скорее для себя, чем для него. Просто, вдруг ей стало не страшно, — я тебя очень сильно люблю, как никого никогда не любила. Вижу тебя и сразу головокружение, полёт! И если ты не можешь ответить тем же, не ври, лучше промолчи, потому что… Не важно… Эта любовь, она жестокая, болезненная, сумасшедшая, я играю в неё как в русскую рулетку — сама с собой, но хватит осторожничать, надо идти ва-банк. Я люблю тебя! Люблю.

Она смотрела в глаза Вадима и не могла его прочитать. Думает ли он о том же? Сомневается? Считает её идиоткой, отчаявшейся старой девой? В душе шевельнулась тревога — зря она всё это выпалила, но Арина сразу же прогнала сомнения — не зря. Она поступила совершенно верно: выговорилась, поделилась. Теперь, если что-то случится, ей не придётся кусать локти о невысказанном. Что до взаимности, так многие всю жизнь любят, не встречая ответного чувства! Безусловно, ей было бы жутко больно, если бы Вадим… Додумать эту мысль до конца Арина не успела. Сильные руки сжали её, прижали, обняли. Губы в губы. Дыхание слилось. Щека к щеке. И волна счастья до слёз — любит! Любит! Любит!!! И румянец. Его ресницы пёрышком по её коже. И снова счастье. Её палец прижат к его губам — не надо больше слов. Счастье.

Пионерский лагерь "Дружба" встретил их скрежетом подошвы по бетонной крошке разрушенного крыльца. Персиковая краска облупилась с пятиэтажного тела главного корпуса. Оконные рамы, стекло, половые доски — разворовали жители местных деревень и дачники. Отсутствовало всё представляющее хоть какую-то ценность. Зато под серыми плитами в пыли с лихвой хватало истлевших тетрадей, книг, обрывков плакатов. Друзьям встретился даже "Журнал учёта литературы, подлежащей уничтожению". Все страницы кто-то вырвал, так что им не удалось узнать, какая именно литература считалась здесь вне закона. Длинный коридор. Если прислушаться, то наверняка услышишь звонкий детский смех, которым навеки пропитались причудливо разрисованные стены. Но сейчас звонкое эхо разносило каждый звук, производимый ими. Ноги то и дело проваливалась в россыпь обрушившейся штукатурки. Всюду грязь и запустение. Справа и слева частые комнаты: одинаковые, убогие. Ветер со свистом проносился по внутренностям мертвого лагеря. Все члены команда, насколько это было возможно, старались сохранить хоть подобие тишины, недовольно шикая на зазевавшегося коллегу, случайно наступившего на что-то шумное. Если бы не частые матерки на стенах, явно свежие, не грех заблудиться во времени. В голову лезли мысли про то, как выглядела бы планета после мировой ядерной войны, скорее всего так же как здесь. Природа берёт своё, постепенно забирая назад отвоёванное человеком. Спортивная площадка под окнами, заросла коноплёй в человеческий рост. Кое-где внутри комнат у окон укоренились кустарники. Прошлогодняя листва перемешивалась под ногами с грязью: ещё лет десять и тут всюду заколосится трава.

Они пересекли ровно половину длинного коридора, когда что-то произошло. Она почувствовала это сразу. Всё вокруг вдруг изменилось. Только что ничего кроме пустоты, а теперь зло, заполнившее все отверстия. Зло в воздухе.

— Началось! — крикнул Прад.

Арина непроизвольно последовала подсказке шестого чувства, пригнулась — над головой пролетел увесистый камень. В ту же секунду в руках заблестел ствол пистолета-автомата, в ту же секунду она увидела врагов. Призраки — самые распространённые существа в потустороннем мире. Враги соответствовали специфике места их смерти. Из многочисленных боковых комнат одновременно вышли мальчики и девочки от семи до четырнадцати лет. Как же много детей в разное время погибло в этом лагере! Дымные тела на мгновение замерли, изучая пустыми глазами незваных гостей. Затем они загудели. Это напоминало вибрирующий, тихий звук "Ммммм". Призраки никогда не спешат — у них впереди вечность, зачем спешить? Вадим среагировал первым. Он быстро высыпал священную соль двумя полосками, так чтобы она превратилась в непреодолимую преграду на пути мёртвых детей. Первой у невидимого барьера очутилась десятилетняя голая девочка. Из её рта, ушей и носа сочилась призрачная жидкость — похоже, она когда-то утонула. Девочка, как заправский мим, ощупывала стену, надеясь отыскать отверстие, подобраться к ним, убить. Под гудящим натиском призраков затряслись стены. С пола поднялись камни. Камни солью не остановишь. Булыжники, осколки рыжего кирпича и слоистого цемента как пули устремились к целям.

— Чёрт, — выругалась Арина, которой не хотелось поднимать оружие на детей, — это не дети! — крикнула она, скорее самой себе, чем кому-то ещё.

Пули — не лучшее оружие против привидения, но переходить в ближний бой, когда врагов так много — недопустимо. В белёсых телах одна за другой появлялись отверстия, которые на первый взгляд не особо мешали мёртвым пионерам, но когда дыр становилось слишком много, и призрак начинал напоминать решето, он бледнел, растворялся в воздухе. Временная мера — знала Арина, вскоре враг вернётся целым и невредимым, но им нужна была отсрочка. Пули проходили сквозь мальчиков и девочек, впиваясь далеко позади в стену, в конечном итоге с грохотом разрушившуюся. Она прикрывала команду с тыла, а за спиной, отбивался от нападения Прад. Каким способом? Ей так и не удалось узнать. Когда с её долей призраков было покончено, она обернулась, заметив потрясённый взгляд Эрнста и Гиты, а ещё довольно потиравшего руки Капитана.

— Ну, было достаточно просто! — просиял он.

— Не сказала бы, — проворчала засыпанная пылью Гита, потирая синяк на плече.

Прад повёл головой, неприятно хрустнули шейные позвонки:

— Я прям уже хочу с ней встретиться! Вы не поймёте, но я чувствую, что богиня совсем близко, у нас ведь с ней что-то вроде семейной связи, поэтому будьте начеку — она тоже знает, где мы!

И друзья пошли дальше.

В этой части пионерского лагеря пару лет назад произошёл пожар. Стены и потолок закоптились, став полностью чёрными. Недоеденные пламенем балки, опасно истончились. Солнечный свет неохотно проникал сюда, отчего стало почти темно. Коридор закончился лестничным пролётом на второй этаж. Пожар сделал ступени хрупкими, от чего они впоследствии и рухнули, оставив после себя каменную груду. Слева каким-то чудом уцелела двустворчатая дверь, тоже чёрная с вспучившейся обожжённой краской.

Прад толкнул створку, и друзья на миг ослепли от хлынувшего света. Перед ними простиралось помещение действительно огромного спортзала. Обилие света объяснила многометровая дыра в потолке. Панели прогнили и вместе с частью стены рухнули вниз. Здесь тоже царил упадок. По полу полз плющ. Там и тут виднелись дыры с острыми зубцами провалившихся досок. Стены забыли свой цвет. С потолка свисала поникшая волейбольная сеть. Щиты с кольцами для баскетбола ржавели по углам. Гнилые, проеденные мышами маты, возвышались высоким курганом справа, а куча сдувшихся мячей слева. Клюшки, эстафетные палочки, ещё мячи и пара позолоченных кубков разбросаны поодаль. У дальней стены спортзала расположился пьедестал с цифрами "2-1-3". На верхней ступени которого, некто установил величественный трон, а в нём, склонив голову, спала очень пожилая бабушка.

Арина осознала, что перед ними богиня Лелея. Над ней летали голубые бабочки. Как ни странно, встреча не вызвала сильного душевного трепета. Бабушку хотелась уважать, за опыт — этому научили родители в детстве, но трепетать перед ней — нет. Гита без предупреждения рванулась вперёд. Гита была права, ведь только в кино перед смертью главный злодей успевает рассказать героям всё о своих мотивах, пожаловаться на судьбу-злодейку, предстать в новом свете и прочее… В жизни всё иначе. Если тебе выпал нежданный шанс — пользуйся или воспользуется кто-нибудь другой! За подругой на бегу, вытаскивающей из-за пояса серп, нёсся Эрнст. Арина вспомнила, что у них другая миссия — разведка, но посмотрев на Вадима, сжавшего в кулаке мешочки со снадобьями, решила действовать вместе со всеми. Побежала. Сзади поспевал Прад, она чувствовала его спиной, мысленно благодаря за прикрытые тылы.

Всё произошло одновременно. Хруст сверху, грохот впереди, облако пыли, пыль в глазах. Арина заморгала, а когда снова смогла видеть, дыра над потолком расширилась, чёрная волейбольная сеть упала вниз. Под грязными нитями копошилась Гита. Гита кричала: "Помогите! Помогите, он ранен!". Под куском плиты, виднелись руки и ноги Эрнста. Виднелась кровь. Огромную площадь зала заполнил отвратительный старческий хохот — булькающий, клокочущий. Старуха на троне проснулась (а спала ли она?), тыкала дрожащим пальцем в сеть, потешалась над чужым горем. Зал наполнила древняя сила, от неё закладывало уши, чесалась кожа. Что же делать? Арина оглянулась: где Прад? Его не было, но чувство защищённости не ушло, он здесь, он поможет, защитит, ведь это их Капитан! Пришло время действовать самой. В руке лязгнул чёрный автомат. Особенно не целясь, она прошлась очередью по трону. Вадим спешил на выручку к друзьям. Ему нужна фора, прикрытие. Пусть Лунный камень бесполезен, провернуть отвлекающий манёвр ему вполне по силам. Богиня перестала каркать (иначе этот смех не назовёшь), уставилась на неё. Арину пробрало, но решимость взяла верх: ей сегодня уже пришлось стрелять по детям, теперь настала пора стрелять по бабушке. Пули свистели в воздухе. Автомат раскалился. Приятная отдача била в плечо. Она твёрдо стояла на ногах. В секундную передышку, чтобы рассмотреть — не пропала ли богиня, Лелея поднялась с трона, и сердце Арины ушло в пятки. Сотни пуль, настигшие цель, осыпались на пол, как дождевые капли.

— Хто это у нас здесь? — подслеповато сощурилась богиня.

Она не стала ждать продолжения. Руку дёрнуло вниз, но Арина была к этому готова. Толстое дуло Стингера придавило плечо. Глаз на прицел, прицел на врага, палец на кнопку. Выстрел. Заряд, оставляя за собой серый хвост, метнулся вперёд. И взрыв, да так, что старое здание застонало. Грохот в ушах. Грохочущее эхо. Сверху снова пыль как снег. Всё теперь стало белым. Сквозь пелену пыли свет — в стене огромная дыра. Пьедестал победителей почернел, раскололся и тлеет, а трон и вовсе пропал.

В образовавшейся груде камней кто-то зашевелился. Оттуда поднялась старуха, такая же белая, грязная как Арина, такая же невредимая:

— Иш, придумали игрушки! И не стыдно над пожилым человеком измываться?

Её снова не слушали. Вадим разрезал сеть и Гита с подтёками на щеках от слёз, с горящим ненавистью взглядом, поднялась: высокая, опасная, смертоносная. На фоне всеобщего белого помешательства, чёрное лезвие серпа казалось ещё более чёрным. Всего только один взмах ресниц и Гита, будто переместившись в пространстве, рядом с богиней. Серп опускается вниз. Мерзостный скрежет, будто лезвие царапнуло по металлу. Бабка на полу, занесла руки, защищаясь, но от гнева женщины, чей любимый при смерти, не защититься. Серп то взмывал в воздух, то падал вниз. Опять и опять. Опустошённая Арина, тяжело дыша, опустила оружие и глаза — ей не доставляло удовольствие наблюдать чужую смерть. Нашла взглядом Вадима, помогавшего Эрнсту, но где, чёрт возьми, Капитан?

— Да, что, мать твою, с тобой такое?!! — неожиданно закричала Гита, в очередной раз, резанув серпом.

Относительную тишину разрушил новый скрежет, а потом каркающий хохот. Что-то пошло ни так. Арина хотела было подбежать, но не успела. Мимо с совершенно фантастической скоростью пролетело тело Гиты. Подруга с тупым звуком ударилась о стену позади, хрустнули, ломаясь, кости, застонала, потеряла сознание. Впереди из кучи камня поднялась богиня. Целёхонькая. Единственное, что смог ей сделать серп — в нескольких местах разрезать старую линялую кофту. Старуха, держась за спину, хохотала, вся аж содрогаясь в конвульсиях. Вадим, заметивший неладное, оставил Константина Львовича, метнулся к Лелее. Та всего лишь подняла перед собой кисть руки, и он упал. Кисть вверх — Вадика подняло над землёй. На потустороннем плане, Арина увидела, как натянулись призрачные верёвки, пронзавшие ноги и руки её любимого человека. Верёвки длинным пучком поднимались высоко под потолок, а оттуда струились вниз к пальцам старухи.

— Ох, надоел! Поди прочь!

Вадим успел посмотреть на Арину, что-то шепнул и исчез. Девушка осталась один на один с Богиней.

— Капитан, где вы? — закричала она, вновь начав обстрел врага из автомата.

— Хватит уже! — донёсся сквозь шум старческий голос.

Тут же руки обожгло. Она ахнула и выронила автомат, ставший красным. Раскалённый металл побелел, оружие потеряло правильные формы, растаяло как масло, но собралось в лужицу и медленно начало затвердевать.

— Неужели одного раза недостаточно, чтобы понять, — ворчливо продолжала Лелея, — не берёт меня это! Не берёт! Серп — "полумесяц боли" — вот он взял бы, но не здесь и не сейчас. Ох, скучно жить стало. Друзья все поумирали, так и враги порядочные вместе с ними… Одна я на всём белом свете!

"Капитан, появитесь! Ваш выход! Давайте же!" — мысленно звала Арина, а сама отстранялась от подступавшей старухи.

— Сестрёнка, кто сказал, что ты одна? — вдруг прозвучал громкий голос Проно. Тени в дальнем углу комнаты потеряли насыщенность, выпустили наружу Капитана. Он встал: высокий, рослый, полный сил. Быстро подошёл к Лелее и… Арина не верила глазам! Встал перед ней на одно колено.

— Я здесь! Я снова в строю, чтобы, как и раньше служить тебе!

Лелея засмеялась, но как-то по-другому — кокетливо.

— Ох, Проно! Вот уж не думала, что и ты возродишься, думала, ты как и другие смиришься с человеческой тушкой. Да, отвыкли мы от божественной силы, но скоро всё изменится. Скоро, очень скоро люди вспомнят, всё забытое. Всё вернётся!

— И я хочу быть в это время с тобой, — поцеловал Прад жилистую руку с верёвками синих вен. — Хочу идти рука об руку с победительницей, оберегать твой сон, приумножать твоё величие, карать нечестивцев… Как раньше, как в прошлом…

— Славные слова говоришь, Проно… — богиня устало опустилась на крупный камень.

Арина засмотрелась на них. Перед ней были не старая немощная женщина и седой мужчина средних лет. На величавом троне восседала тоненькая фигурка юной красавицы: густые русые волосы, высокая грудь, венок полевых цветов на голове, а в ладонях притаился маленький зайчонок. Богиня изнутри лучится теплом. В её глазах всепонимающая мудрость, прощение, любовь. Рядом же, приклонив колено, возвышался мужественный бог Правды, чей взор, нетерпящий лжи, неожиданно наполнила любовь.

Богиня кашлянула и иллюзия рассеялась:

— Вот только ты меня предал. Крепко предал. Ведь если бы знал, что я решусь, что кто-либо по доброй воле решится отделить от себя божественную благодать, укрыть её от чужих глаз, чтобы не сыскали вовек, чтобы ходить из века в век по земле и задыхаться от воспоминаний о былом… Ты бы нашёл способ расправиться со мной. Ведь ты продался с потрохами врагам. Служишь им как цепной пёс.

— Нет, Лелея! Мудра ты как мать твоя — Лада, но сейчас неправа. Вспомни, кто я! Я — бог Правды, тот кто ни произнес, ни единого слова лжи. И теперь мои уста гласят истину, желаю я с тобой разделить триумф победы, а это, — Прад повёл рукой по помещению, — моё доказательство чистоты помыслов. Только эти людишки могли хоть как-то помешать нам, остановить, но вот они здесь — побеждены. Путь открыт. Перед нами вся страна! Так давай вместе обретём было величие. Вернём твою молодость, мою мощь!

— Не заговаривай мне зубы, — забрала руку Лелея, — я бессмертна, на меня ни подействует ни одно оружие, как мне кто-то мог помешать? Глупости всё это. Ох, знал бы ты, через что мне пришлось пройти…

— Поверь мне. Просто поверь, а я докажу не словом, а делом!

В груди Арины бешено бьющееся сердце вдруг замерло. В глазах застыл лёд. Предал. Капитан их предал. Перед ней стоял совершенно чужой, незнакомый человек, но теперь стало ясно — это и есть настоящий Проно, вот он какой, а Прад был всего лишь оболочкой. "Человеческой шкуркой", как выразилась богиня. Почему она не догадалась раньше? Как марионетками боги играют людьми. Только их эго, больше ничего их не волнует. Внезапно ей стало ясно, почему богов изгнали. Людям надоело всё время быть рабами. Нельзя поклоняться тем, кто считает тебя ни больше не меньше овцой в отаре. Больше овец — выше престиж. А то, что овцы умеют думать, чего-то хотят, страдают — это чья-то недоработка. Что ж, Арина не позволит снова превратить себя в овцу.

— Конь-богатырь, что бредёт по свет, услышь мой зов, прискочи на зов, подсоби зовущему. Конь-богатырь: Рассвет, явись-отзовись. Явись-отзовись, встань рядом, не поленись. Как небо непоколебимо, как змея ядовита, как земля плодовита, так и ты стоек, да боек! Сослужи службу добрую, и да истлеет последнее клеймо. Ударю в Алатырь-камень, и вернётся вольготная воля вашему брату. Явитесь!!!

Призвать волшебного коня: больше ей ничего не оставалось. Арина сомневалась, что сработает, но надеялась. Спортзал наполнили звуки: топот сильных копыт, отдалённое ржание, становящееся всё ближе. В дыру на крыше заглянул ослепительный луч, и радуга окрасила тусклые стены в забытые цвета. Прад и Лелея выглядели озадаченными, отступили. Огненная грива Рассвета, переливаясь всеми оттенками красного, пронеслась слишком близко. Конь сделал круг почёта, проскакал совсем рядом от неё, услышал её желание и рванул в сторону богов. Ещё секунда и он их настигнет. "Пожалуйста. Пожалуйста!!!" — молилась Арина, уповая на чудо. Рассвет, выбивая копытами искры, обернулся цветной стрелой, гневно заржал, встал на дыбы перед старухой. Ослепительная вспышка. Жар. Чей-то вскрик.

Чуда не произошло. Арина глупо уставилась на сильного коня, который покорно склонился перед Лелеей, гладящей его по спине.

Старуха улыбалась:

— Ну, ты мой дорогой! Давненько мы не встречались, правда? Вот уж не думала, что доведётся свидеться. Эх, ничуть не изменился, а я как видишь, вся обветшала. — Она глянула на Арину, — из тебя получилась хорошая ведьма. Не лучшая, но способная. Не всякой ведь под силу призвать этих лошадок… Удивила… А ведомо ли тебе, кто первым их приручил? Это была я. Много веков назад я лишила их свободы, повелев, что семь коней освободятся, когда исполнят семь желаний. Первые два раза я вызывала их сама, а потом заклинание затерялось. Его отыскали недавно — лет шестьдесят назад. Твоя бабка освободила ещё двух коней, а ты оставшихся… Ох, Рассвет, признаюсь, ты всегда был моим любимчиком…

— Вы? Вы знали мою бабушку??? — поразилась Арина.

— Я? Знала, конечно, я ведь её всему и научила… Ох, такая сила! Ни разу сильнее ведьмы мне не встречалось. Но не свезло. Уж больно своенравная ученица. Предлагала ей полстраны — только помоги вернуть силу! Нет же, воспротивилась, не разделила желания вернуть всё, пошла супротив. Вот и пришлось её, того… Сильно она меня потрепала: полгорода рухнуло, но я же ж богиня… Проучила мерзавку… Не знала я, что тебе она всю силу успела завещать… Теперь уже не важно — дела давно минувших дней…

Арина не знала, что и думать.

— Жаль, ты больно на неё похожей уродилась: в мозгах каша, одна забота — люди, люди. А то могла бы послужить… — старушка вздохнула, — Проно, хочу ещё доказательств, твоей верности. Прикончи её…

Приказ прозвенел в воздухе как набат.

Бежать! Срочно бежать!

Она обернулась, чтобы подхватить Гиту, но Гиты уже не было. Эрнст? Под упавшим обломком крыши никого.

— Повинуюсь, моя госпожа! — поклонился Прад и обратился к Арине, — а теперь послушай меня очень внимательно! — Выдержал паузу, — Вы — люди, вынудили нас бежать. Влачить крысиное существование. Умирать, находя не покой, а забвение. Я был иголкой в стогу сена: везде чужой. И найти теперь единомышленницу — высшее счастье. Оружие вам не поможет. Никто не уйдёт, спасения нет! Прошлого не вернуть, нас двое — не армия, конечно, но хватит, чтобы в два дня стереть Москву, подмосковье и Кремль. Всё!

— Проно, — вопросительно проскрипела старушка.

Он вознёс руки к небу. В дыре сверху показались чёрные низкие тучи. Вот-вот они разразятся молнией. Молнией предназначенной для неё.

Арина моргнула. Мысленно взмолилась, чтобы Рассвет помог ей, ведь, в конце концов, это она его только что вызвала! Рассвет неуверенно посмотрел на неё, на богиню. Фыркнул и абсолютно неожиданно, для расслабившейся Лелеи, вскочил, взбрыкнул и на полной скорости помчался к Арине. Последнее, что она услышала, был нереальный грохот вслед за яркой вспышкой за спиной. Молния промахнулась. Вцепившись в гриву коня, совершенно ничего не слыша вокруг, ничего не соображая, она неслась вместе с Рассветом прочь от лагеря с лживым названием "Дружба".

7

"Шум дождя в сыром тумане. Не пойму, что стало с нами. Ты сейчас мне очень нужен. Дождь по крышам, дождь по лужам" — всплыла из глубин памяти строчки из позабытой песни. В окна пригородного электропоезда и, правда, бил дождь. По-видимому, осень в этом году начнётся раньше положенного срока. Потоки дождя поставили ширму между пустым вагоном и плачущим пейзажем. Москву теперь трясло не переставая. Стоило прислониться спиной к любому дому, чтобы ощутить постоянную тревожную подземную дрожь. После серии несчастных случаев (поезда то и дело сходили с рельс), власти поспешили объявить железную дорогу местом повышенной опасности, поэтому Арина теперь ехала в вагоне одна — люди не спешили подвергать себя лишним угрозам. Дождь за что-то обозлился на землю: жестоко стегал её каплями, клялся, что не прекратит огромными пузырями в лужах. Она ему не верила. Она знала, что мужские клятвы стоят немногого. По двойному стеклу, не мытому со времён Брежнева, потоком текла небесная вода. Ветер размазывал её как художник акварель. Арине виделись в его работах то свободные, скачущие по бескрайним полям кони с развивающейся гривой, то мёртвые деревья с засохшими ветвями, то лицо Вадима. Лицо Вадима получалось наиболее правдоподобным. Она отсела от окна. В тысячный раз вспомнила, как его забрала богиня, в тысячный раз принялась гадать, что он тогда ей прошептал? "Берегись?", "Не бойся!", "Всё будет хорошо!", "Я тебя люблю…" — что именно?

Так и не найдя ответа, Арина вспомнила самый прекрасный эпизод из своей жизни. Прекрасный, но одновременно горестный. Два дня назад её оставили не только друзья, но и Рассвет. Волшебный конь вывез её из ловушки врага к минивэну, подождал, пока она, разжав онемевшие пальцы, мешком не свалилась на землю, посмотрел большими умными глазами, позволил себя обнять за красивую морду. Нервное перенапряжение тогда отпустило Арину, как всегда выплеснувшись наружу слезами. Вокруг всё утопало в теплых лучах добродушного солнца. Небо прояснилось. Выглянули многочисленные полевые цветы, радуясь новому дню. Только она была здесь чужой, вырванной из другой реальности, зачем-то засунутой в эту, не имеющую к ней никакого отношения. В душе всё заледенело как от февральской вьюги. Умерла надежда. Оставили силы. Рассвет недаром был мифическим созданием — всё прекрасно понимал, лизнул её. Арина заплакала ещё сильнее, потому что и это существо, в одночасье ставшее близким, должно было её покинуть. Так и есть. На пригорке послышалось ржание — его звали друзья. Шесть восхитительных коней разных мастей, нетерпеливо били копытами, взбрыкивали, ждали седьмого брата. Рассвет неуверенно посмотрел ей в глаза, поклонился, а когда поднялся, протянул в зубах сорванный Василёк. "Это мне?" — улыбнулась она сквозь слёзы, а он глянул на прощание и ускакал. Скрылся за пригорком. Чуть позже над землёй поднялась невиданная радуга, столь яркая и полноцветная, что хотелось её потрогать.

Поезд качнуло. Старая рама окна, похоже, доживала свой век, истрескалась. На пыльный пол вагона капнуло несколько капель, просочившихся сквозь изоляцию. Пробежала целая струйка воды. Они только что проехали мимо неизвестной остановочной платформы. Крупный дождь пригнул деревья слишком низко к путям, так что их ветви хватали поезд, царапали его, то ли, пытаясь остановить, то ли сбежать вместе с ним. Так же сегодня утром хватал её за ноги Домовой, когда она уходила с базы. Почти два дня назад, вернувшись туда с поражением, Арина обнаружила, что Камю и Мирон пришли в себя, очнулись. Они подтвердили гипотезу Капитана, о визите на базу Лелеи, которая и усыпила их. Почему вместе с ними не уснула Арина, осталось неразгаданной загадкой. Рассказ обо всём, что успело произойти, занял немного времени, да ей и не хотелось вдаваться в подробности. Оставив друзей, она ушла в информационный центр и провела там всю ночь. Пересмотрев тучу данных, заставив стол пустыми кружками из-под кофе, изучив все материалы под грифом "секретно", Арина нашла то, что искала. Оружие способное остановить любого. Заклинание, надёжно укрытое от посторонних глаз и от неё самой. Это была высшая магия. Чёрная магия. Чтобы произнести его, требовалась жертва, на которую она уже была согласна. Ещё совсем недавно, её бы ужаснуло одно упоминание того, что от неё требовалось, но сейчас… Нет. За дверями информационного центра её поджидал Мирон, он сказал: "Привет" — и отстал. Арина была настолько поглощена своими мыслями, что не обратила на него внимания. Встревоженный Домовой нагнал её через несколько минут. Он запрыгнул на руки и принялся трясти за грудки, ударил по щеке:

— Ты, что сбрендила? Сестрёнка, ты в своём уме??? Ты хоть отдаёшь себе отчёт, что за магию ты собираешься использовать? Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Это Табу! Тот, кто использует это заклинание, изменится навсегда! Он станет другим человеком! Не делай этого!!!

— Я знаю.

— Что ты знаешь?!! Ничего ты не знаешь!

Домовой понял, что она собирается покинуть базу. Сполз вниз, схватился за ногу и принялся хвататься за стены, чтобы задержать:

— Ты не понимаешь! Сядь, давай обсудим! Не надо никуда идти, давай обсудим прямо здесь и сейчас!!! Сестрёнка — это заклинание, оно убьёт тебя! Пожалуйста, не используй его.

Арина остановилась, присела на корточки:

— Мирон, я приказываю тебе: "Усни!".

Времени с момента их знакомства прошло немало. Арина стала сильнее. Домовой продолжал волноваться за неё и во сне. Дёргал ногой, отмахивался от чего-то, когда она несла его к уютному гнезду, где он проспит ещё долго, а когда очнётся, всё снова станет как прежде: неспокойно, но безопасно.

Камю встретила их в комнате у ноутбука нисколько не удивлённой. Наверное, призрак девочки-медиума подслушивала.

— Арин, знаешь, я, как очнулась, всё не могла выбросить из головы последний наш разговор, мне всё не давала покоя одна заметка, вот она, — ткнула пальцем в монитор. — И я подумала, а что если нам попробовать…

Арина была крайне благодарна Камю за её предложение, хотя по большому счёту оно ничего не меняло, но чем чёрт не шутит? Пришлось съездить в Рязань, где они и повстречались с дождём. Он лил уже несколько часов. Чересчур сладкий голос из динамиков предупредил пассажиров об опасности карманников, рассказал, как предотвратить теракт, сообщил о следующей остановке. Ей вдруг невыносимо захотелось с кем-нибудь поговорить, но в вагоне никого не было. Желание быстро выветрилось, стоило закурить. Её тёплое дыхание сделало стекло окна мутным, запотевшим. Проступила кем-то написанная буква "а" — последняя в слове. Арине подумалось, что это последняя буква в слове "Ура", сразу представился весёлый малыш, едущий с родителями на дачу, безумно счастливый от этого. Она дыхнула на стекло. Буква "а" оказалась последней в слове "жопа". Меньше всего в этот момент ей хотелось смеяться, но смех сам вырвался наружу. Жизнь была в своём репертуаре: шутила над ней по-чёрному — весело шутила.

Следующая остановка была её.

Вдруг стало страшно, но почти сразу прошло. Достаточно просто не бояться того, что не способен изменить. Грязный тамбур с ручками, аж чёрными от налипшей грязи с множества рук, к ним прикасавшимся. Стоп-кран. Вот бы в поезде её судьбы тоже был стоп-кран, чтобы дёрнуть его, остановить время и провести хотя бы несколько счастливых дней ни думая ни о чём.

От деревни "Малинки" — самой близкой станции к заброшенному лагерю, её довёз весёлый старичок на "москвиче". Машина выглядела такой старой, что они с Ариной вполне могли оказаться одногодками. Ненадолго. Она не отвечала на шутки и приколы старичка, молчала, не думала ни о чём, наверное, подсознательно набираясь сил. Дождь прекратился, стоило её ноге ступить на платформу. Дождь затаился на небе, подглядывал за ней в редкие просветы между туч. Он знал — время для слёз ещё настанет. Зачем-то вновь вернулись навязчивые сомнения. Сколько можно? Да, вполне возможно, есть и другой выход, но Арина не смогла его найти. Гениальный Капитан нашёл бы, усидчивый Вадик тоже, а она не смогла. Так зачем сомневаться? Времени не осталось. Точнее его хватит только на один ход. Она смело ступила на тропинку, откуда два дня назад в составе команды выдвигалась, чтобы провести разведку боем. Смешно.

Ни осталось, ни следа, ни одного отпечатка копыта, ни единого напоминания о том, что здесь произошло так недавно. Земля не любит горевать о случившемся.

Арина незаметно для себя подошла к лесу, вошла в него. Не было тревоги или опасений. Она шла прямо, открыто не прячась за деревьями, не пользуясь укрытиями, ведь её всё равно найдут, поймают. В руке лежал нож, не волшебный, не испещрённый знаками, несущими в себе какие-либо свойства — самый обычный острый охотничий нож. Чувствуя решимость Арины, усталость обошла её стороной. Усталость всегда настигает слабых и нерешительных.

Вот и летний корпус, а эта лужа образовалась во вмятине под ногой Дэва, и вон та тоже. Где же он сам? Поют птицы. В траве ржавеют нетронутые трубы. Лишь на долю секунды Арину подвёл самоконтроль. Щёки вспыхнули: неужели ей в кои-то веки повезло, неужели Дэв отлучился по делам и удастся пройти незамеченной? Доля секунды закончилась вместе с удушающей хваткой огромной лапы вокруг груди. Как он смог застать её врасплох? Дэв держал крепко, как ребёнок держит за нитку шарик, грозящий вот-вот вырваться и улететь. Глупые свиные глазки наполнила злоба — он не забыл ни Арину, ни боль, причинённую ею: на мощной груди ещё не зажили царапины от заряда Стингера. Жаль, что Лунный камень утерян, будь он с ней, кто знает, как бы всё обернулось. Земля задрожала вместе с монстром. Землетрясение? Нет. Арина заглянула за спину Дэва и ужаснулась, к ним приближался ещё один, но крупнее, сильнее, больше! Значит их всё-таки двое! Второй Дэв подошёл и уставился такими же глупыми свиными глазками на добычу собрата. "Ыыыыы" — сказал он, судя по всему, это означало либо "дай", либо "что это?". "Ы ыы ыыыыы!" — покачал головой первый: "моё!", "не дам"! Спрятал кулак с Ариной за спину. Чудовища ещё "поговорили", но судя по возрастающему рыку, стало ясно, что решать конфликты им проще не в словесной форме. Титанический удар сотряс гигантское тело, даже кожа пошла волнами. Она испугалась, что её пленитель случайно слишком сильно сожмёт кулак и раздавит, но обошлось. Нападавший, которого не было видно, ударил снова, чуть слабее. Пришло время действовать. Арина с трудом освободила руку с ножом и вонзила толстое лезвие по самую рукоятку в наименее защищённое место гиганта — в мягкую кожу между пальцами. Рефлекс сработал исправно. Через мгновение Арина стояла на земле. Схвативший её Дэв, попытался вернуть добычу, но второй успел вырвать с корнем нехилую сосну и теперь, захрипев от натуги, опустил её на голову товарища. Раздался гулкий "бум". Вокруг разлетелись щепки, запахло древесиной. Но отсутствие мозгов, по-видимому, не так уж плохо. Меньший Дэв даже не потерял сознания. Он заревел, забыл о девушке, понёсся с кулаками на противника. Гулкие удары и топот многотонных ног заставили лес содрогнуться. Воспользовавшись заминкой врагов, Арина попробовала улизнуть. Постоянно падая, зарабатывая глубокие царапины, она бежала так быстро, как только могла. Сердце вырывалось из груди, лёгким недоставало воздуха, но нужно бежать! От этого зависит очень многое. Ей показалось, что Дэвы остались достаточно далеко позади. Обернулась. И руки опустились. Монстры оказались не настолько глупы, чтобы понять: драться за то, что сбежало — бессмысленно. Ещё полминуты и они настигнут её.

Вот и всё.

Настало мгновение, которое должно было настать. То, чего она так боялась, произойдёт здесь и сейчас. Впрочем, Арина это знала заранее, была готова. "Простите меня" — мысленно сказала она Домовому, которого ослушалась, Вадиму, которого не успела долюбить, а вслух произнесла: "Конжоро эт конфирмо воз ангели фортес дэй. Эт санчи, ин номин магнум, испсиус дэй фортис". Всего-то первая часть заклинания, самое его начало, но кровь в жилах чуть ли не закипела, в ушах долбили барабаны, потемнело в глазах. Арина знала: чем древнее заклинание, чем реже его произносили, тем оно сильнее, но чтобы настолько… По латинскому языку в институте у неё было "отлично", теперь главное правильно расставить ударения в словах, будто впечатавшихся в мозг. Лезвие ножа к пальцам правой руки. Вздох перед главной частью обряда. Толика страха. И надрез. Нужно хорошенько разрезать подушечки всех пяти пальцев, чтобы наверняка, чтобы кровь… "Плазматорис секулорум, солум, терам, маре, эт омниа сантин примо ди. Доминантур кварто экзерцито, эт сервинт ком магно, эт хонорато" — кровь сначала просто капала, но стоило произнести последнее слово в этой части заклинания, как она хлынула потоком. Арина плюнула на землю (тоже часть обряда), земля зашипела. "Крэвит мондо, эо эст, эт велле ин неджет, эт каза миа!" — вокруг не осталось воздуха. Магическая пелена свернулась в тайфун, в эпицентре которого стояла на коленях Арина. Она никогда бы не смогла самостоятельно призвать столько магии. Эта сила пропитала её всецело. Дэвы не чувствовали опасности, приближались. До них оставалось не больше ста метров, когда заклинание сработало. Она не хотела этого. Она вообще не хотела никому никогда причинять зла, но сейчас её загнали в угол, и, став ответственной не только за свою жизнь, но и за жизнь друзей Арина была вынуждена, хотя по-прежнему не желала того, что должно было произойти.

Рука, лишь отчасти действуя по её воле, оторвалась от земли. Кровоточащие пальцы указали на врагов. Алые капли побежали по запястью, срываясь, падали. Концентрация силы достигла максимума. Внутри всё забурлило. Даже больно. Даже жжёт. Стон и… Она наблюдала за происходящим как со стороны. С кончиков пальцев сорвались наитончайшие ярко-зелёные нити. Длинные, бесконечные. Кто-то — не она, резко дёрнул руку наискосок, снизу вверх и снова косо и по горизонтали. Нити беспрепятственно проходили сквозь предметы. Сквозь любые предметы. Они коснулись многочисленных сосен, прошлись по крыше летнего корпуса, пробежались по монстрам. Беззвучно. Легко. Без ненужных спецэффектов. Всё произошло невозможно быстро. Нити пропали, зато в своё тело вернулась Арина. Тяжело дыша, она прижала руку к груди и удивилась — на пальцах не осталось ни ран, ни крови. Подняла глаза. Тяжёлая гнетущая тишина опустилась на лес. Неужели заклинание не сработало? Внезапная боль пронзила грудь — даже нельзя вздохнуть. Арина застонала, падая на мягкий мох. В тот же миг обвалилась часть крыши корпуса. Ровный отрезок шифера зацепился за ветку, стукнулся о стену, брякнул, разбился, ударившись о землю. Тысячи иголок вонзились в ноги. Пришёл звук с неба: хруст сотен ломающихся веток. Ветки, падали вниз. И тут справа, слева, близко и далеко — везде, деревья застонали, как умирающие великаны, пришли в движение. Кроны, стволы, пеньки, разрезанные как масло ножом, не падали, а стоя сползали с насиженных мест. Ровные древесные срезы. Всего в ста метрах от неё, толстое дерево скрипнуло. Ничто не говорило о том, что оно сломано, но вот одновременно в пяти местах из-под коры стала видна жёлтая сердцевина. Дерево, нарезанное волшебными нитями как лук кольцами, рассыпалось прямо на глазах. Судорога свела тело. Суставы сами по себе выворачивали пальцы, плечи, колени. Как больно!!! Меньший Дэв моргнул. Наискосок через всю огромную морду проступил след от прикосновения страшного заклинания. Выступили крошечные капельки крови. Но первой с отвратительным хлюпающим звуком на землю упала часть сильной руки. Кровавые полосы избороздили мощное, пышущее жизнью тело. Срезанная часть головы соскользнула с шеи. Глаз ещё успел моргнуть, прежде чем упасть в траву. Внутри черепа красно-серое месиво. С липким звуком разбившейся банки с вареньем, оторвалась вторая рука. Дэв рассыпался на огромные кровавые куски, словно карточный домик. Боль подобралась к голу, перехватила его, сделав дыхание свистящим. Заныли зубы и уши. Голова разрывалась от пульсирующей боли. Второй, более крупный монстр, видно осознал, кто всему виной, рванулся к Арине, протянув к ней руки. Но сигнал от мозга к ногам так и не дошёл. Он целую вечность падал на землю ровными кусками мяса. "Бух, бух, бух". Но самое страшное произошло только потом. Огромная рука Дэва всё же получила какое-то ускорение: оторвалась от тела и по инерции полетела, шмякнувшись у ног девушки. Пульсирующая кровь обрызгала её всю. Первая горячая струя ударила в лицо, вторая (чуть слабее) залила грудь, третья просто стекла к коленям лужей. Гигантские пальцы подёргивались в предсмертной агонии. И тут боль отступила. Арина словно вынырнула из пучины, набрав полные лёгкие воздуха.

Где-то с минуту она не понимала, где оказалась и что тут произошло. В центре небольшого леса какие-то обезумевшие лесорубы вырубили огромную плешь. Деревья лежали одной не разобранной кучей. Повсюду ветки, смола, кругляши стволов. Каша. Первым заплакало небо. Кап, кап. Кап. Кап, кап, кап и начался дождь. Арина ахнула, закрыла лицо руками, но сквозь пальцы смотрела на чудовищное зло, сотворённое ею самой. По окровавленным пальцам побежали капли, становясь розовыми. Она поднялась, но поскользнулась и упала животом в большую лужу бордовой жижи. Всплеск и платье пропиталось этим. Руки по локоть в этом, как платье, как волосы. Арина отползла. Её била истерика. "Господи, господи, господи, — шептала она, — почему они не кричали? Почему они не кричали?!! Почему???" — её заклинило на этом странном вопросе, не имеющем никакого значения. Взгляд метался по картине тотального разрушения. Смерти всего живого. Арина забилась в норку у пенька под стволом рухнувшего дерева и долго плакала. Некоторое время спустя, слёзы перестали помогать, а сознание примирилось с содеянным. Двигаясь на автопилоте, она каким-то образом пробралась к летнему корпусу и умылась в холодной дождевой воде, скопившейся в ржавой мойке. Вода в мойке стала розовой. Прядь седых волос выбилась из причёски. Седые волосы. У неё не было седых волос! И пришло воспоминание. И Арина снова заревела, но уже в голос, с всхлипами, с причитаниями. Ревела вместе с небом, под печальным небом. И стало легче, потому что нельзя уйти безнаказанным, если ты совершил подобное зло. Заклинание "Rasare" — "бритва", несло не только уничтожение, но и наказание прочитавшему его. Забрав чужую жизнь, она поплатилась своей собственной. Заклинание состарило Арину ровно на десять лет.

Сколько прошло времени? Никто не знал. Ей показалось, что немного, но дождь постепенно сошёл на нет, а в лесу заметно потемнело. В душе образовалась ноющая рана, как чёрная дыра она высосала все чувства, оставив пустоту. Пустая оболочка поднялась, побрела дальше, стараясь не смотреть вокруг, чтобы не видеть. Деревья расступились. Впереди знакомое, но одновременно чужое поле. Арина постаралась отогнать гнетущие мысли прочь. Получилось плохо, но стало чуть лучше, чем было. Нужно спешить, но идти быстрее она не могла чисто физически. Ноги двигались еле-еле. Захотелось, чтобы хозяин этого поля — Ховала вернулся, навёл свою иллюзию, чтобы она наконец обрела смертный покой в бескрайнем зелёном полем, где пасутся волшебные кони, гуляют души верующих, а в центре возвышается великий дуб. Но они изгнали Ховалу. Неумолимо приближался персиковый весь в проплешинах корпус пионерского лагеря. Ей казалось, что до него ещё далеко: куча времени, чтобы собраться с силами, но вдруг под подошвой раскрошилась отколовшаяся штукатурка. Арина подняла глаза, уперевшись в крыльцо, в табличку с названием. Тяжело вздохнула.

Назад пути нет.

Бредя по пустому коридору, Арина гадала, когда придётся вновь использовать заклинание (её единственное оружие): сейчас, когда нападут призраки мёртвых пионеров, или позже при встрече с богиней? Или придётся прибегнуть к нему дважды: сейчас и потом? Мурашки пробежали по спине: ещё двадцать лет. Ещё двадцать непрожитых лет! В горле встал ком. Сколько ей будет? Пятьдесят семь? А что она видела за эти годы? Ничего. Жизнь прошла стороной. Ни детей, ни семьи, ни хотя бы путешествия в загадочное зарубежье. Жизнь, преподнесённая на алтарь богу Проно, будь он проклят!

Она как обычно не доверяла удаче, поэтому долго озиралась по сторонам, пробравшись к чёрной двери в спортзал. Где же призраки пионеров? Не может быть, чтобы они вот так просто её пропустили! Но коридор оставался пустым. Арина пожала плечами, какая разница: здесь или там? Толкнула дверь.

Сегодня солнечные лучи из дыры на потолке не ослепили. Их не было. В дыру подглядывало свинцовое небо. Всего за два дня зал преобразился. Весь пол, остатки инвентаря и часть стен заросло густым плющом. Помещение напоминало оранжерею. Кое-где зацвели фиолетовые колокольчики, между ними летали сиреневые бабочки. У противоположной стены возвышалась спинка трона, тоже увитая вьюнком. Арина бросила взгляд туда, откуда позавчера стреляла в богиню из магического автомата. Зря надеялась, само собой слитка Лунного камня там не оказалось. Последняя надежда умерла. С другой стороны, кроме неё и бабочек тут, похоже, никого не было. Хотя… Она пригляделась. В углу на возвышении вроде холмика сквозь густую траву проглядывало бледное лицо — Гита! А рядом так же неподвижно лежит Эрнст. Нет. Всё случится здесь и сейчас.

В подтверждении её догадки, всё вокруг наполнилось пением сотен птиц, вдалеке невидимый дудочник выводил простую, но совершенную в своей простоте мелодию. Сказочная гармония. Счастье, безмятежность и любовь, больше ничего. Арина догадалась — это аура Лелеи, как звуки холодного утра перед сражением у Капитана. Забавно: как за прожитые века изменились боги, как сильно они не соответствовали своей ауре. Богиня молодости, ратует за возрождение через смерть миллионов, а бог правды интригует.

— Гляди-ка, наша мерзавка вернулась, — раздался отвратительный скрипучий голос старухи, спугнувший хрупкую иллюзию вселенского счастья. — Настырная, чертовка! Так и спешит за смертью!

Богиня сидела на троне, но из-за высокой спинки Арина её не могла увидеть.

— Сестра, позволь мне? — сказал Капитан, выходя из теней в противоположном углу. — Девочка, слушай меня очень внимательно: мы отпустили тебя, но в поисках смерти ты вернулась. Меня поддержит богиня: неразумный человек ставящий смерть превыше жизни, должен, обязан, умереть… Всего-то, — усмехнулся он.

— Я поняла, — ответила Арина.

И она действительно его поняла. Капитан пользовался шифром. Он рассказал ей о нём ещё после их первого задания. Предупредил, что если возникнет ситуация, когда говорить открыто будет нельзя, то нужно считать слова, после кодовой фразы "слушай меня очень внимательно". Из каждого пятого слова выстроится послание. Сейчас Прад сказал ей: "Смерти, Богиня, Превыше, Всего-то", то есть: "Смерть богини превыше всего". Два дня назад сообщение было другим.

— Проно, ты меня утомляешь… Зачем эти ничего не значащие напутствия? — проскрипела старая богиня молодости, — сама не понимаю, почему я с тобой согласилась и перенесла катаклизм на сегодня? Какая разница когда? Эти люди должны обрести богов, а то мир скатится в тартарары! Больше никаких отсрочек! А с этой мерзавкой разберусь я, ну или почти я, — богиня противно засмеялась.

Вдруг за спинкой трона поднялся плотный туман. Его клубы были сродни чёрным тучам на небе. Арина ожидала увидеть привидение, но перед ней возникло нечто другое. Ни с чем подобным сталкиваться ей ещё не доводилось. Внешне существо всё же напоминало призрака, но спутать их мог лишь дилетант. Его, вернее её черты были идеальны, даже чересчур — это и выдавало неземное происхождение духа. Привидения ведь всегда сохраняли свой прижизненный образ, а эта девочка хоть и походила на незатейливую селянку, наверняка никогда ни бегала с другими детьми, ни играла в прятки, ни коллекционировала кукол. Короткое платье в горошек, хилые косички, тоненькие ручки и ножки, чёрные провалы вместо глаз. Мороз по коже. По призрачному телу извивались языки дыма, словно оберегая её, как броня. Жуть.

Арина сглотнула и призвала на помощь магию, тут же кольнувшую губы:

— Приказываю тебе: отступи!!!

Девочка злобно улыбнулась, показав острые клыки.

Лелея захохотала, заскрипела как старый дом:

— Ты что ли с дубу рухнула? Это моя божественная Благодать! Для неё твой приказ как рыбке зонтик! Это она даёт мне силу! Она десятилетиями собирала души, что служат мне сейчас, проклинала живых, чтобы они распространялись по земле, как гниль и тоже приводили новых послушников, отравляя смертных чёрными языками. Благодать по крупицам возвращала нашу былую мощь, и теперь должна отступить перед какой-то неумехой? Ох, позабавила! Узрей же моё войско!!!

И надежда умерла.

Благодать развела маленькие ручки в стороны и вознеслась на три метра над землёй. Одновременно из-за её спины вырвались тысячи, нет десятки тысяч серых щупалец. Всё пространство огромного зала заполнили эти витиеватые отростки. Вздох и вся площадь, отделявшая Арину от трона, заполнили призраки мужчин и женщин, детей, подростков, стариков. Бессчётное множество порабощённых душ. Встречала ли она когда-либо ещё такое скопление людей? Пожалуй: в день города на Красной площади или в "Олимпийском", на концерте Мадонны. С ужасом Арина подметила общую деталь всех призванных: их руки и ноги, как у Вадима, пронзали толстые верёвки, поднимавшиеся вверх, становящиеся щупальцами Благодати. Рабы — все они рабы, безропотно служащие ожесточившейся богине весны и любви, чья благодать, возвышалась над собственным воинством, как чудовищный осьминог. Призраки равнодушно взирали на неё: им было плевать, кого убить, подчиняясь приказу кукловода. Щупальца сверху зашевелились. Как призрачные черви они тёрлись серыми телами друг об друга. Души рабов синхронно сделали шаг в её сторону. Богиня захохотала. Смех рикошетом пронёсся по залу.

В отличие от прошлого раза, Арина не испытывала страха, только решимость. Она внутренне смирилась, что с ней, её молодостью, её будущим, её душой покончено, а теперь ещё и обрела смысл этой жертвы — нельзя позволить, чтобы такой монстр расхаживал по земле. А что до неё… Не так плохо погибнуть, забрав с собой дьявольское отродье.

Нож разрезал нежные подушечки пальцев именно тогда, когда с губ сорвались первые слова. Краем глаза она видела, как тоненькие бровки на юном личике Благодати сошлись у переносицы, а в дырах от глаз вспыхнул потусторонний огонь. Тысячи глоток одновременно заорали, так что ей стало не слышно собственных слов. Тысячи ног побежали на неё. Тысячи рук замахнулись, но опоздали. Оказывается чёрное заклинание хранило тело вызвавшего, чтобы он непременно закончил ритуал, чтобы потом полакомиться его жизнью. Как много магии. Сколько силы в её руке! С каждым ударом сердца крики становились тише, дальше. Зато слова звучали величественнее. Кровь хлестала по полу потоком. Со всех окрестностей, за много километров от заброшенного лагеря к ней стекалась дремавшая сила. Арина выдернула пробку и превратилась в бездонную трубу в раковине мироздания, поглощавшую тонны силы, мегатонны. Прозвучали последние слова, и магия вновь переполнила, так, что душе не хватило места в теле. Глаза распахнуты, но в них смотрит и она, и кто-то кроме неё. Рука как чужая. С кончиков пальцев не капает кровь, а змеятся зелёные хвосты смертоносных нитей. Арина без сожаления хлестнула по первой волне призраков. Их тела разорвало как когтями. Серый дым, крик и оборванные, обожжённые щупальца несутся прочь — назад к хозяйке. Благодать беззвучно орала. В ней не осталось ничего от девственной детской красоты, лишь ненависть, зло. Арина с размаху ударила толпу рабов. В нестройном строе нападавших образовалась большая прореха, но ненадолго: богиня долга собирала души, собрала их немало. С бесконечно-высоким писком нити разрезали пополам несколько сотен привидений — Арина взмахнула горизонтально. Нельзя останавливаться, нельзя потерять концентрацию: заклинания не должно закончится слишком рано. Удар снизу вверх: дым вместо врагов. Удар наотмашь: тысяча душ с тяжёлым вздохом избавилась от кандалов рабства. Ударить так, а потом так. Но души всё прибывают и прибывают. Значит, битва продолжается. Значит снова надо бить. Ей казалось, что это противоборство длится не то что час, а несколько дней. Но в какой-то миг, откинув седые растрепавшиеся пряди со лба, она увидела, что призраков осталось не так уж и много. Благодать негодовала. Теперь её спину прикрывало мерзкое месиво изрубленных щупальцев. Арина взбодрилась. Хлестнула нитями как плетью по разрозненной толпе привидений. Тут же прицельно полоснула по нескольким одиночкам. И тут стало ясно, что она победила: рабов не осталось, а проклятые нити всё ещё зеленеют на руке. Худенькая девочка, почувствовав прямую угрозу, опустилась на землю, спрятала обрубки, закрыла дыры вместо глаз ладошками и вздрогнула, будто заплакала. Арина усмехнулась. Раньше вероятно её бы и подкупил этот трюк, но не теперь. В конце концов, ей уже сорок семь — самое время шлёпать внуков или внучку. Она как следует размахнулась, добавила в удар силы — никто и ничто не перенесёт этой атаки.

Время замедлило бег. Расширились зрачки. Медленно, очень медленно Благодать убрала ладошки от лица, коварно показала клыки. Медленно, очень медленно из-за её спины высунулось одинокое щупальце. Арина уже не могла остановить свою руку, смотрела вроде со стороны, как зелёные бритвы царапают стены, неотвратимо приближаясь к врагу. Щупальце прикоснулось к полу, в месте соприкосновения возникла до боли знакомая фигура. Человек стоял на коленях. Медленно, очень медленно к нему, к девочке за его спиной спешили адские лезвия. Арина так и не успела его узнать, осознать что произошло, когда Вадим поднял голову, печально взглянул и кивнул, мол — всё правильно, я готов. Нити разорвали его, как десятки тысяч других привидений минутой раньше. Разорвали они и Благодать, обернувшуюся пеплом.

Часы в последний раз тикнули и стрелки остановились. Нет, в мире продолжало что-то происходить, но в её мире время замерло. Арина видела только его. Эти глаза. Самые дорогие, самые любимые на всём белом свете глаза. Она не успела всего-то остановиться, а он… Как многое успел сделать он! Всё понял. Заранее за всё её простил. Вложил в этот взгляд столько всего! Прощение, прощание, последнее признание, тепло, чтобы грело её все годы, которые она проживёт теперь без него, любовь. Слёзы потекли сами. Пол под ногами дрогнул. Арина заметила, что стены рушатся, что земля трясётся, что с неба в одну точку бьёт молния, но разве имело это какое-то значение? Контуженная, ничего не слышащая она упала на колени. Обессиленные ладони упали на колени. Больше этим ладоням никогда не суждено прикоснуться к его коротким густым волосам. Вадим не придёт, не прижмёт, не обнимет. Он уже никогда не положит голову на соседнюю подушку, чтобы просто полежать вместе, посмотреть в любимые глаза, помолчать о том, как сложно жить, а затем вспомнить, что есть они и значит, всё будет хорошо. Уже никогда, никогда не будет "всё хорошо".

НИКОГДА.

Вадим умер — эта мысль испепелила всё живое, что в ней ещё оставалось от приветливой толстушки-хохотушки, которая погнавшись за деньгами, пошла работать в ООО "Проно", а нашла только горе и смерть.

Прад тряс её за опустившиеся плечи, орал в ухо:

— Ара! Ара!!! Да, очнись ты, чёрт тебя дери!!! Ещё ничего не кончилось, вставай!!!

Она не понимала, что от неё хотят, но подчинилась, побежала вместе с Капитаном к трону, в который била молния. С потолка сыпалась известь. На стенах появились угловатые дыры. Вот-вот здание рухнет. Ну и что?

Прад крикнул набегу:

— Ты принесла, что я просил?

Арина вспомнила шифрованное сообщение, что он передал ей два дня назад. Когда Вадим был ещё жив. Капитан приказал: "Бежать, найти иглу, найти оружие, спасти. Два дня". Она кивнула.

— Отлично! А теперь главное: ты не уничтожила её Благодать, их по отдельности невозможно убить! Рано или поздно она возродится и всё начнётся заново, нам надо доделать начатое.

Неописуемый шум, царящий вокруг, вдруг стих, точнее его перекрыл невозможно громкий голос.

— Как посмел ты — Проно, предать меня?!! Ведь я поверила тебе!!! Этот мир действительно пора уничтожить, раз и бог правды выучился лжи!

Молния рассеялась, причинив вред не богине. Трон, превратившийся в груду углей, рассыпался. Перед ними теперь стояла только сгорбленная старушка, источавшая невероятную силу.

Она захохотала:

— Что ж не бежите? Или совсем страх потеряли? Не знаете, как поскорее распрощаться с жизнью? — небрежно повела рукой, и невидимые лапы схватили Арину, потащили к богине. — Недооценила я тебя! Ты сука похуже своей старухи будешь. Но её прибила и тебя прибью! Вот уж не ждала, что ты обратишься к бритвам — коварное заклинание, хотя многие его зовут проклятьем. Сколько лет жизни отдала? Тридцать? Двадцать? А мне плевать. Ну, прогнала ты мою благодать, поубивала рабов и что? Новые души насобираю. Благодать вернётся. А ты умрёшь! Ведь я бессмертна! Ничего, абсолютно ничего ты сделать мне не можешь!!! — Лелея ужасно закряхтела в припадке истеричного смеха.

— Я могу сделать вот, что, — тихо проговорила Арина и вонзила в её сморщенную грудь чёрную иглу, ту, которой их когда-то оживила Великая мать ткачей.

Арина догадалась и без подсказки, что игла возвращает душу в тело, а в случае с богами, их благодать, но, по-настоящему вернуть жизнь, вряд ли способен кто-то кроме Матери. Богиня перестала ржать. Захрипела. Оттолкнула. Уставилась на торчащую из груди иглу, как на невиданную мерзость, словно там была пиявка или отвратительная бородавка.

— Что? Что ты сделала? Мерзкая поршивка!!!

— Сестра, боюсь, ты уже не так неуязвима, как тебе хотелось бы! — Подоспел Капитан, в его руках темнел серп.

Богиня задыхалась, хватала скрюченными пальцами воздух и выглядела жалко, как самая обычная немощная бабушка с приступом астмы, а не как великая властительница человеческих судеб. По полу к ней ручейками потянулся пепел. Тот, в который рассыпалась призрачная девочка. Серые струйки ныряли в складки одежды Лелеи, липли к рукам, лезли в горло.

— Ара, это должна сделать ты, — Прад протянул ей серп.

— Нет, — твёрдо ответила она, — хватит с меня смертей, — повернулась, пошла к выходу.

— Подумай, ведь ты понимаешь: никто уже не сможет вернуть Вадика! Он вознёсся, его тело уничтожено! Подумай, разве ты в этом виновата? В его смерти виновата она и только она! Отомсти! Кто больше неё достоин твоего гнева? Месть даёт силы, помогает идти дальше! Ну же!

Теперь как будто её ударило молнией. Арине изо всех сил захотелось увидеть смерть ненавистной старухи. Капитан говорил правду: нельзя оставить их любовь неотомщённой! Нельзя просто так простить, смириться, забыть! Нельзя! Она вспыхнула, откинула волосы назад, подбежала к богине.

— Вот возьми, — протянул он серп.

— Нет, спасибо! У меня кое-что есть.

На пальцах руки, вроде кастета, сверкнули четыре толстые гайки. Это Камю напомнила ей о слесаре из Рязани, переплавившего метеорит на гайки, которые не ржавеют. Именно за ними она ездила в пригород, ведь только металл, рождённый как можно дальше от их мира, как можно более чуждый миру этому, способен причинить вред богу.

Ненависть оттолкнула здравый смысл на второй план. Много позже Арина поймёт, что никогда сама бы не нашла в себе столь много зла, чтобы так сильно ненавидеть, что это Прад умело манипулировал её эмоциями, но сейчас она не могла думать ни о чём.

Кулак вошёл в изъеденное временем тело, как в мешок гнилого картофеля. Сколько за раз сломалось божественных костей? Как ударить, чтобы сломать больше? Чужая кровь брызнула на щёку, в губы — ей не забыть этого вкуса. Арина упивалась местью. Ярость как сладость щекотала измученные нервы. Кулак бил в лицо, оставляя на морщинистой коже красные гематомы. Старушечий глаз затёк. Кулак сломал челюсть — зубы кровавым горохом посыпались на пол. Апперкот и волна удовольствия, когда чужая боль, смешанная с дыханием, коснулась её лица. Пусть ей будет максимально больно! Пусть испытает отчаяние! Пусть ответит за всё!!! Опьянённая ненавистью она убила богиню достаточно быстро, даже не заметила грань, за которой вместо Лелеи на земле осталось лежать пустое, отжившее тело. Но руки и дальше наносили удары, пока не осталось ничего кроме кровавого теста.

FIN

Говорят, профессиональные боксёры на ринге чувствуют боль только от первых двух-трёх ударов, а потом мозг как бы пресыщается болью и перестаёт её воспринимать. Нечто подобное произошло и с ней. Ей словно сделали лоботомию и не научили жить дальше. А что было дальше? Трудно сказать. Во всяком случае, для Арины всё превратилось в полузабытый приснившийся позавчера сон. Вроде в нём была Гита, подхватившая её, вместе они лезли куда-то или откуда-то. Как добрались до города, тоже загадка, она запомнила лишь лоб, прижатый к холодному стеклу автомобиля, чьи-то встревоженные голоса. Помнила, как отказалась ехать в гостиницу, никого не слыша, повторяла: "Домой, мне надо домой, отвезите меня домой". А у дома увидела себя в зеркале заднего вида, вспомнила, поняла, что брату нельзя больше её видеть. Позвонила на домашний, но трубку не взяли. Прокралась как воровка в собственную квартиру, чтобы обнаружить в прихожей записку. Арсен писал, что остался у девушки. Девушку зовут Даша, она порядочная, достойная их фамилии, так что пусть сестра не переживает, через два месяца у них свадьба. Был поздний вечер, почти ночь. Она всё сделала, как положено: переоделась, расчесала волосы, поставила гранатовый сок на тумбочку у кровати, как положено, закрыла глаза, как положено, уснула. Без снов. Без чувств. Проснулась за десять минут до будильника. Странно: она практически не жила дома, но будильник каждое утро продолжал звонить, ни для кого. В голове белый шум. Ничего кроме шума. Даже воспоминание о Вадиме не шелохнули в душе ни единой струны. Поймала себя на том, что незаметно просидела двадцать минут, уставившись в одну точку, не думая, ни о чём. Надо умыться. С горячей водой летом всегда перебои, но Арина была рада ледяной струе. Вода в лицо. Кожу свело от холода. Кто-то назвал бы это самобичеванием. Главное не смотреть в зеркало над раковиной. Она не хотела этого делать, но посмотрела. Ни отчаяния, ни страха — ничего. На неё смотрело знакомое незнакомое лицо. Ещё вчера на нём не было морщин, а теперь только они и есть. В глазах нет огонька, глаза потухли. Волосы с сединой поредели и не блестят. Арина продолжила умываться. Она была не голодна. Единственное, что ещё смогла почувствовать — это лёгкую печаль из-за того, что не сможет быть рядом с братом в его самый счастливый день. Но теперь у него своя отдельная от неё жизнь, не стоит её омрачать. Написала записку, придумала на ходу причину: открывают новый филиал в другом далёком городе, её назначают директором, но необходимо надолго уехать, на полгода, а может и год. Пообещала ежедневно звонить. Оставила свои ключи для Даши. На пороге остановилась, защемило сердце, ведь в этом доме прошли её лучшие годы, просто, она их по-дурости лучшими не считала. Захлопнула за собой дверь. Вот и всё. Нет пути назад. Красный Audi — единственная оставшаяся радость. Тень улыбки предназначенная только ему. Гостиница. Гита суетится вокруг. Все суетятся вокруг неё и Домовой и Камю. Где Капитан? Был вызван в главный штаб, улетел на рассвете. Ясно. Друзья, что-то говорили, искусственно смеялись, видно чтобы подбодрить её. Она уловила только вопрос Гиты: "Не понимаю одного, ведь Прад — бог правды, как ему удалось соврать, когда он сказал, что переметнулся на сторону Лелеи? — а задумчивый Эрнст ответил, — он слишком долго имеет дело с правдой, умеет её, так сказать видоизменять. Он не солгал, скорее всего, заставил себя на какое-то время действительно в это поверить, а потом передумать". Арина усмехнулась про себя: у Капитана всегда найдётся отмазка. Господи, как же сильно она изменилась с весны: даже чувство юмора извратилось до неузнаваемости, стало желчным. Вдруг в колонках заиграла старая песня, некогда любимая: "Don't Speak". Она подошла к камину, на котором Гита расставила фотографии. Из рамки на неё посмотрела хохотавшая подруга, которую Прад, состроивший удивлённую физиономию, неожиданно пощекотал, молодая красивая армянка отчего-то зардевшаяся и высокий симпатичный парень, украдкой смотревший не в объектив, а на армянку. Снимок сделали в режиме "сепия", отчего фото выглядело старым, послевоенным. С тех пор как Гита их щёлкнула и правда прошла вечность. Так много всего произошло. Целая жизнь. "I know just what you're saying. So please stop explaining. Don't tell me 'cause it hurts. Don't speak" — пела солистка "No Doubt" и тут ороговевшая оболочка вокруг сердца треснула. Арина заторопилась. Ей было нельзя сейчас плакать. Ей не перенести эти слёзы. Часто заморгав, она в последний раз погладила Домового, с трудом улыбнулась Гите, но не Камю. Камю и Эрнст могут догадаться — они такие. Быстро проговорив: "Ой, совсем забыла! Я же купила шикарный торт! Сейчас принесу из машины" — она в последний раз посмотрела на друзей. Их образы навсегда и запечатлелись в памяти именно такими: "Мирон — хорошенький, заботливый, но не поймёшь, то ли хмурится он, то ли тревожится за неё. Гита — косички, Тибет, бусы и фенечки, но это только снаружи. Гита — её самая лучшая в жизни подруга и этого уже не изменить. Камю — проницательная девочка с большим будущим, учитывая, что теперь она привидение. Чем чёрт не шутит, вдруг будущее и правда за интернет-призраками? Эрнст — самый мудрый, самый проницательный и самый человечный из них, хоть и не знает этого, хоть и не человек.

Арина не стала ждать лифт, побежала по ступенькам. А в голове всё продолжала плакать Gwen Stefani: "Don't speak. I know what you're thinking, I don't need your reasons. Don't tell me cause it hurts". Вот и её машина. Фото в кармане. Слёзы на подходе. Шмыгнула носом.

— Я знал, что ты уйдёшь, не попрощавшись, они бы тебя не отпустили… Верно? — из теней вышел Эрнст.

— А я знала, что ты догадаешься, — еле выговорила она.

— Далеко?

— Угу.

— Это, конечно, не моё дело, но слышал, что во Владивостоке готовят совершенно фантастические булочки с маком.

Арина уже не могла говорить, её душили слёзы.

Он обнял её на прощание, ничего больше не сказав.

_

Посвящается СИО.