Просьба Викентьева заключалась в том, чтобы Глеб, когда почувствует себя в силах, наведался на солеварню, порядок навел, ну и посмотрел опытным глазом, что и как можно улучшить.
– Летом там всегда спокойно: обычные твари не забредают, – рассказывал Викентьев. – Но прошлой зимой зачастили туда облудки, несколько случаев уже было. Поначалу с ними справлялись, причем без жертв. Но в последний раз произошла настоящая трагедия: из семи человек четверо погибли. Ну и проблема сразу обозначилась: опытных бойцов туда не пошлешь, их и без того в «Снегирях» кот наплакал, а среди тех, кого, извини за цинизм, не жалко, охотников мало. И мотивировать их мне особенно нечем. Дело к зиме. – И он взглянул на припорошенные снегом берега Врегды. – Запас соли кое-какой есть, но сам знаешь: это единственное, что мы можем предложить на обмен. Так что очень на тебя надеюсь, Глеб.
Бывший элитный дом отдыха «Снегири», как и множество других людских поселений, ныне более всего походил на казачий острог времен освоения Сибири и Дальнего Востока: бревенчатый частокол по периметру на валу, ров, зачастую наполненный водой, сторожевые башни и обязательно надвратная. Все пространство внутри разделено тыном на несколько частей – на случай, если тварям все же удастся проникнуть на территорию поселения, что случалось уже не раз. Глебу всегда хотелось назвать их «локалками». Внешний частокол в «Снегирях» был не слишком высок – метра три с половиной – четыре, но не из-за экономии. Единственное, в чем людям повезло, – твари не умели лазать по деревьям, а значит, не могли и взобраться на частокол. Еще большую схожесть с острогом селению придавала луковка небольшой бревенчатой церкви.
«Человеку необходимо во что-то верить, так уж он устроен, – размышлял Чужинов, глядя на приближающиеся стены «Снегирей». – И совершенно не важно, во что именно: в Бога, в собственную исключительность, в чудо, удачу, свои силы или даже в то, что верить нельзя ни во что. Случись невероятное и окажись здесь человек, который не ведает, что творится с миром, он бы решил, что оказался в Средневековье: ни спутниковых тарелок, ни антенн, ни проводов, ни транспорта, ни механизмов. И всюду дерево, дерево, дерево…»
Конечно же так было не везде. Например, Мирный – бывшая военная база, и картина там будет выглядеть совсем иначе: все сплошь из кирпича и бетона. Но и там никаких антенн и проводов. Да и к чему они, если пользоваться электричеством смертельно опасно?
Рядом со «Снегирями» простирались поля, которых пять лет назад не было и в помине. Обычные поля, давно уже убранные и покрытые снегом. Вернее, не совсем обычные: то тут, то там посреди них виднелись вышки с помостами – единственное спасение для людей, если во время сельскохозяйственных работ вдруг объявятся твари.
Встречать лодку на бревенчатом причале собрались едва ли не все обитатели «Снегирей».
Жизнь без привычных развлечений, которых люди лишились несколько лет назад, оказалась скучна. Без телевидения, интернета, радио, наконец, просто без возможности послушать любимую музыку или посмотреть интересный фильм. Все ждали новостей, приветов от знакомых или родственников, писем, даже сплетен, которые можно было обсудить вечером, когда дела уже позади, а ложиться спать еще рано.
Викентьева сразу окружили какие-то люди, что-то ему докладывая и выслушивая его распоряжения. Марина разговаривала с какой-то темноволосой девушкой, которая то и дело бросала на Чужинова заинтересованные взгляды.
Чужинова не встречал никто. Да и не было у него хороших знакомых в «Снегирях», и потому он стоял, опустив рюкзак на землю. Петрович просил его не уходить, и теперь Глеб терпеливо ждал, когда тот закончит неотложные дела.
– А это что за фраер с Петровичем прибыл? – услышал вдруг он за спиной чей-то голос. – Доходяга какой-то, но боты у него шикарные.
Представив себя со стороны, Чужинов усмехнулся: длинный, худой как жердь, в старой прожженной и заштопанной телогрейке. Свою парку он накинул на Марину поверх ее бушлатика на рыбьем меху. Глеб уже поворачивался, когда услышал другой голос, на этот раз хорошо ему знакомый.
– Дядя, ты бы потише говорил, шепотом, что ли? Сейчас этот доходяга проедет по тебе, в землю закатает и не заметит даже. Здорово, Чужак! – громче, чем требовалось, поприветствовал его Семен Поликарпов.
– Здравствуй, Семен. – Обычно тот называл его по имени, и ясно, что он решил устроить презентацию для тех, кто не видел Чужинова, а только о нем слышал. – Как рука?
Когда они расставались еще ранней осенью, рука у Поликарпова была серьезно повреждена бандитской пулей.
– Нормально. Скоро вообще про нее забуду, практически не беспокоит уже. А было время, думал, что без нее останусь. Хоть и не правая, но жалко ее было до одури, – улыбнулся Сема. – Как сам?
– Тоже очень надеюсь, что через месячишко-другой полностью в себя приду. Видел кого?
– Денис Войтов пару недель назад сюда забредал. Они с Душманом куда-то на юг подались. Оба спецы, так что быстро спелись.
– А Душман, это кто?
– Глеб, это ж друган твой армейский, ты его куда лучше меня должен знать.
– Рустам Джиоев, Джой? – догадался Чужинов.
– То, что Рустам, – это точно. Но все его Душманом зовут.
«Наверное, из-за бороды прилипло, – решил Глеб. – Да и черты лица у Рустама восточные».
Навещал его Рустам как-то во Фрязине. Много чего порассказывал. Он, пока в этих краях не объявился, треть России прошел. Повсюду одно и то же: твари, твари, твари и судорожные попытки человечества выжить.
Закончив с неотложными делами, Викентьев не стал окликать Глеба, подошел сам.
– Ну что, орлы, пойдемте? Глеб, я вам с Мариной комнату в центральной усадьбе выделил. Выздоравливай, и ты, Семен, тоже, а там, глядишь, и отблагодарите меня за мою доброту. Бойцов под себя наберете, натаскаете их, будет теперь и в «Снегирях» своя гвардия.
Глава 2Солеварня
Это только кажется, что если встать на широкие, подбитые камусом лыжи, то снег любой толщины становится тебе нипочем. Нет, здесь тоже необходим определенный навык, иначе намучаешься с ними не меньше, чем если по очереди вытаскивать ноги из глубокого, по колено и выше, снега.
На что уж Чужинова готовили ко всему, что только может приключиться с солдатом на войне в любых погодных условиях, но и ему пришлось помучиться, прежде чем он приобрел его – навык хождения на охотничьих лыжах. Впрочем, это осталось далеко позади, и теперь Глеб шел легко и уверенно, наслаждаясь морозной свежестью. Время от времени он прислушивался к себе и довольно улыбался – он прежний. Такой, какой был до болезни и ранений. Лихо скатившись с пригорка, Глеб притормозил, поджидая остальных.
Вскоре где-то наверху послышался скрип снега под лыжами, а затем показались и его спутники. Первым рядом с ним остановился Ракитин, тоже Глеб. Ему двадцать, хотя выглядел он почти подростком. Глеб вынослив, понятлив и стрелок неплохой.
Следующим к ним присоединился Иван Ваксин. Этому немного за тридцать, он выше Чужинова на голову и в плечах мало ему уступает. Веснушчатый, курносый, с широким простодушным лицом. Ивану удивительно шло его имя. Но Глеб обратил на него внимание конечно же совсем не из-за имени. Иван – охотник, рыбак и в лесу он как дома. Чем-то Ваксин напоминал Чужинову Поликарпова, обстоятельностью, что ли. Да и сам Семен быстро нашел с ним общий язык. Что и понятно: оба – сельские жители и им всегда есть о чем поговорить.
А вот и сам бежавший замыкающим Поликарпов, с раскрасневшимся от скорости лицом.
– Как рука, Сема? – поинтересовался Чужинов.
– Нормально. Но ночью мороз точно будет, тянет ее, – улыбнулся Поликарпов.
У Чужинова и у самого на перемену погоды ломило в плече и боку. Это сейчас, когда еще и тридцати нет… Что-то будет к старости?
«Глеб, ты еще доживи до нее, тут люди на день вперед не загадывают».
Он присмотрелся к спутникам. Его беспокоил тезка – Ракитин. Ну не выглядит тот богатырем: худой как щепка и ростом невелик. Но нет, многочасовой бег на лыжах его не вымотал: дышит ровно, не задыхается и даже не вспотел. К тому же учеба не прошла даром: Ракитин смотрел не на него – следил за своим сектором, держа автомат наготове.
Как он радовался, когда Чужинов вручил ему АКМ[3]. Еще бы, после охотничьей-то двустволки, которая у него была. У Ваксина тоже АКМ, и тоже из рук Чужинова, заменивший Ивану вполне надежный, но далеко не универсальный ТО3-87[4].
На груди у Поликарпова висел самый современный из семейства автоматов Калашникова – АК-12. Но в этом заслуги Чужинова не было – он всегда там висел, сколько Глеб Поликарпова помнил.
Ну а сам Глеб оставался при своем старом, добром автомате Калашникова образца одна тысяча девятьсот сорок седьмого года, еще с фрезерованной коробкой, с которым за прошедшие пять лет он успел сродниться так, что знал его до последней царапины на прикладе. Впрочем, приклад на автомате был как раз новым, равно как и цевье. Один из обитателей «Снегирей», дед, выглядевший ровесником сотворения мира, предложил Глебу поменять приклад. Тот действительно выглядел неважно после угодившей в него пули: стянутый проволокой, поверх которой намотана изолента.
– Я сам поменяю, – ответил ему Чужинов. – Что просишь?
– Ты не понял меня. Я сделаю тебе новый. А заодно и рукоять с цевьем. Соглашайся, не пожалеешь.
Поначалу Глеб даже расстроился. Он уже было решил, что старику каким-то образом попал в руки новый приклад, а тут столяр на все руки решил выстрогать его из какой-нибудь хорошо просушенной сосновой колоды. Сомнения Чужинова развеял Семен, когда он рассказал тому о предложении.
– Соглашайся, Чужак, не пожалеешь. Видел я его работу. Впору и мне свой поменять. – И он, ухмыльнувшись, хлопнул по тактическому, с регулируемой длиной и подщечником, прикладу своего автомата.