мы стояли
На постое в чужой стороне!
Обреченная зелень побега.
Это снова победа, победа,
Но победа, не нужная мне.
Я ли, выжженный, выживший, цепкий,
В это пламя подбрасывал щепки?
Что взамен я тебе отдаю?
Слишком долго я, видно, воюю.
Как мне вынести эту живую,
Жадно-жаркую нежность твою?
И когда ты заснешь на рассвете,
Буду долго глядеть я на эти
Стены, книги, деревья в окне,
Вспоминая о черных пожарах,
Что в каких-то грядущих кошмарах
Будут вечно мерещиться мне.
А наутро пойдут эшелоны,
И поймаю я взгляд уязвленный
Оттесненного мною юнца,
Что не выгорел в пламени ада,
Что любил тебя больше, чем надо,
Так и будет любить до конца.
И проснусь я в московской квартире,
В набухающем горечью мире,
С непонятным томленьем в груди,
В день весенний, расплывчато-серый,
С тайным чувством превышенной меры,
С новым чувством, что все позади
И война, и любовь, и разлука...
Облегченье, весенняя скука,
Бледный март, облака, холода
И с трудом выразимое в слове
Ощущение чьей-то любови
Той, что мне не вместить никогда.
3. ARMY OF LOVERS
Юнцы храбрятся по кабакам, хотя их грызет тоска,
Но все их крики "Я им задам!" - до первого
марш-броска,
До первого попадания снаряда в пехотный строй
И дружного обладания убитою медсестрой.
Юнцам не должно воевать и в армии служить.
Солдат пристойней вербовать из тех,
кто не хочет жить:
Певцов или чиновников, бомжей или сторожей,
Из брошенных любовников и выгнаннных мужей.
Печорин чистит автомат, сжимая бледный рот.
Онегин ловко берет снаряд и Пушкину подает,
И Пушкин заряжает, и Лермонтов палит,
И Бродский не возражает, хоть он и космополит.
К соблазнам глух, под пыткой нем
и очень часто пьян,
Атос воюет лучше, чем Портос и Д'Артаньян.
Еще не раз мы врага превысим щедротами
жертв своих.
Мы не зависим от пылких писем и сами не пишем их.
Греми, барабан, труба, реви! Противник,
будь готов
Идут штрафные роты любви, калеки ее фронтов,
Любимцы рока - поскольку рок чутко хранит от бед
Всех, кому он однажды смог переломить хребет.
Пусть вражеских полковников трясет, когда орда
Покинутых любовников вступает в города.
Застывшие глаза их мертвее и слепей
Видавших все мозаик из-под руин Помпей.
Они не грустят о женах, не рвутся в родной уют.
Никто не спалит сожженных, и мертвых не перебьют.
Нас победы не утоляют, после них мы еще лютей.
Мы не верим в Родину и свободу.
Мы не трогаем ваших женщин и не кормим
ваших детей,
Мы сквозь вас проходим, как нож сквозь воду.
Так, горланя хриплые песни, мы идем по седой золе,
По колосьям бывшего урожая,
И воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле,
Потому что вся она нам чужая.
4. ТРИ ПРОСЬБЫ
1
О том, как тщетно всякое слово и всякое колдовство
На фоне этого, и другого, и вообще всего,
О том, насколько среди Гоморры,
на чертовом колесе,
Глядится мразью любой, который занят
не тем, что все,
О том, какая я немочь, нечисть, как страшно
мне умирать
И как легко меня изувечить, да жалко руки марать,
О том, как призрачно мое право на воду и каравай,
Когда в окрестностях так кроваво,
мне не напоминай.
Я видел мир в эпоху распада, любовь в эпоху тщеты,
Я все это знаю лучше, чем надо, и точно лучше,
чем ты,
Поскольку в мире твоих красилен, давилен,
сетей, тенет
Я слишком часто бывал бессилен, а ты,
я думаю, нет.
Поэтому не говори под руку, не шли мне
дурных вестей,
Не сочиняй мне новую муку, чтобы в сравненьи с ней
Я понял вновь, что моя работа - чушь,
бессмыслица, хлам;
Когда разбегаюсь для взлета, не бей меня по ногам.
Не тычь меня носом в мои болезни и в жалоб
моих мокреть.
Я сам таков, что не всякой бездне по силам
в меня смотреть.
Ни в наших днях, ни в ночах Белграда,
ни в той, ни в этой стране
Нет и не будет такого ада, которого нет во мне.
2
О, проклятое пограничье,
Чистота молодого лба,
Что-то птичье в ее обличье,
Альба, Эльба, мольба, пальба
Все я помню в этом хваленом,
Полном таинства бытии.
Ты всегда железом каленым
Закреплял уроки свои.
Ни острастки, ни снисхожденья
Мне не надо. Я не юнец.
Все я знал еще до рожденья,
А теперь привык наконец.
И спасенья не уворую,
И подмоги не позову
Чай, не первую, не вторую,
Не последнюю жизнь живу.
Но зачем эта страсть к повторам?
Как тоска тебя не берет
От подробностей, по которым
Можно все сказать наперед!
Нет бы сбой, новизна в раскладе,
Передышка в четыре дня
Не скажу "милосердья ради",
Но хотя б перемены для.
Как я знаю одышку года,
Вечер века, промозглый мрак,
Краткость ночи, тоску ухода,
Площадь, башню, вагон, барак,
Как я знаю бессилье слова,
Скуку боя, позор труда,
Хватит, хватит, не надо снова,
Все я понял еще тогда.
3
Аргумент, что поделать, слабый:
С первой жертвой - почти как с бабой,
Но быстрей и грязней,
Нежели с ней.
Как мы знаем, женское тело
Сладко и гладко,
Но после этого дела
Гнусно и гадко.
Так и после расстрела,
Когда недавно призванный рядовой
Изучает первое в своей биографии тело
С простреленной головой.
Дебютант, скажу тебе честно:
Неинтересно.
Так что ты отпустил бы меня, гегемон.
II
ПОЭМЫ
НЕЧАЕВ
Эка мне повезло-то, думает Нечаев, не в силах оторваться от своей миски с лапшой и только изредка взглядывая поверх нее благодарными глазами. Не иначе в этом везении есть какой-то смысл, какой-то божественный план либо воздаяние за мои исключительные прошлые заслуги. Может быть, это мне за Пушкина, которого я подобрал лет двадцать назад и назвал Пушкиным за курчавость. Как бы то ни было, попасть в собственный дом, один, наверное, из миллиона, снова жить со своими, видеть, как растет дочь, посильно выручить ее, защитить на вечерней прогулке, - словом, это неправдоподобное, невероятное счастье, даже если тут нет никакого умысла.
Нечаеву нравится, что его жена не вышла замуж. Он, конечно, желает ей счастья, она еще молода и все такое, но он вряд ли смог бы уживаться с ее новым избранником. А что денег стало меньше, так они проживут. Во всяком случае, ему перепадает достаточно лапши, мясной бульон, иногда очень приличные куски колбасы, пусть дешевой, ничего, при застое и такая была в радость. Истинное счастье доставляет ему играть с дочерью, а когда она его чешет, он впадает в нирвану. Жена его часто ругает, чаще, чем раньше, - но он переносит это спокойно. Ей теперь нелегко. Когда она ворчит на него из-за грязных ног, он виновато опускает глаза. В конце концов, при таком невероятном везении не следует обижаться на мелочи.
Теперь Нечаева называют в семье Серым, как звали только в детстве. Откуда они знают, думает он, ведь я им никогда не говорил. Это умиляет его до слез и тоже кажется частью божественного плана.
Нечаев всячески пытается дать родным понять, что это он. Он отлично помнит, где что лежит и стоит, и старается выбирать для отдыха места, которые ему нравились раньше: диван, балкон... Он надеется таким образом намекнуть на свое возвращение. Иногда ему кажется, что дочь догадывается. Недаром она с такой грустью глядит на него, когда он запрыгивает на диван.
Нечаеву невдомек, что это абсолютно чужая квартира, в которой живет другая мать с другой дочерью. Мать никто не берет замуж, потому что она ворчлива и некрасива. Дочь старше его дочери на три года. Просто в нынешнем своем виде, в новом своем существовании, купленный за пятьдесят рублей, и то потому только, что в хорошие руки, - он всякий дом будет считать своим и всякую семью - любимой. Такова его новая собачья природа, и это, может быть, даже к счастью.
СОН О ДОМЕ
Когда ему все надоело, он снял квартиру в доме напротив. Дом всегда ему нравился: за ним открывался пустырь, за пустырем - какие-то трубы, леса, капустные поля, самая окраина. Туда садилось солнце, в закатных облаках рисовались контуры чего-то райского.
В квартире собрались странно знакомые вещи: этот мяч укатился в кусты на даче и никогда не нашелся, такой плащ, оставленный хозяином, он носил в молодости, в квартире первой возлюбленной висели такие шторы, и даже вид из окна, выходящего во двор, в точности воспроизводит вид из окна его первой, детской комнаты. А девочка, за которой он, запертый дома во время долгой болезни, с обожанием следил, когда она шла в булочную, теперь время от времени пересекает двор, отправляясь в школу. Теперь у него тоже много времени, как в детстве, и он часами ждет ее появления.
Каждому предмету находится место в его прошлом: он узнает обои, стол, книги. Вся его жизнь, как коллекция, собралась в этом доме, все его прошлое тут, и только одна дверь, которую он до сих пор не решался открыть, должна вести в какое-то будущее, туда, где он еще не был. Дверь маленькая, деревянная, за такой ожидаешь увидеть небольшой стенной шкаф или кладовку. Однажды он без страха и волнения чувствует, что пора ее открыть.
Она оказывается неожиданно тяжелой и поддается нехотя. В щель проникает золотой свет. Когда дверь наконец открыта, за ней оказывается небольшая комната со столом посередине. За столом, дружелюбно глядя на него, сидят трое. Старший после непродолжительного молчания говорит: "Ну, вот и ты. Ты все делал правильно и наконец пришел туда, где тебя ждали. Дальше все будет так, как надо".