В остальном же выходные прошли замечательно, хоть и в четырех стенах. В полдень второго дня, когда мы отдыхали после очередного сеанса постельных утех, Майкен предложила куда-нибудь сходить, возможно, в какое-то малолюдное место, но я быстро объяснил ей, что мне везде некомфортно.
— Малолюдность — не решение проблемы. Людей, может, и нет — а от диспетчера и браслета никуда не денешься. Приходится каждый час отвечать на вопрос, все ли со мной в порядке, а то и тест проходить…
— Какой тест? — не поняла Майкен.
— Тест Роя-Батти.
— Что за тест?
— Психологический. Считается, что для его прохождения обязательно обладать значительной степенью человечности, и потому одержимый пройти его не может.
В глазах Майкен появился азартный блеск, словно у охотничьей борзой, унюхавшей добычу: она почуяла свежий контент и протянула руку к столику у кровати за своим смартфоном.
— Собираешься стримить прямо из постели? — поинтересовался я.
— Нет, конечно, только на диктофон запишу. Стрим из постели может повредить моему каналу, знаешь ли.
Я усмехнулся:
— Думаю, многие твои зрители не отказались бы увидеть тебя обнаженной. Тем более что посмотреть есть на что.
Майкен чуть зарделась от комплимента.
— Обнаженной — да, в постели с парнем — нет. Есть нюансы. Все-таки, мои зрители — не тот же самый контингент, что в порночатах. Так что за тест такой? С начала, пожалуйста.
— Психологический тест Роя-Батти разработан с целью определения, является ли индивидуум одержимым, если есть такое подозрение. Рой и Батти исходили из гипотезы, что эфириал, захватывая тело, может пользоваться памятью жертвы, но не способен понять многие механизмы психики либо же просто стирает личность. Иными словами, считается, что одержимый не может пройти тест, для которого требуется обладать значительной степенью человечности. Таким образом, как только диспетчер начинает подозревать, что потустороннее начало берет верх над человеческим и «спец» готов устроить очередной эпизод резни, он проводит этот тест, чтобы определить, нужно ли высылать группу зачистки.
— Хм… А можешь сказать какой-нибудь вопрос из этого теста?
— Например, опрашиваемому предлагают рассказать о его матери.
— И как это помогает выявить одержимого?
— Человек, если только он не детдомовский, зачастую не может равнодушно относиться к своей матери. Если рассказ опрашиваемого строится в разрезе любви или неприязни — то это не одержимый.
— Почему? Одержимый ведь имеет доступ к памяти жертвы.
— В том и вся штука. Люди не думают о том, что они любят свою маму — они ее просто любят. Безотчетно, не фиксируя это в памяти, как какое-нибудь событие. Человеку не надо запоминать чувство, которое он испытывает каждый день непрерывно. Одержимый не может ничего рассказать о любви, поскольку не способен чувствовать ее, а в памяти жертвы нет об этом обширной информации. Только люди могут любить — и, как правило, они не понимают сути этого явления. Не задумываются об этом.
— Вот как… А если опрашиваемый рассказывает о матери как-то иначе? Если он почему-то действительно к ней равнодушен?
— Тогда задают вопрос об отце. О бабушке и дедушке. О друзьях. О первой любви. О кошке, собаке и хомячке. О самом счастливом моменте жизни.
— И что, этот тест надежен? Мне кажется, на свете полно людей, которые способны его провалить. То есть, без таких людей наш мир стал бы только лучше, но это же не доказательство!
— Верно. Это не повод к немедленному уничтожению, но веская причина изолировать и разбираться подробно. На практике многие серийные убийцы действительно проваливают этот тест, да и не только они.
— Понятно. Провал теста человеком — некритичен, в общем-то. Главное, что одержимые не могут его пройти, да?
— В теории. На практике, Рой и Батти были убиты пациентом, которого они сочли неопасным, так как он прошел тест. В общем, ценность его — не более чем у таблетки-пустышки. Эффект плацебо. Просто руководству и общественности приятно думать, что у них есть средство контроля. Если быть совсем уж точным, то любой психологический тест вообще — средство надежное для этой цели. Попытка его пройти сама по себе показывает наличие разума и согласие следовать определенным правилам. Утверждение же о том, что одержимый не может пройти тест Роя-Батти, предельно некорректно: одержимый не будет и пытаться его проходить. Просто нападет. Исключение — если прохождение теста необходимо для обмана жертвы, чтобы пробраться к ней или выбраться из клетки. Собственно, именно так Рой и Батти погибли: одержимый обманул их, они сочли, что он — неопасный «спецкон» и дали команду его выпустить из изолятора. Правда, надо заметить, что их первоначальная форма теста была очень примитивной. Современные версии разработаны уже после них, но названы в память о Рое и Батти. Как бы там ни было, они эффективны только в особенных условиях. Пустышка. Как и дистанционно запираемая дверь, все подобные методы контроля — для успокоения общественности. Ведь днем диспетчер отпирает дверь и я свободно перемещаюсь, где хочу.
Майкен призадумалась:
— Но ведь зачастую «спецы» срываются «именно» ночью… Совпадение?
— Не путай окончательную победу хаотической части сознания, которая происходит в любое время суток, но обычно на пике эмоционального срыва, и осознанно совершенное массовое убийство как протест против условий существования. Второй случай часто происходит именно ночью, когда «спец», мучимый бессонницей, имеет время осмыслить положение, в котором он оказался, и осознать, что больше не может так жить. В этом случае двери и тесты бессильны. Допустим, если сегодня ночью я решу, что с меня довольно — преспокойно дождусь утра и пройду тест Роя-Батти. Диспетчер откроет дверь, я подожду, пока ты уйдешь, выйду на улицу — и только там брошу руль.
— Э-э-э… какой руль?
— Выражение на сленге «спецконтингента» и тех, кто имеет с нами дело. Представление о том, что «спецы» ненавидят обычных людей, в корне неверно. Мы, «спецы», любим людей и считаем себя таковыми. «Спецы», однажды отстоявшие собственные личность и тело в борьбе с эфириалом, обладают достаточной волей, чтобы день за днем бороться с останками эфириала в их сознании. Непрекращающаяся борьба ошметков двух некогда цельных сущностей, уничтоживших друг друга в борьбе, неугасимая ненависть двух противоположных частей моего нынешнего «я». Вот так мы живем. Чем платят нам обычные люди за все это, ты и сама знаешь. И когда однажды я решу, что хватит с меня черной неблагодарности и ненависти — я не брошусь в толпу и не начну кромсать людей на куски. Я просто устало закрою глаза и прекращу бороться, а все остальное сделает то, что осталось от эфириала, некогда мною уничтоженного. Вот это и называется «бросить руль».
— Ужас какой, — поежилась Майкен, и на этот раз — натурально.
Я улыбнулся:
— Ну, сегодня ночью я не смогу решить, что с меня хватит, если меня не будет мучить бессонница. А она не будет меня мучить, если я устану. И вот как раз это — в твоих силах.
Майкен зарделась, и перед тем, как прижаться ко мне своим шикарным телом, сказала:
— Твою последнюю фразу придется вырезать.
Все хорошее когда-нибудь заканчивается, и выходные тоже подошли к концу. Я простился с Майкен, прочитав в ее глазах намек на то, что случившееся имеет хорошие шансы повториться, и двинулся к ожидавшему меня черному автобусу. Всего-то и осталось, что дождаться новой масштабной атаки — а после нее новые выходные.
В автобусе я встретил практически всю «первую» команду, кроме Юджина. Странно, ведь обычно его подбирают передо мною.
— Привет, парни. Как прошли выходные?
— Привет, Конрад. Юджина арестовали, — сообщил мне Михаэль.
— Вот те на! За что?!
— Свернул шею какому-то ублюдку. Ну как свернул… Шел домой из магазина позавчера. Проходил мимо компании подвыпившей, а там один щенок решил произвести впечатление на подружку и не придумал ничего лучше, как оскорбить «спеца». Ну и ляпнул… Ничего такого особенного, за такое шею не сворачивают, а максимум дают в зубы. Юджин и дал, а у говнюка голова набекрень. Ну ты Юджина знаешь лучше, чем любой из нас…
Я вздохнул. Юджин, Юджин… Врожденная вспыльчивость в нем соседствует с наработанным самоконтролем, который в нем как предохранитель. Идет повышение напряжения — предохранитель щелк. Но вот этого мгновения, нужного предохранителю на срабатывание, порой хватает, чтобы у кого-то хлипкого отвалилась голова.
— И что дальше? Это вся информация?
— Вся. Мы сами только что узнали — Ганс сообщил.
Ганс — водитель нашего автобуса. Один из того меньшинства, кто относится к нам по-человечески.
Я снова вздохнул. Сценарий дальнейший я знаю. Следствие и чисто формальный суд. «Спец» причинил вред человеку — «спец» виновен. И если нормальный человек, давший в зубы за оскорбление, отделался бы штрафом и исправительными работами, то Юджина ждет урановый рудник, как и всех нестабильных «спецов». Без вариантов. И только потому, что у оскорбившего его человека оказался слишком хрупкий хребет.
Находясь в плену невеселых дум, я наблюдал, как за окном пробегают деревья и дома. Государство, говорили древние римляне — это коллективный договор граждан. А договор подразумевает право выйти из этого договора и покинуть общество, если этот договор кого-то не устраивает. Все правильно говорили — но при этом держали рабов. Чем это кончилось — знают все. Тем же, чем заканчивается история любого рабовладельческого общества. Интересно, повторится ли эта история и с «новым Римом»? Увы, все идет к этому. Причем конец моей родины может отказаться куда более быстрым, потому что в древнем Риме рабы хоть и были основой экономики, но им хотя бы не доверили функцию защиты государства. А тут… С другой стороны, мы, «спецы», изменить ничего не можем, по крайней мере, в лучшую сторону. Римские рабы, привезенные со всего мира, ненавидели своих хозяев и чужой Рим, и их восстания подрывали силы империи. Я, как бы там ни было, люблю свою неласковую родину, и даже если восстану — изменения будут только в худшую сторону. Кто будет защищать страну от потустороннего вторжения, если не мы?