Дедушка Станчо, упав к его ногам, умолял:
— Не убивай его, чорбаджи, ради бога. Смилуйся! Больше ничего у меня нет, только он один…. Что я стану делать без него? С голоду помру.
Турок презрительно пнул старика ногой.
— Посмотри, Челеби, как я пальну ему прямо в голову!
— Целься в сердце, Мустафа!
— А мне хочется в голову.
Натянув цепь, медведь удивленно глядел на незнакомца, который направил на него ружье. Ободренные присутствием хозяев, собаки стали еще более яростно набрасываться на медведя, подбегая к привязанному зверю все ближе и ближе. Дедушка Станчо, бледный, весь в поту, продолжал умолять турок, но они его не слушали. Ярость их поутихла — сейчас их разбирало одно только любопытство: попадут они медведю в голову, уложат его одной пулей или нет?
— Подойди ближе, Мустафа! Глаз у тебя меткий, да пули слабые. Ближе подойди и тогда стреляй! — советовал ему Челеби-бей.
Мустафа послушался. Подойдя еще на несколько шагов, он снова вскинул ружье.
— Целься в сердце, Мустафа!
— Нет, в голову!
В тот же миг долину потряс сильный грохот. Из ствола вился синеватый дымок. Медведь стоял невредим.
— Ой, Мустафа, что случилось?
— Пуля пролетела над головой, Челеби.
— Целься в сердце!
Разозлившись, турок перезарядил ружье и снова прицелился. Но и вторая пуля прошла мимо. Тогда Челеби-бей взял свое ружье и тоже навел его на медведя. Мустафа не унимался. Обидно все же так осрамиться перед приятелем!
Лишь после третьего выстрела медведь взревел, покачнулся и упал на бок. Турки завопили, продолжая стрелять. Кто нанес медведю смертельную рану — Мустафа-бей или Челеби-бей, понять было трудно.
— Машалла, [26] Челеби!
— Машалла, Мустафа! — хвастались они друг перед другом и топтались вокруг убитого зверя, все еще не решаясь подойти к нему близко.
Закрыв руками лицо, дедушка Станчо отвернулся, обогнул мельницу и незаметно для турок исчез в лесу.
Лай собак еще долго разносился по окрестным долинам.
Старик все дальше убегал в горы, и сердце его обливалось кровью.
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Турки еще долго оставались возле убитого медведя, похваляясь друг перед другом совершенным подвигом. Наконец они решили вернуться на мельницу и выпить.
— Чорбаджи Стойко, пойдем, и ты выпьешь с нами рюмку подогретой ракии, — сказал на радостях Мустафа-бей. — И гостя своего зови.
— Не пьется мне, бей-эфенди.
— Ба! Почему это тебе не пьется?
— Мне что-то не по себе… продрог я.
— Именно потому тебе и следует выпить — согреешься… Ступай зови своего гостя. Нечего упрямиться.
Войдя в мельницу, турки подсели к очагу и подгребли жару к баклажке с ракией. Прошло несколько минут, а хозяина все не было. Мустафа-бей рассердился:
— Эй, чорбаджи Стойко, ежели ты не придешь выпить с нами по рюмочке, я с тобой поссорюсь на всю жизнь. Так и знай!.. Слышишь? Зови своего гостя!
Старик молча вошел. Турки смерили его взглядом.
— Где медвежатник?
— Нет его, бей-эфенди.
— Ступай разыщи его и скажи, чтоб он шел сюда, иначе он у меня попляшет. Слышишь? Пускай немедля идет ко мне!
Мустафа-бей заскрежетал зубами, и лицо его стало еще чернее. Старик вышел. Подойдя к запруде, он начал звать медвежатника. Долго звал. Но Станчо и след простыл.
Когда старый Стойко возвратился на мельницу, турки уже успели выпить.
— Ну, чорбаджи, где же твой гость?
— Нет его, бей-эфенди.
— Дал тягу?
Турок встал на ноги и подошел вплотную к напуганному старику.
— Это ты надоумил его удрать?
Стойко пытался что-то сказать, но в этот миг Мустафа-бей ударил его кулаком в грудь.
— Гайдуцкая тварь! Думаешь, я не знаю, кто ты такой? Кого ты собрался обманывать? Этот медвежатник случайно не из четы Кара Танаса, а? Отвечай! Верно?
— Нет, Мустафа-эфенди.
— Не ври, гяур! Знаю я, что ты за птица! Твой сын ушел к русским, а ты пытаешься это скрыть. Посмотрим, что ты запоешь под вечер, когда мы тебя приведем к Али-бею… Ты у него сразу заговоришь, свинья! Думаешь, я не знаю, что ты за птица?
Старик молчал.
Мустафа-бей вернулся к своему приятелю, однако ракия уже не казалась ему столь приятной. Его очень задело то, что этот гяур, не оценив его приглашения, отказался выпить с ними ракии, а другой и вовсе сбежал.
— Я вас проучу! — не унимался честолюбивый турок, пронзая злобным взглядом приунывшего старика. — Вот сейчас пойдем в Котел к Али-бею… Он тебя вразумит!
Допив наспех ракию, турки стали собираться в дорогу и заставили старого мельника навьючить лошадей. Затем привязали к лапе убитого медведя веревку и приказали старику тащить его за собой. Удалые охотники решили похвастать перед котленцами богатой добычей.
Медведь был очень тяжелый. Дедушка Стойко протащил его метров сто и выдохся: руки больше не слушались его, он с трудом держался на ногах.
— Тяжело, Мустафа-бей, невмоготу мне тащить этого медведя, привяжите его к лошади. Нет у меня сил. Руки мои онемели, и ноги меня уже не держат…
Стегнув старика плетью по спине, Мустафа-бей крикнул:
— Врешь, старый хрыч! Тащи!
И снова плеть просвистела над головой у старика. Дедушка Стойко напряг последние силы, сдвинулся с места, но тут же упал ничком. Турки раскричались еще громче, однако видя, что старик совсем обессилел, привязали тушу медведя к деревянному седлу и двинулись дальше.
От мельницы до села и всего-то было полчаса ходу, но для старика это время показалось вечностью. Он плелся перед лошадьми усталый, весь в пыли, обливаясь потом.
Прежде чем достичь села, дедушка Стойко и турки явились свидетелями жуткого зрелища. С гор двигалась пестрая орда башибузуков. Ехавшие верхом на лошадях башибузуки держали в руках пики с надетыми на них человеческими головами. Издали головы напоминали раскачивавшиеся на ветру тряпичные мячи.
— Вай, пропали мы! — всполошились турки и съехали на обочину, чтобы пропустить орду.
Лошади башибузуков бежали рысью, и пики с надетыми на них головами напоминали колышащийся тростник. Башибузуки были увешаны тесаками, ятаганами, пистолетами, ружьями, палицами. У одних были головы измазаны кровью, у других словно перевязь стягивали грудь женские косы. Время от времени над ордой раздавался визгливый крик, затем начинала горланить вся орда, и страшный нечеловеческий рев оглашал всю окрестность.
Орда проследовала мимо, не обратив на Мустафу-бея и Челеби-бея никакого внимания. Окутанная облаком пыли, над которым тряслись пики с насаженными на них головами, она с гиканьем постепенно удалялась.
В селе началось смятение: женщины, дети, старики бежали прочь в надежде найти убежище.
К счастью, башибузуки не стали задерживаться и проследовали дальше.
При виде этого ужасного зрелища дедушка Стойко обомлел от страха.
— Вот и твою голову насадим на палку, — пугали его турки, — если не скажешь, куда ты упрятал того, другого. Так и знай!
Мельник шел впереди и молчал.
Прибыв в село, турки отвели старика прямо к местному правителю Али-бею.
— Эфенди, — обратились они к нему, — этот гяур прячет у себя гайдука из четы Кара Танаса.
— Вот как? — встрепенулся Али-бей, смерив старика взглядом. — Это правда, чорбаджи Стойко?
— Нет, неправда, бей-эфенди. Это медвежатник, мой старый приятель из Еркечского хутора… Испугался человек и сбежал.
— В этом деле надо как следует разобраться, — заключил Али-бей и приказал запереть старика в подвале.
Три дня и три ночи продержали дедушку Стойко в этой яме. На четвертый день его привели наверх, потребовали чтобы он либо признал свою вину, либо дал выкуп — сто золотых, после чего он мог убираться восвояси.
— Откуда мне взять сто золотых, бей-эфенди? — сказал старик. — Если даже дом мой продадите и меня вместе с моими лохмотьями, то и тогда вам не набрать ста золотых.
— Найдешь, чорбаджи Стойко, найдешь. Иначе смотри: живым тебе отсюда не выбраться! Мы ведь знаем и еще кое-что и про тебя и про твоего сына… Где находится твой сын Георгий? Ты и этого не знаешь?
— Не знаю, бей-эфенди. Я его не вижу уже пятнадцать лет. Жив ли он, нет ли — не могу сказать!
— Что ж, раз не можешь, посиди еще в подвале, может, тогда скажешь.
И Али-бей снова посадил старого Стойко под арест.
Проведя в сыром подземелье еще неделю, старик заболел, и туркам пришлось выпустить его.
Спустя месяц дедушка Стойко умер. Ненасытный Али-бей и его подручные так и не получили ста золотых.
СНОВА ПОД РУССКИМ ЗНАМЕНЕМ
Вскоре после смерти дедушки Стойко Мамарца сошла в могилу и бабка Стойковица. О них напоминали теперь только два тяжелых каменных креста на котленском кладбище.
Бесконечной чередой тянулись черные годы тяжкой беспросветной жизни. Где-то пропал и старый медвежатник дедушка Станчо, который прежде наведывался в эти места и веселил людей своей гуслой. Как и прежде, через село проходили орды башибузуков да кирджалиев, неся на шестах человеческие головы и угоняя в полон юношей и девушек; забрав все, что им приглянулось, они устремлялись на лошадях в Анатолию, где продавали и невольников, и награбленную добычу.
Греческое восстание закончилось. Часть Греции обрела свободу, другая же часть все еще стонала под игом Османов. Ополчение Ипсиланти больше не существовало. Многие его бойцы остались в горах Пелопоннеса продолжать борьбу с турками, другие вернулись в Румынию в надежде на то, что со временем начнется новая война с извечным врагом.
Возвратился в Румынию и Георгий Мамарчев. Ему было уже за сорок — возраст довольно солидный, а у него все еще не было ни дома, ни семьи. Опять пришлось отправиться в путешествие по румынским княжествам в поисках работы. Часто судьба сводила его с другими волонтерами. Начинались взаимные утешения: мол, не за горами новые битвы с поработителями родины.
Один из самых отчаянных волонтеров — Станчо Медвежатников почти ежедневно приходил к Мамарчеву в надежде узнать какие-либо новости. Станчо работал огородником, и хотя мирный труд всегда был ему по душе, он никак не мог отвыкнуть от своих солдатских замашек, забыть ратные подвиги. Вечером он шел к своему капитану, садился напротив него, и начинались разговоры, которым, казалось, не будет конца.