Звонок бьет по ушам, я и забыл про него. Вот нахрена его повесили, непонятно. Что не видят и так, что посетитель пришел⁈ Нужно чтобы обязательно сигнализация каждый раз бренчала⁈ В кафе сегодня пусто, хоть это радует. Но и как-то темновато из-за погоды. Обычно меня не тревожит дождь, но сегодня он какой-то мрачный. Красит все в противный темный цвет.
Проходит полчаса, пока до меня добирается официантка. Мне хочется спросить, чего так долго? Ведь никого же в зале нет. Но она смотрит на меня так, что и разговаривать не хочется. Сегодня она не улыбается, нет. Я бы сказал, скалит зубы, когда я называю заказ. С пренебрежением бросает мне — «Щас будет», уходит, покачиваясь, на кухню. Уже впоследствии я понимаю, что пуговица на её рубашке сегодня была застегнута.
Что с ней случилось? Может быть, проблемы дома или с личной жизнью? Какая мне разница, я не понимаю людей. По всей видимости, её настроение изменилось и она не может быть милой и улыбчивой всегда.
Приносит заказ. Небрежно бросает его на стол, кривясь при этом, будто ставит не яичницу а суп из дерьма. Хорошо хоть не плюнула сверху. После такого аппетит как-то пропадает. Да и не было его, собственно говоря. Но я не привык сдаваться, хотя и понимаю, что дело это гиблое.
И оказываюсь прав. Представляешь, Ви, даже чертов бекон не хрустел. Он был таким сырым, что я почти слышал его хрюканье, пока жевал. Яйцо оказалось пережаренным, желток не растекся по тарелке, а застыл сухим комком. Кетчуп тоже не исправил положение, он стух, оказался кислым и фонил консервантами. Есть было невозможно. Все что я ощущал, это гниль на языке. Тошнотворный ком встал в горле.
Только на кофе была надежда. Я не умею определять его вкус. Хорошее, плохое, зерновое, молотое, растворимое, — мне плевать. Кофе и кофе.
За окном бесконечная плесень. Все такое неброское, безликое, серое, не уродливое и не красивое. Никакое. Машины все грязные, небо ватное, и птицы на столбе нет. Конечно, кому охота сидеть на нём в такую погоду. Мрак, да и только.
Я подхожу к стойке, прошу пирог. Решил сам подойти, чтобы не ждать ещё полчаса. Получаю заветное угощение. Он выглядит как обычно, добавляя немного ярких цветов в мой мир. Сажусь на своё место. В это время официантка замечает, что я отставил тарелку с яичницей в сторону. Что еда практически не тронута. Она решает убрать посуду и идет ко мне, но я этого не замечаю, ведь занят только своим пирогом.
Я привычно ввожу вилку и отрываю кусочек, но все не так. Все не так!!!
Ломтик падает на тарелку, и я вижу крошки. Десятки крупных крошек, которые сыпятся из пирога, будто он на витрине неделю простоял! Он сухой. Неимоверно сухой, будто песок пустыни…
И тут эта тварь спрашивает, — «Все нормально?»
Стоит надо мной с подносом, забирает мою яичницу и интересуется, нормально ли у меня все. И ухмылка у неё такая мерзкая, что сил нет больше сдерживаться.
Эта сука просто издевается надо мной!
И тогда я хватаю столовый нож и с силой вбиваю его ей в горло, так, чтобы она им подавилась. А когда она падает, сажусь сверху и добиваю, наплевав на все правила и запреты.
Ты же видела эти хреновы крошки! Какого черта⁈
Когда от неё ничего не остается, я прихожу в себя.
Глупо пялюсь на собственные окровавленные руки, ещё не до конца понимаю, что наделал, и вдруг чувствую, что мир начинает расцветать. За окном грузовик, он везет мокрые бревна. Я чувствую запах леса.
Вслед за догадкой я накалываю кусочек пирога и кладу его в рот. Кровь капает с пальцев на тарелку. Крошек на ней нет.
На вкус не так уж и плохо…'
М умиротворенно выдохнул, нагло потянулся за пачкой сигарет и вытащил одну.
— Вот что такое Серые Дни, — подытожил он. — Если вкратце. У меня несколько таких историй, однако времени у нас все меньше.
Наклонился, чтобы дотянуться до сигареты губами, прикурил. Пачку принесла Ви, но ему, похоже, было все равно и разрешения не требовалось.
— Никогда не понимал, зачем вы это делаете, — произнес он, выдыхая дым.
— Что? — пересохшими губами спросила она.
— Курите. Никакого же удовольствия нет. Просто дым, — ответил он, после чего улыбнулся. — Так что? Какой следующий вопрос?
Серые дни — отрицание
Очнулся на полу, пялясь на угол шкафа. Не помню, как я упал. Только Муза сказала то, что хотела, как я сразу рухнул навзничь.
Взглянул на часы, меня отключило минут на двадцать, не больше. Мама-сан ещё сопит, я могу успеть подчистить за собой.
Я сел, потирая затылок. Перебинтовать порез на плече я не успел, и рукав футболки напитался кровью. Я стянул её, достал аптечку и принялся судорожно обрабатывать рану.
Об остальном я старался не думать. Пока я занимаюсь делом, плохие мысли витают где-то далеко и не способны меня достать.
Серые дни.
Серые дни.
Они пришли, настали, наступили.
Что мне теперь делать⁈
— Муза, ты где? — позвал я её. Сейчас мне как никогда нужна была поддержка.
— Здесь, — отозвалась она.
Я обернулся. Муза раскачивалась в петле, изображая повешенного. Даже глаза закатила для правдоподобности.
— Слезай оттуда, нужно решить, что будем делать.
— Лучше ты сюда залезай, я этого не выдержу, — исторгла она. — Только не снова.
— Брось, хватит скулить. Все эти приступы, потери сознания, кровь из носа, — это были предвестники?
— Ага… Всадники апокалипсиса.
— Но почему все так странно?
— В этот раз все иначе, малыш… Даже серого цвета меньше, ты заметил? В новом теле все по-другому. Я не знаю, к чему готовиться и как тебе помочь. Уйти ты не можешь, значит, скоро начнешь убивать без разбору. Лучше сразу вскройся, не мучь нас больше.
— Да погоди ты! Не хочу я так глупо заканчивать! Нужно держать себя в руках, придумать…
— Убей… — прохрипела она.
— Я говорю, мы можем…
— Убей…
— Слушай!
— Убей!
— Черт, как это бесит!
Я приблизился к ней, обхватил ледяные ноги и приподнял, снимая с виселицы. Поставил перед собой, как манекен, ведь признаков жизни она не подавала, смотрела сквозь меня своими красными очами.
— Убей… — прошептала она, а следом безумно завопила. — Убей!!!
(Вот черт, она и правда с ума сходит. Хотя… Она ведь права!)
Только и ты не начинай.
— Убей.
(Убей.)
— Убей!
(Убей!)
Я оттолкнул Музу, скривился от головной боли. Сел на корточки, зажимая уши.
— Да заткнитесь вы оба!!!
— Убей! Убей! Убей! Убей! Убей. Убей. Убей. Убей. Убей. Убей Убей. Убей-Убейубейубей!!!
(УбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбейУбей!!!)
Заткнитесь, я сказал!!!
Перед глазами мелькала красная луна, облака плачущие кровью, башни, пронзившие своими шпилями содрогающиеся тела.
Вот это приступ. С таким мне ещё бороться не доводилось.
Только одно желание сейчас жило во мне. Все естество порывалось схватить нож и пойти на охоту, прямо сейчас. Изрезать полицейских под моей дверью, забраться к соседям, устроить геноцид.
Я был зол. Нет, я был в ярости. Я…
— Убеееееееееееееей!!! — выла Муза мне на ухо.
— Закрой свой поганый рот! — зарычал я.
Я резко схватил её за волосы и ударил головой об стену, потом ещё и ещё, пока на обоях не появились красные следы. Потом дернул на себя и врезал пощечину по лицу. Она не издала ни звука, только вытерла кровь под носом и усмехнулась.
— Дебил. Мы с тобой одно целое, — выплюнула она. — Посмотри, что натворил.
Я коснулся дрожащими пальцами лба, ощутил что-то липкое и теплое.
— Башку свою тупую разбил, — хмыкнула она. — Что дальше? Душить меня будешь?
— Пошла ты на хер.
— Сам иди.
Она врезала мне в живот кулаком, да так, что я согнулся в три погибели, стараясь вдохнуть.
— У тебя все хорошо, мусуко? — услышал я голос за спиной.
Обернулся. Мама-сан осторожно отодвинула дверь и стояла в пороге, глядя на меня с тревогой.
— Икари, что произошло⁈ Почему у тебя кровь на голове? — вскрикнула она. — Почему ты в бинтах⁈
— Мама, все нормально, — промолвил я. — Пожалуйста, выйди. Дай мне одеться.
Но она не слушала. Сделала шаг в комнату, не сводя с меня испуганных глаз.
— Рио-кун! А где Миса? Вы что, уходили среди ночи⁈ Ты опять подрался? Что происходит⁈
— Успокойся, пожалуйста… — хрипел я.
— Как мне успокоиться⁈ Моего сына охраняет полиция, за ним вечно охотятся какие-то бандиты! А теперь он сбегает среди ночи с этой девчонкой! Зачем, Рио? Куда вы ходили⁈
Я переместился на кровать, закрыл голову руками и принялся раскачиваться, как маятник. Сил на споры не оставалось. Я был на грани.
— Я так не могу! Ты не понимаешь, что творишь, Рио… — вздохнула Мама-сан.
Её лицо побагровело, на шее вздулись вены, глаза блестели злостью и обидой.
— Объясни мне все, сейчас же… — угрожающе сказала она.
— Нет, — мотнул я головой. — Не сейчас. Я не могу.
— С тобой происходит черт-те что, ты живешь своей, какой-то абсолютно неприемлемой жизнью, и я больше не собираюсь смотреть, как ты эту жизнь рушишь! Я не дам тебе этого сделать. Я звоню Терада-сенсею, он примет меры. Пусть знает, что тебе наплевать на патруль, который морозит задницы у нас во дворе круглые сутки! Это все эта дрянная девчонка тебя довела? Признавайся Рио!
— Не смей никуда звонить! Я сам разберусь! Выйди из комнаты, я сказал!!!
— Дерзкий, глупый сопляк!
Она занесла руку.
Вот же дура. Ну как можно быть такой дурой, а мама?
Я же тебя предупреждал…
Я же предупреждал больше никогда не замахиваться на Рио Икари.
Почему ты не послушала⁈
Я сам не понял, как танто оказался в руке, как он ворвался ей в живот. Она исторгла крик невыносимой боли, кровь брызнула в лицо вместе с запахом перегара. Я прижал её к стене, стиснул пальцы на тонком горле, чтобы пережать крик. Она немощно захрипела, а я вытащил нож и ударил повторно, в грудь.
Она сипло выдохнула, глаза закатились, тело обмякло и сползло по стене на пол. Голова поникла, копна длинных, черных волос закрыла лицо. Я навис над ней с оружием в руке.