Шеф КГБ снял ботинки, прошел в гостиную, положил на диван пальто, поочередно стянул с холеных рук черные перчатки, бросив их рядом. Пристроил сверху норковую шапку и шерстяной шарф и быстрым шагом прошел к столу.
Там уже стояло любимое вино Андропова — полусладкое рейнское «Liebfraumilch», сверкающий чистотой бокал и тарелка с маленькими слоеными пирожками с капустой. Врачи запрещали Юрию Владимировичу употреблять спиртное, но он не мог отказаться от своих маленьких слабостей, и на встречах в конспиративных квартирах это вино неизменно присутствовало.
Полковник Остроженко тихо опустился на краешек стула, напротив начальника, но Андропов даже не взглянул на него. Взялся за штопор, лежащий на салфетке рядом.
— Юрий Владимирович, давайте, я открою? — предложил полковник.
— Сиди. Сам справлюсь, — холодно ответил председатель КГБ. Несколькими уверенными движениями вогнал штопор в пробковую крышку вина, чуть поднатужился и с хлопком вытащил его. Неторопливо налил вино в бокал, взял с тарелки и откусил маленький пирожок. Положил его на салфетку. Вытер руку бумажным полотенцем и подошел к окну. Замер с бокалом в руке, наблюдая за полетом кружащихся в воздухе снежинок.
Молчание затягивалось. Остроженко начал нервничать. Он ерзал на стуле, периодически вытирая ладонью капли пота на лбу.
— Рассказывай, что там у тебя? — неожиданно спросил Андропов, заставив полковника нервно дернуться.
— По Ивашутину провал полный, — голос Остроженко дрогнул. — Нашего человека взяли на подходе к машине. Складывается впечатление, что ГРУ о покушении все знало до мельчайших подробностей. Ему просто ничего не дали сделать. Сейчас наш агент у них сидит. Вызвали военного прокурора, эксперта и следаков. Очень похоже, что раскололи.
— Николай Андреевич, ты понимаешь, что это означает? — льдом в голосе Андропова можно было заморозить весь район и Кремль в придачу.
— Понимаю, — понурил голову Остроженко. — У нас могут быть проблемы и очень большие.
— Не у нас, а у вас, — отчеканил Андропов, резко повернувшись к подчиненному. — Официально я не имею к этому никакого отношения. В моё ведомство могут проникнуть враги и шпионы, решившие совершить покушение на начальника ГРУ, спутавшего им все планы. И мне придется нести за это ответ. Но я могу оправдаться, хотя бы частично. Например, оперативно провести расследование инцидента, найти предателей. Правда, большинство умрет при попытке к бегству, но работа будет сделана.
Полковник обреченно вздохнул:
— Неужели ничего нельзя поделать?
— Пока ещё можно, — прищурился Андропов, смотря на Николая Андреевича поверх очков.
— Кто занимался вербовкой Пименова?
— Капитан Самвел Оганесян. Все контакты с ликвидатором проходили через него, — доложил полковник.
— Значит так, Оганесяна срочно отправляй в служебную командировку. В Индию или Африку, куда-нибудь в глухое место. Позаботься, чтобы ему были выделены деньги из наших скрытых фондов. И не вздумай экономить, — холодный пронизывающий взгляд председателя КГБ заставил полковника побледнеть. — Выдай ему солидную сумму — тысяч десять-пятнадцать долларов. Скажи Оганесяну, что его уже ждут наши партнеры на той стороне. Поясни, работа и безбедная жизнь ему обеспечена. Пусть твои люди настроят его на побег, вывезут куда-то со всем необходимым, и пристрелят. Официальная версия: Оганесян понял, что разоблачен, попробовал сбежать, и был убит нашими сотрудниками. В деталях легенду проработаешь сам. Если нужна помощь и поддержка с той стороны, свяжись с Евгением Петровичем. Предварительно мне доложишь, что там напридумывал. И смотри, чтобы всё было не просто убедительно, а железобетонно. От этого зависит твоя карьера и не только она. Понял?
— Так точно, товарищ генерал, — Остроженко вскочил, отдал честь и вытянулся, пожирая начальника преданным взглядом.
— Надеюсь, на этот раз хоть не напортачишь, — криво усмехнулся Андропов.
— И ещё один момент. Организуй наблюдение за Ивашутиным. Нет, хвост приставлять к нему не надо. Просто при необходимости предупреди своих людей, чтобы докладывали, если его где-то заметят. Например, на каком-то мероприятии, при поездке к кому-то из Политбюро или к партийным работникам на местах. И если заметишь что-то интересное, сразу ставь меня в известность. Незамедлительно, в любое время.
— Слушаюсь, — вытянулся полковник.
Андропов, отвернулся к окну, пригубил напиток, замер, прикрыв глаза, наслаждаясь изысканным вкусом рейнского вина. Минуту он молчал, а потом развернулся к Остроженко.
— Я думаю, что с Ивашутиным рано или поздно придется встретиться и поговорить. Надо понять, что ему нужно. Но для этого придется побеседовать с ним в неформальной обстановке. Возможно, после разговора все наши проблемы закончатся. И ты будь готов, когда понадобится, привезти его ко мне.
Полковник остался таким же невозмутимым, но мысленно выматерился. Принуждать начальника ГРУ к встрече с Андроповым, было рискованно. Эти два жернова, столкнувшись между собой, могут его раздавить. Но отказываться было нельзя.
— Как скажете, Юрий Владимирович, — вздохнул он. — Готов выполнить любой ваш приказ.
Новый год я встретил с Иваном Дмитриевичем. Вместе порезали салат оливье, приготовили картошку с говядиной, бутерброды с колбасой. Березин выставил на стол литровую бутыль самогона, а для меня открыл банку с вишнёвым компотом из подвала. Посидели за столом, поговорили о житье-бытье. Послушали сначала передачи по радио, а потом поздравительную речь Леонида Ильича. Выпили за Новый год, я — компот, а Березин — стакан самогона.
За окном мела вьюга, поднимая снежную пыль с сугробов и закручивая в хороводе белые хлопья снежинок, а в теплой гостиной за праздничным столом было хорошо и по-домашнему уютно.
Я ковырял вилкой салатики, слушая праздничный концерт. Радио гремело на всю комнату бархатным баритоном Льва Лещенко.
Дорога, вдаль идущая, —
Наш первый шаг в грядущее.
И звёзд, и земли целина…
Мечты края безбрежные,
Твоя улыбка нежная…
В душе, что отвагой полна
Любовь, Комсомол и Весна
Иван Дмитриевич набулькал в стакан сто грамм мутного белесого самогона, шумно выдохнул и выпил залпом. А песня продолжала звучать, отражаясь от стен гулким эхом.
Мы сами — ритмы Времени.
И нам с тобой доверены
И песни, и ночи без сна…
И снова вьюги кружатся,
И песня учит мужеству,
И с нами на все времена —
Любовь, Комсомол и Весна.
Что-то волшебное было в звенящих ритмах уходящей эпохи, мощном и энергичном голосе Лещенко и волшебных словах, сумевших, несмотря на бьющий через край пафос, передать дух и романтику раннего комсомола.
Дед даже прослезился от полноты чувств, вспомнив что-то свое. Смахнул ладонью, выползшую из краешка глаза прозрачную капельку. Закусил жареной картошкой, кинул в рот коричневый ломтик мяса, неторопливо прожевал и неожиданно признался:
— А самолет то, про который ты рассказывал, американский. Грохнулся, действительно, в Портленде, недалеко от аэродрома. Я по радио в новостях слышал. 10 трупов и 23 раненых. Все как сказывал. Сошлось тютелька в тютельку.
— Я же говорил, — улыбнулся я. — Фирма веников не вяжет.
— Значит и всё остальное, правда, получается, — задумчиво протянул старик. — Юрка и Женька, суки очкастые, со своими прихлебателями решили страну угробить. С ЦРУ и прочими наймитами западных буржуев спелись.
— Так и есть.
И тут старика прорвало.
— Вы скоро уезжаете, будете делом заниматься. А мне что делать? — Березин с силой хлопнул ладонью по столу. Тарелки испуганно подпрыгнули, рюмки и стаканы негодующе звякнули.
— Сидеть тут в этой избушке, и тебя ждать? Предатели тем временем мою страну разрушать будут? Не согласен я. У меня силы пока остались и руки тоже чешутся. Хочется вставить сволочам фитиля по самые гланды. Разговаривал с Сергеем Ивановичем твоим. Так он вежливо отказался. Говорит «Вы и так многое делаете Иван Дмитриевич. Лешу приютили у себя и присматриваете за ним». А я, может, большего хочу. Лично за кадыки этих гнид подержаться, свой вклад в общее дело внести.
Старик замолчал и сидел мрачный как грозовая туча. Я смотрел на насупленного Березина и не знал, что ему ответить. Молчание длилось минуты две. Затем мне пришла в голову интересная идея.
— Иван Дмитриевич, — торопливо заговорил я. — Пока я буду в отъезде, вы можете добрым и нужным делом заняться.
— Каким делом? — осторожно уточнил дед. Он по-прежнему хмурился, но сверкнувший на мгновение молнией острый заинтересованный взгляд, выдал старого чекиста.
— Как вы относитесь к тому, чтобы убрать маньяка? В нем ничего человеческого не осталось. Он детей ножом полосует, потрошит как животных. Животы вспарывает, ещё теплые внутренние органы в банки засовывает, для коллекции. Сексуальное наслаждение получает, глядя на предсмертные муки жертв. Заманивает под разными предлогами детей и подростков в безлюдные места и потрошит. Если его не остановить, будет больше четырех десятков трупов. И это только те, которые станут известными. Законными методами эту тварь поймать сложно. Он только начинает свой длинный и кровавый путь. Маньяк очень ушлый и осторожный. Бывший учитель, косит под безобидного пожилого человека. Я бы сам его с удовольствием шлепнул, да видите, как дела закручиваются. Времени и возможностей нет. А вы можете это сделать, и спасти жизнь десяткам девочек и мальчиков. Избавить их от этого кошмара. Пусть живут на радость родителям, растут, влюбляются, растят своих детей, а потом и внуков.
Лицо старика помрачнело, на скулах заиграли желваки:
— Такую гниду надо к стенке ставить. Над детьми измываться…. Сволочь…
— Так вы согласны? — уточнил я.
— Конечно, согласен, — Березин мрачно глянул на меня. — Но сначала все проверю сам. Извини, Леша, я тебе доверяю, и с самолетом все подтвердилось, но здесь все серьезно. Не хочу невиновного жизни лишать. И так трупов за мной, что блох на собаке. Понаблюдаю за ним несколько деньков. Пока не удостоверюсь, что маньяк, трогать не буду. Как его зовут, и где он проживает?