— Не жалуюсь, — зевая и потягиваясь, ответил Перинин. — С таким можно дело иметь…
— Он у нас крепенький и добренький. Такого надолго хватит… Не старикашка какой-нибудь… Своего «москвича» заимел. А раньше, когда только что появился у нас, ничего у него не было, кроме мохнатой собаки ростом с теленка. Да жена у него была, бывшая делопроизводительница из нарсуда. Ну, ее за это с работы долой… Ничего, живут нормально. Он то, конечно, в силах, так погуливает аккуратненько. А не так, как на Вологодчине один попик молодой да глупый, прижал да растрепал девицу в храме на исповеди, та в слезах к родителям. Суд-пересуд — и попу пятнадцать годиков припаяли… Наш не таков. У него за кормой всегда чисто. Поначалу, вскоре он обзавелся телевизором, самым первым в райцентре. Потом еще до «москвича» приобрел мотоцикл с коляской. Ездил на своем мотоцикле на требы, кого покрестить, кого исповедать. Сам за рулем, а лохматый пес-страшилище — в коляске. Из этой собачьей шерсти одна прихожанка попу два теплых свитера связала…
— Практичен! — отозвался Перинин, садясь на край кровати.
— Бывалый. За что-то пострадал. На груди у него диковинная татуировка: два голубя целуются. Поди знай, где его так разрисовали!..
— А ты как ухитрилась разглядеть этих голубей?
— Допустил, стало быть.
— Сподобилась? Эх, Анюта, Аннушка… Ладно, не ревную, подавай яичницу!..
В церкви сыро, неуютно. Во время тридцатилетнего бездействия она была опустошена. Иконы растащены верующими, а неверующие устроили в бывшей церкви картофелехранилище. После войны нашлись вдохновители и радетели. Церковь открыли. Появился поп — отец Александр. Староста и весь церковный актив принялись собирать у населения сохранившиеся иконы. Но пока все это устройство выглядело бедно и непривлекательно. Однако число прихожан росло. Наращивался и доход церкви…
Штукатурщики давно уже приготовили стены к росписи. «Идейную установку» мысли и направление подсказывал Перинину сам поп.
— Вот что, Галактион, ты должен понять основу основ, — говорил он при составлении плана работ по росписи стен, — мы живем в такое время, что надо знать, что и как изображать. Древнее иконописание теперь молящихся не устраивает, оно годно только для музеев. Нужна модернизация!..
— Ясно, — отвечал Перинин.
— Скажем, ни к чему образа таких когда-то модных святых, как Серафим Саровский, Тихон Задонский, Анна Кашинская и иже с ними, мощи которых вскрыты большевиками, святые покровы сняты и ничего, кроме гнилой трухи, к стыду церкви, там не оказалось. А нужно писать на этих вот двух каменных столбах святых деятелей княжеского рода: Владимира Киевского и Александра Невского. Это будет верующим понятно и неверующим приятно. История в увязке с религией придаст вере прочность и устойчивость.
— Ясно. И очень умно. Еще что?
— Теперь о росписи стен, — продолжал поп. — Красок не жалеть! Надо больше яркости, чтобы глаза раскрывались и в душу западало. И никаких двунадесятых праздников расписывать не будем. Продумай и набросай сначала угольком сюжеты или композиции, как там по-вашему, такого рода: соблазн и прегрешение Адама и Евы, изгнание их из рая Михаилом Архангелом; пьяный Ной, выслушивающий критику сына Хама; изобрази пророка Иона, изрыгаемого китом на берег, еще трех отроков в пещи огненной и прочее в этом духе. Вот что нам надо, привлекательное содержание…
— Ясно. С расчетом, не ради молитв, а чтобы смотрелось и вызывало раздумье.
— Вот именно: помышление о боге и проникновение в душу.
— Трудно изобразить это в реалистическом плане, — возразил Перинин.
— Художник должен уметь, — возразил поп. — Пробуй свои силы. Бог тебе поможет. Будет удача — прославишься. Добивайся, Галактион. Добивайся и не обижайся на мои замечания и указы. Твое дело молодое, а у меня — глаз и опыт. Образуешься — меня же благодарно вспомнишь.
— Ясно. Может быть, — соглашался Перинин, с упоением приступая к новому для него делу.
Летние дни длинные. Дневного света хватает с избытком. Старается, подгоняет себя Галактион Перинин, — двадцать тысяч не баран начихал, их надо умением и быстрым темпом добыть.
Поп частенько наблюдает за его кистью. Там, где надо, поправки вносит:
— Ты что это, голубчик, тут в новаторстве перехватил, а тут в модернизации перестарался? Где же это видана такая ересь, чтобы Михаил Архангел в галифе и в сапогах со шпорами изображался? Крылья у него получились хорошо. Лик удовлетворительно, но снимай, голубчик, брюки с архангела. Ему положено платье до колен, вроде короткой юбки. Сапоги со шпорами долой! Это тебе не Кузьма Крючков. Архангел крылья имеет, зачем ему шпоры? Высокие башмаки ему, да понарядней… Ох, молодо — зелено. Не догляди за тобой — вся ересь в брак пойдет. А за брак я ни гроша медного не дам…
— Ясно, слушаюсь, отец Александр, внесу поправочку, внесу…
— Ореолы-венчики вокруг глав святых разве так пишутся? Не так!..
— А как же?
— От плеча и до плеча, законченным кружком, не пересекая шеи. А у тебя получается от уха до уха не круг, а полукруг. И кто понимает, осудит, скажет, что это не венчик, святость обозначающий, а фетровая или соломенная шляпа…
— Ясно, отец Александр, будет исправлено. А не помнишь ли, отец Александр, под Егорьем Победоносцем какая лошадь была — кобыла или мерин?
— Рисуй без обозначения пола. Сивая должна быть лошадь. Ну и народ пошел, — возмущался поп, — вот что значит оторвались люди от религии. Ни молитв, ни святых ликов, ни черта не знают. Удивления достойно. Плохо, когда такое дело без знания и веры делается…
— Давай, не будем насчет знания и веры, — спешил оправдаться Перинин, бойко работая широкой кистью. — Знаний у меня на это дело хватит, что касается веры, то мы с тобой сошлись на… двадцати тысячах, а если и добавишь — не откажусь.
— Там увидим. Церкви нужны темпы и качество…
— И ловкачество, — в рифму добавил злоязыкий художник.
— Без кощунства, Галактион, без кощунства…
Дело двигалось. Художник работал быстро и самоуверенно.
Поп наблюдал и руководил неустанно. Он даже принес из библиотеки томик древнего искусствоведа Вазари с божественными иллюстрациями репродукций лучших мастеров Италии и, вручая Перинину, сказал:
— Разумеется, для нашего времени сия книга не эталон, но руководствоваться ею надлежит.
Упорно трудился Галактион. От восхода до заката. Выходных не было. Даже во время церковных служб, ни на кого не обращая внимания, то с помоста, то с подвесной «люльки» малевал он фантастические сцены из библии. Вот уже и Ной обнаженный около винной бочки, и Хам, посрамленный и проклятый родителем, закончены и просыхают при помощи жарко натопленной железной печи. И пророк Иона наполовину вылез из пасти кита и с вытаращенными от страха глазами ухватился за прибрежный куст…
Прихожане за обедней не столько молятся, сколько сгорают от любопытства, глазея на способности и ухватку молодого живописца, успевающего за время одной литургии изобразить на стене рыкающего страшного льва около усопшей святой блудницы Марии Египетской.
— Вот ведь бог людям счастье даст! Золотые руки!
— Смотрите, ему даже в церкви курить дозволено… — перешептывались, судачили богомольцы.
Однажды между заутреней и обедней трудился он, покуривая сигарету. Старушка, которая подарила церкви икону «Сретения», приметила и осудила его:
— Как не стыдно, как не грех, молодой человек, храм осквернять табачищем?..
— Ага, это ты бабушка? Не забыла, сколько лет прожил твой Симеон-богоприимец?.. — отозвался Перинин.
— А вот и не забыла, кажись, три тыщи годиков и шесть лет.
— Правильно, бабка! — смеясь, ответил Перинин с высоты лестницы-стремянки. — Никак не меньше…
— А чего ж ты зубы скалишь. Может, я соврала?
— Нет, в точку попала!
Но тут кто-то из баб поправил старушку:
— Ты, Фекла, совсем из ума выжилась. Где ж это три тысячи, коль и от рождества Христова всего мы живем одна тысяча девятьсот и пятьдесят восьмой год…
Старушка Фекла не оспаривала. Она с увлечением смотрела, как из-под кисти художника на стене церкви получалась огненная колесница Ильи Пророка.
— Нравится? — спросил Перинин.
— Чего? Карета? Страшновата, огнем полыхает… Как он, Илья, бедненький, сидит и как это у лошадей хвосты не обжигает…
— Без огня нельзя, бабка, никак нельзя, — серьезно отвечал Перинин, бросая с верхотуры окурок на пол. — Слышала, наверно, как спутник на небо закинули, он тоже с огоньком полетел…
— Чуяла, чуяла. Хоть вы все и умные, а это тоже не без божьего соизволения. Малюй, голубчик, малюй… Говорят, дорогонько за работу слупил. Креста нет на шее?..
— А это тоже с божьего соизволения…
Время шло, и работа приближалась к концу. На сберкнижке у Галактиона уже пятнадцать тысяч. Сердце трепещет: что-то ему скажут в институте за такую необычную практику?..
«Будь, что будет. Треску бояться — в лес не ходить. Я не из идейных побуждений… Я это из-за материальной заинтересованности… Судите, скажу им, бейте, но выслушайте и не губите меня…» — все чаще и чаще задумываясь, размышлял об этом Перинин.
…Вьется, извивается вокруг Галактиона переспелая вдовушка Анюта. В уме подсчитывает его заработок. Напоминает о своем участии в этом деле, на подарки напрашивается. Пришлось Перинину малость раскошелиться. Благо есть за что. Позолоченные часики, крохотные, заблестели на пухлом запястье у Анюты, на другой руке — браслет с тремя разноцветными стекляшками. Как тут не возрадоваться бабе?.. Но вот беда: дело в церкви завершается, как подрядом предусмотрено. Скоро художнику-практиканту уезжать. Останется опять одна Анюта. Скука и тоска будет смертная. «Эх, быть бы мне помоложе годиков на пятнадцать», — вздыхает и часто подумывает Анюта, поглядывая влюбленными, въедливыми глазами на парня.
Отец Александр, правду сказать, не очень был доволен работой Галактиона. Могло бы быть исполнение фресок значительно лучше. Но на безрыбье и рак рыба. Нет ныне специалистов-иконников, какие водились в прежние времена. Хорошо хоть такой нашелся. Качество росписи стен не ахти, зато в темпах живописец превзошел ожидания попа и старосты. В последние дни перед расчетом, за неделю до праздника воздвиженья честнаго и животворящего креста господня, попу взбрела в голову мысль привести еще в надлежащий вид валявшийся в старом хламе древний широкий кипарисовый крест, считавшийся когда-то «чудотворным». На кресте почти в натуральный человеческий рост изображен распятый Христос. На склоненной голове терновый венец, руки пригвождены, в правом боку колотая рана… Все как полагается распятому Христу. Только ноги спасителя за многие десятки лет настолько тысячами верующих были зацелованы, что вся краска, как она ни прочна была, вся облезла от пят и до самых коленных чашечек. А края в нижней части креста почти до самой перекладины даже изглоданы. Люди верили, что «пробование» креста на зуб помогало от зубной боли…