Руки высокого мужчины дрожали не из-за утреннего холода — от возбуждения. Он вспомнил ресницы Стэйси, как они касались его ладоней, после того как он выдернул их, все до одной. Дерг, дерг.
— Она страдала, — сказал толстый убийца. Его дыхание пахло никотиновой жвачкой. И бойней.
— Ага. — У высокого мужчины был легкий южный акцент, смягченный годами жизни в штате Вашингтон.
— Никогда не думал, что буду чувствовать себя так ужасно.
— Ага.
Высокий мужчина протянул другу сигарету и зажигалку за пятьдесят центов, которые купил в «Заправке и продуктах Кена». Сам он не курил, и «Кэмел» купил только ради своего товарища. Он знал, что они ему понадобятся. Сегодня больше, чем когда-либо.
Окровавленные, черные из-за земли пальцы поднесли язычок пламени к кончику сигареты. Невысокий мужчина выплюнул жвачку и затянулся. Легкие наполнились дымом. Дрожь удовольствия лишний раз напомнила, что решение завязать было глупым. Невысокий мужчина помедлил, посмотрел на крыс, снующих среди деревьев, и выдохнул. Вспомнил о жене, спящей дома. Сердце болело от тоски в унисон с ноющими костяшками пальцев. Артрит.
— Не переживай, — сказал высокий мужчина с еле заметным акцентом, поднял руку и раздавил комара — на ладони осталось красное пятно в форме звезды. Надо купить спрей от насекомых. Сейчас ведь самый сезон. — В следующий раз будет чище.
Часть первая.Австралия.
Глава 1
9 июня 2008 г.
Сидней, Австралия
Школьники обводили себя на асфальте обломками мела, их смех тонул в раскатах грома. Листья кружили вокруг ранцев, танцевали на ступеньках библиотеки. Вскоре школьникам надоело, смех стих. Они встали, потянулись и ушли, оставив за спиной несколько разноцветных контуров.
Одиннадцатилетний Ной Дикинс наблюдал за ними. Сумка болталась у него на плече, поднятый воротник защищал горло от ветра. Его нежно-кобальтовые глаза следили за одноклассниками, пока те не ушли. Мимо с грохотом проезжали машины и грузовики, и земля дрожала у него под ногами. Он разглядывал лица водителей и пешеходов, пытающихся перегнать надвигающуюся бурю.
Бабочки, трепеща крыльями, бились и падали у него в животе. Почти стемнело.
Он жил в четырех кварталах отсюда, но ждал у входа в библиотеку рядом со школой. Мать Ноя собиралась заехать за ним по дороге с работы и отвезти в магазин, чтобы купить ему новую пару ботинок. Нынешние совсем износились: искусственная кожа цвета неба над головой местами сильно протерлась.
Три часа дня. В любой другой день он бы уже затерялся среди стеллажей библиотеки или сидел за компьютером. Но не сегодня. Те вещи, что раньше были важны, теперь не имели значения. Он отпустил их, одну за другой. Еще утром Ной выпустил ручного мышонка из клетки. Это было нелегко. По щекам у него катились слезы, когда он взял Сержанта Саб Зиро в руки в последний раз, чувствуя, как крохотное сердечко бьется под гладкой блестящей шкуркой, и опустил на дорожку за домом. Сержант Саб Зиро сидел на неровных терракотовых плитках больше минуты, вглядываясь в огромный мир, и после того, как Ной его подтолкнул, бросился в сад.
Ной гадал, каково это будет — жить одному, без родителей, которые указывают, что делать или где быть. В доме, где он устроит беспорядок, сможет топать по ковру в обуви и бросать рюкзак где пожелает. В доме, где горы грязной посуды будут громоздиться до потолка и в гостиной будет стоять палатка для ночевок.
По правде сказать, у Ноя почти не было друзей — настоящих. Так что в палатке он будет жить один. Ной плыл по течению: вызывал симпатию, но не был ничьим лучшим другом. Кроме того, ему нравилось одиночество, он не любил выделяться. Но так было не всегда.
Забавно… Он стоял на этих ступенях тысячу раз, но нынешним вечером все выглядело иначе: библиотека, высокая и темно-серая, тяжелые закрытые дубовые двери, пробегающие мимо люди, что всегда спешат в место получше, парк через дорогу — такой большой и пустынный, — где ветер кружит опавшие листья. Казалось, весь мир устал и утратил волшебство. От этого Ною Дикинсу стало грустно.
Начался дождь, сперва тихий, едва заметный. Вскоре ему хватило сил сбить веточки с гнезда на водосточной трубе библиотеки. «Миссисипи»[2]между молнией и громом становились все короче. Ной порылся в своем рюкзаке и вытащил старый зонтик с героями «Истории игрушек 2». Раньше он его стеснялся, но теперь Ною было все равно.
Меловые контуры на тротуаре растеклись тонкими белыми, голубыми и розовыми струйками. Дорога замерцала в свете фар. Люди укрылись в машинах, в магазинах, в библиотеке, где он проводил столько времени. Остался только Ной, мальчик одиннадцати лет, один на ступеньках.
В сгущающемся мраке, под дождем.
Воцарилась жуткая тишина, словно день знал, что принесет ночь, и полнился страхом.
Глава 2
— Где вы? — спросила она дрожащим голосом, вытянув руки и учащенно дыша. — Я вас не вижу.
Замшелые стены вздымались по обе стороны от нее. Факелы не горели, но воздух мерцал, словно сияние испускали сами камни.
Пара глаз следила за ней из тени, словно двойные луны, видимые со дна колодца. Где-то капала вода. Ветер выл в туннелях. Со стены свисали кандалы. Проходя мимо них, девочка представила, как они смыкаются у нее на запястьях, вгрызаясь в плоть — до самых костей.
— Выходите, пожалуйста.
Затем она нашла его. Гроб. Крышка поднялась, явив белые лица и раскрытые рты. Она увидела длинные желтовато-коричневые зубы. Рычание гулким эхом разнеслось по крепости. Этих тварей не волновало, что их могут заметить или услышать: девочка — последняя из живых.
Она закричала.
Они ползли к ней, шипя сквозь окровавленные улыбки. Конец был близок.
Дети лоботомии и сердечного приступа, упыри, несущие гроб, и увядшие розы на его крышке — явленная в мир смерть. Смерть, что пришла за ней.
Девочка прижалась к стене склепа, и та обрушилась у нее за спиной. Прожекторы вспыхнули, и вампиры упали на колени, сотрясаясь от смеха…
Изображение поплыло — камера дернулась. Из-за кулис раздались аплодисменты. Женщина в черном подхватила падающую декорацию, пока та не рухнула на пол. Шест с микрофоном накренился и попал в кадр. Жертва, которой сегодня исполнилось десять, скинула парик и улыбнулась.
— Ох, останови, — сказал Маршалл Дикинс.
Клик. Видео замерло.
Маршалл обхватил голову руками и закрыл глаза. Они болели: он слишком долго смотрел на экран компьютера.
Симона, его монтажер, сидела рядом за столом. Оба радовались тому, что пронзительные крики маленьких сладкоежек стихли.
За тридцать один год жизни Маршалл никогда не ненавидел свою работу так сильно, как сейчас. Он поднял голову и вновь посмотрел на монитор — пятно, которое не хотело превращаться в экран.
— Симона, я больше не выдержу. Мне конец. Это какое-то безумие.
Монтажер во вращающемся кресле развернулась к шефу, устремив на него взгляд покрасневших глаз, прикрытых очками в роговой оправе. Она ухмыльнулась, жуя жвачку.
— Ой, не смотри на меня так, Симона, — сказал Маршалл, отпив диетической колы из стаканчика, который спас из недр торгового аппарата двадцать минут назад. — Посмотришь на меня так еще раз, и я вышвырну тебя на улицу. Отрекусь от тебя. Компренде, амиго? Ни денег, ни рекомендаций.
Оба рассмеялись, признав поражение. Симона ткнула его в плечо.
— Первое правило — не бей своего босса. — Маршалл провел рукой по лицу, потер щетину. — Что мы здесь забыли? Особенно ты! Могла бы работать у какого-нибудь Спилберга, но сидишь в этой коробке для обуви, монтируя детские праздники. Да еще и с вампирами.
— Ненавижу этих чертовых вампиров, — сказала Симона, опуская голову на стол.
— В свое время их считали крутыми, уж поверь мне.
Она подмигнула ему, поигрывая пальцами с дредлоком:
— По крайней мере, у нас куча неудачных дублей.
Маршалл глубоко вздохнул:
— Прошу, если через шесть месяцев я все еще буду снимать детские праздники, а не работать с корпоративными клиентами, убей меня, Симона. Вонзи кол мне прямо в сердце.
— Договорились, босс.
Маршалл поднялся на ноги — позвоночник с хрустом распрямился.
— Боже, ты это слышала?
— У-у-у. Видеть, как ты потягиваешься, все равно что наблюдать за отрыжкой змеи. Омерзительно. Великая тайна, как твоя жена вообще это терпит.
— Моя милая, моя золотая двадцатидвухлетняя подчиненная! Браки строятся на скрипе костей и ночном пердеже. Поверь мне, однажды ты это поймешь. Станешь этим упиваться.
Их офис состоял из одной комнаты, служащей приемной и монтажной аппаратной одновременно. Стены украшали постеры фильмов и награды в рамках. В телефонной книге они значились как киностудия, но в основном деньги им приносили крупные компании, которые устраивали корпоративы для сплочения коллективов, или девичники с невероятным количеством выпивки и детские дни рождения, вроде того, что они монтировали. Маршалл предоставлял еду, освещение, декорации, камеру и шутки. Клиент был актером. В течение недели видео доставлялось к его двери, а на счету студии появлялась приличная сумма. Ситуация казалась выигрышной для обеих сторон, не считая того, что именно Маршаллу и Симоне приходилось монтировать короткометражки. Снова и снова. За три года существования студии они восемьдесят четыре раза копировали «Бриолин», двадцать два — вампирскую классику. Двадцать третий наверняка их обескровит.
— Который час? — спросил Маршалл.
— Ух, без десяти три.
— Отлично. Пора закругляться.
— Забираешь сына из школы?
— Нет, сегодня очередь Клэр. Они поедут в торговый центр Маккуори в Марсфилде. Моему мальчику нужны новые ботинки.
— Еще раз, как его зовут?
— Ной.
— Ах да. Он крутой, знаешь ли. Милашка.
Маршалл в три шага пересек комнату и встал у своего стола. Опустил глаза на стеклянную столешницу и лежащий на ней чемодан.